1994. Русский роман ужасов

Их ноги почти не касались земли. Мимо пролетали пятиэтажки, турники, лестницы, качели, гаражи, клумбы из покрышек. Над головой каштаны беззаботно шелестели о лете, убегающем сквозь пальцы.

– Гля, ребя! – Димон остановился и вытянул палец в сторону единственной в городе четырнадцатиэтажки. Один подъезд, кодовая дверь, общие балконы на каждом этаже. Четырнадцатиэтажка громадной свечой возвышалась над всем городом. С крыши можно было увидеть, как земной шар закругляется.

Кодовая дверь была настежь.

– Давайте туда! – крикнул Артем. – Быстрей, пока не закрыли! – Он рванул к подъезду, вздымая вихри пыли на плешивой земле.

Они окунулись в темную прохладу, и Денис почувствовал зуд обгоревшей кожи. Перед глазами пошли ядовитые пятна, когда свет резко сменился полумраком.

Лифт тащился наверх невероятно долго. Коробка тряслась. Внутри горела всего одна лампочка, тусклая от слоя пыли. Лифт пестрел народным творчеством разных жанров – от признаний в дружбе и любви до матерных неприличностей, политических лозунгов и изображений мужских половых органов. На дверях красовались наклейки с голыми тетками, которые явно кто-то пытался содрать, но не смог.

На четырнадцатом этаже было светло и дул сильный сквозняк. Солнечный свет врывался на площадку сквозь широченный дверной проем. Две двери были сняты с петель и стояли в сторонке, прислоненные к стене.

Ребята вышли на общий балкон, прильнули к кирпичному бортику и посмотрели вдаль. Внизу как на ладони простирался 311 квартал, а за ним – еще четверть огромного района. Крыши сливались в одну неровную массу, залитую пылающим солнцем. Жара накрыла город колпаком, который дрожал, как желе. Звуки городских будней сливались в единый гул.

– Красотень, – оценил Денис.

– Вот бы сейчас отрастить крылья и полететь, – размечтался Димон.

– А хрен ли! – Артемка хлопнул ладонью по раскаленным кирпичам, подпрыгнул, перекинул ногу через бортик, потом вторую и уселся.

У Дениса ноги подкосились.

– Ты чего творишь, придурок? – проговорил он дрожащим голоском. – Слезь оттуда!

– Как нефиг делать. – Артем переместил задницу на пару сантиметров ближе к краю.

– Дурак совсем?! – Димон крошил дрожащими пальцами нашлепки цемента.

– Да что тут такого? – Артемка беззаботно качал свисающими ногами. – Все зашибись, не ссыте. Это четко. Давайте тоже сюда. Клево с такой выси вниз смотреть.

– Ой дура-а-а-а-ак…

Метрах в пяти от них пронеслись две ласточки. Артем от испуга дернулся. Денис и Димон вскрикнули.

– Слезай, урод! – Димон схватил его сзади за футболку и потянул.

– И правда, Артем, не будь дэбилом, – сказал Денис. – Что мы потом твоим родакам скажем?

– Да ничего! – разозлился Артемка. – Ну вас на хер, ссыкло! «Ну слезь, ну не надо, что мы родакам скажем!» Как девочки, чес-слово. – Он одним движением перемахнул через бортик и мягко опустился подошвами кед на пыльный коричневый пол.

На этаже лязгнули двери лифта.

Не только Святая Троица воспользовалась открытой дверью подъезда четырнадцатиэтажки. Пожаловали новые гости. И Денис сразу узнал их голоса.

4

Гопота. Гроза 311-го. Они постоянно отравляли жизнь. И всегда были тут как тут. Выруливают из-за угла. Поджидают на школьном стадионе. Окликают. Свистят вслед. Громко ржут и матерятся. Вечно бухие или под клеем. Отнимают деньги у тех, кто младше и слабее. Задирают просто так, ради развлечения.

И вот, они здесь. Пересмеиваются о чем-то. Четверо. Двоих Денис знал по именам. Это были Серега Махоркин и Юрик Кошаров. Первый – низкорослый кособокий упырь с коричневыми наростами на роже. Из неблагополучной семьи. Мать пьет и пропадает где-то месяцами, а бабка – бывшая школьная вахтерша – содержит внука на свою копеечную пенсию. Серега школу бросил, бродяжничает по окрестным дворам. Ему уже шестнадцать лет, а выглядит на четырнадцать.

А еще у него поганые, водянистые глаза, которыми он пристально на тебя смотрит, прежде чем отвесить оплеуху или плюнуть в лицо.

Кошаров – тоже мерзкий тип, хотя и из приличной семьи. Даже одевается неплохо. Собаку породистую выгуливает каждый день. Как только сходятся с Махоркиным, творят вместе беспредел. Поговаривают, они даже человека убили.

Кошаров пару лет назад чуть не сдох, причем в этой вот самой четырнадцатиэтажке. Нанюхался клея, забрался на девятый этаж, там его голоса позвали наружу – и Юрец сиганул. Чудом приземлился не на асфальт и не в мусорный бак, а пролетел четыре этажа и упал на пятый. Покалечился сильно. Шансы на выздоровление были близки к нулю. Но Юрка за два года оклемался и снова оказался в строю, где его ждали с распростертыми объятиями. Напоминала о происшествии лишь легкая хромота на правую ногу. Ну, и лицо изменилось. Появилось в нем нечто жуткое. Отморозок, которого поцеловала смерть. Он живет, а должен бы лежать в могиле и гнить. Время, полученное просто так. Чтобы творить беспредел.

С этой неразлучной парочкой были еще два малознакомых гопаря.

– Оп-па! – воскликнул Махоркин, прихлопывая ладонями. – Кто это тут? Три соплежуя!

– Ну фто, как дела, пасаны? – выступил вперед беззубый глист. Денис вспомнил, что видел его в школе пару раз. Фамилия у него была Кожемяко.

Троица потупила взгляды и насупилась.

– Я шпрошил, как дела, бля! – с шепелявым присвистом протявкал Кожемяко и отработанным движением отвесил подзатыльник Димону. Тот с ненавистью посмотрел на глиста. Будь у Димона автомат, он бы пальнул не задумываясь. – Отвечай, шучара!

Беззубый Кожемяко выбрал себе жертву на ближайшие несколько месяцев. Теперь Димону лучше было не попадаться ему на улице.

– Гондоны, бля, – зарычал Кошаров. В этот момент он напоминал раздразненного пса. Вот-вот укусит.

– Хули вы тут делаете? – вступил в диалог четвертый – коренастый краснолицый гопник с кудряшками и дергающимся глазом. Он жил в овраге, в частном секторе, на улице Вильямса. Слыл умственно отсталым да еще и буйным. Мог ни с того ни с сего накинуться на человека и начать избивать. За кудряшки местная шпана кликала его Пушкиным. Сколько ему было лет, никто точно не знал, но поговаривали, будто уже за тридцать, просто лицо такое – как у подростка.

– Че, воды в рот набрали, да, бля? – подначивал Махоркин, прохаживаясь по балкону и по очереди заглядывая Димону и Денису в глаза. Артема они все словно не замечали. Махоркин остановился рядом с Дениской и сунул ему под нос грязный кулак с заскорузлыми, опухшими от авитаминоза пальцами и обкусанными ногтями с черной каймой. – Чуешь, чем пахнет? – На самом деле кулак попахивал дерьмом.

– Бабки есть? – спросил Кошаров.

Молчание.

– Ешть бабки, говнюки? – спросил Кожемяко.

– Сотня. – Димон достал из кармана мятую синюю бумажку и протянул Кожемяке.

Вырвал сотню главный – Махоркин. Он сунул ее в карман и… На этом унизительную процедуру можно было прекратить, но «пасаны», видно, не наигрались.

– А че так мало-то? – спросил Пушкин, дергая глазом.

Ответить было нечего.

– Че так мало, спрашиваю?! – заорал отморозок.

– Ладно, пусть пиздуют, – милостиво разрешил Махоркин. Ему стало скучно.

– Пшли на хер отсюда! – прикрикнул Кошаров и топнул ногой.

– И штоб я ваш тут больше не видел! – добавил Кожемяко.

Святую Троицу как ветром сдуло. Вслед полетели ругательства и пронзительный свист.

Скатившись по лестнице на двенадцатый этаж, ребята услышали наверху звук открывающегося замка и бабский вопль:

– А ну ушли отсюда, а то щас милицию вызову!

Гопники отреагировали мгновенно:

– Пшла нах, сука!

– Да я тебя в рот имел!

– Завали хлебало!

– Мы твою дверь разнесем к херам, прошмандовка!

Через секунду дверь захлопнулась обратно. Щелкнул замок.

– Да не бегите вы так! – попытался Артем успокоить Дениса и Димона. Его голос смешно подпрыгивал, когда он сам прыгал со ступеньки на ступеньку. – Они за нами не побегут. Вообще, они нам ничего не сделают…

– Это тебе они ничего не сделают, – с досадой бросил Димон.

– С чего бы? – Артемка начал злиться.

– С того, что у тебя старший брат крутой, – ответил Денис, приостанавливаясь у двери подъезда.

– Вот именно, – сказал Димон, восстанавливая сбившееся дыхание. – Твоего брательника все знают. Ты ему только слово скажешь – он им всем яйца поотрывает.

– Да не ссыте вы! Миха и за вас им бошки открутит.

– Не гони, – ответил Денис. – За нас он с места не сдвинется. И те козлы знают это не хуже нашего, потому и лезут постоянно.

– Сотню последнюю отняли, суки, – мрачно добавил Димон. Эти деньги ему были не особенно нужны, просто душила обида, что свора отморозков может вот так взять и забрать все что хочет, а ты будешь стоять как лох печальный и ничего не сможешь сделать.

– Я слышал, Махоркин совсем псих, – с благоговейным трепетом проговорил Артем.

– Они все психи, – констатировал Денис. – Один этот Пушкин чего стоит. Урод.

– Да не, Махоркин страшнее, – заверил Артем. – Про него такое говорят, такое!

– Расскажи, – потребовал Димон.

– Да че тут рассказывать. Он деда своего грохнул.

– Да ладно!

– Зуб даю!

– И что, вот так вот взял и грохнул?

– Ну. Собрались они, значит, со своим двоюродным брательником к деду в гости. Тот их давай кормить. Нажрались до отвала и замочили деда. Как вам такая история?

– Брехней попахивает. – Денис недоверчиво покосился на Артема. Тот отличался способностью приукрашивать. Всем людям нужно есть, пить и дышать воздухом. У Артемки к этому списку жизненно важных потребностей прибавлялось еще и вранье. Он сам сочинял байки и сам в них верил – например, что из недожаренного зерна поп-корна, найденного на дне бумажного пакетика, может вырасти фруктовое дерево. Или что под мостом живут карлики-убийцы. Или что если посмотреть в окно, которое в однокомнатной квартире задвинуто мебелью, то увидишь другой мир, – потому и задвигают люди это окно: слишком там страшно, по ту сторону. Раньше Димон и Денис увлеченно слушали фирменные небылицы от Артемки, кивали нечесаными репами. Но со временем магия развеялась.

– Да я тебе серьезно говорю! – взахлеб распинался Артем.

– И им ничего не сделали?

– А что им сделаешь.

– Говорят, за убийство и сесть можно в тюрягу.

– Так они ведь несовершеннолетние. Кто ж их посадит-то.

– Ну, есть же там всякие колонии для малолетних преступников.

– А этих вот не посадили. Или они сбежали.

– Это что же получается? Я вот сейчас могу тоже кого-нибудь из вас замочить – и мне ничего не будет?

– Как-то так.

– Бляха, ну и дебри.

– Ага. Завел нас в самую жопу, Дениска.

– Не ссыте, уже почти на месте.

Ребята продирались сквозь дикие заросли к тому месту, где, согласно расчетам Дениса, должна была находиться загадочная постройка. С этой стороны за деревьями было ничего не разглядеть.

– Че-то мы промахнулись, мужики, – с прискорбием констатировал Денис. – Давайте левее. Ага, вон туда, ближе к краю оврага.

Наломав кучу веток и растревожив целый природный комплекс, они добрались наконец до чертовой постройки. Неуклюжая зеленая громадина хитро подмигнула сквозь деревья пятном ржавчины.

– Вот оно! – оповестил Дениска, бочком прорезая кусты.

– Вот эта хреновина?

– Она самая.

– Там, наверное, ничего нет.

– Вот и поглядим.

Сооружение со всех сторон обросло переплетающимися сухими сорняками.

– Давно тут, видно, никто не появлялся.

– Да уж…

– А вход-то где?

Они обошли здание кругом. Оно было обито ржавыми и мятыми металлическими листами. Каркас покосился на один бок. Дениске вспомнился обитавший где-то поблизости престарелый кореец. Он в любое время года ходил по улицам в одном и том же сероватом плаще, похожем на эти самые ржавые листы, и левое плечо было выше правого. Поговаривали, будто ему больше сотни лет.

– Смотрите, замок!

Амбарный замок болтался на уровне пояса. Его загораживала высокая трава. Взрослый и вовсе мог бы не заметить.

Артем подергал замок. Раздался грохот. Вся конструкция задрожала.

– Это, наверное, какой-то склад, – предположил Димон.

– Может, тут маньяк трупы прятал! – Больная фантазия Артема пустилась во все тяжкие. – Или наркотики! Или заперли кого-то пожизненно…

– Да ну, фигня, – отмахнулся Димон. – Дачник инструменты хранил, а потом кони двинул – вот место и заросло. – Он озирался, словно ожидая нападения.

Денис размышлял. Он думал, как открыть и посмотреть. Просто посмотреть. И какая разница, что именно они там увидят? Это ощущение, когда загадка разгадана, вряд ли можно описать. Наверное, вот это самое и называют кайфом. Так себя чувствовал главный герой «Золотого жука». И «Всадника без головы».

Денис потрогал петли, на которых болтался замок. Они держались на тонких гвоздях и уже начали вываливаться.

– Думаешь, откроем? – спросил Артем.

– Надо попробовать.

– Может, не нужно? – попытался дать задний ход Димон.

Денис и Артем медленно повернули головы и посмотрели в испуганное лицо долговязого друга.

– Ты ссыкло, что ли? – спросил Артем.

– Нет, я просто говорю… – принялся оправдываться Димон.

– Ты поменьше говори, – посоветовал Денис.

– Да я…

– Да, ты! – перебил Артем. – Трынди поменьше, тебе говорят.

– Ладно, молчу, – сдался Димон.

– Чем бы поддеть петли? – вернулся Денис к технической стороне вопроса.

– Палку бы хорошую, – заметил Артемка, почесывая макушку.

– Этого добра тут хоть жопой ешь.

Они попытались найти что-нибудь подходящее у себя под ногами, но там было только бесполезное гнилье.

– У тебя ж ножик есть! – вспомнил Дениска.

– Твоя правда, – согласился Артем. – Ща нарежем.

Тупым перочинным ножом они кое-как срезали с дерева увесистую ветку, заострили ее с одного конца и воткнули под петли наподобие рычага.

– На раз-два-три, – сказал Денис. – Раз… два… ТРИ!

Петли скрипнули, гвозди с визгом вылезли наружу, но не полностью. Еще одного нажима хватило, чтобы одержать победу. Замок тяжело брякнулся на землю и умер.

– Й-йес-с! – возликовал Артем.

– Получилось! – подхватил Денис.

Димон промолчал и нервно сглотнул.

Покореженная дверь вросла в землю. Они вдвоем приподняли ее и рванули на себя. Изнутри вырвался джинн застоявшегося медикаментозного запаха.

5

– Темно.

– У меня зажигалка есть.

– Доставай… Ты куришь, что ли?

– Нет. Просто ношу с собой.

– Брешешь.

– Да по правде! Не курю я! Отвали!

– Ни хрена себе! Тут бочки какие-то. Пять штук целых.

– Это не бочки, баран. Это банки стеклянные. Только большие. Во, смотри. Если протереть пыль…

– В натуре, банки.

– Какая-то слизь внутри.

– Там че-то плавает, мужики.

– Трупак?

– Похоже на то.

– Страшный-то какой, серый.

– Не нравится мне все это…

– Ты вообще закрой рот, ссыкло.

– Сам ссыкло.

– Гля-ка, и тут трупак.

– Логично. В каждой банке по трупаку.

– А давайте одну разобьем.

– Как ты ее разобьешь? Стенки-то толстые.

– А вот опрокинем и разобьем.

– Блин, ребята, не надо!

– Захлопнись, а то в жбан получишь.

– Ну-ка, ну-ка, иди сюда, зараза…

– Мать твою за ногу… Ты ее опрокинул!

– Бля! Ну и вонь!

– Она треснула! Треснула! Смотрите! Шипит!

– Жижу эту не трогай только руками! Не наступайте в нее! Целая лужа натекла!

– Сука! Он поворачивается!

– Кто поворачивается?

– Он, трупак!

– И правда.

– Ну и рожа!

– Он глаза открыл! Глаза!

– Да ни хера он не открыл, тебе кажется.

– Открыл! Гляди! Он шевелится!

– Это жижа туда-сюда ходит, потому что ты опрокинул, баран! Вот он и шевелится!

– Да ты погляди! Он пальцы разминает!

– И глаза двигаются! Он смотрит! Эта сволочь смотрит!

– Пойдемте-ка отсюда, мужики, подобру-поздорову.

6

Юрий ковыляет домой. На этот раз его занесло непривычно далеко – в самое сердце Чермета.

Чермет – это небольшой район на склоне оврага. Почему его так назвали, никто уже и не вспомнит. В сталинские времена еще прицепилось. Здесь есть целая улица из двухэтажек больного желтого цвета. Их немцы пленные возводили в конце сороковых. Центральной канализации там, ясное дело, нет нигде, туалет только на улице. Именно из-за этого Юрия и постигло тем вечером столько неприятностей.

Та баба была знакомой его знакомого. Впервые появилась в их компании. Не то мимо проходила, не то кто-то ее приволок. Слегка потасканная, с прокуренным голосом, но еще вполне себе симпатичная. От двадцати до тридцати пяти на вид. Зубы передние, правда, отсутствуют. Но не целоваться же с ней, в самом деле!

Как-то так получилось, что они с Юрой разговорились и она пригласила его к себе. Чаю попить. Сказала, мужа дома сегодня не будет. Юрец, не будь дураком, приглашение принял. У него даже что-то воспрянуло в не стиранных три недели брюках.

Квартира у девки была в одной из тех желтых двухэтажек на Чермете. Обшарпанная, занюханная конура. Зато имелся видик. И порнокассета. Там два негра в красных пиджаках и с огромными причиндалами жарили тетку с необъятными буферами и причесоном в стиле дискотеки восьмидесятых.

Водка еще имелась. «Столичная».

Выпили, поглядели порно. Юрка уже начал стаскивать с девки шмотки, но кое-что пошло не так. Приспичило ему на полдороге по-маленькому. Так, что терпеть невозможно. А сортира-то в доме не предусмотрено! Захочешь поссать – изволь на улицу. Деваха ему и сказала, что там где-то во дворе толчок деревенский, за каким-то кустом.

Юрец по-быстрому напялил обратно вонючие штаны, ссыпался по скрипучей деревянной лестнице во двор и… не нашел обещанного туалета.

Уже был глубокий вечер. На нескольких лавках сгрудились, как самодовольные воробьи, бабки и тетки. Они с раздраженным удивлением разглядывали мечущегося туда-сюда пьяного мужчину с расстегнутой ширинкой. Ему самому не пришло в голову спросить насчет туалета, а они не удосужились поинтересоваться, что он так сосредоточенно разыскивает.

В итоге деревенский сортир так и остался радужной мечтой, а нужду где-то надо было справить, причем срочно. Моча вот-вот готова была хлынуть горячим потоком по ногам.

Юра зашел обратно в подъезд, забрался в темное место за дверью и начал вершить свое мокрое дело. Пока под его ногами растекалась громадная лужа, снаружи заваривалась каша.

– Он там ссыт, что ли? – послышался женский голос из двора.

– Тебе кажется.

– А что за струя хлещет?

– И правда…

– Нет, ты посмотри, что делает!

– Весь пол зассал!

– Спрятался за дверью и думает, его не видно!

– Нахал!

– Паскуда!

– Как вас, алкашей, только земля носит!

– Наш подъезд, мы тут убираем, а эти суки гадят!

Они гурьбой подтянулись поближе, чтобы поглазеть. А моча все не заканчивалась.

– Танюх, это твой хахаль тут территорию помечает?

Девка, с которой спутался Юрий, закутавшись в драный халат, высунулась на шум из окна.

– Че тебе?

– Твой хахаль, спрашиваю?

– Твое какое дело?

– А такое, что он нам весь подъезд зассал! Мыть сама будешь!

– Да пошла ты!

– Правильно-правильно! Как миленькая щас возьмешь тряпку – и вперед. Ишь ты, вздумала водить всяких пьяных козлов сюды. Хорош ссать, козел!

– Давайте милицию вызовем.

– Да что толку. Там, в этой милиции, такие же прохиндеи.

– Вот не надо! У меня у самой зять в милиции работает, все там нормально!

– Знаем мы твоего зятя! Мент поганый! Тьфу!

– Танюха, твой благоверный приедет – я ему все расскажу! Чтоб он тебе рожу твою раскрашенную разбил!

– Да он знает все. Ему все равно…

Это продолжалось долгих три минуты. Юрий стряхнул капли, застегнул брюки и с невозмутимым видом вышел из подъезда. Под улюлюканье баб он двинулся прочь, подальше оттуда. Одна из куриц попыталась огреть его алюминиевой миской по голове, но он увернулся и шатающейся походкой уплыл в соседний двор.

Между раскаленными кирпичными коробками стояла мертвая августовская тишина. В песочницах ковырялись припозднившиеся дети.

Юрий на ватных ногах брел по лабиринту. Сначала его выкинуло к частному сектору, на Макаронку (так называется квартал, где в пятидесятых недолго функционировала макаронная фабрика). В окнах бревенчатых бараков загорались огни. Река частного сектора вынесла Юру к заброшенному Черметовскому мосту через овраг Верхний Судок.

Мост был черен, как наступившая ночь. Огромный черный язык, перекинувшийся на другую сторону оврага. Его построили лет двадцать назад, но открытие так и не состоялось. Не смогли расселить людишек из близлежащих домов, чтоб сделать нормальные подъезды.

Так он и тянулся через огромный овраг, этот пустой мост. Заброшенный, с потрескавшимся асфальтом.

Об этом мосте разное поговаривали. Число самоубийств тут зашкаливало. Сюда со всего города стекались всякие депрессивные хмыри и лярвы, чтоб сброситься и шмякнуться насмерть о дно оврага.

Еще слушок всплывал, будто тут какой-то злой дух обитает. В виде собаки якобы.

Юрию показалось, тишина взвыла. А может, это и не тишина была вовсе, а ветер сквозь какую-нибудь трубу. Асфальт под ногами заговорил. Черным шепотом десятков самоубийц – пионеров, комсомольцев, алкоголиков, изнасилованных красавиц, сломленных жизнью вояк-«афганцев»…

Он тяжело опустился задницей на бетонный блок и закурил. Нечто изнутри внушало ему: не иди по этому мосту! Но нежелание нарезать круги по городу брало верх над странным чувством тревоги.

Все стихло. Только далеко внизу, в овраге, пели сверчки и лягушки.

Он одной затяжкой выкурил папиросу и с третьего раза поднялся. Перед ним было сто метров остывающего к ночи асфальта. И ни единой живой души.

Он сделал несколько неуверенных шагов. Впереди – тысяча километров щемящей пустоты. Между тобой и вон той горящей вдали многоэтажкой – непреодолимое расстояние.

Юрец, а чего это ты так испугался? Это ведь всего лишь мост. Тут никого нет, никто тебя не тронет. Даже если бы и хотели тронуть, один взгляд на тебя – и всякая мотивация отпадает моментально. Ты уже на человека-то с трудом похож.

Нет, здесь нечто большее. За тобой кто-то наблюдает – вот что!

Он вспомнил жену. В последние пару месяцев ее лицо потихоньку начало выветриваться из памяти, но вот сейчас оно всплыло в воображении как живое. Одутловатое, кровоточащее. Как в те минуты, когда он избивал ее до смерти.

Нет, она не может. Ее давно объедают муравьи и черви…

Лицо в воображении еще больше вздулось, посинело, растрескалось. Заплывшие глаза ввалились и выцвели. В волосах – комья земли.

Мост снова взвыл. Надрывно и с угрозой. Так воет заводская сирена. Только здесь ниже намного: не сразу поймешь, настоящий это звук или в голове у тебя белочка беснуется.

Юра хотел было кинуться обратно, но, поняв, что прошел уже полпути, передумал.

Надо просто добраться до того конца моста и больше никогда сюда не приходить. Никогда. Ни в жизнь. Не приближаться к этому хренову месту!

Пьяной зигзагообразной рысью он пробежал еще пару десятков метров и остановился. Впереди замаячила громадная горбатая четвероногая тень. Размером с теленка. Шкура топорщилась и вздымалась кверху.

Юрий захлебнулся смесью страха и опьянения.

Из глотки псины донесся приглушенный рык. Откуда-то с соседних болот подул гнилостный, теплый и влажный ветер.

Псина, постояв немного, дернула головой и приблизилась на пару ленивых, неспешных шажков. В тягучие утробные звуки вторгся цокот загнутых желтых когтей по асфальту.

Прорвавшись сквозь вату оцепенения, Юрий помчался со скоростью ядерной боеголовки. Опьянение улетело прочь, словно проколотый воздушный шарик. Нервная система пришла в полную боевую готовность. Непривычное состояние, какого он не испытывал уже много лет.

Его частый топот заглушил клацанье когтей позади. Юрий подумал было, что пронесло. Едва чувство опасности притупилось, как тут же сбилось дыхание, а алкогольный шарик цвета раковой опухоли снова надулся где-то внутри.

Он ощущал, как организм ожесточенно сопротивляется физической нагрузке.

Псина обогнала его по другой стороне моста и остановилась. Снова утробный рык и болотный ветер из оврага… или…

…или из пасти?

Теперь понятно, почему этот мост стал мостом Самоубийц. Эта тварь заставляет их сигать вниз!

У нее глаза-то есть вообще? Голова – сплошь черная шерсть. И уши торчком.

Снова она делает короткие шажки в сторону Юрия.

Побежать на середину моста и шмякнуться вниз, как мешок с дерьмом?

Нет, Юра не такой. Жизнь у него не сказка, но свои прелести имеются – бухло, приятели, девки беззубые.