скачать книгу бесплатно
Нелепый вопрос, учитывая, что мы даже не были друг другу верны. Достаточно было заглянуть в TMZ, чтобы узнать, с кем спал двадцатипятилетний плейбой Картер Кингстон. Но он пригласил меня в «Гранд», ресторан, известный предложениями руки и сердца. Скорее всего, его отец подтолкнул его к этой архаичной идее, так же как меня подталкивал мой.
Иван ничего не ответил, но его глаза сказали мне все, что я хотела знать.
Я кивнула, хотя мысль о том, чтобы сказать «да», о том, что я заставлю это слово слететь с моих губ, запирала меня в стеклянной коробке, где медленно заканчивался кислород, и я билась о стены, задыхаясь, кашляя и умоляя о воздухе.
Я подавила это чувство.
– Картер никуда не денется, когда я вернусь.
Иван молчал минуту, прежде чем выложить свой главный козырь.
– Ты знаешь, что твой папа это не одобрит.
Я прикусила губу. Раньше, когда я просила папу сопровождать его в одной из деловых поездок, он отказывался. Но даже в детстве я замечала в его глазах нечто, искру, говорившую «нет» громче, чем если бы он выкрикнул это слово. Мне никогда, никогда не разрешалось даже упоминать Россию, это было совершенно ясно.
– Я знаю, но его здесь нет, ведь так?
– Ты не поедешь.
Я вытаращилась на него.
Иван мог иногда ворчать, но никогда не указывал мне, что я могу, а чего не могу делать. Ответы всегда были: «Да, Мила», «Конечно, Мила», «Как пожелаешь, Мила». Ребячество. Это был одурманенный, опоясанный мечом Уэстли моих мечтаний?[1 - Вероятно, отсылка к «Принцессе-невесте».]. То есть он никогда не говорил: «Нет, Мила». Ручаюсь, если бы я захотела ограбить банк, он без вопросов стал бы моим напарником. Естественно, потом он бы рассказал все моему папе, но все же надел бы балаклаву вместе со мной.
Подозрение, которое я подавляла с таким трудом, лопнуло, как воздушный шарик, схватив и сжав мое сердце. Что скрывает в России мой папа?
Другую семью?
Единственная мыслимая причина, по которой он мог скрывать от меня нечто таким образом, заключалась в том, что он не хотел, чтобы я присутствовала в их жизни. А следовательно, и в его – тоже.
«Je ne pleurerai pas. Tu ne pleureras pas. Nous ne pleurerons pas. Я не буду плакать. Ты не будешь плакать. Мы не будем плакать».
Спряжения подвели меня, и единственная досадная слеза скатилась по щеке. Иван приподнял мой подбородок, и мягкое прикосновение его большого пальца окутало меня теплом и удовлетворением. Что-то еще заполнило пространство между нами. Притяжение. Влечение. Электрический разряд. Иногда, когда мне особенно не хватало воздуха, искрило сильнее, чем в прочие дни.
Никто из нас никогда не поддавался этому.
Моим оправданием была гадалка, к которой я ходила, когда мне было четырнадцать. В этот весьма готичный период я спросила ее, каково мое предназначение. Она нахмурилась, сидя перед хрустальным шаром, а затем сказала, что я найду мужчину, предназначенного мне, и от него у меня перехватит дух. Это был размытый ответ, который она, вероятно, давала каждой, но я никогда о нем не забывала.
Рядом с Иваном дух у меня не перехватывало.
Как и рядом с Картером, несмотря на то что я от скуки экспериментировала с ним.
Не говоря уже о том, что он был невероятно настырным.
Мое время истекало, словно последние песчинки в песочных часах. И все же я ждала. Большего. Из-за какой-то глупой идеи, которую мадам Ричи вложила мне в голову.
Это было моим оправданием.
Теперь мне стало интересно, какое оправдание было у Ивана.
Я прижалась к большому пальцу, пробегавшему по моей щеке, и подняла на парня нежный взгляд.
– Почему ты никогда не целовал меня?
– Я не самоубийца, – невозмутимо ответил он.
Уголки моих губ приподнялись. Я никогда не слышала, чтобы мой папа повышал голос, и определенно он не повышал его на Ивана, который был ему практически как сын.
– А если серьезно?
Он мрачно взглянул на меня и опустил руку.
– Больше никаких разговоров о Москве, ладно?
Вздохнув, я кивнула.
Затем проследила, как он идет по лужайке к дому. Мерное покачивание и простор вод Атлантики вселяли тоску и чувство отстраненности от остального мира.
Телефон завибрировал в кармане платья, возникло искушение проигнорировать сигнал, но я все же потянулась за ним.
«Папа: С днем рождения, ангел. Прости, что не приехал. Дела, как обычно. Отпразднуем, когда вернусь домой».
В этот момент пришло еще одно сообщение.
«Папа: Повеселись завтра. Картер тебе подходит».
Я положила телефон обратно в карман и сменила серьги на голубые синтетические бриллианты. Представила, как они сияют, словно «Сердце океана», пока море утаскивает меня на дно, навсегда избавляя от судорожных вздохов, жемчужных ожерелий и одиночества океана.
Это убедило меня. Завтра я буду в России.
Глава вторая
resfeber (сущ.) – беспокойный стук сердца перед началом путешествия
Мила
Я утопала в куче одежды, богемной и светской.
Первую я чувствовала себя обязанной купить, но никогда не носила. Папа, казалось, безмолвно не одобрял все желтое и нонконформистское, а я всерьез относилась к символу пацифика.
Очевидно, вплоть до текущего момента, когда начала упаковывать в старую спортивную сумку чирлидера вещи цветом ярче, чем солнце.
Я еще не вырвалась на свободу из Причалов, так что оделась соответствующе: свободная блузка, узкие брюки в клетку и белые ботильоны. Поймав свое отражение в зеркале, я увидела более высокую и менее розовую версию Элли Вудс из «Блондинки в законе», смотрящую на меня.
На пути к двери я остановилась расстегнуть жемчужное ожерелье и положить его в шкатулку с драгоценностями. Завела балерину, заставив ее сделать один пируэт, а затем спустилась на цыпочках по лестнице в три часа ночи.
Проходя мимо двери в спальню Ивана, я замерла, услышав из-за нее женский стон. Иван не был Дон Жуаном, но и монахом тоже не являлся. Иногда, когда папа был в отъезде, я спускалась к завтраку, чтобы обнаружить на кухне полуобнаженную женщину. Это никогда меня особо не трогало, моя детская влюбленность давно угасла, но сейчас в груди зажегся огонек неприятия.
Он даже не целовал меня раньше «под страхом смерти», а теперь матерится по-русски с какой-то случайной девицей? Хотя было то, что раздражало меня еще сильнее. Он настолько убежден, что я смирная как овечка, что даже не удосужился усилить бдительность после нашего разговора.
Мои нервы были на пределе, когда я отключала сигнализацию, ожидая, что Боря услышит тихое «бип» и выйдет на звук. Я вздохнула с облегчением, когда никто не появился, но это был лишь первый шаг к тому, чтобы выбраться отсюда. Я тихо закрыла входную дверь и прижалась к ней спиной, уставившись на датчик движения на потолке веранды. При активации включались ослепляющие огни, похожие на сонм ангелов, и раздавался пронзительный сигнал тревоги. Курьеры из служб доставки ненавидели нас.
Задержав дыхание и прижав сумку к груди, я ступила прямо под датчик, надеясь попасть в его слепую зону. Когда двор остался темным и тихим, меня прошиб холодный пот.
Опустившись на живот, я со своей сумкой неуклюже поползла к кустам, вспоминая путь, который нашла, когда была непослушным ребенком, играющим в Джеймса Бонда. Хотя тогда датчик представлялся мне лазером, который отрежет мне руку, если я его активирую. Теперь дыру в спине прожигало папино неодобрение, что, казалось, еще хуже.
Я вылезла по ту сторону кустов, встала, отряхнула брюки и побежала вниз по извилистой улице. Я сомневалась, что мое женское очарование позволит пройти ворота нашего частного района так, чтобы Карл, неряшливый пятничный ночной охранник, не предупредил отца или Ивана, так что я свернула к заднему двору, перекинула сумку через железный забор и перелезла через него.
Вытащив из сумки телефон, я зашла в «Блаблакар». Это было самое долгое трехминутное ожидание в моей жизни. Сердце стучало не в такт в ожидании Ивана, бегущего за мной с расстегнутыми штанами, или крайне неодобрительного звонка от папы. Но не случилось ни того, ни другого. Ни до того, как меня подобрал водитель, ни после того, как он высадил меня у аэропорта.
Неопределенность скручивала мои нервы в узел, пока я наблюдала суету на земле и оживление в воздухе. Казалось, все знают, куда они направляются, их глаза горели мечтами об отпуске и свободе. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Никогда раньше мне не приходилось нести свою сумку, не говоря уже о том, чтобы путешествовать в одиночку, но решимость подтолкнула меня к кассе.
К счастью, благодаря в последнюю минуту отмененному бронированию и тому, что доверявший мне папа недавно пополнил мой банковский счет ежемесячной солидной суммой, я получила последнее оставшееся в самолете место, оказавшись зажатой между двумя мальчиками, переругивавшимися по-русски и кидавшимися друг в друга арахисом. Я понятия не имела, где их мать, но была почти уверена, что это женщина с другой стороны прохода, притворяющаяся, будто их не существует.
Ночные огни Майами исчезли из виду, оранжевое свечение растворилось в темной бурной воде. Я бездумно прокрутила пару фильмов для семейного просмотра, приняв в расчет возраст своих соседей, хотя на их экранах все взрывалось с невероятной силой.
Через двенадцать часов мы приземлились в Москве.
Выйдя из самолета на холодный трап, я вздрогнула. Вдох. Выдох. Я видела облачка пара от дыхания. Никогда в жизни мне не было так холодно. Холод захватил мои легкие, забирая тепло ледяными пальцами. Если я хотела побывать на родине, стоило просто залезть в холодильник.
Когда я остановилась накинуть пальто, кто-то врезался мне в спину. Я обернулась, готовая извиниться, но маленькая старушка с чихуахуа в сетчатой ручной сумочке опередила меня.
– Прости меня, дорогая, – сказала она по-английски с британским акцентом, – я тебя не заметила.
– Нет, это вы меня извините. Это моя вина.
Она запахнула соболью шубу и склонила голову.
– Ты выглядишь очень знакомо. Мы не встречались раньше?
– Эм, не думаю.
– Хм… Я уверена, что видела тебя раньше. – Она задумчиво коснулась золотого ожерелья. Затем ее осенила какая-то мысль. Мысль, которая заставила ее опустить руку на грудь и оглядеть меня с ног до головы, будто какую-то проститутку.
С каждой секундой это становилось все более и более странным, но прежде чем я успела что-то сказать, кто-то проехал мимо в инвалидной коляске, и крошечная собачка в сумке старушки залаяла. Пока она пыталась успокоить маленького Руперта, я еще раз неловко извинилась и быстро вышла.
На тротуаре у аэропорта развернула листок блокнота, который нашла в ящике папиного стола. Чувствуя себя Нэнси Дрю, посредством «Гугл Переводчика» выяснила, что русские каракули – это адрес дома и список счетов, которые он много лет оплачивал. Я надеялась, что это не тупик, потому что мне больше некуда было идти, а я не готова была так быстро приползти обратно к Ивану. Я протянула бумажку таксисту, не имея ни малейшего представления о том, как прочитать буквы иностранного алфавита. Таксист мрачно глянул на меня в зеркало заднего вида, удерживая зрительный контакт достаточно долго, чтобы по спине у меня пробежали мурашки.
Он провез меня мимо оживленного промышленного района в более тихий, с мощеными улочками и старыми частными домами, где припарковался у обочины перед домом цвета лайма с белыми ставнями.
– Пятьсот рублей, – сказал он по-русски.
Я заплатила ему деньгами, которые разменяла в аэропорту.
Выйдя из машины, я подхватила свою спортивную сумку и затянула потуже пояс пальто. Оно идеально подходило для прощального тура чирлидеров в Аспене в прошлом году, но недостаточно хорошо защищало мою кожу от колючего русского воздуха.
Замерзшие железные ворота заскрипели, когда я толкнула их. Я прошла по потрескавшемуся тротуару, обходя заледеневшие и засыпанные снегом участки, и постучала в дверь.
Пожилая женщина с седеющими светлыми волосами, собранными в пучок, открыла мгновение спустя. Она вытирала руки о фартук, поднимая взгляд на меня, и, пока смотрела, румянец сходил с ее розовых щек. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова прежде, чем она захлопнула дверь у меня перед носом.
Я закрыла рот и почувствовала, что она стоит по ту сторону двери, прислонив ухо к двери, в ожидании, когда я уйду.
Когда я постучала снова, раздался глухой удар, после которого она крикнула что-то по-русски, но слова прозвучали слишком приглушенно, чтобы я могла что-то разобрать. Дверь снова открылась, и на этот раз в проеме появился худощавый джентльмен в черном полупальто. Он качал головой и что-то бормотал жене, явно полагая, что она сошла с ума. Она пряталась за ним, сжимая руками фартук.
Когда он увидел меня, замер, словно увидел призрака. Я заставила себя улыбнуться, сказав по-русски:
– Здравствуйте.
Женщина убежала.
– Я дочь Алексея Михайлова… Мила, – быстро продолжила я, надеясь, что он хоть немного понимает по-английски, потому что потерпела поражение в попытке овладеть собственным наследием.
От желания учить русский я отказалась много лет назад, так как папа постоянно говорил, что это пустая трата времени, поэтому я научилась лишь тому, что слышала от Ивана и Бори. Это включало в себя самые простые фразы, названия овощей и ругательства.
Тень облегчения промелькнула на лице пожилого мужчины, а затем он издал неловкий смешок.
– Конечно, конечно. Вы нас здорово напугали. – Он отступил и жестом пригласил меня внутрь. – Входите.
Сунув замерзшие руки в карманы, я вошла в дом и повернулась осмотреть прихожую. Замерла, когда заметила, как мужчина высунул голову и посмотрел по сторонам, прежде чем закрыть дверь. Стану ли я очередной убитой иностранкой, чье тело покажут в русском выпуске новостей?
– Не к добру это, – пробормотал он, качая головой и ковыляя мимо меня. – Вера, кофе! Мы пьем растворимый, надеюсь, вы не возражаете.
– Конечно, нет.
Я ненавидела кофе, но выпила бы пять кружек, если бы получила взамен пару ответов.
– Проходи, садись, девочка.
Я поставила сумку на пол и села на выцветший диван с цветочным принтом, а мужчина сел в кресло напротив. Потрескивающее пламя в камине наполняло комнату столь нужным теплом, а все полки были завалены книгами и безделушками. Комната казалась захламленной, но уютной и обжитой.
Вера поставила две чашки кофе на деревянный столик между нами, взглянув на меня большими глазами, прежде чем исчезнуть из комнаты так быстро, будто за ней по пятам гнались адские гончие.
Я посмотрела ей вслед.
– Почему она боится меня?
Мужчина отмахнулся.
– Она суеверна.
– Не понимаю.
– Ты – копия Татьяны. Мы не знали, что у нее есть ребенок. Точнее, мы знали, но считали, что ты умерла вскоре после рождения. Проблемы с легкими, как сказал нам твой папа.
Я всегда знала, что моя мать умерла рано, но ее имя мне было известно лишь потому, что однажды, когда папа единственный раз в жизни напился, он сказал мне, что я слишком похожа на его Татьяну. Я часто задавалась вопросом, не потому ли по мере того, как я становилась старше, он проводил со мной все меньше времени.
– С легкими у меня все в порядке.
– Вижу, – сказал мужчина, хохотнув, и отпил кофе. – Что привело тебя в нашу глушь?
