скачать книгу бесплатно
Д’Эстаон погладил свою трость, и жужжание из нее стало громким, как урчание объевшегося сливками котенка.
– Чудеса обязывают действовать, – ответил он, – а умение видеть мешает закрыть глаза и притвориться, что чудовищ не существует.
– А они существуют?
Трость внезапно умолкла, и тишина стала оглушающей.
– Да, – просто сказал в эту тишину ректор. – О да.
Из своего первого класса они вышли, не переговариваясь, все еще под впечатлением, и это сыграло с ними дурную шутку: когда на башне ударил колокол, призывая к следующему занятию, они как по команде переглянулись и без слов поняли, что никто из них не помнит, куда идти.
Выручила Катлина. Дернутая за рукав Алехандрой фламандка явно испугалась, обнаружив себя главной надеждой, но покорно полезла за пергаментным листком.
– Сегодня у нас у всех одно и то же, – сообщила она, – следующей будет символистика… это… сюда. Да, точно.
«Сюда» оказалось чем-то типа зимнего сада. Изнутри все стены скрывались под буйными зарослями цветущих с энтузиазмом кустов, солнце, лившееся со стеклянного потолка, едва пронизывало кроны гордых пальм, а по укрытому коврами полу были живописно разбросаны яркие подушки. Посреди этого царства жары и ароматов, от которых у Одили враз немилосердно заболела голова, на низком диване сидел мужчина слоноподобной комплекции и с настоящим водопадом курчавой бороды. Борода и голова были вдобавок щедро залиты каким-то душистым маслом, и Одиль опасливо спряталась за Беллой и Ксандером, искренно надеясь устроиться как можно ближе к двери.
Беллу это все великолепие не смутило ни чуточки.
– Простите, профессор Баласи, – сказала она почему-то громко, – мы немного заплутали.
Мужчина повел огромной, унизанной кольцами рукой, аккуратно сжимавшей курительную палочку.
– Что вы, мое милое дитя. Я понимаю, Сидро и первая лекция, это всегда немного дезориентирует. Садитесь, мои дорогие, располагайтесь. Сегодня я не буду вас мучить! Берите подушки, устраивайтесь, как вам удобнее. Не торопитесь, сегодня у нас много времени!
Класс принял приглашение, и на какое-то время в оранжерее воцарилась несусветная суета. Первой уселась Мишель, избрав затененный неведомой Одили лианой уголок недалеко от мэтра – должно быть, ее благовония не пугали. Тут же рядом с ней материализовались неразлучные Клаус и Франц, и если Джандоменико они в свою компанию еще пустили, то, когда к ним подумал пристроиться еще и Франсуа, Франц так выразительно повел своими могучими плечами, что галантный галлиец передумал.
«Адриано было бы наплевать», – пришло Одиль на ум.
Белла было вознамерилась сесть по другую руку от мэтра, но глянула на Одиль и, то ли венецианке удалось передать свои чувства по этому поводу умоляющим взглядом, то ли на нее подействовало, что Алехандра решила сесть подальше, тоже кинула подушку поближе к дверному сквозняку. Алехандру, похоже, уговорила Катлина: от запаха благовоний по и без того бледному лицу фламандки разлилась уже нездоровая синева, чему Одиль сочувствовала от души. Позади них, упершись спиной в хрустальную стену, безмолвно уселся Ксандер, а по сторонам – остальные иберийцы за минусом Леонор, которая не без вызова плюхнулась прямо на корни какой-то пальмы, презрев подушки. Бородатый мэтр наблюдал за их передвижениями с благостной отрешенной улыбкой.
– Ну что ж, начнем, – пробасил он, когда всеобщему устраиванию и ерзанию наступил конец. – Итак, символистика. Это мой предмет… да. Тут, признаться, все довольно просто…
– А она зачем?
Мэтр вдруг вскочил – со всей грацией вспугнутого носорога – и рванулся к Леонор так стремительно, что она отшатнулась, впечатавшись спиной в пальму, и даже ойкнула.
– Ты из вилланов?! – вопросил он с таким неподдельным восторгом, что она замерла, только глаза выпучила и безропотно позволила его толстым смуглым пальцам ухватить ее за подбородок и помотать так и сяк. – Потрясающе!
Рядом шевельнулась Белла, и глянувшая на нее Одиль не разочаровалась в том, что отвлеклась от эксцентричного профессора: иберийка, пожалуй, представляла собой зрелище позанятнее. Она выпрямилась еще яростнее, чем до того, руки, церемонно сложенные на коленях, были сцеплены до белизны в костяшках, и Одили показалось, что даже часть ее черных распущенных волос встала дыбом и искрила, как у рассерженной кошки.
– Профессор, – отчеканила Белла тоном, который на слух Одили принадлежал кому-то гораздо старше, – это к делу не относится.
Мэтр Баласи с мгновение смотрел на нее, будто озадачившись тем, откуда она взялась, потом глянул на еще удерживаемую им Леонор, охнул и отпустил так стремительно, будто обжегся.
– Простите, дорогая! – покаянно пророкотал он и для надежности осторожно погладил ее по голове, чему все еще ошалевшая Леонор не воспротивилась. – Я потерял голову, ведь вы такая редкость! Да… А вы, дитя мое… – уже повернулся он к Белле.
– Исабель Альварес де Толедо, – все так же чеканно произнесла Белла, но пальцы ее, полускрытые юбкой, расплелись. Остальные иберийцы смотрели на нее с нескрываемым восхищением, даже бунтарка Леонор кинула ей благодарный взгляд, и Белла буквально лучилась.
– Конечно. Вы так похожи на вашего дядю!
Одили подумалось, что Белла сейчас лопнет от счастья.
– Профессор, – вмешалась уже она, чтобы предотвратить именно такой исход, и снова мэтр опомнился, на этот раз от галантности.
– Да, вопрос хороший, – проговорил он, вернув себе враз свою важность. – Я ведь знаю, что вам сказал Сидро. И вы наверняка думаете, дети, что раз дело в чисто ваших качествах, то зачем вам нужны какие-то еще подпорки, так?
– Точно, – подтвердила пришедшая в себя Леонор.
Мэтр снова развернулся к ней, обметя ноги доброй дюжины своих новых учеников полами сияющих вышивкой одеяний, а заодно обдав их волной запахов (будь они неладны, мрачно отметила Одиль, уже чувствуя первый болезненный укол в виске). Леонор на всякий случай шарахнулась, но мэтр предусмотрительно больше не сделал к ней ни шагу.
– Деточка, – пробасил он, – ты умеешь ездить на лошади?
Когда Леонор смущается, она опускает глаза и трогает амулет, а уши краснеют, но только уши, скользнуло наблюдение быстрой рыбкой в память Одили.
– Не очень, – призналась та. – У пастухов ездила. Но не то чтобы как… знатные господа.
– В седле? – поинтересовался мэтр.
– Когда как…
– Но с уздечкой?
– Бывало и с недоуздком.
Рядом кто-то уважительно присвистнул. Одиль глянула в ту сторону, чтобы понять, кто тоже был бы не прочь – оказалось, Эстебан. Леонор неожиданно беззлобно усмехнулась ему в ответ. Мэтр тоже улыбался и молчал. И вдруг Леонор вскочила на ноги.
– Я поняла! – от ее возгласа даже стекла зазвенели. – Это тоже недоуздок! – Но тут же осеклась. – Но ведь…
– Ты думаешь о том, дитя, что тебе удалось все безо всяких символов, – вновь разлился в воздухе бас профессора. – И это правда, может быть и так, и так часто бывает. Но вам-то нужно не просто чудо на крайнем напряжении сил, дети. И не всегда. Во многих вещах вам нужен эффект, повторяемый результат, в котором вы могли бы быть уверены. Опора.
Он взмахнул рукой, все еще сжимавшей курившуюся палочку, и дым вдруг обратился в знаки, а знаки зажглись огнем.
– Можно ехать на лошади и безо всего, если лошадь вам покорна, а вы сильны и внимательны, – продолжил вещать профессор, но по тому, как он прижал другую руку к груди, стало понятно, что восторженные ахи вокруг ему доставляют истинное наслаждение. – Но если вы хотите ездить на любой лошади и в любой час, вам нужны уздечка и седло. Уверенность. Да. Вот что вам нужно.
Пламенные знаки в воздухе плавно слились, обратившись в змею, – и вдруг у змеи выросли крылья, она взмыла под потолок – и камнем бросилась вниз, свернувшись мирным, безличным, но теплым и не потухающим пламенем у ног мэтра.
– Вы должны быть уверены, например, что в лесу у вас будет костер, или вы найдете воду, или хотя бы…
Костерок обратился в дым, а дым метнулся к двери, изогнувшись причудливым символом. Мэтр подошел плавно и торжественно и с таким видом, с каким, должно быть, жрецы былого совершали таинства, дверь распахнул.
За порогом была не та осенняя пожухлая трава, по которой они только что сюда дошли, – там, насколько хватало глаз, царила пустыня, бесстрастная и безжизненная. От самой двери же пески рассекала каменная дорога, где плиты были уложены так ровно, что между ними Одиль не вставила бы и шпильку. По краям дороги лежали двумя ровными рядами такие же торжественные и бесстрастные львы, а вдали возвышались руины когда-то огромного храма.
Поскольку на класс опустилось онемение, слышалось только дыхание и стук сердец, и мягкий шелест песка.
– Или хотя бы найдете дорогу домой, – немного печально сказал мэтр и закрыл дверь. – А теперь давайте начнем.
– Для начала кто-нибудь из вас задаст мне самый дурацкий вопрос, который только можно задать, если подумать о странствиях духа. Давайте. Я знаю, что рано или поздно кто-нибудь его задаст. Лучше сейчас. Кто смелый?
Очередной их учитель был очень высок и худ, хотя широк в кости, с длинной гривой тусклой рыжины, и говорил он на латыни с резкостью, которую невольно хотелось назвать «варварской». Еще, несмотря на осенний холод за окном, он был одет только в льняную рубашку и кожаные штаны, даже рукава закатал, обнажив поросшие густым волосом крепкие руки. Впрочем, это-то нисколько не удивляло: Пиренеи не могли заморозить шотландца.
«Великой тайной превращений он овладел вполне…» – всплыло в памяти Одили.
– Это правда? – выпалила она.
Его глаза удивительной детской голубизны сощурились.
– Что именно, девочка?
– Что вы умеете превращаться во что угодно, – ответила она, поторопившись добавить: – Так говорят слухи, профессор Скотт. Что умеете.
Майкл Скотт усмехнулся.
– Если верить всему, что обо мне говорят, то сейчас я должен не вас тут учить, – его удивительно длинная рука обвела широким жестом притихший класс, – а бродить во рву в восьмом кругу ада. Но нет, должен вас всех разочаровать. Не умею. И никто не умеет.
– В моем роду умели! – подала голос Алехандра, мятежно тряхнув кудрями: должно быть, этот жест она считала неотразимым. – Жена одного моего предка во время осады от отчаяния прыгнула с башни, превратилась в сокола и привела армию мужа на подмогу!
Класс заволновался.
– Я веду свой род от колдуньи Мелюзины, – поведала окружающим Мишель тоном столь же безапелляционным, сколь и нежным. – По бабке. А она – Мелюзина, не бабушка, конечно – превратилась на глазах у кучи свидетелей в дракона.
– Конечно, – тут же согласился с ней Джандоменико. – Антонио Фалиер спасся от турок в Константинополе, став дельфином. Это все знают… в Венеции.
Одиль не удержалась и фыркнула, тут же порадовавшись, что за шумом этого никто не слышал: вот уж эту-то историю наследник дома Фальер сочинил явно на ходу, вдохновленный не призраками прошлого, а лучистыми глазами галлийской сокурсницы.
– … обратилась зимородком, про это даже миф есть!
– … и тогда все испугались и отступили, а ее объявили невиновной!
– … огромный лев…
– Хватит! – Майкл Скотт, казалось, и сам вот-вот в кого-нибудь обратится – во всяком случае, рыкнул он так, что гвалт утих тут же. – Вы еще вспомните байки про то, что если перекувырнуться через голову назад, волком станешь, – выплюнул он презрительно в воцарившуюся тишину. – Все то, что вам няньки и бабки рассказывали – это что угодно, но не превращение, а чаще всего просто иллюзия. То, чем мы займемся, когда свой дух можно поместить в животное… А потом невежи-крестьяне, – его взгляд вновь полоснул по ним, – выдумывают невесть что.
Он остановился у окна, глядя сквозь прозрачный хрусталь вдаль, и заложил за спину руки. Ладони у него тоже были огромные и мозолистые.
– Корпореальная трансформация, – проговорил он с несказанной нежностью и словно бы тоской, – стоит того, чтобы о ней мечтать и слагать легенды. Но вышло так, что дух и тело должны быть едины. Вы представляете себе, что это такое? Давайте порассуждаем. Сразу все выясним и потом весь семестр будем делом заниматься.
Класс в едином порыве потерял дар речи. Скотт фыркнул.
– Хорошо, начну я. Что значит быть мышью? Ну? Вот хоть ты, деточка, – он повернулся к Катлине, – ты мышей видела?
Та закивала с таким усердием, что Одиль испугалась за сохранность ее шеи.
– Замечательно. Вот представь, что ты враз стала мышью. Ты потеряла сколько-то времени, приноравливаясь к телу, – мышь-то не ходит на двух ногах, а тебе не сподручно на четырех, так?
– Бывают люди, которые быстро на четвереньках бегают, профессор, – заметила худенькая фламандка.
– Да? Пусть так, хорошо. Допустим, ты из таких. Вот побегала ты, приноровилась, и что теперь? В чем задача мыши?
– Найти еду, – с готовностью отозвалась та. – Но я знаю, что едят мыши, профессор! Значит, я буду знать, где это найти. А если среди людей, так я знаю это даже лучше многих мышей!
Скотт хитро улыбнулся.
– Все так, девочка. Но разве это все?
– Еще есть хищники, – уже с меньшим энтузиазмом ответила она и была вознаграждена: Скотт высоко поднял свой длинный рыжеволосый палец, призывая к вниманию.
– Та-ак, вот это уже важно!
– Но я и хищников знаю, профессор!
– Конечно, знаешь, – легко согласился он. – Кошки, ястребы, совы, змеи – их ты всех видела. Но как видела?
Наступила пауза.
– Как человек, девочка! – наконец прервал молчание он. – Ты знаешь кошек как человек! Твоя домашняя киса никогда на тебя не охотилась! Ты можешь ее погладить, накормить, поиграть, наказать, наконец, но ты не знаешь, как от нее убежать, как вычислить, куда она бросится, как ее укусить, чтобы отпустила. Пока внутри у тебя сидит человек, пока ты думаешь про себя «я человек», плохая из тебя мышь!
Он развернулся к классу.
– Хуже того, я вам скажу – помните, я говорил о единстве тела и души? Пока ваша личность, ваше «я» осознает себя человеком, ваше тело будет бороться за то, чтобы быть человечьим. Вы будете заниматься не беганием от хищников или поиском еды, а тем, чтобы остаться мышью хотя бы на минутку. И хорошо еще, если вы не обратитесь обратно в человека, уже залезши в нору!
Одиль живо представила себе эту картину и фыркнула, и, судя по звукам вокруг, описанный образ пришел на ум не ей одной.
– Но предположим, – вмешался в это поветрие голос Ксандера, – что мне это удалось? Можно же и понаблюдать, подготовиться. Поучиться у настоящих мышей?
Профессор Скотт выслушал его с явным удовольствием, причем вполне серьезным.
– Верно, – сказал он после небольшой паузы, – все верно. Можно. И понаблюдать, и поучиться. Можно даже заставить себя по-настоящему поверить в то, что вы мышь, господин ван Страатен.
Кто-то из иберийцев – похоже, Хуан – хихикнул, но Майкл Скотт бросил на виновника быстрый и острый, как удар кинжала, взгляд, и тот аж подавился. Профессор же мягким рысьим шагом подошел к Ксандеру и навис прямо над ним, опершись обеими руками о спинку его стула. Ксандеру пришлось закинуть голову, чтобы профессор смотрел ему в глаза, а не в макушку.
– Но смотрите, какая тут закавыка, – негромко продолжил тот. – Вы можете быть и оставаться мышью, если ваша вера в то, что вы мышь, совершенна. Но ваша вера творит, не так ли?
Договаривать ему не понадобилось: Ксандер додумал все сам и медленно кивнул. Майкл Скотт кивнул в ответ и резко выпрямился, оборачиваясь к остальному классу. На его бледном, усыпанном веснушками лице играла усмешка.
– А так-то рецептов полно, что там! Может, кому из вас и встретится в лесу бабка с зельем, оборачивающим в сокола, или там карлики Тарнхельм поднесут – вот и наоборачиваетесь на здоровье. А пока что придется вам слушать меня – и учиться слушать всякую тварь, авось хоть кого-то из нас услышите. Вот вам и весь сказ.
Переглядываясь, а кое-кто и вздохнув украдкой, его новые ученики потянулись за перьями и замерли, увидев нахмуренные брови.
– Это еще что? Хотя, – пробормотал он себе под нос, – оно, конечно, понятно… Нет-нет, эту всю бумажную дрянь уберите. Незачем. Я как-то тоже целую книгу написал, лучшему другу доверил, даже мертвым притворился, чтобы он крепче проникся тайной, но он все равно выдал меня, гад… Не надо этого. Как-то мне граф Дуглас сказал, что благодарит Небо за то, что никто из его сыновей, кроме одного, епископа, грамоты не знает, и в чем-то был прав. Нет, мы будем по старинке. Слушайте…
О том, что они пропустили обед, вспомнилось только тогда, когда они перешагнули порог их омытого водопадами и прудами дома. Большую часть пути все шли задумчивые, медленным усталым шагом. Белла молчала тоже, хотя ее размышления были бурными: она то и дело вскидывала голову, что-то бормотала себе под нос и снова опускала глаза долу. Раз она сжала кулак и поднесла его к груди, а потом медленно разжала пальцы, словно ожидая там что-то увидеть; видимо, ожидание ее обмануло, потому что после этого она бессильно уронила руку и мотнула головой.
– Получится не сразу, – сказала вслух Одиль, чтобы вставить что-то в этот диалог иберийки с самой собой.
Та резко замерла и взглянула на нее так, будто Одиль ей поведала невесть какую тайну. Мгновение Белла просто ошарашенно пожирала ее глазами, а потом вдруг сощурилась.
– Ты же умеешь читать мысли, да? Ты ведь менталист? Д’Эстаон же на это намекал?
