скачать книгу бесплатно
– Мама! – завыла я. – Мама! Мамочка!
– Что случилось? – спросила мать и брезгливо отстранила меня, бросившуюся к ней на шею.
– Там! Там! – зубы стучали, не давая выговорить страшную информацию.
– Да что такое? – мать начала заводиться. – Нормально, как человек, можешь сказать? Что ты мямлишь?!
– Там… Там… Настю убили.
– Что-о-о? – мать уронила картофелину в кастрюлю, вызвав этим небольшой фонтанчик грязной воды, и грозно воззрилась на меня. – Что ты мелешь, дурища? Кого убили?
– Настю-ю-ю, – провыла я, и слезы хлынули потоком.
– Где?
– Там. В гаража-а-ах… А-а-а! Я видела-а-а-а… А-а-а!
– Кого ты там видела?
– Настю-ю-ю. Она там ме-е-е-ертвая лежит. И кро-о-овь…
Попытав меня еще немного с пристрастием, мать поколебалась, но все же позвонила в полицию.
– На! Говори! – швырнула она мне трубку. – Сама объясни толком, что ты видела!
Я испуганно взяла телефон и в течение нескольких минут объясняла незнакомому мужчине, что я видела и где, постоянно срываясь на плач, путаясь в адресе и давая ненужные подробности.
– …А портфель в углу валяется. У-у-у… И гольфы все в крови… У-у-у. Да, знаю ее. Это Настя из первого подъезда. Я ее куртку узнала-а-а… У-у-у… Нет, не подходила. Нет, она мертвая. Совсем мертвая-а-а… У-у-у… Приезжайте пожалуйста-а-а…
Дежурный принял вызов и велел нам сидеть дома. Время, пока мы ждали полицию, не было потрачено зря: мать спешно переодевалась и одновременно с чувством орала на меня. Она допытываясь, какого черта я потащилась в гаражи, и объясняла популярно, что таких безмозглых дур, которые шляются по разным гаражам, чердакам и подвалам, там и следует убивать, и странно, что я, идиотка, еще жива, но если я буду продолжать таскаться куда не следует, то вселенная исправит это досадное упущение…
Но я не слышала ее криков, потому все это заслонял недавний ужас, вморозившийся в память траурным негативом снимка: скорчившаяся на бетонном полу жалкая фигурка с нелепо распяленными руками, выпученными навеки глазами и растрепавшимися волосами. И кровь, кровь везде. А также удушающие волны, исходящие от того места, – смерть, ужас умирающей Насти, ее отчаянье, ее страдания. Они больно ударили по моей оголенной страшным предчувствием душе, и этим воспоминаниям не дано было отныне стереться. А кроме прочего я почувствовала в гараже присутствие еще одного человека. От остатков его ауры тоже исходили отчетливые флюиды: с металлическим привкусом, доводящие меня до рвоты и головокружения.
Полицейские приехали быстро и, не тратя лишних слов, послушно потопали за мной и матерью в гаражи.
– Вон там, – издали шепотом показала я на открытую дверь.
– Стойте здесь! – строго приказал немолодой мужчина в форме и пошел с напарником к боксу. Я хотела ему ответить, что никакая сила в мире не заставит меня сейчас сдвинуться ближе к тому месту хоть на миллиметр, но только молча кивнула головой.
Заглянув в бокс, полицейские пару раз в сердцах упомянули чью-то мать и стали названивать по телефонам, вызывая на подмогу коллег из убойного отдела, криминалистов, труповозку и других причастных к этому действу лиц. Мне и маме было приказано остаться на месте, что мы и сделали.
Я слушала, как полицейские переговаривались, жаловались на то, что такое убийство видят в первый раз, что свидетелей, судя по всему, нет, что если не найдут совпадения образцов по ДНК в базе данных, то пиши пропало: будет глухарь.
– Дяденька, а убийцу найдут? – с надеждой спросила я, когда пожилой полицейский записал мои показания и велел идти домой.
– Конечно, найдем, девочка, – уверенно кивнул головой мужчина, но я почувствовала, что он врет.
Его аура источала насыщенно серый цвет, в котором мешались разные чувства: гнев, усталость от работы и жизни, грусть и обреченность.
– Идите домой, – сказал полицейский и закрыл папку.
– А вы мне не дадите?.. – вдруг всколыхнулось в моей отупевшей от переживаний и чувств голове воспоминание из фильма: полицейский протягивает визитку и бодро говорит: «Если что вспомните, звоните!»
– Что дам?
– Ваш номер телефона. Вдруг я что-нибудь вспомню, – подавленно закончила я и сникла под недовольным взглядом матери и удивленным полицейского.
– А, конечно, – легко согласился тот, написал на клочке бумаги свой номер телефона, имя и протянул мне.
– Возьми. На всякий случай. Зовут меня Вадим Михайлович.
Я тут же спрятала бумажку в карман понадежнее и дала матери увести себя домой.
Я думала об этом целую ночь, которую провела в полусонном-полусознательном состоянии. В короткометражных ночных видениях я пыталась выкарабкаться из какой-то ямы, куда-то ползла, срывая ногти и царапая руки о камни, пока не оказалась около небольшого бочажка, полного затхлой черной воды. Как зачарованная, смотрела я на воду, чувствуя заходящимся в бешеном ритме сердцем, что сейчас произойдет что-то страшное. И когда гладь воды подернулась от встающего из глубин нечто, я страшно закричала и перепугала всю семью. Разбуженная мать поворчала, но в виде исключения разрешила перелечь к ней в постель, где я и провела остаток ночи, прижимаясь к родному телу, обливаясь холодным потом и до рези в глазах вглядываясь в мучительно медленно сереющее окно.
Я думала об этом целый день, стараясь не выдать свою излишнюю осведомленность о трагедии, но настороженно прислушиваясь к перешептываниям взрослых и разговорам одноклассников. Город бурлил слухами и пересудами, тут и там раздавались гневные причитания женщин и проклятия мужчин. Однако во всем этом разноголосом хоре не прозвучало ни единого намека на то, что полиция близка к поимке человека, совершившего злодеяние.
На четвертый день я решилась. Придуманная мною ложь была тщательно подвергнута всестороннему испытанию на прочность и наконец обрела твердость кристалла. Открыться матери я решилась бы только в горячечном бреду, поэтому пришлось прибегнуть к помощи одноклассника.
Сосед по парте Антон был на перемене загнан в угол, где я вкратце шепотом доверительно поведала ему о своем затруднении, предварительно взяв клятву молчать и никому не рассказывать. Антон округлившимися глазами посмотрел на меня и безропотно протянул телефон, ради которого собственно и был мобилизован в ряды отряда по противодействию преступности.
Скрывшись от любопытных взглядов под лестницей и строго-настрого приказав Антону стоять на страже моей приватности, я постаралась укрыться от школьного гвалта под курткой. Потом набрала дрожащими пальцами номер телефона, коряво написанный на смятой бумажке. Каждый гудок в трубке отзывался в сердце, заставляя кровь новым рывком устремляться по венам. Но вот трубку взяли, и, услышав на том конце знакомый усталый голос, я испытала облегчение человека, который смог, балансируя, донести до конца комнаты стопку хрупких стаканов и тарелок.
– Вадим Михайлович, это я, Ксюша. То есть Ксения Гладышева, – голос сорвался и дал слабину. Я испугалась, что мужчина не помнит меня и мне придется объяснять ему, откуда у меня его номер телефона, но полицейский опередил меня.
– Я помню, девочка. Что у тебя случилось?
– Вы нашли преступника? Ну того, который сделал это с Настей? – произнести слово «убил» было страшно, к тому же короткое и емкое слово не могло вместить весь размах крыл ужаса, который я испытала, увидев дело рук неизвестного палача.
– Нет, деточка, пока нет. Но ты не волнуйся, мы обязательно его найдем…
– Я не поэтому звоню, – торопливо перебила я мужчину, боясь, что он не даст мне сказать самое главное, и просто отобьет мой звонок, закончив говорить привычную фразу.
– А зачем же?
– Понимаете, я вспомнила очень важное. Очень важное, – этими повторениями я словно пыталась заразить собеседника своим жаром. – И мне надо с вами поговорить. Это не пустяки. Это очень важно, – продолжала я повторять, как попугай, заготовленную фразу в надежде на отклик.
– Хорошо. Я приеду. Когда ты будешь дома?
– Ой нет! Только не домой.
– А куда?
– Вы можете подъехать к школе? Я заканчиваю в 13.20.
– Хорошо. Буду ждать тебя около входа в школу.
– Спасибо.
Телефон выскользнул из потных рук и вернулся к своему законному владельцу. В глазах Антона стоял невысказанный вопрос.
– Он приедет, – кивнула я головой, и Антон поднял вверх большой палец.
Я увидела Вадима Михайловича сразу же, как только вышла из школы. В своей синей ветровке и джинсах он ничем не выделялся из толпы встречающих первоклашек родителей, но в отличие от них его лицо не озарилось радостью встречи, а скорее стало более сосредоточенным.
– Вадим Михайлович! Это я, Ксюша, – снова повторила я ту же фразу, робко подходя к мужчине, и махнула Антону, чтобы он не ждал и уходил домой.
Друг послушно кивнул и пошел, ежесекундно оглядываясь.
– Где у вас тут можно присесть и спокойно поговорить? – спросил мужчина.
– Давайте за школой. Там скамейки есть.
И я, волнуясь, повела Вадима Михайловича за собой. Мы уселись на облезлую скамейку за кустами боярышника, и я сбивчиво и путано поведала полицейскому свою домашнюю заготовку. Дома мне казалось, что моя ложь будет отскакивать от зубов, а голос звенеть колокольчиком, но не тут-то было: в колокольной толще были скрытые от глаз тайные раковины, поэтому он звучал надтреснуто и фальшиво. Я мучилась, краснела и бледнела, однако упрямо продолжала идти по намеченному пути. К счастью, мое волнение и сбивчивость в конечном итоге пошли мне на пользу, поскольку Вадим Михайлович принял их за волнение искренности. Он достал блокнот и стал делать пометки, уточняя еще раз детали.
– Так ты говоришь, что видела, как он из гаража выходил?
– Да. Я за углом присела, чтобы гольф подтянуть. Он меня и не заметил. Оглянулся по сторонам, дверь притворил и быстро пошел.
– А ты уверена, что узнала его?
– Конечно. Там близко было. Можете сами проверить.
– А почему сразу не сказала?
– Испугалась я. И растерялась. Но это точно он был.
– Ну хорошо. Я проверю все.
– Вы только маме не говорите, пожалуйста. Заругает.
– Хорошо.
Дядю Борю взяли через двое суток. Весь двор наблюдал, как его посадили в машину и увезли в полицию. Соседки возмущенно обсуждали, как можно было вообще подумать на такого милого человека. Такой, дескать, безобидный и добрый человек. С ребятишками возился, угощал постоянно. Видимо, эти полицейские совсем отчаялись найти настоящего преступника, вот и взяли первого попавшегося невинного человека. А убийца уже давно за тридевять земель от нашего города.
Однако вскоре страшная правда прогремела во всеуслышание: образцы ДНК, оставшиеся на теле девочки, совпали с образцами дяди Бори, в его квартире нашли какие-то вещи Насти, измазанные в крови, и вина мужчины была неоспоримо доказана. И тут же двор взорвался в крике искреннего возмущения противоположного свойства. Дескать, всегда Бориса подозревали в нехорошем: и рядом с детской площадкой специально, мол, терся, чтобы за девчонками подглядывать, и конфетами подманивал, и вообще взгляд у него был подозрительный, да и не женат – короче, полный набор признаков маньяка.
Престарелая мать дяди Бори долго не хотела верить, что ее замечательного сына обвиняют в таком ужасном преступлении, но когда осознала чудовищную правду, попала в больницу с инфарктом, после которого еле оправилась и уехала куда-то из города. Их брошенная квартира зазияла выбитыми стеклами, а дверь всю измазали граффити. Кажется, жилье потом долго продавали, пытаясь копеечной ценой завлечь не особо брезгливого покупателя.
Я умолила Вадима Михайловича не выдавать меня и не говорить никому, что это я навела полицию на убийцу, которого без моей помощи вряд ли когда-нибудь смогли бы вычислить. Мне не хотелось привлекать к себе лишнего внимания, даже вообще говорить на эту тему мне было неприятно. К тому же обман, на который я пошла, все еще тянул за подол мою совесть.
Но разве могла я сказать Вадиму Михайловичу настоящую правду? Разве поверил бы мне взрослый человек, полицейский, если бы я призналась, что никакого дяди Бори я у гаража не видела. Зато сразу же, как только приоткрыла гараж, почувствовала на месте убийства присутствие знакомой ауры – этот мерзкий, с металлическим привкусом запах, запах беды и кровожадного вожделения. Запах, который я так хорошо помнила и который всегда вызывал во мне тошноту и ужас. Этот подспудно ожидавший своего подтверждения ужас давно валялся в дальнем ящике моего сознания недописанным листком, и только теперь был окончательно завершен и увенчан оттиском кровавого штампа.
ГЛАВА 11. Сергей. Противостояние
Сергей отошел подальше в сторону от лежащих в шезлонгах людей и достал телефон. Ветер трепал рубашку: то просовывал свои ласковые прохладные пальцы под ткань и игриво оглаживал кожу, то облеплял ткань вокруг тела, чтобы через секунду попытаться сорвать одежду с детской непосредственностью. Море едва заметно колыхалось густой синей массой воды, а солнечные блики мельтешили в глазах даже при опущенных веках.
Сергей поставил ногу на нижнюю планку бортика, или как там его называют на корабле, – это он не знал и, если честно, не испытывал ни малейшего желания узнать. Если бы не жена, Сергей ни за что не поехал бы в этот дурацкий круиз по Средиземноморью. Больше всего ему хотелось сейчас уехать на дачу, завалиться там в траве среди тоненьких березок и лежать, слушая, как листья о чем-то перешуршиваются между собой на языке облаков, ветра и дождя. Глядеть, как вершины деревьев в плавном танце то соединяются друг с другом, то разъединяются, открывая в прорехе теплое, как парное молоко, небо, ласковое-ласковое, а не жгучее и пронзительное, как здесь. Возникшее вдруг желание прикоснуться рукой к гладкой, облезающей белыми лоскутами березке было таким сильным, что Сергей даже сжал руку в кулак.
Сергей усмехнулся. Старый дурак! Так удивлялся стойкому нежеланию Тани принять этот драгоценный подарок (да если бы Сергею в ее годы предложили в круиз поехать, то на голове бы скакал от радости!). Так кричал на дочь, когда она окончательно и бесповоротно отказалась, отрезав резкими и больно отдавшимися в сердце словами любые пути уговорить ее. А вот поди ж ты: сам он тоже не особо и рад баснословно дорогой каюте с прекрасным видом, изысканной еде, ежедневно открывающимся видам на новые города, которые лежат, как драгоценные фарфоровые игрушки, среди гор и зелени. Даже добродушная вежливость иностранцев и вышколенность обслуги стала раздражать. Даже ежедневная хорошая погода и ежечасно меняющее оттенки цветов прозрачное море надоело хуже горькой редьки.
Солнце обожгло плечо. Сергей ругнулся и подвинулся правее, чтобы снова оказаться в благословенной тени.
Кой черт он обещал жене год назад заказать круиз на следующую годовщину и тем выполнить ее заветное желание?! Но жена, сорвавшая обещание с его противящихся губ, ни за что не дала бы ему пойти на попятные. И вот теперь Сергею приходилось сопровождать ее в ежедневных экскурсиях, рыскать по магазинам, таскаться по раскаленным булыжным улочкам старинных городов, растягивая лицо в гримасе показного интереса. И чувствовать, что сердце колотится в груди, как набат, а рубашка становится насквозь мокрой от пота. Сергей сжал зубы в бессильной ярости. Эх, если бы не жена!..
Но нет, нет, супруга безусловно заслужила эту поездку, о которой мечтала так давно, и он бы считал себя последним подлецом, если бы не выполнил ее заветное желание. И может быть, даже и к лучшему, что Таня не поехала с ними, и они могут хоть немного отдохнуть друг от друга. Особенно жена.
Боже, как она устала, бедная! Он-то уходил каждый день на работу, общался там со множеством людей, был озабочен разными проблемами, загружающими его голову, а она… «Я на тебе, как на войне…» Эти слова известной песни как нельзя более подходили к ситуации в его семье. Ад кромешный, а не жизнь! Возвращаясь домой, Сергей иногда даже замирал перед входной дверью, не решаясь нажать на кнопку звонка, потому что знал, что там его ожидает все то же – ожесточенное противостояние двух близких людей: истерика жены и хамство дочери.
Таня смотрела на родителей исподлобья, как смотрит затравленный волчонок, и так же, как волчонок, скалила зубы и огрызалась. Огрызалась на все. Сергею даже казалось, что она полностью утратила способность нормально реагировать на слова и разговаривать в спокойном тоне.
…Сергей осторожно стучит в дверь, за которой слышатся звуки компьютерной игры и стук по клавишам.
– Можно войти?
Стук прекращается.
– Неужели нельзя меня хоть на минуту оставить одну?
– Таня!
Звук отодвигаемого кресла. Дверь резко распахивается, и Сергей едва не отшатывается от полоснувшего его ненавистью взгляда дочери.
– Ну чего еще? – бурчит она, опуская бунтующие глаза.
– Я могу с тобой поговорить?
Сергей старается держать себя в руках и говорит спокойно, но чувствует, как грудь стесняется, а сердце начинает покалывать.
Таня садится в кресло и скрещивает на груди руки. Наушники она не вынимает из ушей и постукивает ногой в такт музыке, булькающей в ухе.
– Ты могла бы хоть наушники из ушей вынуть?
Таня выдергивает наушники и бросает их, не глядя, на замусоренный стол, где среди книг и тетрадок стоят стаканы с недопитым соком и грязные тарелки, которые девочка не удосужилась донести до кухни. Рядом на полу валяется брошенная в кучу школьная одежда, которую жена покупала в дорогом бутике. Таня прослеживает взгляд отца, слегка смущается и перебрасывает ворох мятой одежды на неубранную кровать. Сергей морщится.
– Ты говори, пап, – подгоняет его Таня, – а то через пятнадцать минут у меня с одноклассниками в Майнкрафте игра на сервере начнется.
– Обождут твои одноклассники, – строго говорит Сергей. – Мне с тобой обсудить кое-что надо.
Таня нехотя кивает головой.
– Танюш, – мягко начинает Сергей, – мы с мамой договорились поехать летом в круиз по Средиземному морю.
Таня кидает быстрый взгляд на отца и поджимает губы.
– А мне-то что? – спрашивает она. – Я как бы в лагерь собиралась.
– Танюш, а может, ты с нами поедешь? Мне бы очень хотелось взять и тебя, и маму.
