скачать книгу бесплатно
– Да кто ж тэбя, такую страшнэнькую, ебать-то будэт! – Жорино лицо было абсолютно непроницаемым, даже я не поняла, шутит он или говорит серьезно.
– Ну, все, – вздохнул Витя, – пиздец котеночку.
Любка минут пять хватала ртом воздух, я даже испугалась за ее здоровье, мало ли, может, астма у человека или еще чего… Федя встал из-за стола в гробовом молчании, хватил Жору за шиворот и выволок за дверь. Жора даже не сопротивлялся, ничего кроме откровенного испуга его бархатные армянские глаза не выражали. Впрочем, небольшой диалог у них все же был.
– Ты чего, брат? – прошептал Жора.
– Ничего, я – муж, – Федя кивнул на Любу. Жора как-то сразу обмяк и послушно засеменил на подогнувшихся ножках к выходу, поддерживаемый Фединой могучей рукой. Люба, «как каравелла по зеленым волнам», удалилась в свою комнату. Федя вернулся и, не обнаружив своей половины, распрощался. Из-за двери в пуховскую комнату еще долго доносился Федин бубнеж, видать Любка не на шутку обиделась. Правда, Федя-то тут причем? Витек приобнял нас с Оксанкой за плечи и предложил прогуляться «к елочке». А чего б не сходить-то? Народ гуляет, и мы будем. Водки взяли, шампанского, и пошли. Сазон с нами не пошел, ему утром рано на рынок надо было, «точку» с товаром выставлять, продавцов похмелять, дел, короче, по горло. Я, конечно, разозлилась немного, потому как бардак-то мне разгребать и посуду мыть тоже мне, ну да ладно, мне не привыкать. На елке народу – прорва, все пьяные, само собой. Витька Деда Мороза водкой напоил, это его одноклассник в шубу нарядился, чтобы на халяву нажраться, в общем, весело мы погуляли. Домой вернулись уже часа в три ночи, посуду по быстренькому убрали, и спать полегли перед телевизором. Под телевизор спится слаще: бубнит себе и бубнит, а все не так одиноко, я ведь одна еще не очень привыкла жить. Оксанка к себе пошла, я Витьке на диване постелила, а себе кресло-кровать разобрала, поближе к телевизору. «Чародеев» вполглаза поглядела и баиньки.
ГЛАВА ПЯТАЯ. «ЧЁРСТВЫЕ ИМЕНИНЫ»
Такой сон мне хороший приснился, прелесть! Как будто я в саду яблоки собираю (яблоки – к исполнению желаний), а помогает мне моя дочка (девочка – к удивлению), хотя детей-то у меня нет пока. Так мне хорошо было, а какой-то паразит начал под дверью орать и меня разбудил. Я глаза продираю, гляжу, а время-то уже о-го-го! Витьку разбудила, ему работать в ночь. Прислушиваюсь, Сазон разоряется, Федя Пухов комментирует. Закуриваю, чтоб не просто так стоять в коридоре, и выхожу к ним. Сазон руками машет, как мельница.
– Не, ну, ты прикинь, Варь, Игнатьевы сгорели! Во выродки!
– За что ты их так?
– Да не их! Пацаны петардами китайскими баловались, одна в окно влетела к старичкам, и пипец! Домик почти весь выгорел, хорошо их дома не было, а квартирант сгорел, ебать через коромысло! Одни угольки остались. Черепушку такую менты вытащили, у меня бабы-хохлушки все печенье обдристали со страху! Торговать некому!
– Какой квартирант-то?
– Да сдавали они две комнаты мужику какому-то. Я его с соседом нашим на рынке видел недавно. Не местный мужик. Я токо не пойму, почему его к Игнатьевым понесло. Бабуськи, видать, есть у него, мог бы в гостинице жить или хатенку получше снять, чем дедову самогонку нюхать.
– А дед все самогонку варит? – подал голос Федя Пухов.
– Конечно, а чего ему не варить, он дешевле водки ее, родимую, продает. Влет идет. Я, кстати, пробовал, нормуль, даже похмелья не было.
– У тебя и с одеколона похмелья не бывает, – Любка Пухова, как всегда, не поздоровавшись, вылезла в коридор и встряла в разговор. – Федор, сходил бы в магазин.
– Да, – засуетился Федя, – ща пойду. Никому ничего не захватить?
– Пива!!! – Витька, как раненый вампир, орет из комнаты.
– Ага, принесу. Варь, ты с бабами на стол накрой, посидим, похмелимся.
– Разрешите бегом? Пусть помогают. Оксанка где?
– Она на вокзал поехала, к ней бабуля пожить приедет, чтоб за правнуком присмотреть, – Сазон достал деньги и протянул Феде. – Купи, Федор, шампанского мне, я к бабам пойду.
– Они ж у вас там, на рынке, все чесоткой болеют, сам говорил, – Федька ржет. – А ты их шампанским поишь!
– Мне одну не чесоточную Жора обещал подогнать, – Сазон серьезен, как никогда.
– Ну, бог в помощь, – Федька вышел за дверь, на ходу застегивая куртку.
Не знаю уж почему, но первое января мне больше нравится, чем новогодняя ночь. Я вообще по жизни любитель «черствых именин». Здорово сидеть тихо-спокойно у телевизора, «Песню…» смотреть и салатики доедать под пиво. Супер! Краситься-одеваться, опять же, не надо, в смысле, не обязательно. А нажрется кто, так тоже по барабану: новогоднюю ночь уже никто не испортит своим хамством, потому что она уже прошла.
В этот раз у нас получились бы хорошие посиделки, если бы Любка, сучка с ручкой, все не испортила. Неймется бабе. Вот она опять Федьку пилит и пилит. Хреново, видите ли, он за нее заступился перед Жорой. Витька пивка дернул, ему уже хорошо, он еще, дурак, подначивает.
– Надо было, Федор, рога Жоре обломать, зря ты его так отпустил.
– Да, правильно! Рогами его надо было ломать! – кипятится Любка. – Рохля ты, а не мужик! Другие знаешь, как за своих жен рожи чистят!
– Не скажи, Любань, – Витька все-таки встал на сторону Феди. – Слушай поучительную историю. Едет как-то новый русский в купе с женой. Жена у него мало того, что страшна, как жисть моя, так еще и стервища редкая, пилит его, пилит… Сосед по купе ему и говорит: «Слушай, я по профессии пластический хирург. За штуку баксов я могу из твоей жены красотку сделать, может она подобреет немножко после этого». А новый русский на него руками замахал: «Тихо, тихо, братан, ща до Ростова доедем, мне ее там братаны за пятьсот пристрелить обещали!»
– А я-то тут причем? – озадачилась Любка.
– Ты? Ты ни при чем, – заулыбался Витек.
– Ну, к чему ты это сказал? – не унимается Любка.
– Да отвали ты, кабуча, просто так я анекдот рассказал.
– Сам ты это слово. Я ему про Фому, он мне про Ерему. Вить, ну, скажи, ты б за Варьку заступился?
– Само собой.
– Ну, вот! А этот импотент с плоскостопием плевать на меня хотел! На хрена я вообще за него замуж выходила! А ведь какие мужики ухаживали…
Про мужиков Федя не дослушал, молча встал и вышел. Хлопнула входная дверь. Любка взметнулась из-за стола, как анаконда, и понеслась за ним.
– Ну и вали на все четыре! Плевок майонезный!!! – донеслось с лестничной площадки.
– Любк, хватит буянить, – это Оксанка приехала наконец-то со своей старушкой.
– Да пошла ты! – Любка полетела в свою комнату, и больше в этот вечер мы ее не слышали.
Ну, почему, едрена-макарона, люди не могут жить в мире и спокойствии?! Ну почему обязательно собачиться по каждому поводу и без него? Как же они мне надоели! Ведь не поругайся эти придурки в тот вечер, ничего б не было и все жили бы спокойно, а так…
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПРОПАЖА
Пять дней Федьки не было. Любка ходила, задрав нос, ни с кем не разговаривала. Типа феминистка: бабы сами по себе и без мужиков проживут. Не вынесла душа поэта, в смысле Любкина, на шестой день забеспокоилась, но виду вроде не подает, но я-то знаю, слышу, как она сопит за дверью, телевизор даже не смотрит. Для Любки пропустить очередную серию какой-нибудь «Мануэллы» – потеря невыносимая, а тут – молчит телевизор. Всем было интересно, где ж Федор наш обитает, но с Любкой заговаривать никто не решался. Я, в конце концов, плюнула на приличия и стукнула соседке в дверь.
– Любка, ну-ка открой на минуту, дело есть.
– Чего тебе? – Любкина испуганная физиономия высунулась в коридор.
– Федор где? – я оттеснила Любку плечом и проникла в пуховскую комнату.
– Не знаю… А зачем он тебе?
– Нужен по делу, – я еще не придумала, что ей ответить на этот вопрос, но Любку, похоже, это мало волновало. – Когда хозяин будет?
– Откуда я знаю? Эта сволочь как уперся тогда, так и нет его, пусть, скотина, побомжует до конца отпуска, явится потом, козлина вонючая!
– Так ты, чего, не знаешь, где он теперь? – удивлению моему не было предела.
– Не-ет, – Любка увидела мое вытянувшееся лицо и тоже озадачилась. – А чего?
– Да как ты так можешь?! Может его в ментовку загребли или еще чего похуже! Родной же мужик! Ты чего, кулема, на жопе-то сидишь, искала б его что ли!
– Да чего с ним будет-то? Денег у него с собой нет, не ограбят, не убьют. Явится, никуда не денется.
– Сейчас и просто так грохнуть могут за здрасьте… Тьфу, не дай Бог! Хоть по друзьям позвонила бы!
– Ладно, позвоню, но я скажу, что это ты его ищешь, а не я.
– Детский сад какой-то… Чего хочешь, говори, главное, удостоверься, что мужик живой – здоровый.
Через часочек Любка вышла вразвалочку из комнаты и села к телефону. Мы с Оксанкой сидели на кухне и пили чай с пирожными. Васька от чая отказался, с бабушкой сидел. Этот ребенок теперь бабке целыми днями не дает покоя, требует страшилок. Бабка имела дурость рассказать внуку про каких-то там деревенских колдунов или другую какую дребедень, ребенок увлекся и достает теперь бабушку с утра до вечера. Оксанка еще кошку завела, так что ребенок теперь при деле: либо бабка под раздачу попадает, либо кошак ни в чем не повинный. Я краем уха прислушивалась к Любкиному трепу. Пропадает в человеке артист. Звонит Любаня очередным своим знакомым и томным голосочком, как бы между прочим задает вопрос: «Ле-енк, а мой-то не у вас сейчас? Ушел куда-то, зараза, третий час нету!» Наконец, Любка отлипла от телефона и притопала к нам. По своей давней привычке (идиотской, кстати) хлебанула из моей чашки чайку и угнездила свою недвижимость на табуретку. Мы с Оксанкой молча уставились на нее, ждем, может, чем порадует. Сигарету выдернула из пачки, закурила и молчит, глядя в пол.
– Ну?! – меня начал раздражать этот театр одного актера.
– Нет его нигде, – шепчет Любка, я гляжу, а у нее глаза на мокром месте.
– Всем позвонила?
– Всем, больше некому звонить.
– А на работу?
– Так в отпуске он. И чего ему, скоту, не хватало?! – неожиданно зло крикнула Любка, швырнула недокуренную сигарету в пепельницу и убежала к себе в комнату.
Мы с Оксанкой переглянулись. Я так чувствую, у нас обеих на рожах было написано чего, конкретно и вообще, Федору не хватало с евонной супругой. Я поняла, что от разговоров нужно уже переходить к действиям, а то, мало ли чего с соседушкой случилось. Пришел мой черед к телефону топать.
– Кому звонить-то собралась? – Оксанка любопытствует.
– Угадай с трех раз. Ментам, кому ж еще!
– Так это Любке идти надо, заяву катать.
– На фига? Я Лехе позвоню, одноклассничку своему.
Пришлось копаться в записной книжке, номер Лехин искать, давно не звонила. Леха был на дежурстве, пришлось у его жены выцарапывать служебный телефон и звонить ему на работу, что, оказалось кстати: он быстренько выяснил, что Федор, по крайней мере, не у них в обезьяннике и, слава богу, не в морге. Пару мыслишек дельных я у него вытащила, хоть мент он и в Африке мент. К тому времени, как я закончила свою болтовню, в кухне уже народ кое-какой собрался, так что было с кем поделиться своими соображениями: Сазон приперся, бабуля Оксанкина вышла внука кормить.
– Ну, че, жители Вилларибо и Виллабаджо, давайте решать, где нашего Федора искать.
– Какого Хведора? – баба Дуся наливает Ваське суп.
– Соседа нашего, Любкиного мужа.
– Да пес его знае, куды он делси, – ворчит.
– Есть у меня один вопросик, к тебе, Юрик, – говорю Сазону.
– Н-ну.
– Не нукай, не кобыла… Ты мне вот чего скажи, бабы-то у Федора не было случайно?
– Не, вряд ли. На хрена? У Любки во какая срака толстая, Федору за глаза, – и тычет пальцем в календарь, который у нас над столом пришпилен. – Любка у нас эт-та, – читает, – Венера Милос-с-ка-я! А хля, похожа как! – ржет.
– Угу, токо руки отшибить, – бубнит Оксанка.
– Кончайте цирк, придурки, я же серьезно спрашиваю. Леха мне сказал, что в ментовке заяву могут не принять, скажут, к бабе другой от жены сбежал, тем более, они поругались.
– Да нет у него бабы, Варек.
– Ну, где тогда он может быть? Не в подвале же он ночует! Любка всех знакомых сегодня обзвонила, нет его нигде.
– Да от нее не только в подвал, вообще неизвестно куда сбежать можно! – Оксанка завелась.
– Тише ты, не ори так, услышит.
– У нас у сяле мужик один тож с бабою своей пособачилси и убяжал от нее на погорелки, пил там, собака, няделю мож, а мож и боле, – тихонько забубнила баба Дуся.
– Федор-то наш тоже, наверно, на погорелки побег, – гогочет Сазон.
– А чего, это мысль, – я встрепенулась, – надо проверить.
– Ты о чем? – Оксанка аж чаем подавилась.
– Об Игнатьевых, вернее, об их фазенде. Домик-то не весь сгорел, вовремя потушили, почти полдома целехоньки. Вот так, ребятки.
– Ты совсем обалдела! Че ему там делать?
– Ты не слышала, чего баба Дуся сказала? Чего-чего! Водку жрать, вот чего. Короче, я собираюсь и иду на проверку, кто смелый, может со мной прогуляться.
– Мудаков нет, – брякнул Сазон.
– Мудаков всегда навалом, – я так на него глянула, что все сразу поняли, кого я имею в виду. – Ладно, одна смотаюсь, не развалюсь.
– Иди, если тебе делать нечего, – бурчит Оксанка.
Я бодрым шагом пошла одеваться. Ничего, ради такого случая можно и прогуляться, идти все равно не далеко. Поздно уже, правда, ну да ладно, меня здесь каждая собака знает, не убьют по дороге, надеюсь. Ну, разве что маньяк какой попадется… А впрочем, мы барышни крепкие, любого маньяка сами так заманьячить сможем, пожалеет, что на свет маньяком появился.
Быстренько я добралась до Игнатьевского домика, остановилась перед калиткой, стою и думаю, как мне пролезть по снегу к дому, гляжу, а там дорожка аккуратненькая протоптана. Побрела по дорожке к дому. Сдуру вспомнила Юркин рассказ про обгорелый труп, который там нашли, меня аж передернуло, я ж живой человек, мне тоже страшно бывает. Думаю, не буду по развалинам шататься, пойду сразу в ту часть дома, которая не сгорела. Там даже одно крыльцо сохранилось, дом-то раньше на двух хозяев был, с двумя входами с разных сторон. Дверь подергала, а она закрыта. Кто ж ее запереть-то додумался, интересно, менты что ль? Приезжали же вроде… Собралась было домой идти, как мне почудилось, что в доме кто-то ходит. Света, само собой в доме нет, проводка гавкнула, а в темноте кто-то шляется! Опять думки о покойниках в голову полезли, я уж думала деру дать оттуда, слышу, поет кто-то и голос до тошноты знакомый. Громыхнула сапогом в дверь.
– Федь, открывай! Напугал до смерти!
– Варь, это ты? – Федька и сам испугался.
– Нет, насрали… Открывай, говорю.
– Ты чего здесь делаешь? – Федор отодвинул засов и пропустил меня в дом.
– А ты чего здесь делаешь, любезнейший? Водку жрешь? – перегаром от Федьки несло не по-детски. – Шел бы домой, че ты как пацан себя ведешь.
– Ага… Опять к этой…
