Когда мы жили на 43-м пикете

Уроки стойкости

Года в три или четыре мне подарили трёхколёсный велосипед. Сначала я на нём каталась по гладкому полу комнаты. Весной как только подсохло, меня выпустили на пересечённую местность нашего двора. С трудом преодолев несколько метров, я опрокинулась вместе с велосипедом и с наслаждением заревела, ожидая, что кто-нибудь подойдёт и пожалеет меня. Подошёл папа. Вернул меня в исходное положение, присел около меня и спросил: «Ты ушиблась? Тебе больно? Почему ты ревёшь?» Я не ушиблась, больно мне не было и я озадаченно замолчала – действительно, чего я реву? А папа продолжал: «Запомни, никогда не реви, даже если очень больно. Терпи из последних сил, но не показывай вида. Дай мне слово, что ты не будешь больше реветь ни-ког-да!» Я дала слово и с того дня держу его изо всех сил…

Никогда не видела маминых слёз. Мама не была слабохарактерной, у неё были свои твёрдые жизненные принципы. Она мне внушила, что люди не должны видеть твою слабость. Не распускай нюни, гордо улыбайся, не смотря ни на что. Улыбаться не всегда получается, но при людях нюни распускать, считаю неприличным. На фото мама и папа.

Сироты

Раннее, серое утро 31 октября 1961 года. Из-за закрытой двери слышится топот чужих шагов и встревоженные голоса. Прислушавшись, узнаю голоса тёти Руфы, дяди Гены, дяди Димы. Недоумеваю, что это они так рано к нам все пришли? Кто-то, не то стонал, не то тихонько выл. Стало страшно. Встать или сделать вид, что всё ещё сплю? Вошёл папа. Присел около меня на корточки: «Наша мама умерла…» Закрыл лицо руками и вышел. Я оцепенела. Мама умерла? Как может мама умереть? Потом мне скажут, что мама погибла от удара током. Голова стала пустой. Никак не могла придумать, что мне теперь делать. Главное – не реветь. Поднялась, оделась, убрала постель, вышла на кухню. При виде меня, заплакала-запричитала тётя Иза. Дом стал наполняться чужими людьми. Они шли и шли. Родственники и соседи. Знакомые и незнакомые. Свои и чужие. Дома было не протолкнуться. Народ толпился в сенях и во дворе. Я видела, как незнакомые люди указывали друг другу на меня и сокрушённо качали головами. А знакомые и родственники обнимали, обливая горькими слезами. На второй день привезли гроб. В ужасе я упёрлась и ни в какую не соглашалась войти в комнату. Никакие уговоры не могли сдвинуть меня с места. Тогда Тамара взяла меня за руку и я послушно пошла за ней… Ничего страшного я не увидела. Спящая мама.

После похорон я осталась ночевать у тёти Изы. Как-то так получилось, что не одну ночь. Рядом была Тамара и о доме я старалась не думать. С тётей Изой жила наша другая бабушка Варвара Леонтьевна, мамина мама. По нашим детским рассуждениям, баба Варя по праву считалась Тамариной бабушкой, ведь они жили вместе. На фото наша баба Варя с внуками. Рядом с ней Галина Беседина, слева направо: Валера и Борис – приёмные дети тёти Руфы. Затем Кравец Саша с Тамарой и я.

За мной пришёл папа. Я ни в какую не желала возвращаться от тёти Изы домой. Папа не очень настойчиво уговаривал. Тогда вмешалась тётя Иза и решительно отправила нас восвояси. Дома царил хаос. Всё было не на своих местах. В комнате друг на друге стояли чужие столы, видимо их оставили до поминок, на девять дней. И запах, чужой, неприятный, он преследовал меня потом очень долго, пока не снесли дом. Запах смерти. Этот запах чувствовался, когда никого не было дома и печь была не топлена.

Смерть мамы стала потрясением не только для близких родственников. Все были в шоке от случившегося. Погибла совсем молодая женщина. Маме только исполнилось 33 года. Остались сиротами маленькие дети. Оле было полтора года, а мне восемь лет. Все считали своим долгом сообщить мне, что я уже взрослая и должна заботится о сестре – она ведь сиротинка. Я про себя удивлялась – а я кто? Но при этом ощущала себя взрослой и самостоятельной. Детство закончилось. Никто особо уже не контролировал, когда я прихожу из школы и где бываю. Как-то в одночасье разрушился весь уклад нашей жизни. Я пыталась поддерживать заведённый мамой порядок, ставила вещи на свои места, поправляла салфетки, ровняла книги на этажерке. Но из отлаженного механизма нашей жизни, выпал один винтик и весь механизм рассыпался.

Мачеха

Через полгода папа женился. Мачеха оказалась дамой сугубо городской. С накрашенными ногтями, губами, химической завивкой и стойким ароматом «Красной Москвы». Работала она в нарсуде секретарём-машинисткой. Своих детей у неё не было. Она была полновата и платья у неё были другого фасона. Совсем не такие как у мамы, а прямого покроя и поясок обозначал место талии. Бабушке новая сноха не глянулась. Она поглядывала на неё исподлобья, сердито ухмыляясь. Звали мачеху Анастасия Ефимовна Клочкова, но все называли её Тася, как маму. Меня мачеха сразу невзлюбила. Требовала к месту и не к месту, что бы я её называла мамой: «Ну-ка скажи «ма-ма!» Но я упрямо молчала. А она жаловалась на меня всем подряд, даже малознакомым соседям: «Вот ведь какая вредная, глупая, ленивая грязнуля. Никак не хочет сказать «ма-ма!». Как назвать чужую женщину мамой? У меня язык не поворачивался.

Для Оли, мачеха принесла от кого-то, почти не ношенные, очень нарядные платьица. Пошиты они были, видимо, опытной портнихой. Платьев было много, хранила их мачеха у себя в спальне. Мне больше всего понравилось голубое, гипюровое. Оно было такое нежное и очень шло беленькой Оле, но надевать их не разрешалось. Только иногда мачеха наряжала в какое-нибудь платье Олю. Садила её к себе на колени и расчёсывала белый пушок на её голове. На этом уход за маленьким ребёнком заканчивался.

Вскоре, 17 февраля 1963 года, у нас родилась сестра Ира. Мачеха, у нас на «43 пикете», почти перестала появляться. Ире требовались городские условия: вода, отопление. Как-то почтальонка принесла большой и толстый конверт. Бабушка его вскрыла. Это было решение суда об алиментах на Иру. Бедная бабушка долго и громко сокрушалась: «Пришла и обобрала бедных сирот!» Забирая свои вещи, мачеха не забыла прихватить и Олины роскошные платьица, ведь подрастала Ира. С той поры мы с Ирой не виделись. Встретились спустя полвека. Ира очень нас удивила, назвав мать, женщиной деспотичной. Ире даже пришлось рано выйти замуж, чтобы только уйти от матери. На фото мачеха №1 Клочкова Анастасия Ефимовна с дочкой Ирой.

Пенка

Папа запил. Его исключили из партии и уволили с работы. Занимал деньги у друзей и знакомых. Сначала давали, но он долги не возвращал и ему перестали давать взаймы. Тогда он стал брать с собой маленькую сестру. Это срабатывало. Никто не мог оставаться равнодушным, глядя на сиротку с таким грустным личиком. Но потом и этот трюк перестал помогать. Папа продал корову. Да и бабушке уже трудно было справляться с хозяйством и детьми. Сено корове никто не косил, другой скотины уже давно не было. Продали корову соседке тёте Ане Ливанской задёшево. С тех денег мы ничего не видели, ни еды, ни одежды. Бабушка напрасно пыталась папу вразумить, призвать к совести. Он ничего не слышал. С его лица не сходила горькая ухмылка, обиженного на судьбу человека.

После смерти мамы, отец получал на нас с сестрой весьма скромную пенсию по потере кормильца. Немного денег давал бабушке на наше пропитание. Однажды, почтальонка принесла нашу пенсию в папино отсутствие. Бабушка кинулась в магазин, купила муки, масла, сахару. Был скандал. Когда папа завёл разговор о продаже дома, тихая бабушка встала стеной. Дом она отстояла.

Бедная наша бабушка, какие испытания ей пришлось вынести на своих худеньких плечах! Она никогда никому не перечила. Когда тётя Нина пыталась с кем-нибудь спорить, бабушка её одёргивала: «Нишкни! Не встревай!» Сама ни с кем не спорила, не ругалась, не требовала. Посмотрит на тебя молча, поверх очков и никаких слов уже не надо было.

Чтобы как-то нас прокормить, бабушка договорилась с соседкой и та, каждый день приносила нам литровую баночку молока. Рассчитывались раз в месяц, когда почтальонка приносила нашу пенсию. Бабушка молоко обязательно кипятила – оно из чужих рук. Это от своей коровы пили не кипячёное. Когда молоко остывало, на нём образовывалась пенка. Нет, не та невзрачная плёнка с магазинного молока. Настоящая, жёлтая, толстая, ароматная! Какая она была вкусная! Вы не любите пенку? А вы вообще её пробовали? Нужно кусок пенки подцепить вилкой, подождать когда стечёт молоко и положить на кусок хлеба, желательно на горбушку, посыпать сахаром и наслаждаться непередаваемым вкусом! Не пробуйте кипятить магазинное молоко, такой пенки не будет…

Очереди

Как-то так совпало, что наше бедственное положение усугублялось отсутствием элементарных продуктов в магазине. Во времена Хрущёвской оттепели приходилось выстаивать длинные очереди за самыми необходимыми продуктами, даже за сахаром и хлебом. Мне приходилось брать с собой маленькую сестру, так как в одни руки продавали только одну буханку хлеба. Каждый день мы выстаивали в утомительно длинной очереди. Зато хлеб был не просто свежим, а ещё горячим. Мы покупали булку белого за 18 копеек и булку серого, с отрубями за 14 копеек. Бабушка наказывала не грызть буханку. Но как было устоять и не куснуть хрустящий уголок корочки! Аромат горячего хлеба заполнял всё вокруг и не было возможности удержаться. Все юргинцы помнят какой восхитительный аромат горячего хлеба источал хлебозавод. Сейчас в городе полно хлебопекарен, но они ничем не пахнут и хлеб невкусный. На фото телега с хлебом. Точно так же привозили хлеб в наш магазин. Фото из интернета.

Мы изнывали в этих очередях от долгого ожидания и молили, чтобы нам хоть что-то досталось. Однажды, мы стояли в очереди за сахаром. Сахар был кусковой рафинад, привезли всего несколько мешков. Перед нами было довольно много народу и я с ужасом понимала, что сахару на всех не хватит. В одни руки давали по полкило, но очередь продвигалась медленно, а мешки с сахаром опустели быстро. Наконец подошла наша очередь, но сахар закончился. Осталось только сахарная пыль с отдельными комочками. Сахарной пыли набралось довольно много. Уборщица вытряхивала опустевшие мешки из-под сахара в большую алюминиевую кастрюлю. Сердобольная продавщица сжалилась и взвесила этой пыли, аж два кг на двоих и мы с сестрой, довольные и счастливые потопали домой. И только бабушка, просеивая через сито сахарную пыль, тяжело вздыхала: «Денег с сирот взяли, как за хороший сахар».

Лошади

Машины в то время были большой редкостью. Всё возили на лошадях запряжённых летом в телегу, зимой в сани. Иногда по улицам «43 пикета», не спеша ехал старьевщик. Его все называли «тряпошник». За телегой двигалась ватага вездесущих пацанов. Тряпошник останавливал лошадь на каждой улице и тут же вокруг него собиралась толпа. Счастливчики, которым повезло найти дома ненужное тряпьё, спешили обменять его на ценности из заветного сундука, стоявшего на телеге у тряпошника. Пацаны в обмен получали ленту пистонов или рыболовные крючки. Бабы – заветную синьку для побелки и булавки.

Огороды весной, тоже пахали лошадью, запряженной плугом. На лошадь была очередь. Нужно было следить, чтобы кто-нибудь не перехватил пахаря. Наконец лошадь у нас в огороде. Пахарь – одноногий мужик на деревянной ноге, сначала садился перекурить. Доставал кисет с махоркой, отрывал клок газеты и жёлтыми, прокуренными пальцами, сворачивал «козью ногу». После перекура рявкал матом на лошадь и начинал пахать. Пахарь был весь потрёпанный и какой-то замызганный. От него несло конским потом и махоркой. Но его ждали с нетерпением, встречали радушной улыбкой и согласно кивали головой, даже когда он матерился. Я недоумевала, с чего это родители так приветливы с этим страшным дядькой.

Муж нашей тёти Нины, дядя Серёжа, тоже работал конюхом в городской больнице. Гужевой транспорт пользовался большим спросом. На лошади запряжённой в телегу развозили большие термосы с обедами из больничной кухни по всем отделениям для больных. Возили огромные узлы белья в больничную прачечную. Лошадь запряжённая в телегу всегда была в распоряжении дяди Серёжи и он иногда использовал её в личных целях. Привозил из леса копну берёзовых веток для банных веников или кучу ивовых прутьев для корзин.

Не менее популярными были лошади для детей. Игрушечные лошадки-качалки. Мне такого коня почему-то не покупали. Родители ссылались на то, что я уже не маленькая, или что это игрушка для мальчиков. Что не мешало им дарить мне велосипеды и даже большой синий самосвал – явно игрушка не для девочки.

Забавы

В 1957 году был заложен парк Пушкина. Привезли очень много саженцев. На «43 пикете», наверно нет такого дома, где бы эти саженцы не росли. Каким образом попадали саженцы в частные дома, я не помню. Тырили их или покупали. Родители тоже привезли на тележке тоненькие прутики и высадили их вокруг дома. Это были в основном тополя, акация и ранетки-дички. Неприхотливые деревья быстро росли. Весной ранетки покрывались белыми цветами и благоухали на всю округу. Из стручков акации мы делали свистульки. Тополя вымахали в огромные деревья. Мощные стволы с густой кроной стояли вокруг каждого дома по всему «43 пикету». Я лазила на деревья по толстым веткам, вызывая недовольство бабушки. Была бы жива мама, ей бы это тоже вряд ли понравилось. Она мечтала вырастить из меня изящную леди, а не пацанку, лазающую по деревьям и заборам!

Была у нас игра, под кодовым названием «вокруг дома». Играли мы в неё долго и азартно. Случилась она как-то сама собой. Назойливая Оля меня постоянно преследовала. Мне её компания порядком поднадоела и я мечтала от неё сбежать. Оле тогда было года четыре, мне лет одиннадцать. Сделать это было крайне непросто. Оля не отставала ни на шаг. Исчезнуть надо было незаметно и пока она на секунду отвернулась, я шагнула за угол дома. Оля ринулась за мной. Я побежала от неё за следующий угол дома и под навесом спряталась за какую-то дверь. Оля пару раз пробежала мимо. Я еле сдерживала смех, наблюдая за ней. Мне стало любопытно и покинув своё укрытие, я осторожно побежала за Олей. Но она вдруг резко развернулась и рванула в обратную сторону! Увидев меня, издала ликующий вопль и я помчалась от неё скачками. К нам подключилась Галка и мы уже вдвоём убегали от Оли вокруг дома. Прятались от неё по углам или сидя высоко на дереве. Очень трудно было сдержать смех, наблюдая, как внизу, нарезает круги вокруг дома моя сестра. Игра нас всех очень увлекла. Нам с Галкой было очень весело. Оля радовалась, что мы с ней играем. Бабушка была довольна, что мы дома, а не носимся неизвестно где. Да и за Олей присматриваем, причём очень пристально. Играли мы довольно тихо. Старались бежать бесшумно, чтобы Оля не обнаружила нас. И только иногда вдруг, тишину нарушал Олин ликующий вопль или наш с Галкой неудержимый хохот! На фото мы с подругой Галкой и ее брат Пашка.

Перед домом Изоткиных, на поляне была карусель. Соорудил её дядя Коля – Галкин отец, из автомобильной балки. Одним концом балка была вкопана в землю, а на другом, деревянная круглая площадка, без всяких ограждений. Если сильно раскрутить площадку, то центробежная сила сбрасывала нас с неё в разные стороны. Удержаться было невозможно! По вечерам около карусели, собиралась толпа детворы, стоял визг и хохот. Там я поколотила соседского пацана Вовку Рузайкина. Потом, опасаясь получить сдачу, долго обходила его стороной. На фото – мы с подругой Галкой и ее младший брат Пашка.

Агитплощадка

В летнюю пору, раз в неделю, по четвергам, весь «43 пикет» собирался на агитплощадке. На просторной поляне стояли ровные ряды деревянных скамеек, вкопанных в землю. Перед ними располагалась трибуна для лектора и большой деревянный щит, на который натягивали белое полотно экрана. Нам привозили кино. Бесплатно. Заканчивался летний день, солнце клонилось к закату. На агитплощадке включали проигрыватель и на всю округу звучали модные хиты тех лет: «По переулкам бродит лето…», «Хмурится не надо, Лада…», «Опять от меня сбежала последняя электричка…» Первыми сбегались пацаны и малышня. Они носились и шумели, как стая воробьёв. Мы старались от пацанов держаться подальше. Эти придурки, могли майского жука за шиворот посадить или колючих репьёв на подол прицепить – не отдерёшь. Взрослые спешили управиться с домашними делами и тоже начинали подтягиваться к площадке, занимая места на лавочках. Те, кто жил рядом, шли со своими табуретками и скамеечками. Народу собиралось очень много. Кому мест не хватало усаживались прямо на лужайке. Соседи раскланивались, здороваясь. Мужики пожимали друг другу руки и закуривали. Прикрикивали на расшалившуюся ребятню. А над толпой плыл голос Майи Кристалинской: «На тебе сошёлся клином белый свет…».

Наконец музыку отключали, к притихшей толпе выходил лектор и вещал о международном положении. Мужики слушали с большим вниманием. Женщины стояли кучками поодаль и судачили о своём. Солнце пряталось за горизонт, быстро темнело и наконец киномеханик включал свой аппарат. Сначала демонстрировался документальный фильм о достижениях нашей страны в науке и технике. О передовиках производства, о героях труда. Завершалось всё показом художественного фильма. Расходились по домам в кромешной тьме. Два тусклых фонаря на всю улицу почти ничего не освещали. Наш дом стоял на самом краю и пока народ разбредался не спеша, я срывалась с места и неслась без оглядки до самого дома.

Шаньга

Отец привёл новую мачеху. Звали её тётя Шура – Александра Михайловна Филонова. Мы за глаза её прозвали Шаньга. Любила она шаньги. Принесёт из магазина и спрячет в шкаф под ключ, чтобы мы не сожрали. Работала она заведующей гастрономическим отделом в магазине «Стеклянный». У тёти Шуры была малограмотная речь, но железная хватка торгашки. Была она родом из деревни Лебяжье-Асаново, из раскулаченной семьи.

Жадной была. Продукты, принесённые с работы, закрывала от нас под замок. Знаете, что такое голод? Когда вы проголодались, это не голод, это аппетит. Сытый голодного не разумеет. Голод, это когда очень хочется есть, но знаешь, что еды нет и не будет, даже хлеба. Соседи теперь постоянно спрашивали, как мы живём и я безудержно хвасталась хорошей, сытной, просто замечательной домашней жизнью, потихоньку сглатывая голодную слюну при виде еды.

Но и с голоду мы не померли, выкручивались как могли. Иногда мы с сестрой ходили в гости к нашим тётям. Там всегда посадят за стол и нальют щей, но мы гостеприимством не злоупотребляли. В основном тырили еду у мачехи, которую та, тырила на работе. Притащит сумки с продуктами и прячет от нас. Главное, тырить надо было незаметно и аккуратно! Холодильников тогда ещё не было, летом продукты быстро портились и Шаньга их выбрасывала, но нам не давала.

Соседка рассказывала, как однажды она забежала к нам и застала врасплох тётю Шуру, поедающую абрикосовый компот из жестяной банки. Быстрым движением руки банка была спрятана под стол: «Фу, напугала! Я уж думала девчонки припёрлись.»  На фото мачеха Шаньга и папа.

После появления в нашем доме тёти Шуры, бабушка ушла жить к тёте Нине. При Шаньге работу по дому надо было выполнять по-взрослому. Мыть полы и посуду, наводить порядок в доме – это само собой. Полоть огород, окучивать картошку, топить печь и таскать на коромысле из колонки воду. Вёдра были большие, по 15 литров. Как только я подросла и вёдра не стали доставать до земли, мне вменили это в обязанность. Колонка была далеко. Идёшь по улице, а на лавочках сидят соседи и смотрят на тебя. Вёдра надо было нести так, чтобы ни одна капля не расплескалась. При этом улыбаться и делать вид, что тебе совсем не тяжело.

Мне повезло, что Шаньга никогда сама не стирала постельное бельё. Она его сдавала в прачечную. В городе открылись пункты по приёму белья в стирку. На уголки простыней и пододеяльников пришивались метки-номерки и можно было пользоваться услугами прачечной. Очень удобно – сдаёшь грязное бельё, а получаешь чистое и выглаженное. Я потом тоже долго пользовалась этой услугой. Предпочитая заплатить копейки, чем таскать вёдра с водой.

На «43 пикете» в каждом дворе был колодец, но вода была ни к чему не пригодная. Мутная, как будто молока плеснули и невкусная, с неприятным запахом. К стирке тоже не годилась, очень жёсткая, мыло не мылилось и свёртывалось. Колодцы использовались только для полива. Зимой вода в колодцах замерзала и с наступлением тепла колодцы использовались, как холодильники. Складывали в ведро продукты и на верёвке опускали на лёд. Хоть какая-то польза.

Конец учёбе

Я уже не была круглой отличницей и кое-как тянулась на тройки. Даже по физкультуре. Часто к урокам была не готова, не было у меня физкультурной формы и никто мне не покупал кеды. Без физкультурной формы на урок не пускали и в журнале появлялась очередная двойка. Надо было как-то выкручиваться. На перемене я разыскивала, то подругу Галку, то сестру Тамару и просила у них на один урок кеды и трико. Мои двойки уравновешивались пятёрками, в результате за четверть выводили тройку. По географии у меня не было даже атласа и контурных карт. Как я мечтала о контурных картах! Ах, как бы я их раскрасила, если бы мне их купили! Учебники у меня тоже были не все. Приходилось на перемене хватать чей-нибудь учебник и быстро фотографировать глазами параграф. Дома делать уроки было невозможно. Подходил пьяный папа: «А ну, покажи дневник!» И начинался пьяный бред до поздней ночи. В журнале у меня не было троек и четвёрок, были в основном двойки и пятёрки. Рисуя в журнале пятёрку, учитель возмущался: «Ведь можешь учиться на отлично, в чём дело?!» Что я могла сказать…

Был конец ноября. За окном мела метель, хмурилось серое небо. Ко мне вдруг явились два одноклассника. Мы тогда уже учились в восьмом классе. Мальчишки звали меня в кино. Мне идти совершенно не хотелось. Фильм был не настолько интересный, чтобы в метель тащиться через весь город. Они пытались меня уговорить, но я отказалась. Пацаны ушли, а я про себя удивлялась, с чего это они вдруг припёрлись? Я и мысли не могла допустить, что это были потенциальные кавалеры. Была я плохо одета, а ухаживают только за нарядными девушками. Своего вида я стыдилась и была уверена, что никому понравиться не могу. Это была не заниженная самооценка, это был факт. И я потом всю жизнь старательно пыталась стать хоть чуточку лучше, чем была вчера.

У нас на «43 пикете» жила портниха Рита, женщина пьющая, но отменная портниха с золотыми руками. Вот ей, я и унесла оставшиеся от мамы пальто. Рита замечательно их переделала за небольшую плату на современный лад и по моей фигуре. Наконец то я стала выглядеть вполне прилично. Но это было, уже когда я пошла работать. Спасибо Рита. Спасибо мама…

Как я благодарна тёте Изе, она выручала нас, как могла! Всегда можно было к ней прийти, помыться в городской ванне и тарелку супа нальёт, а то и рубль даст. Тогда это было целое богатство – школьный завтрак стоил 10 коп. Ещё на 10 копеек можно было купить 100 гр. подушечек, «Дунькина радость» в нашем магазине. На «43 пикете», его так и называли – «наш» магазин. До сих пор люблю подушечки с хлебом и чаем. Я с радостью донашивала Тамарину одежду. На выпускной вечер после 8 класса, я тоже пошла в Тамарином платье. Тамара тогда уже училась в другой школе и на моё счастье, у них выпускной прошёл днём раньше. Туфли мне дала тётя Руфа, а Шаньга благодушно разрешила взять своё колье.

Лида

Избавила меня от школьных мучений наша дорогая мачеха Шаньга: «Хочешь жрать, иди работай, нечего по школам шляться!» Я и сама давно уже мечтала самостоятельно зарабатывать себе на еду и одежду. Так после девятого класса, я пошла работать. С 11 сентября 1969 года начался мой трудовой стаж. Первое моё рабочее место было в магазине «Заря», в молочном отделе.

Попала я туда за компанию со своей новой подругой Лидой. Свалилась Лида к нашим соседям Галкиным, как снег на голову. Была она дочерью дяди Пети Галкина от первого брака. Тётя Оля Галкина, её появлению в доме, не возрадовалась. Приехала Лида из города Кузнецка, Пензенской области. Неудачно выскочив замуж, подалась в бега в Сибирь. Мы на Лиду смотрели не скрывая восхищения. Королева красоты с обложки журнала, вдруг шагнула на улицы «43 пикета»! Блондинка в элегантном пальто, изящных туфлях и с полным чемоданом модных платьев. Разница в возрасте на пять лет, не помешала нам подружиться и мы вместе пошли устраиваться на работу в Юргинторг. Лида прожила в Юрге всего несколько месяцев и вернулась к матери в Кузнецк. Несмотря на то, что Лида в Юрге пробыла совсем недолго, наша дружба продолжилась в письмах. Сейчас мы с Лидой общаемся в «Одноклассниках».