скачать книгу бесплатно
– Это мы, – говорит Савви.
У меня на языке вертится нелепость – комментарий, как она похожа на них. Это гарантированно испортило бы момент. Но я забираю у нее телефон, увеличивая изображение ее мамы.
– Подожди. Я видела ее.
– Она дает уроки рисования. Может быть…
– Нет, на фотографиях. Подожди. Стой. Стой.
Савви забирает у меня телефон, отступая назад, как бы говоря: «А куда мне еще идти?»
Мне требуется секунда, чтобы понять, как получить доступ к Dropbox, куда мы скидывали файлы для большого проекта по антропологии в конце семестра. Того самого, который подтолкнул Лео к решению сделать тест ДНК, куда он нас втянул, и поэтому я оказалась здесь.
Я нашла фотографию со свадьбы родителей в коробке из-под обуви, засунутой в шкаф в подвале. Изображение, которое я тогда сфотографировала, загружается на мой телефон – и вот они, мои родители во всей красе в конце девяностых. Мама в простеньком белом платье и с настолько большой копной волос, что мелкие предметы могли бы притянуться к ним, а папа в костюме, лучезарный и тощий, от чего больше похож на ребенка, чем на человека, который собирается стать родителем.
А в центре – подруга семьи, которая вела церемонию.
Я смотрю на Савви, чтобы задать очевидный вопрос, но ее глаза выпучились. Она уставилась в экран моего телефона. Это ее мама.
– Год, – говорит она, увидев дату в углу фотографии. – Это было еще до того, как кто-то из нас родился.
Мое сердце громко стучит. Даже когда каждая клеточка меня пытается отвергнуть правду, мы с Савви внезапно понимаем, смотря друг на друга: там произошло что-то глобальное. Что-то гораздо масштабнее, чем мы могли себе представить.
Что-то настолько серьезное, что мои родители прилагали большие усилия, чтобы лгать мне об этом каждый день на протяжении всех шестнадцати лет.
Телефон вибрирует в моей руке, и я слегка подпрыгиваю. На экране высвечивается «папа», и Савви резко отворачивается, будто бы увидела что-то, что ей нельзя видеть.
«Где ты? Только что закончил».
– Черт. – Я отпрыгиваю от нее, будто он вот-вот выскочит из кустов. – Он, наверное, направляется сюда.
– Мы должны выяснить, что случилось.
– Да. – Я закрываю глаза, мысли в голове быстро крутятся. – Мои родители довольно сильно нагружают меня, но если ты будешь поблизости в следующее воскресенье, может…
– В следующее воскресенье я уезжаю в летний лагерь. – Савви начинает отступать от меня, и мы, до предела взволнованные, напоминаем в этот момент полярные магниты. – Плохое обслуживание и один общий компьютер для персонала. Wi-Fi едва хватит для связи по скайпу.
– Ой!
Теперь, когда узнала все это, вряд ли у меня получится провести все лето в неведении. Мы обе почувствовали громовой раскат чувств, эхо которого все еще гудит между нами.
– Даже если бы ты осталась здесь, я буду прозябать в общественном центре, вбивая в свой мозг вопросы для вступительных экзаменов.
– Поехали со мной в лагерь.
Не требование, но и не просьба. Она говорит это так, как могла бы сказать Конни – давно меня зная и ожидая, что я скажу «да».
Смех, бурля, вырывается из моей груди, я нахожусь на грани истерики, но от этого Савви только сильнее наседает на меня.
– Это лагерь Рейнольдс. Ты можешь выбрать академическую программу. Наполовину – учеба, наполовину – обычная лагерная жизнь. В этом году стартует первая программа.
Мой рот открывается. Листовки на моей кровати. Лагерь Рейнольдс. Это та программа, про которую консультант рассказывал мне весь семестр. Но в брошюре было полно жизнерадостных фотографий студентов, улыбающихся, зависших над своими калькуляторами. Это походило на тюрьму для ботаников. Конечно, нигде не упоминалось, что можно будет и отдыхать.
Савви замирает, не понимая моей реакции. На мгновение она перестает быть Саванной Талли – восходящей звездой инстаграма с бойким характером, а становится Савви – такой же наивной и напуганной девочкой, как и я.
– Это нелепо? – спрашивает она.
Мне приходит в голову, что она заинтересована в том, чтобы докопаться до сути, гораздо больше, чем я. Если я сейчас уйду, в моей жизни ничего не изменится. Я могу притвориться, что никогда ее не встречала. Продолжать жить в тщательно скрываемой лжи, ведь у моих родителей наверняка были веские причины оберегать свою тайну все эти годы.
Но даже если бы я могла притвориться, что все нормально, есть что-то еще, от чего не могу избавиться. Достаточно одного взгляда на фотографию, на которой мои родители излучают радостное сияние, стоя рядом с мамой Савви, чтобы понять: они были кем-то большим друг другу, чем просто друзьями – как я с Конни и Лео.
Неразлучные, безграничные, близкие настолько, что к ним применимо выражение: «либо вместе, либо никак». А это означает, что бы ни случилось тогда, это было катастрофой.
Я не хочу думать, будто нечто подобное может случиться со мной, Лео и Конни. Это мой худший кошмар на яву.
И снова срабатывает моя одержимость – необходимо довести дело до конца. Выяснить, что произошло. Если не ради наших родителей, то ради меня самой, потому что даже малейшая мысль о мире, в котором я не разговариваю с Конни и Лео восемнадцать лет, причиняет боль, которую никакое время не сможет залечить.
– Не более нелепо, чем все остальное.
Не успев все обдумать, мы обмениваемся номерами и мчимся в разные стороны парка. Папа оказывается там же, где я его покинула – стоит перед «Бин-Велл» и разглядывает какие-то бумаги, насупив брови. Я наблюдаю за ним, пытаясь найти способ успокоить торнадо внутри меня – адреналин, бьющий по костям, и внезапное чувство вины, которое, кажется, способно раздавить мое тело.
– Удалось поймать удачные кадры? – спрашивает он.
В какой-то момент я думаю, чтобы рассказать ему все, лишь бы прогнать это чувство из своего тела и направить его куда-то во внешний мир.
Но пытаясь представить, как будет проходить этот разговор, я вижу перед собой лицо Савви. Мне пока неизвестно, кто она для меня на самом деле. Не считая биологического родства. Но что бы это ни было, оно уже пустило во мне корни и довольно глубоко.
Я слышу вкрадчивый голос: «Они первыми мне солгали». Если им позволено хранить такой секрет все эти годы, то мне, черт возьми, можно скрывать что-то от них.
– Несколько, – говорю я.
Я беспокоюсь, что он может попросить показать фото, но он рассеяно складывает бумаги обратно в папку и направляется к машине. Мне приходит в голову, что мама, должно быть, занимается продажей – в конце концов, это был дом ее отца – и это напоминает мне, не без добавления порции стыда к моему латте вины, что я не единственная, кто скучает по Поппи. Никто не хочет продавать это место. Но в жизни есть моменты, когда у нас нет выбора.
Интересно, каким был выбор у них восемнадцать лет назад?
Я чувствую себя чуть менее худшей в мире дочерью, когда по дороге домой упоминаю, что я изучала информацию о лагере Рейнольдс и решила, что хочу туда поехать. Папа оживляется и выглядит таким довольным, что моя вина лишь разрастается, будто каждый раз, когда я пытаюсь уничтожить ее частичку, она наоборот делится и становится вдвое больше, чем раньше.
– Звучит довольно весело, – говорит папа, бросая на меня взгляд.
Я ничего не отвечаю, и он продолжает что-то в духе: «Мы всегда будем рядом, чтобы приехать за тобой, если тебе понадобится», – но я отстраняюсь от него в тот момент, когда вижу новое сообщение с номера 425. Я уже готова закатить глаза, уверенная, что это назойливая реклама. Но вместо этого появляется ссылка на последний пост Савви с подписью: «Делайте то, что любите, особенно если вам нравится позировать с бутылками воды, будучи с ног до головы обтянутым спандексом».
Я фыркаю.
– Что стряслось? – спрашивает папа.
– Ничего, – отвечаю я, закрывая сообщение как раз в тот момент, когда приходит еще одно уведомление, и ухмылка сразу исчезает с моего лица. Это электронное письмо из школы с такой ужасной темой, что кажется, будто директор кричит об этом прямо мне в уши: «ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ ЛЕТНЯЯ ШКОЛА – ИНСТРУКЦИИ ПО РЕГИСТРАЦИИ ВО ВЛОЖЕНИИ».
Черт.
Глава пятая
Есть несколько вещей, о которых не знают мои родители, когда высаживают меня на паромной пристани, откуда я по вселенской милости сбегаю на лето в лагерь Рейнольдс.
Первое – это, конечно, Савви.
Второе – я удалила письмо о том, что не сдала английский и должна ходить в летнюю школу. Использовала наш общий пароль от Netflix, чтобы взломать электронную почту родителей и удалить это письмо, а все школьные письма перенаправить в папку «спам». Потом я бегала домой между уроками и занятиями с репетиторами, чтобы проверить нашу домашнюю голосовую почту и перехватить каждое сообщение, оставленное жаждущим власти двадцатилетним парнем, который заведует отделом посещаемости и танцует на костях страдающих учеников, чьим родителям он звонит посреди дня.
Третье – когда мама спросила, заправила ли я постель и убрала ли свою комнату, я ответил «да», хотя на полу там лежит больше одежды, чем позволяет площадь ковра, и было бы чудом найти в этом хаосе кровать, не говоря уже о том, чтобы ее заправить.
Честно говоря, у меня было не так много свободного времени. На прошлой неделе были выпускные, плюс Конни собирала вещи для крупной поездки в Европу с кузенами, а Лео готовился к работе на кухне в лагере «Эвергрин», и я была более чем немного занята, ведя новую супер крутую двойную жизнь: в качестве Эбби, которая не врет родителям, и Эбби – заядлой лгуньи. Мы планировали встретиться, чтобы посмотреть кино или что-то в этом роде, прежде чем все разъедемся, но, видимо, это как-то забылось.
Последние машины начинают заезжать на паром, так что пассажиры вынуждены подняться на борт или остаться на берегу. Папа обнимает меня первым.
– Береги себя, – говорит он. – Если медведь попытается тебя съесть, ударь его по носу.
Мама ругает его.
– На этом острове нет медведей. – Под моим взглядом она вздыхает и признается: – Я проверяла.
Мы с папой оба смеемся над ней, а она вскакивает и крепко обнимает меня. Я крепко сжимаю ее в ответ, словно надеюсь, что с объятиями меня оставят вина и гнев. И еще что-то тревожное и чужое. Я была настолько увлечена операцией «Сестра-невидимка», как назвала ее Конни, что мне и в голову не приходило, что я уезжаю на целый месяц. Я за всю жизнь ни разу не была вдали от родителей дольше нескольких дней.
Прежде чем успеваю сделать что-то глупое, например, заплакать на виду у нескольких десятков пассажиров парома, трое братьев набрасываются на меня: меня расплющивает от двух объятий и передергивает от облизывания, любезно предоставленного Ашером.
Я вытираю лицо рукавом, раздаю всем подзатыльников, и они втроем уходят обратно к машине, рыча и шипя, включив свои образы монстров, как делают всякий раз, когда я взъерошу им волосы. Папа следует за ними, пока монстрики не плюхнулись с уступа в Пьюджет-Саунд, а мама обнимает меня в последний раз.
– Через несколько дней мы уезжаем к твоему дяде в Портленд, но мы пробудем там всего неделю, – напоминает она. – Если вдруг тебе что-нибудь понадобится, дай нам знать.
Я обнимаю ее в ответ, чувствуя себя куда большим монстром, чем все три брата вместе взятые.
Поездка на пароме недолгая: мы плывем к лагерю Рейнольдс, расположенному на берегу одного из островов, которые окружают Сиэтл и лежат за его пределами. Я уже на грани того, чтобы окунуться в надвигающуюся панику, но смотрю в окно и передо мной предстает ясный день, в кои-то веки можно разглядеть гору Рейнир во всей ее красе, встающую вдалеке за чертой города. Наш город настолько туманный, что чертова гора стала моей недостижимой целью. Я вытаскиваю Китти, радуясь, что взяла длиннофокусный объектив, и собираюсь направиться к передней части парома, когда…
– Эбби?
Понимаю кто это еще до того, как поворачиваюсь, еще до того, как мой мозг невольно произносит его имя. Все становится ясно по двум сигналам: тому, что проносится в моем животе, и тому, что пробегает вдоль позвоночника, по секундной борьбе моего тела с самим собой, которую я привыкла ощущать каждый раз, когда он застает меня врасплох.
Но это даже не удивление. Это чувство проскочило мимо удивления и перешло прямо к «что за херня происходит».
– Лео?
Я не видела его несколько дней, что, к сожалению, только усилило те черты в нем, которые я старательно пыталась не замечать. Он отрастил волосы, слишком короткие, чтобы заправить их за ухо, но достаточно длинные, чтобы мои пальцы содрогались от желания их потрогать. Солнце проникает через окно парома, освещая его янтарные глаза. Он улыбается, излучая всем телом улыбку.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
Прежде чем успеваю спросить, что он здесь делает, чувство вины, которым я была окутана, дополняется новым слоем еще большей вины.
А дело вот в чем: я ничего не рассказала Лео. Я могла бы сослаться на занятость или сказать, будто хотела умолчать, что нашла Савви, потому что Лео никого не нашел. Но хотя и то, и другое правда, ничто не сравнится с другим объяснением: Большой Неловкий Инцидент до сих пор нависает над нами.
– Я… э-э… еду в лагерь?
– Я не могу в это поверить, – говорит он.
Он пересекает пространство зоны ожидания и обхватывает меня, обнимая так крепко, что я вижу, как попкорн, который он держит в руках, рассыпается повсюду. Волна тепла, коричного запаха и домашнего уюта. Я почти забываю обнять его в ответ. Мое сердце оглушительно бьется, вместо того, чтобы выполнять единственную чертову работу, которую должно, а мое лицо так пытает, что я почти уверена, он чувствует это грудью, пока я прижимаюсь к ней щекой.
Господи. Когда мы были маленькими, я дремала, привалившись к нему, во время просмотра фильмов. Теперь достаточно одной секунды контакта, чтобы мои руки дрожали сильнее, чем у Конни после того, как ребята из студенческого самоуправления совершили набег на пивной склад родителей.
– Эбби, – говорит он, настолько искренне и удивленно, что на этот раз даже забывает про каламбур. – Это лучший сюрприз.
Я утыкаюсь ему в грудь, и он отпускает меня, сияя так, будто кто-то только что запихнул ему в род звездную пыль.
– Сначала мне дали работу в лагере «Эвергрин», а теперь и ты собираешься туда поехать?
Мне хорошо известно это место. Это лагерь, в котором Лео и Карла проводили каждое лето с тех пор, как мы были маленькими, так как их родители работали там. Он возвращался оттуда с историями об их с друзьями злоключениях примерно в то же время, когда Конни приезжала из путешествия с рассказами о своих кузинах, а я кивала и слушала их, стараясь, чтобы ревность не съела меня заживо.
– Нет, я еду в лагерь Рейнольдс, – поправляю я.
– Ах, да, – говорит он с насмешливым фырканьем. – Я и забыл, что они переименовали это место, когда Виктория стала директором, и они объединились с той академической штукой.
– Ох, – говорю я, а в голове звучит медленное, глубокое «ох», отражающее всю степень того, как я опять облажалась.
Он наклоняет голову, и в моей груди щемит от этого взгляда. Этот наклон головы так хорошо мне знаком, такой до боли «мой», но как же давно я его не видела. Так давно, что вдруг понимаю: за последние несколько месяцев он стал еще выше, а я была так занята, что пропустила это, находясь рядом с ним.
Когда Лео отворачивается, меня вдруг осеняет, что Лео думает, будто я поехала сюда вслед за ним. И он выглядит до нелепого счастливым от того, что я это сделала.
Снова смотрю в окно, на проплывающую за ним гору Рейнир, пытаясь прийти в себя, как после удара. Я должна почувствовать облегчение, не так ли? Может, это доказательство, что все странности закончились, и мы наконец выбрались на берег. Наконец приструнили этот чертов БНИ, и все наладилось.
Но думаю, странности начались не с Большого Неловкого Инцидента. Это назревало с августа прошлого года, когда он вернулся из лагеря. Мы не виделись несколько месяцев, и у него, как выразилась Конни, был «экстремальный рассвет». Лео не только подрос на несколько дюймов, но и обзавелся скулами и бицепсами, которые будто говорили «я таскал байдарки туда-сюда по мокрому пляжу каждый день в течение двух месяцев».
То есть да, я это заметила. Внезапно мы больше не могли обмениваться толстовками, и девушки в нашем классе стали спрашивать меня, встречается ли Лео с кем-нибудь или – что самое неловкое – встречается ли он со мной.
Я закатывала глаза и отмахивалась, потому что все это было очень глупо – пока не стало правдой. Пока Конни не уехала к бабушке и дедушке на каникулы на День благодарения, и Лео потащил меня провести ночь в очереди у магазина «Best Buy», чтобы утром купить какую-то игру. Мы провели ночь, прижавшись друг к другу в темноте, лишенные сна, в бреду и, вероятно, окончательно потеряв способность соображать из-за уровня клюквенного соуса в наших венах. Пока небо не начало заливаться розовым цветом, и я не взглянула на крышу пикапа отца Лео с мыслью, что, может быть, с такой высоты смогу запечатлеть восход солнца над горами. Лео положил руку мне на плечо, прежде чем я успела пошевелить хоть одним мускулом, и сказал: «Не смей, Эбби Дэй».
Он произносил эти слова, наверное, тысячу раз. Но в этот раз все было иначе: когда я смотрела на него – глаза светились, щеки разрумянились, на губах застыла знакомая улыбка – мне казалось гораздо более странным не поцеловать его, чем поцеловать. Как будто это было чем-то не просто неизбежным, а давно готовящимся.
Так что я наклонилась. И закрыла глаза. А потом…
Оба наших телефона зазвонили одновременно.
Это был рингтон, который мы установили специально для Конни. Я отпрянула, мое сердце колотилось. Возможно, впервые в жизни мне удалось удержать себя от импульсивного поступка. Из всех вещей в мире самая важная для меня – моя дружба с Конни и Лео.
И этим едва не случившимся поцелуем я могла запустить четырнадцать лет нашей дружбы в небо как торпеду.
– Прости. – Я точно не знала, за что извиняюсь – за то, что начала, или за то, что остановила, или за все вместе.
Лео уставился на меня, как на незнакомку.
– Не стоит, – ответил он.
Но мы почти не разговаривали оставшиеся полчаса ожидания в очереди и по дороге домой. И когда я наконец позвонила Конни и призналась, что чуть не случилось и как мне плохо, я узнала, почему так произошло.
