скачать книгу бесплатно
С очаровательными соседями на ближайшие полвека я вас познакомил, теперь перейдем к самому городу. Нам с мамой Сан-Антонио понравился, славный городишко. Во-первых, бок о бок здесь обитает целый букет разных рас – от мексиканцев и испанцев до латино, и даже индейцев. Город так и пестрит разными народностями и это в свою очередь хорошо сказывается на городе. Одно только мексиканское чили, желтое и дымящееся, чего стоит. А еще тамошние чипсы, просто объедение. Ну да ладно о еде. На набережной Ривер Волк, что стоит на реке Сан-Антонио, летом всегда так живо и людно, аж дух захватывает! Мексиканцы во всем своем убранстве танцуют фламенко, с многочисленных кафе тянутся пряные запахи, а еще можно прокатиться на настоящей карете, запряженной лошадьми! Ну разве не фантастика! Однажды мы с мамой, мисс Хуанитой и стариком Дюком посетили театр Арнесон, что тоже на набережной. Только зря мы взяли Дьюка, он вместо того, чтоб смотреть представление, опять начал заливать мне в уши рассказы о том, как, когда и кем этот театр построен был, все то он на свете знал. Зато маме понравился театр, наконец я видел ее счастливой. А еще у этого города очень богатая история.
Можете поверить, мистер Дьюк мне уже все уши прожужжал. И про крепость Аламо, самую настоящую, что в центре города. Речь там вроде о техасских повстанцах, из тысяча восемьсот каких-то годов, которые героически оборонялись, но итог один – все они померли. А крепость так до сих пор и стоит, как национальное достояние, и еще лет пятьсот, похоже, простоит. Еще католическая церковь Святого Иосифа, которая считается домом-гвоздем, потому что стоит в неположенном для себя месте, а именно – внутри самого настоящего торгового комплекса. Вот что бывает, когда никто друг другу уступать не хочет, из-за таких упрямцев на планете полная хрень творится. Еще один экспонат – двухсотметровая смотровая башня Америк. Там мы тоже успели побывать. При чем, мама уговорила пойти с нами этого Хааса, потому что он вечно торчал в своей комнате и носа своего обколотого оттуда не высовывал. Два лифта забиты были под завязку, поэтому я предложил всем подняться по ступенькам. Но через пролетов десять уже пожалел об этом, а Хаас всю оставшуюся дорогу меня проклинал, это же надо – девятьсот пятьдесят две ступеньки, будь они неладны! Для начала мы решили наведаться на смотровую площадку и перед походом в ресторан, немного обсохнуть, так как с нас стекал пот в три ручья. Чернота, намолеванная на глаза Хааса тоже смылась и растеклась по всему лицу, на что мама, давая ему салфетку, очень вежливо заметила, что без этого сумасбродства ему намного лучше. И совсем незачем портить свое милое лицо. Но он только кисло улыбнулся, кинул свою грязную салфетку, и умостил ее прямиком на кудрявой шевелюре какой-то дамы.
В ресторане мы с мамой заказали сытный обед из трех блюд, так как за все утро уже успели нагулять аппетит. Зато Хаас заказал себе одну резиновую котлету, которая значилась, как бифштекс и стакан воды. И поверьте мне, такой битвы между человеком и едой я не видел ни до, ни после этого. Мы уже давно закончили свой обед, и, попивая чай со льдом, наблюдали, как Хаас возится с этим поджаристым куском резины на тарелке, пытаясь ее разрезать. Он чертыхался и злобно что-то бормотал, затем сдался, выпил воды, и мы двинулись домой. Спускались уже на лифте. Только в лифте было не протолкнуться и Хааса хорошенько обметелили. Когда мы вышли, на нем не оказалось ни его фирменных подвесок, ни черных крестиков, ни какой такой требухи. Не на шутку умелые, эти карманники, даже серьги с ушей умудрились снять. На что мама опять таки не упустила возможности намекнуть обомлевшему Хаасу, что эти штуки только портят таких симпатичных мальчиков. А еще добавила, что ей очень бы хотелось увидеть, какого на самом деле цвета его волосы.
Короче, точно не могу сказать, то ли последние события в корне поменяли представления Хааса о своей внешности, то ли в эту ж ночь к нему с небес пришло великое избавление, но утром я удивился, не увидев его за завтраком. Вместо него за столом сидел довольно опрятный, блондинистый парень, в яркой полосатой водолазке и голубых джинсах. Он играл в тетрис и меня даже не заметил. Я подошел к маме, которая варила кофе, и решил узнать, что за новый постоялец у нас.
– Ты про кого? – спрашивает мама, и тупо озирает кухню. Потом наткнулась взглядом на парня за столом и заулыбалась.– Ты про этого симпатягу? Это же Уилтон, ты с ним на смотровую башню ходил. Только подумать, мать сбежала, не оставив ему ни цента, бедняга.
Тут мама запричитала – кофе из турки начало пениться и выливаться на пол. Я тогда подсел к Уилтону и говорю:
– Где свою инопланетную шкуру забыл, Хаас?
На что он, не отрываясь от своих игр, сделал мне очень вежливое предложение заткнуться. Да уж, Хаас во всей своей красоте, противный характер, несмотря на смену внешности, все еще при нем. В общем, мы с этим чудовищем немного сдружились, если кому еще непонятно. То есть, когда к нему хорошо, то Уилтон вполне даже может общаться по человечески, но немного его задень, и он тебя изгрызет не хуже бешенного пса, честное слово.
Вскоре на кухню под ручку приплелись мисс Хуанита и мистер Дьюк. Сладкая парочка, черт возьми! Мистер Дьюк, на страх всем, снова был в своем маниакальном состоянии и распространялся насчет какого-то испанского францискана. Уилтон только глаза закатил, но всем, хотели они того или нет, предстояло все утро прослушать лекцию о некоем Антонии Падуанском, католическом проповеднике, который в свое время немало хороших дел натворил, приводя неверующих к Богу. В честь этого святого Антония испанские первопроходцы и назвали этот город.
– Город сегодня празднует, – важно вставила мисс Хуанита.– Каждое тринадцатое июня – день памяти франциска Антония.
– Советую сегодня, оболтусы, сходить вам на Ривер Волк, к вечеру вся набережная так и горит огнями. Пожалуй, я схожу с вами, давно не посещал этот превосходный праздник.
Пожалуй, идти куда-либо, а особенно на праздник, со стариком Дьюком, меня не очень-то вдохновляло, потому что я знал, что буду там скорее не забавляться, а внимать урокам истории. Я надеялся, может к вечеру он передумает и не захочет вылезать из своей комнаты, но он таки вылез, и стал напяливать свои древние сандалии, причем, каждый он обувал минут по двадцать. Пока мистер Дьюк обувался, Уилтон успел пройти три уровня своей тетрисной стрелялки и мы двинулись в путь.
На набережной сегодня было не протолкнуться и очень ярко. В том ее конце проходил парад. И мы пошли поглазеть. Впереди шествовал отряд из пяти человек, они несли пятиметровую самодельную статую, судя по резной рясе, это и был Антоний Падуанский, собственной персоной. Только, сказать по чесноку, лицо у них не особо задалось, левый глаз уехал от правого вниз на довольно приличное расстояние, нос получился кривым, как ноги у мистера Дьюка, а половину правого уха, похоже, при составлении «шедевра» откусил какой-то голодный рабочий. Когда эта команда гениев поравнялась с нами, статуя повернулась к нам лицом и мистер Дьюк аж вскрикнул.
– Боже всемогущий! А это еще что за урод!? – взвизгнул он, протирая свои очки.
– Думаю, это ваш Святой Антоний, которого вы так любите, – сказал я.
Тот только покачал головой и неодобрительно фыркнул вслед этим деятелям искусства.
– Не понимаю, неужели, по их мнению, Святой Антоний должен выглядеть, как уродское мракобесие! Впервые на моем веку решили поставить ему памятник, только вот уж он далеко не Антоний, скорее бедняга, уцелевший после взрыва Херосимы!
Похоже, это и правда сильно задело величайшего из этнологов города.
Неподалеку от набережного фонтана стоял специальный помост, на который и погрузили это произведение искусства. Но на этих чудаках парад не заканчивался. Следом за резчиками дерева шествовал пестрый клан индейцев, стуча в барабаны и улюлюкая, видимо тоже воздавая хвалу Антонию. Сразу за ними группа мексиканских девушек, исполняющих фольклорико, и весь этот аншлаг закрепляла целая конская рать испанских парней, в мундирах, на конях и к тому же с настоящими мушкетами в руках. Видимо их им одолжил местный музей, высказал догадку мистер Дьюк. Они время от времени палили из них в воздух и отдавали честь кому-то невидимому. Изображают из себя первопроходцев из прошлого века.
В общем, зрелище было еще то. В какой-то момент я развернулся, и обнаружил, что Уилтон пропал из поля зрения. Я стал его искать и нашел у какой-то лавки. Он уговаривал одного индейского пацаненка обменять его настоящий деревянный лук со стрелами на чертов тетрис. Что-то подсказывало мне, что сделка не состоится, но в какой-то момент пацаненок вырвал у него тетрис, начал крутить его и вертеть, как дикарь какой-то. А Уилтон включил свои стрелялки и начал показывать, на какие кнопки нажимать. В конце концов тот остался доволен и вручил Уилтону свой лук и колчан.
Потом подходит к нам мистер Дьюк и на удивление нам с Уилтоном, спрашивает пацаненка что-то на их индейском. Он машет руками и отчаянно жестикулирует пальцами, видно, что это с трудом ему дается. Когда он закончил, пацаненок в ответ кивнул головой и повел нас вдоль набережной, к какому-то лотку. Там стоял пожилой индеец в разноцветной юбке и торговал вроде как молоком. Мы подошли, а мистер Дьюк ему дружелюбно махнул и стал опять что-то на ихнем спрашивать. А тут вдруг оказалось, тот на чистом английском разговаривает.
– Давно уже не употреблял этого чудесного напитка. Давай три, угостимся пожалуй с ребятами.
Мистер Дьюк расплатился и подал нам маленькие бутылочки с жидкостью молочного цвета. Что-то подсказывало мне, однако, что это все же не молоко.
– Это пульке, ребята, – радостно провозгласил мистер Дьюк.– Местный индейский напиток, его готовят из сока агавы. Советую вам попробовать, очень полезный.
Ну, откупорили мы с Уилтоном бутыли, а пульке этот оказался пенистый, тягучий и довольно вонючий. Сморщив носы, мы отпили, и меня чуть не вывернуло. С Уилтоном происходило то же самое.
– Вот дерьмо, – вынес он наконец вердикт.– Мистер Дьюк, если вы хотели нас отравить, так могли бы что-нибудь менее гадливое выбрать.
Тот на это заявление лишь пожал плечами, допил остатки этой пульке и с довольным видом погладил живот.
– Помнится, когда мне надо было написать курсовую о племенах пуэбло, я гостил пару дней в тамошней резервации, тогда мне эту снедь подавали на завтрак, обеди и ужин, да уж, вот были времена!
Далее индеец предлагает нам взять у него еще один индейский напиток под названием писко. Этот был прозрачный и вообще, по всем параметрам выглядел не так противно. Перед тем, как я забросил его в рот, мистер Дьюк сообщает, что эта муть сродни водки или бренди. Я гляжу на Уилтона, а он уже успел все это дело проглотить, и глаза у него чуть на лоб не вылезли. В общем, была, не была, я за компанию тоже хлебнул залпом. А потом мистер Дьюк хихикая, сбегал к прилавку, и докупил еще сполна. Короче, через полчаса мы были пьяные вхлам. В пульке всего восемь градусов, а здесь все сорок! Я все не мог отстать от Уилтона, говорил, что у него самое идиотское имя на свете. Взамен на это он пожелал мне утонуть в чане с пульке. Хороший малый!
Мистер Дьюк уже давно куда-то делся, а мы решили, что до праздничного салюта еще далеко. Неподалеку стоял тир, где все желающие могли пострелять, и мы двинулись туда. Заведовал там какой-то низкорослый, но довольно дерзкий мексикашка. Когда мы подошли, он препирался с одним индейцем. По всей видимости, дело тут обстояло в том, что на индейцев у него была аллергия, и он не хотел уступать ему в цене.
– Я имею такое же право заплатить и пострелять, как и все здесь на празднике, – томно и спокойно рассуждал индеец, глядя на мексикашку с высоты птичьего полета.
– Права будешь качать у себя в резервации, апачи. Платишь восемь долларов и валяй, а если не устраивает, катись к себе в пустыню и стреляй по банкам!
Я глянул на табличку и поразился. Там значилось всего три доллара. Мне стало жалко бедного индейца.
– Слушайте, почему бы вам просто не дать пострелять ему за ту цену, что у вас на табличке нарисована? – влезаю я.– Почему надо быть таким мудаком?
После таких слов даже индеец взглянул на меня, как на какую-то барракуду, Уилтон со смеха упал под прилавок, а мексиканец повернулся ко мне с такой рожей, будто в штанах у него рой муравьев обосновался.
– Слушай, говнюк, тебе чего а? Стрелять будешь, так плати, нет, так катись отсюда к черту, я тут сам разберусь. Ты думаешь, я просто так дам этому верзиле пушку?! Да я только отвернусь, и он прострелит мне задницу, как пить дать! У этих чертей в юбках на нас с давних пор зуб, всем это известно. Потому как испанские завоеватели, что в прошлом им житья не давали – наши предки!
– Совершенно неверное суждение, – томно возражает индеец.
– Да, ты так считаешь, вождь?
– Это муть какая-то, – вставил я.
– Правда? – злобно спрашивает мексиканец.– А ты кто, матерью Терезой будешь, или Че Геварой заделался? В общем, я гляжу, вы тут все в одном чане варитесь, так что обслуживать я вас не намерен, можете катиться к чертовой бабушке!
Только он отвернулся к стене, чтоб развешать очередной трофей для победителей, как Уилтон, вдрызг пьяный, вышкрябывается вдруг из-под лавки, и не успел я ничего сказать или сделать, как этот деятель искусства вдруг натягивает тетиву на своем индейском луке, и пускает стрелу точно в зад этому мексиканскому расисту!
В общем, далее события развевались не самым удачным образом, потому что праздник очень скоро превратился в полный хаос. На безумные вопли мексиканца, из ресторана поблизости вывалилась та самая бригада, которая соорудила жалкое подобие Святого Антония. Мексиканец вопит на чем свет стоит, пытается выдернуть из задницы стрелу и орет, что индеец покусился на его жизнь. Короче, эта команда ринулась вылавливать индейца, причем, не виновного по всем пунктам. Затем команда испанских завоевателей, что закрепляли парадное шествие, увидели, что белые притесняют индейца, и вышли вперед на его защиту. Точнее, выбежали вперед на лошадях, паля в воздух холостыми выстрелами, и дав индейцу фору скрыться от преследователей. Вскоре архитекторы посбрасывали с лошадей всю эту конную рать, и начался кровопролитный кулачный бой. Но на этом все только начиналось. Вскоре индеец привел свой клан улюлюкающих цветных юбок, и мексиканцы восприняли это как военный вызов. Индейцы притулили свои задницы за фонтаном и стреляли со своих луков, мексикашки же кидали им в ответ бутылки, банки и прочее барахло из-за своих лотков. В общем, зрелище было еще то – белые тумасили испанцев, индейцы воевали с мексиканцами, а посреди всей этой кутерьмы сновали мирные чернокожие и пытались всех подряд разнять, только они попусту время тратили, по правде говоря. То и дело кто-нибудь из них удостаивался хорошего тумака по башке, или смачной стрелы в зад. И под весь этот балаган небо над набережной вдруг разразилось громовыми залпами, окрасилось тысячью фейрверков. На минуту вся эта кровавая резня прервалась, и вся площадь подняла головы полюбоваться салютами. Но потом будто вспомнили, чем они здесь занимаются, собственно говоря, и бойня возобновилась. И длилась до тех пор, пока на Волк Ривер не прибыла целая гвардия полицейских и не начала дубасить всю эту военную рать дубинками. Кто бы мог подумать, что одна выпущенная стрела может превратить праздник в кромешное месиво!
Мы с Уилтоном за все это время даже с места не двинулись, стояли, как вкопанные, посреди всего этого краха, разинув рты. Когда полицейские всех разняли и более менее все улеглось, они подошли к мексикашке брать показания. И я только сообразил, что Уилтон продолжает держать в руках лук, как ни в чем не бывало. Я шепчу, чтоб он его, идиот, спрятал, но один из полицейских, похоже, заметил его, и уже направлялся к нам.
– Лук ваш? – спрашивает.
Я сказал, что нет, Уилтон, наоборот кивнул. Полицейский приподнял бровь.
– Он его обменял на тетрис, – говорю я.
Полицейский посмотрел на мексикашку, которому в этот момент бинтовали задницу и снова на нас.
– Это вы двое массовые беспорядки учиняете? – подозрительно спрашивает он.
Уилтон лишь головой мотнул, а у самого глаза разъезжаются, такой он бухущий. Я же наоборот, как можно тщательней старался скрыть результаты скрещенных пульке и писко, но меня тоже штормило не по детски. В этот момент я заметил семенящего к нам мистера Дьюка. Он подбежал к нам и шепнул, что надо мотать скорее удочки с этой проклятой набережной. Мы с Уилтоном заметили, что он какой-то очень уж суетливый и возбужденный, похоже, тоже что-то начудил. И тут к нам подходит второй, чернокожий полицейский.
– Сэр? – окликает он мистера Дьюка.
– Да-да! – громче, чем того надо, орет мистер Дьюк.
Чернокожий полицейский кивнул своему приятелю, который вертел в руках лук Уилтона, и подозрительно так косится на мистера Дьюка. В этот момент мы заметили, как невдалеке, на постаменте, резную статую Антония Падуанского охватили языки пламени.
– Сэр, что все это значит? – вопрошает полицейский.
– Вы о чем? – пискнул мистер Дьюк.
– Сэр, я арестовываю вас в связи с порчей и нанесением вреда государственному имуществу!
– Я не понимаю, в чем же я таком провинился?!
Теперь, когда я все умудрился сопоставить, до меня, наконец, дошло. Похоже, наш невинный мистер Дьюк решил под шумок разделаться с ужасным двойником Антония.
Полицейский показал рукой в сторону пожираемой огнем статуи.
– Когда я вас заметил, вы как раз поджигали это произведение искусства, – мистер Дьюк на это фыркнул.– Я вас окликнул, но вы предпочли меня игнорить, и бросились с места преступления. Однако бегаете вы так медленно, что я успел пешим шагом вас вычислить. Да что там говорить – марадер из вас никакой, слишком стары вы для этого дерьма.
Тут еще тот, первый полицейский, сообщает второму, что, похоже, это мы продырявили мексикашке зад.
– Но вы не можете нас обвинять, он ведь сам кричал, что это сделал индеец! – говорю я.
– На показаниях он вспомнил, что у индейца лука со стрелами вроде как не было, – отвечает полицейский.
– Тьфу ты! – восклицает мистер Дьюк.– Ладно я, но как вы, черти, можете обвинять этих славных ребят в нанесении тяжких телесных повреждений?! Я знаю их прекрасно – они и мухи не обидят, ей богу!
После этой тирады, белый полицейский подходит совсем уж вплотную к Уилтону, так, что у Уилтона глаза в кучку сгреблись, затем принюхивается и выносит вердикт:
– Да эта школота еще и пьяная. Сделаю заметку в протоколе.– И он, насвистывая, что-то нацарапал у себя в блокноте, затем строго глянул на мистера Дьюка.– Да вы трое все вдрызг пьяные, вы помимо поджогов, еще и спаиванием подростков занимаетесь?!
Короче, упекли нас в каталажку городского полицейского участка по трем пунктам: поджег, покушение и совращение малолетних. А данный день Святого Антония вскоре вошел в историю, и был зафиксирован, как «крупнейший гражданский межрасовый конфликт в Техасе». Вот так мы, собственно, сумели внести свою лепту в историю нашей цивилизации.
Наутро за нами явились мама с мисс Хуанитой и внесли за нас залог. Есть пословица: «Хорошо то, что хорошо кончается». Однако, это не про нас. В итоге все свелось к тому, что мистер Дьюк получил четыре тысячи часов общественных работ, Уилтон на столько же домашний арест, а я… Мне было семнадцать, я уже окончил школу, поэтому меня ждал военно-медицинский центр Форт Сэм Хьюстон. Так я попал прямиком в Пятую армию Соединенных штатов.
Ужин накануне моего отъезда протекал в мрачном молчании. Только мистер Дьюк раз обмолвился, что завтра ему предстоит вычищать дерьмо из клеток с рыжими волками в местном зоопарке.
– А знаете, это животное очень редкое! В каком-то смысле я буду рад находиться так близко к нему и поизучать его самостоятельно. Этот вид волков практически вымер, осталось лишь четырнадцать особей, представьте себе!
В таком ключе мистер Дьюк распространялся весь остаток ужина. Но на этот раз, это всех только радовало и все слушали его с таким нарочитым любопытством, будто им и правда было интересно. Но как никак, лучше очередная лекция мистера Дьюка, чем ужин в напряженном молчании.
С вечера мы с мамой собрали вещи, а мисс Хуанита приготовила мне прощальный паек из своей мексиканской кухни, включающий в себя три блюда. В девять утра за мной заехал один сержант из части, и повез меня в Форт Сэм. По пути я съел паек мисс Хуаниты, только вскоре об этом сильно пожалел. Едва мы только прибыли в часть, я сразу же ринулся искать здешний сортир.
– Тостер, ты куда это намылился? – вдруг спрашивает сержант. Его фамилия была Ахерн, он был ирландских корней. Рослый детина, футов все пять, наверное.
А я переминаюсь с ноги на ногу и чувствую, что вот-вот все из меня брызнет наружу.
– Мне в туалет очень надо.
– Сержант.
– Чего?
– Здесь к человеку обращаются по званию, рядовой Тостер. Это тебе не театр, черт возьми.
– Хорошо.. То есть, так точно, сержант. Будьте добры, скажите, где здесь торчок?!
Сержант Ахерн только ноздри раздул, и руки в бока уткнул.
– Черт побери, Тостер! Неужели ты не мог справить свои дела дома?! Это твой первый день, тебя ждет туча гребанных дел – медкомиссия, психолог, знакомство с ротой и штабным сержантом. А ты тут по прибытии сраную эстафету устраиваешь! Быстро пулей в казармы, торчок найдешь по нюху! Помни, зарекомендуешь себя засранцем, до конца армии им и останешься, так что даю тебе ровно десять минут, понес свою задницу!
Я рванул как сумасшедший к длинным амбарным постройкам, которые звались казармами. Там я и правда очень быстро нашел армейский туалет по запаху, аромат там можно было учуять уже с улицы! Пока я переводил дух, сидя в торчке и кленя мексиканскую кухню, я услышал, как в соседней кабине кого-то промывает еще получше меня. Сделал я, значит, свое дело, шарю рукой, а бумагой здесь и не пахнет, тогда я набрался смелости и говорю:
– Слушай, у тебя там бумаги случайно нету? У меня в кабинке пусто.
Тут что-то зашуршало, и в щели снизу появилась какая-то листовка.
– Меня тоже обделили бумагой, – говорит парень из соседней кабинки. – Похоже, на всех ее здесь не запасешься. Держи этот военный буклет, их у меня в кармане целый ворох, на призывном пункте в Джексоне сдуру понабрал, теперь оказалось не зря, у них тут дефицит бумаги.
На моем буклете была такая надпись: « Не ударь в грязь лицом – сражайся за свою родину!» Я поблагодарил его от души и хорошенько подтерся.
Вышли мы, значит, из кабинок и познакомились уже в нейтральной обстановке. Я узнал, что зовут его Чиди Бучес, он прибыл на автобусе аж с самого мексиканского залива, и по дороге упиточил бабулину уху, только она ему боком вышла. Точнее, не совсем боком. В общем, славный парень был этот Бучес.
Сержант Ахерн меня чуть не убил. Налетел на меня, как зверь, видите ли, я ходил на полчаса дольше, чем он приказывал.
– Сэр, там в туалетах совсем нету бумаги! – оправдывался я.
Тот только отмахнулся. Мы шли по направлению к небольшому двухэтажному зданию.
– И что же, ты засранец, сидел там полчаса, и ждал, когда она упадет с неба?!
– Да нет.
Оставшуюся часть пути Ахерн посматривал на меня изподлобья, и когда наконец дошли, он все же не удержался.
– Так чем же ты все- таки вытерся?
Но говорить сержанту, что я подтерся военными буклетами, то же самое, что убить парикмахера его же ножницами.
– Носком, – соврал я.
Сержант фыркнул и кивнул головой.
– Впрочем, как всегда.
Не знаю, что бы это могло значить.
Намотался я за свой первый день с лихвой. Сначала я полдня проходил медкомиссию, а это не из самых приятных занятий в армии США. Там с тошнотворной дотошностью обозревали каждый сантиметр твоего тела, проверяли зрение, зубы, все ходы и выходы, и в конечном итоге делали пометку в заключении, что ты немощное и непригодное к жизни существо, однако для армии ты и таким сойдешь.
Затем психолог. Женщина в годах без перерыва совала мне под нос синие кляксы, в которых я непременно должен был увидеть какой-нибудь предмет, но я постоянно промазывал и называл совсем не то.
