скачать книгу бесплатно
Исабель кивнула и решительно направилась ко входу, намереваясь выбрать так, как советовал дед, – с окнами на юг. И, конечно, лучшую. Как определить юг, она знала, этому ее учили, и дед сказал, что это важно. Но в этом лишенном малейшей строгости и четкости здании это значило заглянуть в каждую дверь, и только почти отчаявшись, она нашла искомое – ту комнату, чьи окна по законам физики должны были смотреть в нужную сторону.
Проблема заключалась в том, что искомое было заперто. Подавив приступ усталой злости, она постучала со всей вежливостью. А когда чертова дверь отказалась открыться, собралась повторить маневр, но стоило ей занести руку, как дверь распахнулась.
На пороге стояла та самая беловолосая. Вблизи, да еще на фоне освещенной комнаты, она выглядела еще худее, а огромные на узком лице глаза были невозмутимы, насмешливы и прозрачны, как вода из замкового рва.
Исабель призвала на помощь подобающую случаю вежливость. Под этим взглядом это было несколько сложно, но она справилась.
– Что вы делаете в моей спальне?
Бледные губы девочки дрогнули. Да она сейчас рассмеется ей в лицо, не иначе!
– С кем имею честь?
К ректору они прибыли не вместе, но Исабель почему-то казалось, что незнакомка знает ее имя – впрочем, кто же не знает! Но если решаешь быть вежливым, надо продолжать. Она склонила голову с достоинством, как подобает.
– Исабель де л’Анж и Альварес де Толедо, герцогиня Альба.
Девочка наклонила голову в ответ с той же грацией, с какой сделала реверанс ее деду и от которой Исабель снова почувствовала себя неуклюжей и резкой. И протянула руку.
Руку полагается пожимать, и Исабель это сделала, решив про себя с внезапной злостью, что стоит нахалке почувствовать настоящую хватку на своих хрупких пальчиках, как она поймет, с кем имеет дело, благо ее собственные руки уже яростно пылали. Альба никто не бросает вызов безнаказанно!
Но огонь ее подвел.
Нет, он не утих, собственные Исабель ладони остались горячими, и пламя внутри яростно требовало выхода – но не находило, будто Исабель не другого человека касалась, а опустила руку в прохладную воду. А незнакомая девочка изучала ее, пожалуй, с интересом. Глаза ее, теперь прищуренные, были холодными. И не такими уж светлыми, скорее свинцово-серыми, как лед северных рек. Правда, льда воочию Исабель не видела, но на картинках в книге о Снежной королеве…
Она не человек, пришла ей острая и ясная мысль. То есть, может, и человек, но как бы не оказалось, что даже меньше, чем красавица Мишель.
– Одиллия де Нордгау-Мочениго, – мягко отозвалась девочка и разжала пальцы.
И вдруг сделала приглашающий жест, шагнув в сторону и открывая путь в комнату.
– Комната предназначена для двоих, донья Исабель. Располагайтесь.
Страх и сомнения показывать нельзя, это Исабель выучила еще на драконах.
Со всей возможной царственностью она прошествовала в комнату, кивнув в ответ на приглашение, и услышала, как за спиной гулко захлопнулась дверь. Старательно изгнав из мыслей сравнение с захлопнувшейся ловушкой, почему-то враз пришедшее на ум, она сделала небольшой круг по комнате, намеренно повернувшись к бледноволосой спиной. Спина неуютно чувствовала взгляд, но надо так надо.
Одна из широких, укрытых легким пологом кроватей пустовала. На другой лежал легкий черный плащ или шаль, чем-то неуловимо напоминающая сброшенное оперение.
– Что ж, я остаюсь, – решительно заявила Исабель, снимая собственный плащ и бросая его на вторую кровать. – И приятно познакомиться.
Одиллия вздохнула, легчайшим из вздохов. Святая Мария, потрясенно осознала Исабель, да она же тоже волновалась!
– Мне тоже, – ответила она с чувством.
Исабель вдруг словно кожей ощутила, что та так же устала, голодна и скучает по дому и не знает, как они еще устроятся здесь. Иберийке стало тепло, но не от жара ее проклятого Дара, а просто по-человечески тепло.
Внимательные глаза Одиллии снова чуть сощурились, а губы изогнулись в улыбке.
– Говорят, как все устроятся, нам дадут поесть, – сказала она с такой уверенностью, что Исабель не сразу сообразила спросить, кто же такое успел сказать. – Похоже, остальные тоже уже поняли, что к чему.
Тут Исабель решила поверить на слово: смотреть на водопад, чтобы проверить, все ли его прошли, ей совершенно не хотелось. Оглядевшись, она обнаружила, что сундук, украшенный гербом Альба, уже стоит в избранной ею половине комнаты, и решила, что самое время разместиться.
Укладывая вещи в сундук, кормилица Мерседес не забыла ничего, явно рассчитывая и на холодные вечера, и на согретые весенним солнцем дни. Даже мешочки с душистыми травами и цветами то и дело попадались под руку. Исабель подумала и кинула парочку в комод, а последний, прежде чем закрыть резную дверцу, сжала в пальцах, глубоко вдыхая аромат дома. Но тут же вспомнила, что не одна, вздрогнула, закрыла дверцу и села, положив на колени веер.
Новая соседка если что и заметила, виду никак не подала. Собственно, она на Исабель и не смотрела, а вдумчиво – иного слова не подберешь – перебирала книги, придирчиво решая, в каком порядке их поставить, и порой замирала над ними, то просто поглаживая кожаные переплеты длинными худыми пальцами, то открывая наугад, чтобы потом с видимым усилием оторваться от чтения. Безжалостно и неровно обрезанные волосы она нетерпеливо заправляла за уши.
Лицо, которое таким образом оставалось всегда открытым, красивым Исабель бы не назвала. Черты его были правильные, но, словно в насмешку, чуть-чуть не дотягивали до идеальных: губы бледные и чуть тоньше, чем следует; нос хоть и прямой, но, пожалуй, длинноват и с намеком на горбинку; подбородок узкий. Но было в ней нечто – неколебимая внутренняя уверенность человека, сомневающегося во всем, кроме себя, – и это патрицианское спокойствие и влекло, и раздражало.
Фигурой она тоже не вышла и, в отличие от Исабель, чья южная кровь оставляла надежду на относительно скорое исправление, явно собиралась оставаться худощавой, узкоплечей и малогрудой до конца, как это случается у северян. Впрочем, и изящно-хрупкой, по галльской моде, она не выглядела: открытая спина и тонкие руки были сплошь сплетением сухих мускулов, как у чистокровной лошади. Зато каждое движение, каждая поза были такие, будто она их месяцами репетировала, а осанка была и вовсе несгибаемая; Исабель еле удержала вздох тихой зависти. Другое дело, что эта красота была слишком выверена, даже нарочита в своей четкости и потому тоже раздражала, словно венецианка находилась на сцене и каждую минуту рассчитывала на эффект.
– Я танцую, много.
Проклятье! Исабель и не заметила, что объект ее внимания в свою очередь наблюдала за ней краем глаза. Она спешно схватила веер и обмахнулась им пару раз, а почувствовав, что резное дерево зловеще хрустнуло в пальцах, так же поспешно свернула и положила на столик.
– Конечно, – ответила она как могла спокойно, и только тут значение сказанного новой соседкой дошло до ее мозга.
Танцует! В мире Исабель знатные дамы, конечно, танцевали, к ней и самой приглашали как-то учителя, но величавые придворные контрдансы, приличествующие дочерям благородных домов, не дают подобной мускульной выучки. Такое Исабель видела только раз – точно, вот где! – когда в Монтерей пришел табор, и цыганки, такие же вот поджарые и жилистые, изгибались в своих страстных и нечестивых плясках на площади у самой церкви. Но новая знакомая не шла с ними ни в какое сравнение в первую очередь потому, что страсти в ней не чувствовалось ни на грош, да и их животной, но все же естественности тоже.
Наверняка, решила Исабель про себя твердо, есть и приличные виды танцев. Мир большой, как любил говорить дядя Алехандро, и люди в нем бывают разные, а уж обычаи – тем более. Исабель и сама читала о разгульных венецианских карнавалах, так что, может, женщины Венеции и танцевать могут напропалую, и ничего в том дурного нет?
Новая знакомая – Одиллия, да – поставила последнюю книгу на полку, изучила результат, задумчиво покусывая верхнюю губу, а потом, видимо, решив удовольствоваться достигнутым, развернулась и уселась на кровати по-турецки. Заодно завернулась в лежавшую… да, таки шаль, но огромную, оставив открытыми и тем только подчеркивая ни на дюйм не ссутулившиеся плечи (неужели ей так удобно?) и голову на длинной, по-лебединому изогнутой шее. И уставилась на Исабель.
Исабель на своем стуле невольно выпрямилась, готовясь ответить на вызов, но венецианка смотрела не вызывающе, а словно Исабель была такой же книгой, и надо решить, куда ее поставить и скоро ли понадобится. А потом Одиллия сморгнула, и наваждение вдруг рассеялось.
– Я думаю, – пояснила она, – не стоит ли пойти на разведку.
– Тем более что самое время поужинать, – отозвалась Исабель, стараясь попасть ей в тон, и еле сдержалась, чтоб не поморщиться: получилось как-то… резковато. То ли новой соседке помогала авзонийская привычка говорить чуть нараспев, то ли еще что, но у Исабель вышло опять почти как у деда. Почему-то на этот раз ее это не порадовало.
– На ужин я бы не очень рассчитывала, – заметила Одиллия так, словно для нее это было дело обычное, – но осмотреться у нас время есть. На людей посмотреть и себя показать, – последнее она сказала так, будто кого-то цитировала, пробуя чуждую себе фразу на вкус.
Вот эту небрежность скопировать было уже полегче, чем акцент.
– Да, ты права. – Откинуть голову – да, вот прямо так, и плечи… легко! – Мне еще надо найти моего вассала. Отдать ему распоряжения.
Светлые бровки Одиллии слегка сошлись.
– Вассала?
– Да, – проронила Исабель, еще чуть приосаниваясь. – Ван Страатен, фламандский принц.
Она немного подчеркнула последнее слово на тот случай, если новая знакомая не в курсе, но лицо венецианки осталось бесстрастным как маска.
– Даже Альба позволяют фламандцам учиться?
Исабель могла бы сказать, что фламандцы в Академию попадали хоть и редко, но не настолько, чтобы их появлению тут дивиться, но это звучало бы как оправдание, а до этого она решила не опускаться.
– Конечно, не всем, – твердо отрезала она. – Но мой Ксандер лучший. А превосходство заслуживает своих привилегий, – ввернула она слова дяди Луиса.
– Конечно, – отозвалась Одиллия, снова то ли соглашаясь, то ли желая распробовать слово. – Раз он здесь. И тем более, если ты его хвалишь. – Последнее она сказала будто недоуменно. – Интересно будет на него посмотреть.
– Я его тебе представлю.
Уголки бледных губ тронула улыбка.
– Думаю, нам всем друг друга не миновать. Но… спасибо. Правда, фламандский я так и не выучила.
Тут пришла очередь Исабель сморгнуть.
– Тебе-то зачем?
Одиллия чуть пожала плечами.
– Наш северный дом недалеко от Нидерландов.
– Фландрии, – поправила Исабель, вскинув бровь.
– И Фландрии, и Голландии, и Гельдерланда, – охотно отозвалась Одиллия. – Так что одним словом называть проще.
Серые глаза были распахнуты, пожалуй, нарочито наивно. Исабель уже приготовилась ответить подобающей отповедью, но вдруг снова ощутила неприятный озноб, как от подмороженной мартовской реки. Даже гневный огонь отказался согреть руки, словно прячась подальше от этого стылого льда.
Когда Одиллия опять внезапно улыбнулась, тепло и лукаво, Исабель еле подавила порыв отшатнуться – или наклониться ближе.
– Пошли? – только и сказала венецианка.
В коридоре не было никого, но пустынности не ощущалось и на волос. Из-за дверей раздавались голоса, кто-то, судя по скрипу, двигал мебель; едва не стукнув их дверью, в коридор выскочила Леонор, глянула на них, безнадежно вздохнула и закрылась обратно, крикнув кому-то невидимому: «Нет, не мужики!» Одиллия хмыкнула. Тут же распахнулась другая дверь, и Исабель еле успела отскочить.
– Я сейчас съем быка! – объявил оттуда решительный голос кудряша Франца, ненадолго опередив хозяина. – Ой, фрейлейн, простите! Я так неуклюж!
– А вы уже устроились? – вынырнул откуда-то из-под мышки гельвета Клаус. – И вы знаете, где добыть еду?
– Мы шли на разведку, – сообщила ему Одиллия таким заговорщическим тоном, будто разведка была не иначе как в стан дикой орды. – Идемте с нами?
– Если сеньориты позволят, – Мигель возник рядом с Исабель по другую сторону от Одиллии, – я буду счастлив сопровождать вас.
Исабель признательно подала ему руку, которую он бережно положил на свою. Она бросила взгляд на Одиллию, желая поглядеть, какое впечатление на новую знакомую окажет настоящая галантность, но тут раздался самый невыносимый голос на свете и, как всегда, испортил красоту момента.
– В сражении с таким врагом, как ужин, – констатировал Ксандер, – помогать дамам легко и приятно.
Смуглое лицо Мигеля посерело, и он шагнул вперед, но в то же мгновение открылась дверь на лестницу, и появились те самые старшекурсники, которые провожали их до башни Воды. Мигель чуть поиграл желваками и закусил губу, но промолчал, благо на него уже никто не смотрел. Исабель бросила украдкой взгляд на Одиллию: венецианка смотрела на Ксандера пристально, чуть прищурившись, и так же одними уголками губ улыбалась, словно сама не знала, что улыбается.
– Ну что, устроились и проголодались? – звонко спросила старшекурсница. Даже, пожалуй, слишком звонко: Исабель бы прижала уши, если б могла, с акустикой в коридоре было все хорошо.
Ответом провожатой послужил нестройный гул, на который она кивнула.
– Тогда айда за нами!
– Интересно, – шепнула Одиллия в самое ухо Исабель – даже не шепнула, а скорее выдохнула, – у нас что, будет еще испытание?
У Исабель тоскливо засосало под ложечкой.
– С чего ты решила?
– А ты посмотри, как они нервничают.
Исабель послушно посмотрела. И парень, и девушка – она почему-то только сейчас сообразила, что они не представились – весело отбивались от вопросов следующих за ними новичков, обещая скатерть-самобранку с прочими чудесами и перемигиваясь друг с другом. Девушка разве что потерла руки. Может, и волновалась, но ничего сверхъестественного в том Исабель не нашла: наверняка сопровождение новичков – дело ответственное и важное.
– По-моему, все нормально.
Одиллия дернула худым плечом.
– Посмотрим.
Но венецианка ошиблась, и к небольшой столовой на первом этаже, где уютно горели свечи, а круглый стол полнился действительно на диво разнообразными яствами, они добрались безо всяких приключений. Исабель было шагнула в ту сторону, где Мигель уже отодвигал для нее стул, и потянула за собой Одиллию, но тут задержавшаяся у двери старшекурсница их остановила.
– Домна де Нордгау, вас хочет видеть ректор.
Бесцветные брови Одиллии взвились, но она кивнула, аккуратно высвободила руку из хватки Исабель, улыбнулась ей и пошла прочь со своей сопровождающей. Исабель заметила, что старшекурсница чуть подволакивала правую ногу, а вот Одиллия шла будто по воздуху плыла.
– Сеньора?
Нахмурившись, она вскинула глаза на Ксандера, который оказался прямо рядом с ее плечом.
– Что такое?
– Сеньора уже добрые пару минут пялится на дверь, – пояснил фламандец с ледяной любезностью. – Я бы не возражал, но сеньору Геваро-Торресу вряд ли необходимо столько времени стоять согнувшись.
– Я задумалась, – отозвалась Исабель и тут же одернула себя: еще не хватало оправдываться! – Мигель, благодарю вас.
Ибериец усадил ее, заверив в своей безграничной преданности, и ловко занял соседний стул. Ксандер почти неслышно фыркнул рядом, а Исабель отметила, что, когда Мигель кланяется или кивает, становится особенно заметно, какая у него длинная шея, пожалуй, слишком тонкая для мужчины.
– Повезло! – вдруг сказал венецианец Джандоменико через стол от нее, принимая от Хуана огромное блюдо с жаренными в оливковом масле осьминогами. – Надо же, чтоб в первый… Нет-нет, синьорина, не пытайтесь поднять, оно тяжелое! Я подержу, а вы возьмете…
– Еще чего! – отрезала вилланка Леонор, сверкнув глазами. – Вы что, думаете, я совсем слабачка? Да уж почище всяких неженок буду!
На этом она попробовала отнять блюдо. Справедливости ради, оно действительно вряд ли было таким уж неподъемным, да к тому же она перед этим украдкой погладила свою странную пентаграмму, а ведь амулеты могут обладать большой силой. Но Джандоменико не собирался позволять усомниться в своей мужественности и продолжил жонглировать блюдом, стараясь держать его подальше от худеньких ручек своей визави.
– Женщинам тяжелое все равно лучше не поднимать, – высказался он.
На этом Леонор, которая уже вскочила, стараясь сохранить свою хватку на блюде – ее соперник вознамерился попросту его поднять так, чтобы при ее небольшом росте она не смогла дотянуться – сощурилась и подбоченилась.
– Тяжелое, вот как?! А ведра ты, товарищ дорогой, носил? А корову доил?
Наследник дома Фальер не нашелся что ответить, и в зале воцарилась тишина: видимо, и остальным не меньше Исабель хотелось услышать, что еще доводилось делать вилланке.
– А дрова рубить и хворост носить тебе доводилось? А, – она перевела дыхание, и на еще детском личике отразилось торжество, – ружья заряжать и стрелять?
Из уст присутствовавших вырвался общий вздох, и начался пандемониум.
