Осколки великой мечты

Вероника лежала в постели – в его постели! – натянув простыню до подбородка. Середина дня, она сбежала с лекций, у него библиотечный день, за тяжелыми шторами угадывается яркий сентябрьский день. Она во все глаза смотрит на Полонского. Во все уши слушает…

«А ты подрастай пока, Верочкин. Зачем тебе сейчас замуж? Погуляй немного, впечатлений наберись, прежде чем я тебя на кухне запру!» – говорил ей Влад.

И она опять понимала, что он шутит. Он не собирается запирать ее на кухне. Они вместе будут ходить в институт, а после института – в театр или в ресторан. И по выходным ездить – по Золотому кольцу или по пушкинским местам. Или даже в Сочи станут на субботу-воскресенье летать…

Ее возлюбленный Полонский – он сам, мысли о нем, мечтания о нем – настолько переполняли Веронику, что ей больше ни до чего и ни до кого не было дела.

Она оставила пока идею отыскать убийцу родителей. Катастрофа, происшедшая год назад, этой осенью как-то забылась. Нет, Вера не собиралась забывать совсем. Она не собиралась прощать… Но… Не сейчас. Потом, потом… Вот когда они с Полонским будут вместе, тогда она для начала расскажет ему обо всем. И он – с его умом, опытом и связями – поможет ей найти погубителя, этого черного человека. И поможет ей отомстить ему…

После начала любви с ненаглядным Владушкой – взрослым, сильным и опытным – Вера уже не могла воспринимать всерьез никого из своих ровесников. И Васечку Безбородова, конечно, тоже.

Они пару раз встретились с Васечкой в августе в Куйбышеве, сходили вместе на пляж. Он показался ей таким юным, наивным, глупым… Он, конечно, хороший друг – младший друг! – но разве может он даже близко сравниться с Полонским!.. Мысли ее витали далеко… Васечка не понимал ее холодности, злился, дулся…

Когда начались занятия и она приехала в Москву, Вася пару раз подкарауливал Веру возле института. Дарил огромные охапки гладиолусов (самые ненавистные цветы – они напоминали Вере о гибели родителей, об их похоронах). Вероника оба раза милостиво позволила Васе проводить ее от учебного корпуса до общаги, но даже под руку брать себя не разрешала: вдруг Полонский увидит или ему донесут об этой вольности. Разговаривала с Безбородовым спокойно-холодно, отстраненно. В кино с ним пойти отказалась. Она ничего не говорила Васе о Полонском. Должен сам понимать: не нужен он ей, со всею его глупой детской любовью!..

Ей был нужен только Владик. Владислав Владимирович. Доцент Полонский…

…В одну из суббот девчонки дружными рядами собрались на дискотеку. Чтобы заставить их танцевать подольше и не соваться по ходу дела в комнату за сигаретами, расческами, Вере всегда приходилось разрабатывать хитрые комбинации. Сегодня она пообещала Жанке дать в аренду свои джинсы. От Зойки откупилась дефицитным учебником Вентцеля по теории вероятностей.

Хотя Влад нечасто рисковал приходить в общежитие, ему тут нравилось. «Молодостью пахнет!» – объяснял он. Любил рассматривать аккуратные Зойкины конспекты («Зачет ей, что ли, прямо здесь поставить?») или крошечные Жанкины трусики, забытые на кровати. Он отдергивал занавеску на Вериной кровати («Не люблю закрытого пространства») и выжимал из ее расшатанного топчана максимум скрипа. У себя дома Влад никогда не бывал столь активен. Говорил, что его смущает «дух жены», постоянно присутствующий в квартире.

Сегодня он опоздал на полчаса («На кафедре задержали») и принес ей букет школьных астр. Точно с такими же цветами Вера еще недавно поздравляла школьных преподавателей с Днем учителя. А теперь астры дарят ей! И дарит – учитель!

Она бросилась ему на шею, он приподнял ее, закружил по тесной комнате, они чуть не опрокинули стол, центр общежитской меблировки.

– Девчонки на дискотеке? – деловито осведомился Полонский.

Вера кивнула.

– Чай пить будем?

Она помотала головой. Не хотелось тратить время на жалкий грузинский напиток. Поскорей бы прижаться к нему, растаять в крепких, хозяйских объятиях…

Вера опрокинула его на кровать, принялась распускать галстук, одновременно прижимаясь ногами к его теплым бедрам.

– Эй, эй, не так скоро! – попросил он.

Вера знала, что он просит не всерьез. На самом деле он ееочень хочет. Просто не принято у московских интеллигентов, чтобы прямо сразу в койку. Сначала поговорить надо.

Она ослабила свои объятия, прилегла рядом:

– Что в институте новенького?

– А ты что, не была сегодня?

– Не-а, – легкомысленно ответила она. – Я весь день тут сидела. Ждала, что ты придешь.

Он еле уловимо нахмурился, и Вера тут же заметила перемену.

– Я сказала что-то не так?

– Все так, милая… все так… Просто хочу совет тебе дать.

– Не прогуливать? – улыбнулась она.

– Прогуливать, конечно, не надо… Но я не об этом. Знаешь, всегда надо туза в рукаве прятать.

– Ты о чем?

– Да о том. Зачем ты откровенно говоришь: сидела весь день, ждала…

– А что же мне говорить?

– Ну… Ездила за город со старым другом… Или – ходила на «Мосфильм» на кинопробы. Придумывай что-нибудь.

Вера выбралась из его объятий, сказала возмущенно:

– Глупости говоришь какие-то, хоть и доцент. Зачем мне врать? Да и не нужны мне никакие кинопробы. И друзья не нужны. Ни старые, ни новые. Мне ты нужен.

– Что ты кипятишься, глупая? Я же советую тебе как лучше. Запоминай, на будущее пригодится. Мужики обычно не понимают, когда к ним – то есть к нам – с открытой душой. Точнее, мы это, в общем, любим, но быстро от этого устаем. Начинаем хандрить и скучать.

Она сама не заметила, как на глазах выступили слезы.

– Тебе со мной скучно?

– Да нет же! – нетерпеливо сказал он. – Мне с тобой очень хорошо. Я тебя просто на будущее учу. Пригодится.

Вера на секунду задумалась. Сказала неуверенно:

– Знаешь… на самом деле я всегда туз в рукаве держу. Но только с теми, кто мне безразличен. Есть у меня поклонник… Нет, то есть не поклонник, а просто знакомый один. Васька зовут, тоже в Москве, в геологоразведочном учится. Так он все просит встретиться, а у меня то библиотека, то комсомольское собрание… Про пробы на «Мосфильме» ты хорошо сказал, внесу в коллекцию.

– Ну вот видишь! – торжествующе сказал он. – Ты все сама понимаешь. Только мой тебе совет – ты эту стратегию на всех мужиков применяй, а не только на тех, кто тебе безразличен. Больше ценить будут.

Она секунду подумала, нахмурилась и отстранилась. Сказала серьезно:

– Знаешь, Влад… Извини, но… Но тебе сейчас придется уйти. Ко мне через десять минут придут гости. Два негра из Лумумбы обещали на кофе заглянуть.

– Отлично! Просто отлично! – оценил он. – За выдумку – «пять с плюсом». И за усвоение материала – «пять».

Он по-хозяйски потянулся к ее губам:

– Давай быстрей, чтобы успеть до твоих негров…

Стук в дверь раздался ровно через десять минут. Стучали нетерпеливо, по-хозяйски. Полонский стремительно заскочил под Верино покрывало, спросил озадаченно, пряча испуг в глазах:

– Ты что, про негров – это серьезно?

Вера, испуганная не меньше, зашипела на него:

– Чушь несешь! Не знаю я, кто это. Сиди тихо, сейчас уйдут.

Она тоже забралась под покрывало, прижалась к Владу, спряталась под его крепкой рукой.

Но в дверь продолжали стучать.

– Черт, не уходят, настырные.

Он успокаивающе погладил ее по руке. И действительно, стук на полминуты прекратился. Вера только успела облегченно вздохнуть, как услышала приглушенный дверной обивкой голос Зойки:

– Эй, Вер, это я! Открой!

Вера скорчила рожу и накинула халат. Быстро прошлепала к двери.

– Ну чего тебе?

– Сигареты забыла! Я на секунду.

Верочка обернулась к Владу. Тот пожал плечами – запускай, мол, что поделаешь с этой Зойкой, все равно от нее не скроешься. Она, настырная, уже давно выведала у Вероники о тайне их отношений.

Вера распахнула дверь.

На пороге стоял Вася Безбородов, с потемневшим лицом и кулаками, засунутыми глубоко в карманы.

– Вася? Ты?!

Он посмотрел мимо нее и прошел в комнату. Его глаза жгли, убивали, уничтожали Полонского. Вера в ужасе прикрыла рукой рот. Зойка с порога жалобно запричитала:

– Я его не заметила! Он со спины подкрался!

– Вставай, сволочь! – с тихой ненавистью произнес Василий.

И, не дожидаясь ответа, выдернул доцента из постели.

Вот картина: Полонский, в одних трусах и носках, сидит на полу. Над ним нависает Безбородов в куртке. По полу разбросаны туфли и брюки доцента. Причепуренная, жаркая, но растерянная Зойка… Разоренный общежитский уют… Что за бред…

Вера бросилась к Безбородову. Схватила за руку.

– Вася, прекрати! Прекрати сейчас же! Это не твое дело, где я и с кем!

– Ах, не мое… – процедил Васечка. От него пахнуло вином.

Доцент поднялся. Стоял, расставив ноги, казалось, не чувствуя неудобства от того, что он в трусах и носках. Смотрел на Васечку усмешливо.

Вера потянула Безбородова за рукав. Сказала резко:

– Эй, Вася, давай убирайся!

Резким движением Василий отшвырнул ее руку.

Гаркнула Зойка:

– Вася, уходи!

И тут Безбородов почти незаметным движением ударил доцента снизу вверх в челюсть.

– Вася! – ахнула Вера.

Полонский отлетел к тумбочке. С нее посыпались духи, помада, родительское фото в рамке.

Безбородов сделал шаг вперед, к доценту, занес руку, чтобы ударить сверху. Ни Вера, ни Зойка не успели схватить его.

И в этот момент доцент наконец среагировал. Быстрым движением он ударил Васю в живот.

Вася от удара согнулся.

– Убирайся, сопляк! – прорычал доцент.

Но Безбородов быстро пришел в себя.

– Ну ты и гадина! – выдохнул он. И цепкой хваткой взял Полонского за предплечье. – Пошли!

– Куда – пошли? – усмехнулся доцент.

– Драться будем!

– Пошли. Но можно мне сперва одеться? – иронически осведомился Полонский.

В этот момент на одной руке Васечки повисла Вера, на другой – могучая Зойка. В дверь, привлеченные скандалом, заглянули несколько человек.

– Вася! – резко сказала овладевшая собой Вера. – Или ты сейчас же уходишь… Просишь прощения у Владислава Владимировича и уходишь… Или… Или – я знать тебя не знаю!..

– Ага, – кривовато усмехнулся Безбородов. – Ты знать меня не знаешь… И ты останешься с ним…

– Да, я останусь с ним, – твердо сказала Вера. – Что бы ты по этому поводу ни думал…

– Ну уж нет! – вскричал Василий, дернулся, вырвал обе руки из девчоночьих рук и снова бросился на доцента.

Тот встретил его прямым ударом в лицо. Вася от удара отшатнулся, но с новой силой, ослепленный и окончательно разъяренный ненавистью борьбы, бросился на полуголого Полонского.

– Сука! – исступленно орал он. – Сука!

Обеими руками он попытался схватить за шею доцента – тот, оскалившись, отводил захват.

Со стола посыпались учебники. Вероника в ужасе закрыла глаза.

И тут в коридоре раздались милицейские свистки.

В девчоночью комнату стремительно и по-хозяйски вошли двое бойцов-молодцов из студенческого оперотряда, с красными повязками «Дружинник» на рукавах.

За ними маячила огромная, словно весь состав Политбюро, ряха коменданта общежития Прокопия Никодимыча.

После свистков и вторжения дружинников соперники наконец отпустили друг друга.

У Безбородова из носа шла кровь. На голом торсе Полонского виднелись красные пятна: следы Васечкиных рук. Доцент тяжело дышал.

Вместе с дружинниками и Прокопием Никодимычем в комнате стало совсем тесно.

Прокопий Никодимыч разглядел полуголого доцента Полонского. Оценил ситуацию. Плотоядно улыбнулся. Глазки его хищно залучились, и он промолвил сладким голосом:

– Здра-авствуйте, дорогой Владислав Владимирович!

5

Приказ об отчислении состряпали в рекордные сроки.

Василий пробовал защищаться. Ходил в деканат и в комитет комсомола. Взывал к здравому смыслу – он что, преступник какой? Злостный спекулянт или диссидент? Чего он особенного сделал? Подрался? Так мало ли драк происходит в общагах… Недавно вьетнамцы вообще стенка на стенку ходили. Но ему популярно объяснили: дратьсяможно с себе подобными. А бить преподавателя – пусть даже за то, что он переспал с твоей девушкой, – нельзя. «Скажи спасибо, что дело за хулиганку не завели!» – сказал ему на прощание ректор.

Василий подписал обходной и забрал из института документы. Он как раз поспел к окончанию осеннего призыва.

Вера умоляла: «Васька, не дури! Ты что, заболеть не можешь?! У меня есть знакомая из первого меда, она говорит – можно любую болезнь изобразить. Сотрясение мозга, шизофрению… Да хоть писаться начни по ночам!»

Он выслушивал ее речи. Молчал. Вера горячилась: «Васька, ну не сходи с ума! Откосишь в лучшем виде! Годик поработаешь, потом восстановят!»

Ей было действительножалко глупого одноклассника и бывшего соседа по парте. Он так старался покорить Москву и покорить ее, Веру. А получился полный пшик. Из института выперли с волчьим билетом. На горизонте маячил, возможно, Афган.

Вера и жалела Ваську, и злилась на него.

Какого лешего он пришел в ее комнату? Она ведь сто раз ему говорила – без предупреждения не являйся. И зачем затеял драку?! Сказал бы ей благородно: «Между нами все кончено!» Хлопнул дверью… Она бы не сильно и расстроилась… Только б заметила Владу: «Видишь, из-за тебя я поклонника потеряла!» Но Васька, дурачок, по-хорошему уйти не захотел. Разборку затеял. Опозорил ее на весь институт!

История в общежитии получила благодаря бдительному и словоохотливому коменданту самую широкую огласку. И более всего, конечно, обсуждали студентку Веселову. Всюду, в институте, в общежитии и даже в автобусе по дороге из общаги в институт, ее провожал надоедливый, любопытный шепоток: «Вот она, эта Верка!» Ее рассматривали, как диковинную зверюшку, искали следы порока на лице… И думалось, облегченно и горько: «Хорошо, что мама об этом никогда не узнает…»

Полонский из института уволился – ушел в разгар семестра, и даже вездесущая секретарша с его бывшей кафедры не знала, где он теперь работает. Никто не знал. И Вера не знала.

Влад не подал ей ни весточки, ни знака. Ни звонка – хотя куда он мог бы ей позвонить? Ни письма – но в Москве никто не пишет письма друг другу… Несколько раз она набирала его домашний номер. Всегда отвечала жена. На первой же нотке ее визгливого голоса Вера клала трубку. Однажды замешкалась, показалось, что в недрах квартиры звучит ЕГО голос, и успела услышатьее визгливое: «Прекрати звонить сюда, сука!»

Владислав не простил ее. Да как он может простить?! Ведь это она втянула его в грязный, отвратительный скандал. Гневное заседание кафедры… Партсобрание… Конец блестящей карьеры…

Сначала Вера ругала себя днями и ночами. За неделю мучительного самоедства она побледнела до синевы, осунулась и обнаружила у себя парочку седых волосков. Потом начала задумываться: а только ли она во всем виновата? Разве это она затащила Влада в свою комнату?..

Да нет, как говорится, «не виноватая я, он сам пришел».

Вера-то как раз не любила встречаться в общежитии. На этом настаивал именно Полонский. Разнообразия ему хотелось. Новых ощущений… И разве только ему, Владу, сейчас тяжело? Ей, между прочим, тоже несладко. У него хоть дом есть, профессия. Дети… Сбережения, наконец. А она осталась ни с чем, в постылой общаге и с клеймом шалашовки. Мог бы найти ее, поддержать, утешить… Трус он после этого, вот кто!

Васька хоть и дурак, но Веру не бросил. Он встречал ее после занятий и мужественно провожал до общаги – под градом злобных шепотков. За драку, конечно, не извинялся, но и Веру ни в чем не упрекал. Только спросил однажды как бы между прочим:

– Ты правда его любишь?

Она вспыхнула:

– Я уже говорила тебе! Нет! Нет! Нет! Это была ошибка, наваждение!

Вера говорила искренне. Ну, почти искренне. Она действительно была зла на Влада. И одинока под потоком пересудов. А если еще и Васька сейчас от нее уйдет… Впрочем, все равно он уйдет – в армию. Если не одумается.

Она обрабатывала его и так, и эдак. Но Василий к ее мольбам был глух. Он не оправдывался, не говорил, что ему противно изображать придурка и всю жизнь потом маяться с белым билетом. Просто упрямо мотал головой. А однажды сказал: «Значит, судьба такая».

– Судьбу нужно ковать самому! – воскликнула Вера.

– Я и пытался, – грустно ответил он.

Наклонился к ней, зарылся в ее волосы. Но – даже не поцеловал.

…Провожали Васю всем общежитием. Планировался королевский, особенно по тем временам, стол. Бывшие сокурсники чувствовали свою вину – не лично перед Васей, а просто потому, что он уходит в неизвестность, в армию, а они остаются в теплом, надежном институте. На его проводах никто не жадничал – тащили кто что мог. Водку, портвейн, колбасу, сыр… Делились домашними запасами: соленьями-вареньями и даже самогонкой.

– Пьянка будет – зашибись! – предрекала Зойка (она тоже была приглашена).

Вера ехать в чужую общагу не собиралась. Просто не смогла бы выдержать осуждающих взглядов. Да и кого, как не ее, будут во всем винить Васькины однокурсники? Они ее и винят – хорошо хоть в лицо никто не говорит. А когда напьются – и в глаза какую-нибудь гадость скажут, это уж без сомнений.

Вася не настаивал, чтобы она обязательно пришла. Понимал, наверно…

А Вера так устала от постоянного обсуждения-осуждения… Ей иногда хотелось выйти на площадь перед общагой в час, когда студенты толпами торопятся в институт, и выкрикнуть во весь голос: «Ну я же его не звала! И никогда ничего Ваське не обещала!»

Она старалась стойко переносить и неприязнь, и шепоток за спиной, и насмешливые взгляды. Изо всех сил пыталась постоянно чем-нибудь заниматься, чтобы не точить себя, не сидеть без дела. Всерьез взялась за учебу. Записалась на дополнительные занятия по английскому. Даже попыталась работать в комитете комсомола, но ей дали понять, что здесь в услугах столь одиозной особы не нуждаются…

По выходным, когда соседки по комнате вовсю бегали на свидания, Вера просиживала в Ленинской библиотеке. Ее теперь на свидания приглашал только Васька, а с ним ей было тяжело. Осталась какая-то недоговоренность в отношениях. Вроде они и не враги, но и не друзья, не любовники. Слишком много общих и не самых радостных воспоминаний. Обоим не хотелось их ворошить. Даже когда он провожал ее от института до общаги, оба молчали. А уж на настоящем свидании – о чем говорить? О Полонском, об общежитской драке? О Вериных погибших родителях? Нет уж, лучше она проведет субботу не на мерзлом бульваре под руку с молчаливым Васькой, а в такой же молчаливой библиотеке. Здесь хотя бы тепло. И молчат все не потому, что знают о тебе что-то плохое, а просто из-за того, что так принято.

Ей было хорошо наедине с собой, под уютной библиотечной лампой с зеленым абажуром, над приятно пахнущими пыльными газетами.

У Веры даже появился свой стол в отделе периодики – она всегда приходила пораньше и занимала его, – хороший стол, самый дальний, в уголке. Она шерстила горы газет – центральных, краевых и, конечно, изучала «Новороссийский рабочий». Выписывала все новые и новые подробности о катастрофе «Нахимова». Иногда газеты публиковали фотографии – спасенных или погибших. У Веры каждый раз замирало сердце – вдругон? Человек, погубивший родителей? Но ЕГО не было. И она вздыхала, тщательно записывала очередную фамилию, в нескольких словах (для себя) очерчивала внешность…

Ко дню Васькиных проводов в ее списке уже числилось пятьдесят четыре человека. Плюс еще трое – она и родители. А всего на теплоходе было тысяча двести тридцать четыре человека. Если считать, что ей нужны только мужчины, – все равно работы полно. Хватит на то время, чтобы в общаге и в институте забыли об ужасном скандале.

…В ту холодную ноябрьскую субботу Вера просидела в Ленинке до закрытия. Ушла последней, на нее даже гардеробщица накричала. В общежитие добралась к девяти. Окна их комнаты – ура! – были темными. Зойка была на Васькиных проводах, Жанка небось на дискотеке. Вера предвкушала горячий чай с двойной – в честь субботы! – порцией сахара. А под мокрой от дождя курткой она прятала теплый батон – купила в булочной на улице Герцена. Хлеб был еще горячий, только с завода привезли. Сейчас она достанет из чемодана заначку с бабушкиным вареньем и устроит себе пир на весь мир. Одна, в тишине, в тепле… Вера прибавила шагу, стойко ответила на осуждающий взгляд вахтерши и взбежала на свой этаж. Она быстро шла по плохо освещенному коридору и напевала из популярного «Форума»: «Белая ночь опустилась, как облако…» Может быть, жизнь наладится? Не век же ей быть изгоем? Пройдет время, в институте приключатся другие скандалы, а она будет вести себя тихо, и в конце концов об этой ужасной истории забудут.

У двери в ее комнату сидел, привалившись к стене, Василий. Он был пьян. Увидев его, Вера мгновенно остановилась. Васькины глаза были закрыты. Может, он спит? Убежать? Тихонько, на цыпочках, пока не заметил? Василий ни в чем ее не упрекал – правда, на трезвую голову. А с пьяных глаз – мало ли что? Вдруг в глаз ей засветит?

Но Васька не спал. Он тяжело поднялся, приблизился к ней. Ее охватило тяжелым запахом перегара.

– Ты где была? – спросил он требовательно.

Она постаралась взять себя в руки. Ответила спокойно:

– В библиотеке.

– Библиотека сегодня не работает, – сказал он тоном полицейского комиссара.

Вера подавила раздражение. Ей нельзя с ним ссориться. Особенно сегодня. Миролюбиво ответила:

– Институтская библиотека не работает. А Ленинка – всегда пожалуйста.

– Зачем тебе Ленинка? – продолжал он допрос.

Дверь соседней комнаты приоткрылась – Васька говорил слишком громко.

Вера вздохнула:

– Вась, давай в комнату зайдем. Чайку выпьем…

– А там у тебя никого? – гадко ухмыльнулся он.

Вера вспыхнула, взглянула на него гневно. Он твердо ответил на ее взгляд, и она опустила глаза, плечи поникли. Что поделаешь, Васька имеет право… Наверно, имеет… Сказала покорно:

– Нет, у меня никого нет. Пойдем, я батон теплый купила, варенье есть…

Они вошли. Вера немедленно скинула промокшую куртку и туфли. В туфлях хлюпала вода – старый кожзаменитель давно полопался. Она покосилась на Васю, сняла носки и босиком прошлепала в комнату. Он наблюдал за ней пьяным, тяжелым взглядом:

– Что ж тебе твой доцент новых туфель не подарил?

Вера наконец вспылила:

– Слушай, прекрати, а? Оставь его в покое. И меня. – И добавила спокойно: – Так ты чай будешь?

Не дожидаясь ответа, она включила чайник и забралась с ногами на свою кровать. Обхватила ноги руками, пытаясь согреться. Он присел рядом, мягко положил ее ноги на свои колени, принялся растирать ледяные ступни.

– Вася, не надо! – вяло сопротивлялась она.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Так что ты делаешь в Ленинке?

Вера пожала плечами:

– Просматриваю материалы о «Нахимове». Ищу зацепку.

– Почему меня с собой не берешь?

– А зачем тебе это? Это дело мое, ты-то здесь при чем?

– При том, при том… – он запнулся.

– Вот то-то же. При том, что я – сама по себе. И ты – тоже.

Он резким движением сбросил со своих колен ее ноги, навалился на нее, впился крепким, пахнущим водкой поцелуем. Она заерзала, пытаясь вырваться. А Васька сжимал ее все крепче и крепче… Отцеловав, оттолкнул резко, так что она не удержалась, упала спиной на кровать. Он тут же навалился сверху, прижал ее к постели.

– Никогда не говори так – сама по себе! Слышишь – не смей!

Ей было страшно смотреть в его пьяные, полубезумные глаза. Она не решилась сказать, что хотела: «А как же иначе?» Вместо этих слов Вера просто покорно кивнула. Какой смысл спорить с пьяным? Тем более с пьяным и влюбленным?

Он снова поцеловал ее – не робко, не осторожно, как раньше, а сильно, требовательно, даже нагло. Вера попыталась дернуться, но он прижимал ее так крепко, что она не могла даже шевельнуться. Это был не прежний Васька – ласковый, послушный… Мальчик-котеночек… Теперь ее целовал незнакомый человек – злой, сильный и уверенный в себе. Она сама не заметила, как стала отвечать на его поцелуи, как его рука забралась ей под свитер… В какой-то момент Вера опомнилась, прошептала хрипло:

– Вася, не надо!

– Надо! – рыкнул он. – Я два года думал, что не надо! Ждал, идиот! Дождался…

– Вася, вдруг кто придет…

– Никто не придет! Все на моих поминках!

– Не говори так! – крикнула она в страхе.

А он внезапно сбавил свой резкий тон:

– Верочка… Веруня… Я два года тебя не увижу… Я прошу тебя…

Он по-прежнему просил. Он не настаивал. А ей было так одиноко весь последний месяц… Ах, если бы Васька всегда был таким – сильным, самоуверенным и пусть даже пьяным…

Они очнулись от запаха гари. Электрический чайник, коллективная собственность Вериной комнаты, давно выкипел и насухую дымился.

– Вася, сделай что-нибудь! – в страхе прошептала она.