скачать книгу бесплатно
Мы с ним обнялись, а Селли, поправляя платье, чертыхалась, на чем свет стоит.
– Мистер Дьюк, вы ведь за волками в зоопарке присматривали! – говорю я.
– Так и было, – отвечает он.– Я ведь хотел поизучать этих тварей, но все пошло не по плану. Однажды я просто забыл закрыть после себя клетку, и все это волчье отродье сбежало из зоопарка! Теперь меня обвиняют еще и в пропаже четырнадцати последних рыжих волков, потому, видите ли, что ученые теперь не восстановят ихнию популяцию. Теперь вот, устроился сюда, мыть полы. Неплохая работенка, знай только, что ходи, да задирай… заливай воду, и ходи со шваброй взад-вперед.
Тут к нам откуда-то с глубины зала подплывает человек, судя по всему, администратор кафе, и интересуется, все ли у нас в порядке.
– Проблемы? – обращается он ко мне.– С вашего столика несколько минут назад доносились громкие крики.
– Все нормально, – отвечаю я.
– Маленькое недоразумение, Диккинс, все уже уладили, – успокоил его мистер Дьюк.
– У тебя таких недоразумений каждый день по пятьдесят штук, старый извращенец, – фыркает этот Дикинс, затем глядит на слегка еще обескураженную Селли и уточняет, – мадам, у вас точно все впорядке?
Селли кивнула. Затем он обращается к мистеру Дьюку:
– Веди себя, как порядочный человек, Дьюк. Мне надоели вечные жалобы от народа, а постоянные клиенты, с твоим переводом, давно уже сюда не ходят. Не в том ты уже возрасте, чтоб молоденьким девочкам юбки задирать, черт возьми!
С этими словами он отошел, а мистер Дьюк зарделся, как свекла и повернулся к Селли.
– Ради бога, вы уж простите старика, это правда было недоразумение, а совсем не то, про что он сейчас говорил!
Селли кивнула и слегка улыбнулась, но было заметно, что ей все еще неловко. Но, несмотря на все заверения, что-то подсказывало мне, что старикашка Дьюк еще тот плут.
Ладно, сели мы значит за стол, Дьюк сказал, что у него есть право взять себе небольшой перекур, и заказал нам по пинте пива. Я же заказал Селли клубничный коктейль. Сидели мы, общались, и тут вдруг по телевизору прерывается музыкальная передача и на экране возникает президент соединенных штатов Линдон Джонсон, собственной персоной! Он вещает какую-то дружественную речь, обращенную к северовьетнамским коммунистам, с просьбой прекратить боевые действия на юге Вьетнама, в обмен на экономическую поддержу США. Как выяснилось, речь эта была уже десятидневной давности и просто прокручивалась в данный момент в горячих новостях по всем штатам. На экране появилась молодая диктор.
– И так, судя по всему ситуация набирает отрицательные обороты масштабного характера. Только что стало известно, что северовьетнамское руководство отклонило предложение нашего мирного президента о предложенной взаимовыгоде, с таким пылом произнесенное недавно в университете Балтимора, и северовьетнамские партизаны все еще враждебно настроены на любые переговоры со странами-союзниками Южного Вьетнама. По всей стране, начиная со вчерашнего дня, прокатилась череда митингов и протестов.
В этот же момент мы услышали странный нарастающий рокот и шум, доносящийся с улицы. И все, в том числе мистер Дьюк со своей шваброй, выскочили поглядеть, что там творится. По пути нам попался тот самый администратор Диккинс.
– Эй, Дьюк, а куда это ты намылился посреди дня? – бросил он.
– Не сейчас Диккинс, не сейчас, – важно протопал мимо него мистер Дьюк, неся впереди швабру, словно святой жезл.
Диккинсу оставалось только рот разинуть от такой наглости.
А на улице разворачивалась, судя по огромной, рокочущей толпе, плывущей по набережной, полномасштабная демонстрация с лозунгами и плакатами. Надписи гласили: « Нет войне!», « Верните нам сыновей, гниды!», или « Не суйте нос в чужой вопрос!» и все в таком духе. У Селли вдруг загорелись глаза, и она выказала желание тоже присоединиться к протестующим.
– Давно хотела попробовать себя в этом поприще! – на одном дыхании говорит она.
Тут же эта огромная, сбивающая с ног демонстрация, поравнялась с кинотеатром Ацтек, и Селли, вовлекаемая в нее, сейчас же сгинула в водовороте из табличек и маек с антивоенными слоганами. Я даже ничего не успел сообразить. Затем произошло следующее, нечто странное. Сначала мистер Дьюк немного оттащил меня от всей этой заварушки назад.
– Слушай, сынок, негоже тебе сейчас здесь светиться, – говорит он дрожащим голосом.
Но смысл его слов до меня дошел гораздо позже. А именно, после того, как какой-то хмырь, с длинными волнистыми волосами и гитарой в руках, вдруг остановился напротив, и посмотрел на меня так, будто какой-нибудь музейный экспонат увидел. Затем указал на меня остальным.
– Глядите, какой нам джекпот однако выпал! – заорал он, и погнался за мной.
Я рванул было с места, но споткнулся о дурацкую швабру мистера Дьюка и растянулся на земле. Снизу я еще некоторое время наблюдал за дуэлью этих двоих на гитаре и швабре, потом мистеру Дьюку хорошенько досталось гитарой по лицу, и он потерял сознание. Я же, пока очухался и поднялся на ноги, уже попал в руки другого преследователя. И пока тот меня придерживал сзади за руки, длинноволосый подошел и тоже в свою очередь треснул мне по тыкве гитарой, больно до одури. А пока я терял сознание, то последнее, что услышал, было:
– Не волнуйся парень, это для твоего же блага.
Очнулся я, и первым делом, что понял, так это то, что я, то ли прибит, то ли приклеен к столбу вроде как. Я попытался выпутаться – безуспешно. Тогда я разглядел, что весь, с головы до пят перемотан веревкой и примотан ею же к столбу. А руки у меня под каким-то странным градусом сложены, и привязаны к какому то дополнительному брусу, который поперек столба был прибит. Получалось, что я вроде бы как в позе Иисуса в десяти метрах над землей болтаюсь. И к запястьям примотали изолентой какой-то лозунг, разглядеть, что там написано я не мог. Эти изверги даже одежду всю с меня сорвали, оставили только одни армейские подштанники. Военная форма с фуражкой бесформенной грудой валялись у подножия самодельного креста. Да еще и красной краской выкрасили все мое тело. Толпы на площади уже не было, вместо них подо мной ошивался целый взвод военной полиции с дубинками и в шлемах. Тут вдруг я с ужасом увидел сержанта Ахерна и штаб-сержанта Вебера, которые подошли вплотную к столбу, на котором я висел, и щурясь от солнца и прикрываясь ладонями, отчаянно пытались разглядеть, кто же там болтается. В этот момент я вовсе не горел желанием быть снятым с этого монумента, в одних ритузах и с приклеенной к рукам табличкой, не кем иным, как сержантом Ахерном. Это было просто немыслимо. Похоже, мне опять не миновать наказания.
– Эй, парень, держись, кем бы ты ни был! – кричит мне снизу сержант.– Сейчас спецназ залезет и развяжет тебя!
Еще к слову, я забыл упомянуть, что эти черти рот мне скотчем заклеили, так что на ободрительную речь Ахерна я только кивнул. Получасом позднее Ахерн со стоном отчаяния обнаружил, кто перед ним стоит.
– И почему я не удивлен? – проскрипел он, держась за виски.
Затем он с такой силой сорвал с моих рук лозунг, что я взревел бы, если бы рот не был заклеен. И повернул его ко мне, чтобы я прочел.
«Нет – бессмысленному кровопролитию, Да – миру во всем мире!»
– Вижу, ты нашел себе дружков-хиппи.– язвительно процедил Ахерн.– Боже, Тостер, я могу хоть раз убедиться, что в тебе есть еще хоть капля здравомыслия?!
Далее с такой же силой он сдирает с моего рта скотч и докасается двумя пальцами еще свежей краски на моей груди, нюхает и выносит вердикт, что это съедобная краска, ее легко смыть.
– И оденься, ради бога! А то спецназовцы и так довольно заносчивы, а увидев тебя в твоих растянутых ритузах, составят неправильное представление о нынешних армейцах. И на будущее – одевай в свой выходной штатское, черт возьми, и никогда не разгуливай в местах большого скопления народа, я больше не собираюсь снимать тебя откуда бы то не было!
Через минуту к нам подошел штаб-сержант Вебер, и, увидев меня, стал ржать, как сумасшедший. Быть может, только глядя на поведение штабного сержанта, у спецназа уже составилось определенное мнение об армейцах.
Ладно, направляясь к нашему военному джипу, мы проходим мимо Ацтека, и у меня аж сердце защемило, я вспомнил, как совсем недавно мы с Селли славно проводили время, как весело смеялись в кино, а теперь я даже не знаю, где она. Я увидел на ступеньках кинотеатра мистера Дьюка. Тот потирал свое разбитое лицо, все в подтеках и ссадинах.
– Спасибо, – шепчу я ему, потому что не забыл еще, что это за меня он так отчаянно сражался.
Он лишь вяло улыбнулся и грустно покачал головой.
– Меня с работы вытурили, – сказал он и махнул мне рукой, перед тем, как я сел в машину.– Не переживай, прорвемся.
В части сержант Ахерн также не спешил нас обрадовать, как раз таки наоборот. Выстроив взвод в шеренгу, он сообщил довольно неприятную для всех новость. Шел 1965 год и отношения между США и Северным Вьетнамом становились день ото дня все напряженней. От высшего командования поступил приказ о начале полномасштабных военных учений всех военных комплексов и частей в связи с дальнейшей отправкой и высадкой солдат в Южном Вьетнаме. Президент принял решение увеличить количество пехотинцев до ста с лишним тысяч. Меня ожидает не такое уж безоблачное будущее, какое я себе представлял.
На следующие три месяца мы по уши погрязли в полевых учениях. Пару раз я находил возможность сбегать в медицинский кампус и пробраться в ожоговое отделение, чтоб увидеться с Селли. Но каждый раз ее рыжая кураторша меня огорошивала и, разводя руками, говорила, что Селли так до сих пор и не появлялась на занятиях со дня нашего похода в Ацтек.
– Не знаю, что там у вас приключилось, но бедная девочка видимо совсем сбилась с дорожки, – говорила она.– Думаю, мы ее больше не увидим.
Предположительно, я, конечно, мог осознавать ее местонахождение. Но это не точно. С каждым днем страну охватывала новая волна антивоенных митингов и демонстраций, и с каждым днем они становились все яростней и провокационней. В некоторых городах полиция уже полностью потеряла власть над беспредельщиками, бросающих в них банки, палки и прочий мусор. Миллион народу собиралось на площадях перед сенатами и департаментами, и требовали прекратить войну. Где-то там, среди них, была и Селли. Не знаю уж, в этом городе, или в каком-то еще. Я тосковал по ней.
А однажды она появилась. Только уже что-то в ней переменилось. Ее лицо, некогда сияющее от радости, приняло какой-то печальный, размышляющий оттенок. Она носила свободную ляпистую одежду и временами закуривала косячок. Когда я в очередной раз явился в ожоговое отделение, то, наконец, застал ее. Она обрабатывала ожоги солдату, но не полумертвому, а живому, я его узнал, он был из другого взвода. Он объяснил, что когда прибывал в наряде, случайно пролил на себя чан с кипятком. Когда он ушел, мы с Селли остались наедине, и я спросил ее, где она все это время пропадала.
– Сначала некоторое время тусовалась с местными протестующими. Потом мы с несколькими другими ребятами поехали в Вашингтон, это было что-то. Затем Сан-Франциско. Но потом я решила не бросать учебу, и знакомые ребята насобирали мне на билет до Хьюстона.
Все время, что Селли говорила, она избегала на меня смотреть. Занималась сборкой лекарств, прибирала рабочее место, делала все, что угодно, лишь бы не смотреть на меня.
– Я скоро во Вьетнам, – промолвил я.
Она перестала вошкаться и с ужасом посмотрела на меня. Затем кинулась мне на шею.
– Блин, Эл, вот зараза!
Вдруг ее глаза прояснились, в них снова появился безумный блеск, не сулящий ничего хорошего.
– Слушай, Эл, а давай сбежим отсюда! Хоть куда, без разницы, хоть даже без гроша в кармане, неважно какая жопа будет, потому что это все же будет в миллионы раз лучше, чем то, что ты там увидишь! – выпалила она.
В этот момент она выглядела так, будто сама только с войны вернулась. Но я лишь покачал головой.
– Не могу. Это мой солдатский долг, не могу я взять и просто подло сбежать.
Тогда Селли отстранилась и, скрестив руки, отвернулась к окну.
– Это не подло. И это уж точно не твой долг. Твой долг, это долг перед матерью, которая тебя родила. Прожить долгую и счастливую жизнь, а не помереть молодым парнем, у черта на куличиках, в чужой стране, из-за какой-то беспринципной, грязной войны, получив пулю в лоб от какой-нибудь коммунистической свиньи! Разве это твой долг?! За что ты идешь воевать, ты хоть знаешь, Элиот?! – кричала она.
– Слушай, не кипятись, – говорю я.– Нам объяснили, что у нас с Южной Кореей соглашение, и мы всего-навсего должны оказать им поддержку.
– Всего-навсего! – фыркнула Селли.– Ну ты и кретин, Элиот.
Тут она осеклась, и поняла, что сморозила что-то лишнее. Она медленно подошла ко мне, взяла за руки и заглянула в глаза.
– Ты пропадешь там, Эл. И больше меня не увидишь. И мы больше не сходим с тобой в кино и не посмеемся над Элвисом. А я буду очень грустить. Ты не обязан выполнять эти бессмысленные указания правительства, и это не трусость, а просто вполне естественное желание оставить себя в живых.
Я хотел было ее поцеловать, но она как то выкрутилась и снова принялась за свое.
– Принимай решение сейчас, Эл. Давай убежим куда-нибудь к морю, отстроим себе хижину и будем наслаждаться жизнью! Ты не станешь сразу каким-то там дезертиром, это не правда, у человека есть право сохранить себе жизнь!
Звучало это все очень заманчиво, убежать на край света с самым прекрасным созданием! Но я понимал, что, несмотря на все ее сладкие увещевания, сделать подобного не смогу. Поэтому я только мотнул головой. На этой ноте Селли снова отошла и принялась за уборку, больше я и слова от нее не услышал. Эта война и всяческие антивоенные движения окончательно запудрили мозг этой милой девушке.
Так шли день за днем, а я больше не посещал ожоговое отделение, потому что знал, что Селли снова примется за свое. Близился ноябрь и, соответственно, наша отправка во Вьетнам. И вот за неделю до дня икс я снова наведываюсь в медкорпус, а ее там уже и след простыл. Кураторша сказала, что она уже недели как две назад снова сбежала. Кое- что мне правда оставила. Она передала мне пергаментный пакет. Я второпях его распечатал, а там оказалась всего-навсего книга. «Спроси у пыли» Джона Фонтейна. Внутри оказалась ее фотография и на обратной стороне надпись « Постарайся не помереть, балда. Твоя Селли».
Отправка во Вьетнам состоялась двенадцатого ноября. Накануне солдатам устроили что-то, типа выходного, чтоб попрощаться с семьями. Я навестил маму с мисс Хуанитой и старого доброго Уилтона, грозу мексиканцев. Мама, конечно же, ревела навзрыд, и я полчаса еще прослушивал ее памятку на тему того, как нужно вести себя с коренными вьетнамцами, чтоб не рассердить их ненароком, потому что народ довольно агрессивный. Я ответил, что те особо не канителятся, пускают пулю в лоб и на этом кончается вся их вежливость. Так что в джунглях там с ними особо не побеседуешь за чашечкой чая. Только зря я это сказал, мама еще больше разрыдалась. Я так понимаю, мама видимо не до конца понимала, чем мы там заниматься собираемся. Мисс Хуанита повесила мне на шею стальной тяжеленный крест Иисуса. Сказала, что он освещенный и напичканный к тому же всяческими молитвами и непременно мне поможет. Так что я с радостью принял подарок. Уилтон же пожал мне руку, и сказал, что мне круто не повезло. Я поблагодарил его за его проницательность. Хаас есть Хаас, черт возьми.
Через каких-то семнадцать часов мы были уже в четырнадцати тысячах километрах от нашей родины. Зоной высадки оказался небольшой аэропорт во вьетнамской провинции Плейку. Оттуда на вертолетах наш взвод был доставлен в военный лагерь, который находился в долине за городом. Там, под руководством главного командования, полным ходом шла огневая подготовка солдат. После получасовых учений, мы снарядились по всем пунктам, и опять же вертолетом нас доставили в зону высадки под названием икс-рэй, что в долине Йа-Дранг. Наш взвод возглавлял неизменный сержант Ахерн, а закреплял капитан Хейз с его пехотной свитой. Перед самой высадкой Ахерн прочитал нам ободрительную лекцию, но это все равно не подействовало, поджилки у всех тряслись основательно.
Прогулка по долине предстояла не из легких, если судить по тому, что всего пару дней назад она была оккупирована батальонами узкоглазых. То и дело все кругом озирались, а на малейший хруст сучка готовы были нашпиговать своего же товарища патронами. Риск быть убитым в этой горячей зоне еще до самого боя с вьетнамцами, повышался до максимума.
Вообще, долина Йа-Дранг представляла собой довольно просторную полевую местность посередине, и небольшими лесистыми рощицами по бокам. Такому пейзажу можно было только порадоваться, потому что некоторым другим батальонам приходилось по неделям валяться животами и мордой в грязи или чего еще лучше, в трясине. А минус в том, что на открытой равнине все, как на ладони, поэтому нам приходилось перебегать от куста к кусту, как стае пугливых кроликов. Добравшись до леска на другой стороне равнины, мы почти сразу наткнулись на одного из солдат противника. Этот узкоглазый видимо до чертиков испугался нашего внезапного прихода, потому что убегал вверх по склону холма так, что пятки сверкали. Когда была осмотрена местность и все убедились, что засады здесь никакой нет, одному из наших снайперов был дан приказ выстрелить противнику в ногу. После того, как этот бедолага пересчитал собой все деревья и посеял где-то на склоне свое оружие, он скатился прямо к ногам капитана. Почти с час затем его допрашивали сержант Ахерн и капитан Хейз, и кое-что из него выудили. С его слов, на массиве Чу-Понг, у подножия которого мы стояли, нас поджидала целая туча узкоглазых, у которых было что-то типа зуда в заднице, и которым уже давно не терпелось обрешетить своими снарядами кого бы то ни было. Ладно, как мы уже поняли, отступать уже поздно, да и не логично, мы ведь сами уже битый час искали эту самую регулярную северовьетнамскую армию. Но от такой ужасающей близости к противнику половина парней из нашего взвода переполошились, словно курицы на скотном дворе, отчего капитан Хейз приказал сержанту Ахерну успокоить своих солдат. Ладно, прочитал нам сержант Ахерн очередную одобрительную речь, которая заключалась в том, что мы – великая американская сила, а если хотим нюньчить, чтоб возвращались к своим мамочкам и нюньчили им в юбки. А пока мы обязаны собрать свой зад в тугой комок и начать наступление на противника. Ладно, подоспели через пару минут нам на подмогу еще дополнительные роты А и С, и мы собрали таки свои задницы и начали наступление вверх по склону массива Чу-Понг. Чиди Бучес, мой кореш, шел справа от меня, сержант Ахерн недалеко впереди, а вьетнамца тащил за веревку тот самый снайпер, который прострелил ему голень, Джош Соленто его звали, кажется. Плелись мы так где-то с полчаса, пока не напоролись на целое лежбище узкоглазых. Тут пули разрешетили воздух и половина нашего взвода приняло вдруг горизонтальное положение. Сержант Ахерн со вздохами и охами залег под кустом папоротника и мы с Бучесом кинулись ему на подмогу. Но только мы подбежали, чудом миновав новую волну обстрелов, как Ахерн взревел, получше раненной зверюги.
– Тостер, Бучес, я приказываю вам заниматься противником, я не просил с собой нянчиться!
У сержанта была прострелена голень, крови было будь здоров!
Я тогда решил закинуть его себе на горбушку, но Чиди предложил сам понести сержанта, потому, как был крупнее меня раза в два, а этот ирландский детина и того больше. И не обращая внимания на возмущения и приказы Ахерна его отпустить, Чиди забросил его на спину, словно какой-нибудь куль с мукой. Ну и добавлю, что никогда так быстро еще не носился, как в ту минуту, что мы выбрались из-за куста папоротника. Пока мы ломали сквозь рощу и вокруг наших голов свистели пули, к нам присоединился наш снайпер Соленто за компанию с вьетнамским пленным, который, словно щенок, тащился за ним на привязи с круглыми, как тарелки, глазами.
– Сержант, какой план! – орет Соленто.
Ахерн только злобно на него глянул, болтаясь на спине у Бучеса и приподняв голову, насколько это было возможно.
– А ты как думаешь, болван?! Половина взвода уже на небесах, а я скоро лишусь ноги, так что подумай еще раз, прежде чем решишь задать очередной идиотский вопрос, бестолочь дальнозоркая!
Этой речи Соленто вполне хватило до того, как мы все впятером свалились на бегу в вырытый кем-то глубокий окоп. Очухавшись, мы обнаружили там компанию, состоящую из командира, лейтенанта и одного рядового. Похоже, они были удивлены нашим внезапным появлением не хуже нас. При падении получилось так, что Буч упал прямо на сержанта Ахерна, которого тащил на себе. Так что сейчас, лежа на дне ямы, он проклинал на чем свет стоит всех нас и свою несчастную ногу. Когда он закончил, то не забыл ко всему прочему назваться ребятам в окопе.
– Сержант Ахерн, сто первая пехотная. Чернокожий верзила, подаривший мне перелом лодыжки – рядовой Бучес, за ним рядовой Тостер, наш снайпер Соленто и один пленный, имени, к сожалению, не знаю. Вы кем будете?
Человек, судя по значкам, командир, улыбнулся и протянул сержанту руку.
– Воздушно-десантное, второй парашютный батальон. Генерал Кендалл, со мной старший лейтенант Бишоп и рядовой первого класса Берри. Наш самолет был сбит прям в точности над Чу-Понгом, мы чудом остались в живых и успели окопаться еще до того, как противник открыл огонь по всему живому.
Тут мы разглядели, что яма вся окутана огромными ярко-зелеными парашютными лоскутами, по сути, было очень даже удобно и мягко.
– Какова ситуация? – спрашивает Ахерн у генерала Кендалла.
– Точно не могу сказать, сержант, но ясно, что не сахар. Лейтенант Бишоп пару раз выглядывал с биноклем, проверял, так сказать, обстановку, и, похоже, вьетнамцы хорошенько подпалили зад вашему взводу, ваши солдаты в отступлении, уже сбежали с холма и вовсю семенят по долине Йа-Дранг. А наши самолеты если вскоре и прилетят, то скорее не для того, чтоб вытащить нас с этой ямы, а для того, чтоб скинуть сюда громадную бомбу и все здесь поджечь к чертовой бабушке. Радиоприемник ни черта на здешних сопках не ловит, поэтому я даже не могу сообщить нашим людям, чтоб они поберегли наши жалкие задницы. В общем, дело дрянь.
Вскоре узкоглазые обнаружили наш разномастный отряд, сидящий в яме, и началась бойня. Наше укрытие эти недомерки расстреливали большими пулеметными очередями, мы же в отместку бросали в них гранаты, в том числе и сержант Ахерн, опершись о Буча. А Соленто очень ловко вскоре подстрелил двух пулеметчиков противника. Только пока он этим занимался, наш пленный каким-то образом, не взирая на связанные руки, выбрался таки из окопа. И воспользовавшись временным затишьем, я кинулся на его поимку. Пробежал я за ним всего метра три и получил пулю прямо в грудь. Я бы мог описать, каким фонтаном из меня сочилась кровь, и какой ужасной и мучительной смертью я умирал, но все это враки, не спешите, конец рассказа еще не близится. Однако грудь мне сдавило, будто на нее пол нашей роты уселось, и я задыхался. Все еще лежа, я вскрыл свою военную форму и достал тяжеленный медный крест мисс Хуаниты. В нем была огромная круглая вмятина. А ведь и правда, действуют все эти молитвы! Тут сержант Ахерн орет, чтоб я не загорал на солнце, а нес свою тупую задницу обратно. Но только я поднялся, как меня и наш отряд окружило полчище вьетнамцев, стали тыкать в нас пушками и что-то орать на своем ломанном. Судя по всему, убивать они нас и не собирались. Они велели остальным выбраться из ямы и намеревались отвести нас в лагерь для военнопленных. К этому моменту ни у нас, ни у отряда десантников уже не осталось никакого оружия, даже патроны кончились. Поэтому нам пришлось, скребя зубами, шествовать цепочкой за взводом противника, точнее того, что от него осталось. А тот узкоглазый, который раньше считался нашим пленным, шел впереди Соленто, показывал ему языки и корчил рожи, в общем, тот еще клоун. Сержанта Ахерна снова тащил на себе Буч, а я шел рядом.
– Сержант, а вы верите в Божье вмешательство? – спрашиваю я.
– Если Господь сию минуту исцелит мою ногу, непременно, – буркнул тот.
– А если я скажу вам, что в меня стреляли, когда я бежал за пленным, пуля прилетела прямо в грудь. Но только лишь вмятину на кресте оставила, а меня не затронула, – я показал ему свой килограммовый крест, а он только фыркнул.
– Тостер, ты б еще стальной чан на бошку натянул, и можешь спокойно в крестоносцы записываться!
Ахерн неисправим.
Короче, прибыли мы в лагерь. Все там, как в самой настоящей тюрьме – на месте забора колючая проволока, всюду – куча охраны в лимонной форме. Нашу группу провели в двухэтажный кирпичный барак и начали допрос. Вел его тамошний северовьетнамский сержант, который чисто разговаривал на английском. Куан Лык его звали. Десантников они увели в другую комнату, а нашу команду усадили цепочкой на стульях и начали выпытывать у нас имена. Но Ахерн шепотом приказал нам не в коем разе не разглашать никакой информации о себе, это, как он объяснил, их очередной коварный план, чтоб шантажировать американское правительство. Ну, мы с Соленто и Бучесом и молчали в трубочку, заодно с сержантом. Но это продолжалось недолго. Куан Лыку вскоре надоело играть в молчанку, он схватил сержанта Ахерна за шкварник и потащил его к другому стулу, который стоял посреди комнаты. Привязали они его там, и вот тогда началось настоящее светопредставление. Куан Лык достает вдруг свой пистолет, и мы втроем до ужаса тогда переполошились, но этот хмырь его только зачем-то разрядил. Затем аккуратно взрезал патрон, и подошел к Ахерну с торжествующей злобой на лице.
– Итак, – протянул он.
Ахерн же смело взирал на него снизу вверх, ни одна жилка на лице не дрогнула.
– Сколько всего военнопленных в вашем коммунистическом гадюшнике? – спрашивает он.
Тут этот Куан Лык поворачивается к своим узкоглазым товарищам, и они еще с минуту над Ахерном насмехаются.
– Сколько раз мне еще предстоит переделывать недостоверное мнение американских солдат о том, кем вы на самом деле являетесь, сержант. Вы не вправе называться военнопленными. Потому что вы без всякого повода и объявления войны, имели наглость вторгнуться в нашу страну и здесь преспокойно хозяйничать. Для нас вы всего-навсего военные преступники.
С этими словами Куан Лык с силой сжав больную ногу Ахерна, смачно насыпал ему в рану пороха. Далее прошли долгих десять мучительных минут, во время которых сержант бился на стуле, истошно орал и матерился.
– Я услышу от кого-нибудь из вас имена, или продолжаем в том же духе? – спрашивает Куан Лык, преспокойно рассматривая дергающегося на стуле Ахерна.
– Мечтай, поганый узкоглазый! – свистит Ахерн сквозь зубы.
На это заявление Куан Лык лишь ухмыльнулся, а затем обратился к одному из товарищей.
– Зови Ломателя.
Мы с ребятами даже немного струхнули от такого специфического прозвища. Кто этот Ломатель, и что конкретно он должен здесь ломать?!
