И о чем-то плакала Японка

У меня было впечатление абсолютной нереальности происходящего. Так не бывает, так просто не бывает. И опять сработала интуиция, подсказавшая, что нужно искать дальнобойщика, чтобы выбраться из этого морока. Я взмолилась, чтобы нам попалась хоть какая-нибудь иногородняя машина. И небеса услышали мою молитву. На дороге остановилась фура с самарскими номерами, из кабины вышел мужчина лет тридцати и открыл капот.

Муж подошел к нему и спросил, как отсюда выехать, и что здесь вообще происходит. Мужчина рассмеялся и ответил, что мы заехали в зону «закрытых городков», ранее называемых «почтовыми ящиками», названия придорожных пунктов в этой зоне не совпадают с названиями в географических атласах, а жители строго проинструктированы никому никаких справок не давать. Объяснил мужу, как отсюда выехать. У моего мужа хорошая пространственная ориентация, объяснения он воспринимает легко.

Через двадцать-двадцать пять минут мы выехали из этой зоны на федеральную трассу. Снег на обочинах дороги исчез, послышалось пение птиц, люди во встречающихся деревнях были обычными живыми людьми. Перестала болеть голова. Но остался вопрос, где же мы были?

И вот теперь, в этой деревеньке с названием Болдырево меня охватило уже знакомое впечатление тягучего морока. Какой-то пелены на глазах и в мозгах. В этой пелене я забывала, что я – жена и мачеха, что я – следователь, что мне сорок два года, что меня зовут Лукерья Михайловна.

Интуиция подсказала мне держаться за что-нибудь крепкое, и ничего более крепкого, чем образ Ксении Григорьевны, у меня в мыслях не нашлось.

14

До обеда я старалась работать дома и в огороде. Вскопала грядки, Диля мне носила рассаду и цветы. Так у меня оказались посаженными несколько корней огурцов, помидор, капусты, пара георгинов и любимые мною анютины глазки. Успела посадить немного петрушки, моркови, свеклы, пастернака и сельдерея.

Прибиралась, трапезничала в одиночестве, про работу не вспоминалось.

После обеда выходила прогуляться до магазинов, покупала какие-нибудь необходимые в хозяйстве мелочи, оглядывала дома, наблюдала жителей.

С Марселем Назыровичем при встрече здоровалась, и мне был очень приятен этот спокойный человек. Мне даже казалось, что он выделял меня именно потому, что и я ему казалось адекватной на фоне остальных жителей. И жительниц. Они и в самом деле были колоритны.

Гламурные барышни, молодые люди в одежде неформалов разных направлений. Татуированные снизу доверху крепкие мужчины со следами обильных алкогольных возлияний на помятых жизнью лицах, пожилые дамы почему-то либо очень худые, либо полные почти как Наталья Модестовна, в самых разных одеждах от сарафанов до бриджей.

Доброжелательных взглядов на меня было немного. Друг на друга смотрели оценивающе, как на конкурента. В зависимости от успехов – либо высокомерно, либо заискивающе. Иногда встречалось деланное равнодушие. Деланное, потому что каждый был заинтересован в каждом.

Раз в месяц сюда приезжали «покупатели» – представители разных агенств нетрадиционной медицины с коммерческими предложениями. И Наталья Модестовна указывала на самых посещаемых целителей. Кроме того, каждый из претендующих на карьеру целителей обязан был пройти как бы внутреннюю аттестацию – то есть набрать у своих коллег не менее десяти положительных отзывов. Всё это и составляло внутреннюю жизнь деревеньки.

И мне предстояло в этом разбираться и как-то вписываться.

15

На следующей неделе произошло много встреч и событий.

Ну, во-первых, ко мне пошел народ.

Сначала Диля привела за руку урёванную колгорку.

– Луша (мы уже звали друг друга по имени), я сказала Мыдыгме, что ты хороший целитель, помоги ей.

Я напряглась.

– Что случилось, Мыдыгма?

Пока та всхлипывала и сморкалась, Диля пояснила, что сын Мыдыгмы арестован по подозрению в убийстве, а безутешная мать вместо того, чтобы что-то делать, четвертые сутки не ест, не спит, а только плачет. Попросила меня «дать какую-нибудь травку попить», чтоб та успокоилась.

Я отправила Дилю, усадила несчастную перед собой, и стала задавать ей профессиональные вопросы по поводу сына. Процедуру допроса я давно научилась вести в разных стилях. Здесь я расспрашивала её в сочувственном стиле, и та потихоньку успокаивалась, стала меньше всхлипывать, в глазах появилась некоторая осмысленность, речь становилась более членораздельной.

Через десять минут мне уже была понятна фабула дела. Я достала из сумочки ручку, вырвала из блокнота листок и под запись продиктовала пошагово необходимые действия. Я по опыту знала, что когда человек пишет жизненно важный текст, у него в мозгах включаются какие-то отрезвляющие механизмы. После этого напоила гостью чаем со смородиновым листом. Уходила такая адекватная, что мне аж самой понравилось. Договорились, что после каждого исполненного пункта она будет приходить ко мне с отчетом.

Закрыв за Мыдыгмой дверь, обратилась взглядом на фотографию Ксении Григорьевны. На её лице мелькнула лёгкая улыбка. Или мне показалось?

После этого ко мне стали заходить чуть ли не ежедневно женщины, с похожими проблемами. Каждую я поила чаем из выросших по сезону трав, каждую выслушивала и каждой диктовала юридически грамотное решение проблемы. У одной сын затерялся, уехав в город учиться; другую бывший муж обидел при дележе имущества; третью милый друг бьёт смертным боем, – во всех случаях меня выручало юридическое образование и длительный стаж работы.

Во-вторых, однажды утром, когда я поливала помидоры, мне позвонила Наталья Модестовна.

Поинтересовавшись, как я обжилась на новом месте, и услышав ответ, что всё нормально, вот в огороде копаюсь, со сдержанным недовольством заметила:

– Да-да, некоторые предпочитают отсиживаться в своём огороде, а надо бы активнее вливаться в жизнь коллектива.

– Я пока осматриваюсь, Наталья Модестовна!

– О вас хорошие отзывы, народ к вам тянется, вы умеете грамотно построить диалог с клиентом, у вас располагающая внешность и красивая речь, кроме того, у вас широкий кругозор.

Еще бы я не умела владеть богатством родного языка, я, двадцать лет только и занимавшаяся тем, что строила диалоги с адвокатами, потерпевшими, подозреваемыми, свидетелями, судьями, судмедэкспертами, начальством, коллегами! Я, годами тщательно выбиравшая каждое слово в юридических документах, зная, что из-за одного неверного слова грамотный адвокат свернёт всю мою доказательную базу на нет!

Меня зацепило в её словах другое.

Буквально вчера в магазине она ТОЧНО ТАКИМИ ЖЕ словами уговаривала Сест-рицу Аленушку – гламурную девочку лет девятнадцати:

– Аленушка, Сестрица, о вас такие хорошие отзывы, народ к вам потянулся, вы умеете грамотно построить диалог с клиентом, у вас располагающая внешность и красивая речь, и кроме того – ваш широкий кругозор! Вам нужно как можно быстрее включаться в нашу жизнь!

Зарумянившаяся Сестрица Алёнушка таяла, и бормотала в смущении:

– Ой, ну что вы…

А когда я платила пару дней назад в бухгалтерии сельсовета за электроэнергию, я слышала, как к ней зашла почти одновременно приехавшая со мной Михаила Боярская, ей тоже староста преподнесла точно такую же тираду, завершив её просьбой активнее вливаться в жизнь коллектива поселения.

Я видела, что и Сестрица Алёнушка, и Михаила Боярская полностью поверили старосте.

Сделала выводы. Уточнила в телефон:

– А в чём должна выражаться моя активность?

– Ну вы же знаете, что человек, делающий карьеру народного целителя, должен пройти внутреннюю аттестацию, набрать не менее десяти положительных отзывов от коллег. Вы здесь человек новый, и перспективный, клиенты вами тоже очень довольны. Сообщаю вам, что у вас уже есть один положительный отзыв от коллеги, за вас сдал свой голос Париж-Дакар. А целитель, получивший один голос от коллег, получает вместе с ним право тоже голосовать за своих коллег. Я просто могу вам подсказать, за кого нужно голосовать, ведь вы мало общаетесь, еще не определились, не осмотрелись.

Я молчала, с трудом сдерживая нарастающую злобу. Почему я должна объяснять, что мне не нужна карьера народного целителя, мне не хочется никаких баллов и никакой тусовки, я приехала копаться в огороде и в проблемах своей жизни.

Воспользовавшись моим молчанием, староста сообщила, что мне присвоена квалификация целителя душевных ран, еще раз призвала быть более активной, а не отсиживаться в своём огороде.

– И запомните: целитель, который предоставит свидетельства об излечении пятнадцати человек, получит рекомендацию бесплатно участвовать в телешоу «Битва экстрасенсов»! – торжественно закончила она.

Разговор мне очень не понравился.

Но как бы то ни было, раз Париж-Дакар, он же Марсель Назырович, дал право голоса, признал за мной право считаться народным целителем, по правилам хорошего тона я должна поблагодарить его.

Я позвонила ему.

Но и здесь меня ждал неприятный сюрприз. Как только я начала его благодарить за оказанную им высокую честь, он прервал меня словами:

– Вы казались мне более искренней, Донна Мажептила.

– Я вас не обманываю, я очень рада вашей рекомендации, вы первый человек, кото-рый мне поставил балл…

– Вы сказали мне, что никогда не занимались народным целительством. Но тогда каким образом вы определили сложный перелом фаланги пальца? Откуда у вас тонкое знание психотехники вывода человека из состояния острой депрессии? Вы всё-таки медик. Меня просто интересует ваша специализация. Терапия? Неврология?

– Да следователь я, следователь со стажем, а те, кто ко мне приходили, имели проблемы, связанные с моей профессией. Перелом у Дили я пережила сама, поэтому сразу отправила ее в травматологию…

– Хочется вам верить, – тихо сказал он. В его голосе слышалось сомнение, недоверие и некоторое разочарование в моей порядочности.

Обидно. Я не хотела с ним портить отношений. Мне нравился этот человек.

16

Ночью мне опять приснилась плачущая японка.

На этот раз она была без лошадей и кареты, и драконы на кимоно были меньше размером и более темного цвета.

Над веером сверкали глаза, наполненные слезами.

Лёгкий ночной ветер шевелил складки ткани. Тихо шуршала листва над головой.

Мы смотрели друг на друга и молчали.

Потом она исчезла.

17

Утром посетителей не было, после поливки огорода, вышла прогуляться за хлебом.

На пороге магазина столкнулась с белым, как лунь старцем. У него был проницательный взгляд, огромная длинная седая шевелюра и столь же огромная седая борода.

– Гляжу новая жительница у нас. От скуки приехала, от скуки.

Меня аж затрясло. Тебе бы, старый хрен, такую «скуку». Вампир, плятть, ждёшь, что я сейчас визжать буду, а ты моим гневом подпитаешься и проживешь на этой земле лишний месяц. Ведь баба я нервная, раздражительная, в гневе много энергии трачу. Я раскрыла рот, чтобы всё это ему высказать, но перед моим взором встала Ксения Григорьевна. И я как-то обмякла. Взяла себя в руки. Лучезарно улыбнулась и почему-то вспомнила Игоря Северянина, которого любила в студенческом возрасте.

Самолучшее средство от скуки

Ваш изящный ландо-шевроле.

Я люблю ваши смуглые руки

На изогнутом белом руле.

Брови старика поехали вверх. Вне всякого сомнения, он знал Северянина. Ого, какой интеллигентный дедушка мне тут встретился!

– Ах Зизи, Зизи, как тебе себя не жаль, – пробормотал он и отвернулся.

Видимо, это тоже цитата, но я не знала, откуда.

– Меня зовут Донна Мажептила, – представилась я ему в спину.

– А меня – Викентий Иванович. Я не приемлю ваших кличек и не играю в ваши игры. Если захотите пообщаться – третья изба слева. Но поторопитесь, я 1930 года рождения.

Сложное чувство меня охватило. Уж я-то знаю, что такое смерть. И я просто сказала, без всякого выпендрежа:

– Поживите еще, Викентий Иванович. Ваш творческий ресурс далеко не исчерпан.

Он обернулся. Слабая, но очень приятная и удивительно человечная улыбка тронула его губы.

– Спасибо! И вам – не хворать.

Вот оно как всё вышло! Как хорошо-то, что у меня хватило выдержки не разораться.

Вечером позвонила Наталья Модестовна и сказала, что на мой счет поступил еще один балл от Викентия Ивановича. Поступление балла мотивировано моим «умением оперативно определять энергетический потенциал клиента».

– Быстро вы пошли в гору, Донна Мажептила. Вы, наверное, всё-таки, профессиональный медик. Или курсы целителей заканчивали. Впрочем, не моё дело.

Еще одна сомневающаяся. Ну и ладно.

18

Тот вечер был удивительно тихий. Я уже предвкушала, как поужинаю, сделаю пару звонков (один – коллеге, другой – мужу), соберусь с мыслями и чувствами и постараюсь подвести хоть какие-то итоги своего пребывания здесь. Но – не пришлось.

Кухонные окна у меня открыты настежь, поэтому я услышала, как скрипнула калитка, и приятный мужской голос в такт своим шагам замурлыкал на мотив «Цыплёнка жареного»:

Я кровожадный,

Я беспощадный,

Я злой разбойник Бармалей.

И мне не надо

Ни шоколада,

Ни мармелада.

А только ма-лень-ких детей!

Я встала со стула, включила электрочайник и приготовилась к встрече гостя.

На пороге возник высокий стройный паренек лет двадцати трёх-двадцати пяти, в джинсах и клетчатой рубашке навыпуск, из-под коротких рукавов которой вились затейливые узоры тату. Снял тёмные очки. На обаятельной подвижной мордашке живые карие глаза, улыбка – одной половиной лица. В ранней юности я была влюблена в одного парня, который умел улыбаться так же обаятельно и тоже одной половиной лица… впрочем, я отвлеклась.

Привалившись к дверному косяку, гость представился Юрой и весело спросил:

– Работать приехала, старая кошелка?

Так. Ещё один претендент на мой истерический визг. А визжать-то искренне не хочется! Во-первых, я действительно не молода, а во-вторых… ну может я уже по работе соскучилась… Будто в свой следственный кабинет вернулась. Даже чем-то родным повеяло. В общем, решила помолчать и дать высказаться ему до конца. Обижаться или не обижаться на «кошелку» – определюсь по ходу ситуации.

Как и следовало ожидать, режиссурой пауз парень не владел. Решив, что я в шоке от такого наезда, сразу приступил к делу.

– Да уже пробили тебя, ты – следачка, но это не имеет значения. Хочешь лохам мОзги парить своим целительством – парь. Будешь отстегивать десять процентов. Мне. Я на этой территории смотрящий.

Раз гость пришел не для чаепития, я протянула руку и выключила электрочайник.

Паренёк помял в кулаке очки, вроде как надеть и раскланяться, но тут взгляд его скользнул по моей груди. Лето, сами понимаете, сарафанчик на мне открытый… хоть и старой кошелкой приложил, но…

Я не успела додумать, что «но», потому что услышала:

– Сама территория под Жорой Гюрджаном, так что православием тут беспредельничать не рекомендуется!

Оп-па, приехали! Крестик мой нательный узрел, значит… А я, понимаешь, хотела размечтаться!

И сколько инфо сразу! Если бы он позиционировал себя только «смотрящим», то, как говорится, возьми свою десятину и уходи, но насчет Гюрджана я немножко в курсе. Более точными словами, чем у любимого мною с детства автора «Конька-горбунка», о таких и не скажешь.

Прорицатель, ворожей,

Чернокнижник и злодей.

Продолжая молчать, я бросила короткий взгляд на портрет Ксении Григорьевны. Лик её был сурово-спокоен.

Юра оторвал свою спину от дверного косяка и проследил за моим взглядом. Увидев Ксению Григорьевну, узнал. Нахмурился, достал сотовый, нажал кнопочку и через секунду доложил:

– Дядьжор, ет я, Юра. Тут одна кошелка недотраханная под Петровной ходит, дак чё? … Угу, понял!

Убрал телефон в карман. Выпрямился.

– Ладно, телка, пасись пока!

Надел очки, развернулся – ушел, так и не услышав от меня ни одного слова. И ему не показалось это ненормальным.

А ведь вроде не дурак.

19

Пару минут я сидела, переваривая послевкусие визита. Потом встала за сотовым телефоном, чтобы позвонить Ксении Григорьевне. И опять не успела. Видимо сегодня мне был определён вечер открытых дверей.

Скрипнула калитка, и я увидела, как мимо окна, переваливаясь с ноги на ногу, медленно прошествовала Наталья Модестовна. Я поспешила ей навстречу.

Было видно, что ей очень тяжело идти. Тем не менее, она захотела посмотреть, как я «распорядилась посевными площадями». Обошла огород, молча глядя на мои посадки. Зашла в избу – осмотрела сени, кухню, горницу. Потом тяжело опустилась на стул и спросила чего-нибудь холодненького попить. Я принесла ей из холодильника полбутылки местной минеральной воды.

Когда подносила воду, расстояние между нами было минимальным, и я ощутила исходящий от её тела запах пота, смешанный с запахом тяжёлой болезни. На моих руках умирала бабушка, в последние две недели своей жизни она пахла именно так.

Действительно, ведь полная деревня целителей, неужели Наталье Модестовне нечем помочь? Ей же не более шестидесяти пяти…

Сделав пару глотков, она подняла на меня отекшие глаза.

– Что ж, Донна Мажептила, умеете организовать вокруг себя пространство, ставлю вам за это балл.

Я сдержанно поблагодарила. Она явно не собиралась уходить, что означало: пришла с чем-то более существенным, чем наградить меня баллом.

Пауза затянулась. Но это был не тот случай, когда пауза была нужна. Поэтому я спросила:

– А Марсель Назырович за что мне балл поставил? Если не секрет, конечно.

– Не секрет, – без улыбки ответила она. – К вам обратилась ваша соседка, а вы послали её в больницу. На это способны единицы в нашем поселении. Девяносто процентов здешних так называемых специалистов стали бы навязывать Дильке свои методы лечения. Марсель Назырович оценил ваше нежелание корчить из себя крутого целителя. Вы удовлетворены?

– Какой из меня целитель, – пожала я плечами.

– Как знать, как знать… Я, собственно, к вам с разъяснительной беседой и с приставкой.

Наталья Модестовна поставила стакан с недопитой минералкой на стол.

И я услышала следующее.

Как только новоявленный целитель получает три балла, ему полагается приставка к его компьютеру, с помощью которой он может наблюдать за жизнью в поселке. Число обзорных зон определяется количеством набранных баллов.

Оказывается, весь поселок нашпигован видеокамерами. Включая рабочие кабинеты каждого целителя. В моей избе жившая до меня бабушка принимала клиентов в кухне, значит, «моя» видеокамера где-то над столом. Или над порогом. Как говорят молодые мои коллеги, «фигас-се»…

– А что вы хотите? – вскинула полувыцветшие брови Наталья Модестовна, – ведь не все же такие сознательные, как вы! Мне еще уголовщины здесь не хватало! Всякой там крови некрещеных младенцев, волос с трупов и тому подобных мерзостей! Со всего мира сюда едут, глаз да глаз за всеми нужен! Ну и потом, когда оценивают коллеги, должны же они видеть, как вы работаете!

– А почему вы решили, что я буду работать с клиентом под видеокамерой? А если я уйду с клиентом, допустим, на крыльцо?

– А как тогда вы докажете, что у вас хорошая посещаемость? Все заинтересованы в том, чтобы каждый клиент попадал в камеру. Чем больше клиентов попадет в камеру, тем больше вы будете стоить, как целитель!

С тремя баллами мне предоставлялась возможность наблюдать за закусочной «Перспектива», где за столиками общаются мои так сказать коллеги.

Когда Наталья Модестовна меня покинула, я посмотрела на часы. Учитывая разницу во времени, мужу и на работу звонить поздно. А Ксения Григорьевна разрешала связываться с ней в любое время суток, чем я и воспользовалась.

20

Она не спала.

Я долго рассказывала ей, что так же, как и дома, я ничего не успеваю, что у меня нет времени побыть наедине с собой. Что драгоценное время одиночества, как и дома, поглощает бытовуха. Приготовление пищи, мытьё посуды, стирка, поливка и прополка огорода, приём клиентов, визиты, подобно сегодняшним. А по ночам еще эта безмолвная и плачущая Японка…

– Молчит и плачет, Ксения Григорьевна, молчит и плачет…

Я улыбнулась, приглашая и её улыбнуться над абсурдностью ситуации странного сна, но Ксения Григорьевна заговорила со мной без улыбки:

– Ты – следователь, Лукерьша, – так она меня звала. – Ну и расследуй, кто она такая, что привело её к тебе, почему она плачет.

– Так она же Японка, а я – славянка! На каком языке с ней разговаривать? – я упорно пыталась свести разговор на шутку, а моя собеседница упорно не хотела поддерживать шутливый тон.

– В снах все друг друга понимают. Ты, главное, заговори с ней.

Я обещала. На этом мы распрощались. Я пошла споласкивать ноги и стелить постель.

21

Во сне почему-то шел дождь.

Японка стояла под своим зонтиком, который был слишком маленьким, чтобы уберечь от его струй края одежды. Они медленно набухали и смешивались с раскисавшей вокруг её ног землёй.

Формат сна не позволял мне чувствовать холодную влагу дождя, но если рядом со мной человек дрожит от горя, страха или холода, то мне тоже становится некомфортно.

Кивком головы я пригласила её в избу.

Она поклонилась и последовала за мной.

22

Я торопилась налить ей чаю с травами, поэтому шла, не оглядываясь и не закрывая за собой дверей. Зайдя на кухню, включила свет и чайник. Слышала сзади шелест, ну значит, идёт, не потерялась – и ладно. Звук отодвигаемого за моей спиной стула расценила, как то, что она села.

Вернулась закрыть за ней двери, ведущие в сени. И только повернулась к ней лицом, как в памяти вспыхнуло ёмкое молодёжное слово «фигас-се!».

Мало того, что на стуле сидела современная женщина без всяких там кимоно, зонтиков, намокших туфель, так возле её ног еще и расположился дымчатый дратхаар и дружелюбно постукивал хвостом об пол.

Я уставилась на неё, она – на меня. Дратхаар коротко тявкнул.

– Тихо! – вполне по-русски скомандовала ему она. – И добавила мне извиняющимся тоном: – Вот, увязался…

Пока закипал чайник, мы рассматривали друг друга. Не скрою, мне хотелось, как на работе, взять бланк протокола и начать: «Фамилия… имя… отчество… год рождения… адрес… судимость… что у вас произошло… не будем тянуть время, я вас внимательно слушаю…». Но ведь не на работе же я. И вообще я не в этом мире, а типа на пространствах сновидения…

От японки в ней остались только глаза цвета темного меда, и еще что-то неуловимое в манерах – какая-то ласковая покорность судьбе, сдержанная аккуратность движений, – сидит вот, собаку поглаживает.

Молодая женщина лет тридцати, густые каштановые волосы, в белых бриджах и темно-желтом топике. На правой руке обручальное кольцо, замужем, значит. Что ж, пора как-то знакомиться.

– Меня зовут Лукерья Михайловна, – начала я.– Можно просто Луша.

Дратхаар поднялся, встряхнулся всей шкурой и подал мне лапу. Фантастика! Я очень люблю животных, поэтому пришлось сбегать в горницу и достать из холодильника сосиску. Сосиска была принята с благодарностью.

Когда я посмотрела на гостью в ожидании услышать её имя, то увидела, как глаза её наполняются слезами.

– Я не знаю, как меня зовут. Или не помню… – прошептала она.

– А как вы сюда попали?

– Тоже не знаю… Я легла спать, и меня вынесло к вашей калитке… простите…

Я оглянулась на портрет Ксении Григорьевны. Японка проследила за моим взглядом и почтительно спросила:

– Это ваша мама?

– Это – больше, чем мама.

– Я понимаю. Это Богиня вашего народа, как у нас Аматэрасу…

Я задумалась. Однако интуиция подсказывала мне, что думать некогда, нужно торопиться. Поэтому поспешила вернуться к идентификации личности.

– Я так поняла, что вы – японка.

Гостья кивнула. Уже легче.

– Что вы вообще можете о себе рассказать?

– Я замужем, у меня есть сын, и вот он, – кивнула она на собаку. – Мой муж намного старше меня. Он мало бывает дома, его жизнь принадлежит службе императору. Я – мать. Я – дочь. Я – супруга большого человека. Я – хозяйка большого дома. Я – подданная императора великой страны. Но это только частички меня. Кто я НА САМОМ ДЕЛЕ? Где я ВСЯ? Почему я одинока, как косточка в персике? Я много думала об этом в последнее время, но не могла ни до чего додуматься. Тогда я спросила у богини Аматэрасу, и после этого меня стало по ночам приносить к вашей калитке… Значит, здесь ответ на мой вопрос. Ведь в наших сказаниях говорится, если два человека сошлись под сенью ивы, значит это неспроста, значит крепко связаны они кармой минувшей жизни…

За окном где-то пропел петух…

Гостья засмущалась…

– По вашим законам, меня унесет после третьего крика петуха. Мне пора…