Осколки великой мечты

– То есть?

– Ну, сам доплыл до берега… А потом уехал куда-нибудь… Вода же теплая была… И берег близко…

– Теоретически все возможно… Наверно, и такие случаи – тоже… Да и… – Моряк заколебался.

– Что? – цепко спросила Вероника.

– Поговаривали о том, что несколько человек спаслись сами. Доплыли до берега, там поймали такси, уехали в аэропорт в Анапу – и тут же улетели.

– Куда? Кто они?

Моряк пожал плечами:

– Никто не знает.

– Что ж, спасибо вам большое. Вы мне очень помогли.

Моряк понял ее: встреча окончена. Встал. Конверт с деньгами остался лежать на столе.

Вероника прихватила конверт, проводила гостя до двери. Подала ему руку: «Если чем-то смогу помочь – обращайтесь…» В это время она левой рукой незаметно сунула мореходу деньги в накладной карман его пиджака. Почувствовал ли он это, Вера не поняла – он не выдал себя ни лицом, ни взглядом. Пожал ее руку твердо и бережно. «Удачи вам во всем, милая девочка», – молвил он, сделал поворот через левое плечо и вышел.

Вероника решила не рассматривать сейчас «нахимовские» папки – оставить до дома, до вечера. Сунула их пока в сейф.

Снова раздался гудок интеркома. Секретарша взволнованно произнесла:

– Вероника Николаевна, к вам еще один посетитель.

– Кто? – отрывисто произнесла Вера. – Я никого не жду.

– Он говорит, – смущенно пробормотала секретарша, – что он из ОБХСС.

Стол покачнулся. Окно в ее кабинете, казалось, стало заваливаться набок.

Вот оно. Вот то страшное, о чем предупреждала вещунья-душа. Вот расплата за оковалки бесплатного сыра – добро пожаловать в мышеловку. Вот воздаяние за те «левые» балансы, что Верина бухгалтерша сдавала в райфинотдел.

«Доигралась, – дрожала паническая мысль. – Я, кажется, доигралась…»

– А по какому вопросу? – спросила Вера секретаршу, выигрывая время. Голос предательски дрогнул.

Вера слышала через интерком, как секретарша испуганно ретранслирует ее вопрос невидимому собеседнику. Руки ее тем временем бестолково сгребали со стола бумаги «для личного пользования». Она расслышала в динамике далекий насмешливый мужской голос: «Я сам объясню хозяйке». Голос не предвещал ничего хорошего. Вера собрала бумаги, «черный» гроссбух бросила в сейф, лихорадочно закрыла его. Она с неудовольствием отметила, что руки-то ее дрожат.

– Пусть войдет, – стараясь быть храброй, объявила она секретарше.

Через секунду отворилась дверь в кабинет.

Вошел мужик в штатском: черная кожаная куртка, скромные башмаки из кожзаменителя. Лет около тридцати, огромный, мощный – когда-то, видно, он был борцом или боксером. С тех пор мышцы его слегка оплыли, появился животик, но все равно от него исходила грубая, нерассуждающая, непреклонная сила. Мужик глянул на нее острым, твердым взглядом.

И от этого взгляда Вера поплыла.

Пусть она молода, но жизнь уже научила ее мгновенно разбираться в людях. Молниеносно понимать, кто чего стоит. И она сразу почувствовала, что не сможет не подчиняться этому жесткому, крепкому человеку – хотя он и слова пока не сказал. Но Вера уже знала, что все козыри – у него. И поняла, что он сильнее ее. И что он ее –уже переиграл.

– Вероника Николаевна Веселова? – почти весело произнес мужик.

– Да. А с кем имею честь?

– Баргузинов, – в прежнем, почти свойском, тоне проговорил визитер. – Капитан Баргузинов. Иван.

– Могу я посмотреть ваши документы? – попыталась сопротивляться уверенности собеседника Вера. Голос выдал: дрогнул, предатель.

– Ничего нет проще!

Визитер вытащил из внутреннего кармана и протянул Вере через стол красное удостоверение. Она посмотрела: вроде похоже на настоящее – правда, настоящее она никогда не видела. Вернула документы, пожала плечами:

– Садитесь.

– Сесть мы, как говорится, всегда успеем, – в том же, слегка фамильярном, залихватском тоне промолвил милиционер, однако уселся, но не в кресло для гостей, а на краешек ее рабочего стола.

– Чему обязана? – пробормотала Вера.

– Многому! – жестко сказал мужчина и твердо посмотрел Веронике в переносицу. – Очень даже многому обязаны.

– Я вас не понимаю.

– Так ведь никто сперва не понимает! – с веселой угрозой произнес мужик. – Никто! А потом… Потом все вдруг становится понятно.

– Ну, например? – Вера постаралась выглядеть бодрой и независимой, и насмешливой. Попасть обэхаэсэснику в тон. Не очень-то у нее получалось, по правде сказать.

– Например?.. Какие вам нужны примеры?.. Да вот – один хотя бы. Арендует фирма – мы пока не будем указывать пальцем какая – почтовый абонентский ящик на подставное частное лицо… Да не один ящик! Двадцать один!

Вера похолодела: именно столько почтовых ящиков на подставных частных лиц арендовал ее кооператив. Это не могло быть простым совпадением.

– И получает, – продолжил мильтон, – данный кооператив на частных лиц – заметим, подставных! – почтовые переводы. Со всей страны. Со всей нашей необъятной многонациональной Родины. Переводы – на немаленькие суммы. Вчера, например, – обэхаэсэсник достал из внутреннего кармана куртки жеваный листок, заглянул в него, – вышеуказанный кооператив получил на все, взятые вместе, почтовые ящики сто тридцать четыре тысячи двести тридцать семь рублей.

Вероника почувствовала, что ей становится дурно. Ровно такую сумму – с точностью до рубля! – фирма действительно получила вчера в качестве выручки со всех своих абонентских ящиков. Точно такую сумму занесла она только что, утром, в свой «черный» гроссбух. У нее хорошая память на числа…

«Но откуда они узнали? – пронеслась паническая мысль. – Этих же цифр никто не знает – кроме меня! Меня – одной!»

– Далее, – с размеренной веселостью продолжал милиционер, – пойдем далее… В глубь истории… Возьмем – только для примера! – другой день… Пусть это будет – позавчера… А позавчера данная фирма, по нашим сведениям, получила через подставных лиц… – И опять прозвучала цифра, совпадающая с реальной – вплоть до рубля. – А третьего дня…

– Хватит! – выкрикнула, не сдержавшись, Вера. Тяжело задышала. Выдохнула: – Я-то тут при чем?

– А при том, – усмехаясь, проговорил нежданный гость, – что кооператив, о котором мы ведем речь, по закону должен был заплатить государству только за один месяц в качестве налога…

И опять милиционер назвал цифру, до жути близкую к реальности.

– Она же, эта фирма, перечислила только… – и снова прозвучала фактическая цифра.

– Таким образом, – размеренно, уже не усмехаясь, а ощупывая Веронику своими жесткими глазками, произнес милиционер, – государству только за один месяц нанесен ущерб в размере более ста пятидесяти тысяч рублей. Данное деяние, гражданка Веселова, подпадает… знаете, под какую статью УК оно подпадает?

Вера, загипнотизированная мощью и уверенной насмешливостью собеседника, только отрицательно покачала головой.

– Под статью, гражданка Веселова, о хищении государственной собственности в особо крупных размерах. Ясно? В особо крупных! И срок по данной статье предусмотрен – от восьми до пятнадцати лет. С конфискацией всего имущества.

Собеседник перегнулся через стол, заглянул в самые ее зрачки:

– Вам все ясно?

Раздавленной Вере вдруг на секунду почудилось, что сейчас мужик схватит ее мощными своими лапами, а затем несколькими движениями сорвет с нее одежду, облапит так, что перехватит дыхание, и – овладеет ею, тут же, на ее же столе. Больше того, на мгновение она почувствовала возбуждение. Ей захотелось этого.

И она – покраснела.

– Что же, – не заметив ее смущения, продолжил мужчина, – что же, моя дорогая гражданка Веселова Вероника Николаевна, одна тысяча шестьдесят восьмого года рождения, ранее не судимая –пока не судимая!.. Вы ведь совершеннолетняя? Подумайте, о чем я вам сказал. Крепко подумайте…

Еще минуту он сидел на ее столе, ощупывая своими каменными глазами ее пошедшее пятнами лицо. Затем нагнулся к ней близко, очень близко, и проговорил хищным, сексуальным шепотом:

– Я тебя съем, воробушек!

После чего быстро встал со стола, развернулся и не спеша пошел к выходу.

…Через два дня Вероника заплатила Баргузинову отступного – сто пятьдесят тысяч рублей.

Через неделю она стала его любовницей.

А еще через месяц она узнала, что Баргузинов действительно милиционер, но только бывший, из органов его уволили три года назад. Теперь он состоит в небольшой, но весьма осведомленной группе вымогателей.

И отныне ей, Веронике, придется платить Баргузинову и его команде дань: сорок процентов от чистой прибыли кооператива ежемесячно. Зато ей не надо ничего платить государству. Пока не надо.

И еще: ей больше не придется никогда и ничего платить Зойке. Урегулирование этого вопроса Баргузинов взял на себя. Ей даже не пришлось с Зойкой ни о чем говорить.

Нынешнее положение вещей Вероника приняла очень спокойно. Она ни словом не возразила Баргузинову. Она не протестовала даже внутренне.

Может, оттого, что вместе с Баргузиновым ей было хорошо.

7

Прошло полтора годаОктябрь 1992

Особняк Баргузинова располагался на самом берегу Клязьминского водохранилища. Одиноко стоящее кирпичное здание с нелепыми башенками окружал трехметровый забор.

Вера сперва невзлюбила свое новое жилье. Все огромно, пусто и гулко. Особенно неуютно она себя чувствовала в монументальной гостиной: по площади – метров пятьдесят. Просторная комната предполагала большую семью и шумные вечерние чаепития. Но семьи у Веры не было, только Баргузинов. А он приходил так поздно, что какой уже там чай…

Но Васечке дом понравился. Сначала он никак не мог взять в толк, что трехэтажное здание, все, целиком, принадлежит им одним, и порой спрашивал Веронику: «Мам, а где здесь другие квартиры?.. Ну, с другими детишками?..» Но потом привык к простору и одиночеству. Раскатывал по полу всех четырнадцати комнат особняка игрушечные машинки. Гонял по двору на трехколесном велосипеде. Ходил вместе с Верой на собственный песчаный пляж – двадцатиметровый кусок берега.

…Баргузинов настоял, чтобы они перебрались к нему, зимой девяносто второго. Точнее, в одно прекрасное воскресенье в январе он заявился в ее съемную квартиру в Крылатском и заявил: «Собирай вещи. Вы переезжаете ко мне». И Вера снова, как и раньше, не смогла, хотя бы для вида, противиться ему: такую силу взял над ней этот мощный волевой человек. Она покорно собрала пожитки. Шофер снес их вниз.

Вера с удовольствием отметила про себя, что за три последних московских года ей удалось поднакопить добра. В свою первую столичную квартиру, коммуналку на Бауманской, они с Васильком въехали с двумя чемоданчиками. Когда переезжали во вторую, в Крылатском, вещи поместились в багажнике такси – «волжанки». Теперь ее пожитки заняли все нутро огромного баргузиновского джипа «Гранд Чероки». Телевизор и видеомагнитофон «Панасоник», микроволновая печь «Шарп», три шубы: песцовая, лисья и норковая…

«Жизнь удалась? – спросила она себя, сидя на переднем сиденье баргузиновского джипа (в руках держала горшок с любимым цветком – папоротником). – Есть барахлишко… Есть славный, милый, бесконечно любимый сынок. Имеется любящий человек… А мне – всего двадцать три года… И за Москву я, кажется, зацепилась…» Она прислушалась к себе, однако счастья отчего-то не ощутила. И радости – тоже. Вера отчего-то вспомнила любимый Зойкин афоризм: «Счастья нет – если некому им похвалиться».

Хвалиться действительно было не перед кем. Особых друзей она не приобрела, а бабушке Верины успехи неважны: были б она да Василек здоровы.

Верочкин бизнес приказал долго жить. Точнее – она сама свернула его. Когда в октябре девяносто первого Гайдар и его приспешники объявили о планах реформы, она сразу поняла, куда ветер дует. Догадалась, что вот-вот, совсем скоро, начнется бешеный рост цен, тысячепроцентная инфляция. Плюс: кажется, от России вот-вот отделятся союзные республики. Значит, там введут свою валюту. А ведь ее кооператив только с Украины получал больше половины заказов… Плюс Казахстан, Грузия, Армения… В таких условиях деятельность ее фирмы потеряет смысл.

Она посоветовалась с Баргузиновым. Тот отмахнулся: «Я давно тебе говорю: хватит марочки клеить! Завязывай со своим «Почтарем». Возни много, толку – чуть…»

С мнением Баргузинова Вера научилась считаться. А еще пуще умела доверять своему внутреннему голосу. Интуиция советовала ей: с почтовой рассылкой пора покончить. Но фирму сохранить, законсервировать – мало ли на что еще пригодится.

Двадцать пятого декабря девяносто первого года Вера пригласила в офис тех, кто на нее работал. В первый и последний раз сотрудники собрались все вместе, и она поразилась: как много, оказывается, людей кормилось вокруг ее дела! В трех подвальных комнатенках образовалась толчея, словно в трамвае. Несмотря на то что в магазинах тогда свободно продавались только сода, соль и трехлитровые банки с томатным соком (даже за спичками и хлебом стояли очереди), столы, накрытые а-ля фуршет, ломились. Имелись и водка, и шампанское, и заграничный ликер «Амаретто». Яйца, фаршированные красной и черной икрой, перемежались дефицитными сыром, красной рыбой, колбасой трех сортов… Вера подняла тост. Поблагодарила сотрудников за работу. Высказала уверенность, что все они еще встретятся (хотя не очень-то верила в это). Снова будут вместе. Займутся каким-нибудь новым делом.

Каждому работнику, независимо от должности, она вручила конверт. В конвертиках лежало по пятидесятидолларовой бумажке: целое состояние по тем временам.

Ближе к полуночи народ разошелся. Остались самые близкие. Пара охранников, секретарша Машенька, бухгалтер Марина Васильевна. Включили телевизор. Слушали, как грустный Горбачев в своем президентском кабинете отрекается от власти. Наблюдали, как с купола Кремлевского дворца спускается красный флаг. Вера вдруг остро почувствовала: начинается новая эпоха. Помимо воли она подумала: «Как бы к этим всем переменам отнеслись родители? Папа бы точно сказал: разворуют страну! А мама бы с ним принялась спорить…»

Ох как же жаль, что их нет рядом… Ни здесь, ни в Москве, ни в Куйбышеве – нигде!

Как же Вероника скучала по родителям… Уже не страдала так, что сердце заходилось от тоски, а просто мечтала – вот бы они оказались рядом! Рассказать бы им и о Ваське-старшем, и об Иване, и о своем кооперативе… Сколько бы они всего еще увидели, узнали!.. И поносили бы на ручках Василька… Как нелепо и рано прекратилась их жизнь…

…Сперва Вера думала: без бизнеса ей будет скучно, муторно, одиноко. Раньше работа с утра до ночи, включая выходные, заполняла все ее время.

Однако пустота ее жизни быстро заполнилась. Она наконец-то смогла сама, вместо нянюшки, возиться с Васильком. А это означало: четыре раза в день накормить, дважды – уложить спать. Учить буквам. Играть с ним, рисовать, читать ему… Оказалось, посвящать время четырехлетнему сыну не менее утомительно, чем когда тот был полугодовалым… Но зато столько радости – быть с ним!.. Вот Васечка смотрит в окно особняка на пасмурное утро, на туман, поднимающийся с озера. Говорит: «Улица – хмурится», – и заливисто смеется: получилось в рифму… Вот они сидят с Верой у воды на специально вкопанной Баргузиновым лавке. Васечка восхищенно кричит: «Мама, мама, смотри – корабль нагамбинзоне!»

– Не на «гамбинзоне», а на «горизонте», – поправляет Вера.

– Нет, на гамбинзоне! – радостно упорствует сын.

Василек умилял, радовал своими бесконечными «почему?»… Да просто запахом своим восхищал – невинным, ласковым, – когда она прижимала его к себе, а он крепко-накрепко обхватывал ее своими ручками. «Как это я, дура, – думала Вероника, – могла променять счастье такой любви на мышиную возню вокруг денег?»

Вероника нашла себе и еще одно, кроме сына, дело.

После того как она купила у работника Министерства морского флота полные списки пассажиров «Нахимова», она смогла вплотную приступить к поиску убийцы. У нее появилось свободное время. Личные деньги остались. И, главное, судьба связала ее с Баргузиновым – а Баргузинов, она понимала, ради нее не остановится ни перед чем. Он сделает для нее все, что она ни попросит.

Даже если она попросит об убийстве.

И Вера вплотную взялась за поиски человека, погубившего ее родителей. Злоба, гнев и ненависть к нему за прошедшие годы не остыли. Напротив, они язвили еще сильнее. Со временем чувства словно отстоялись. Стали даже ярче.

Она просматривала списки спасенных и спрашивала себя: как отыскать среди оставшихся в живых пассажиров «Нахимова» одного? Убийцу?

Вера не сомневалась, что негодяй выжил. Не мог он, сволочь, погибнуть – с этакой жаждой жизни. Жаждой, сметающей все на своем пути, даже людей. Не мог покорно уйти на дно Цемесской бухты…

Но вот как его найти? Однажды бессонной ночью (они с Васильком тогда еще жили вдвоем в Крылатском) ей пришла в голову счастливая идея.

Копировальная и печатная техника, что принадлежала кооперативу, осталась в Верином распоряжении. Мини-типография позволяла быстро напечатать и размножить любой текст.

Вскоре по всем «нахимовским» адресам ушло письмо одинакового содержания. Послание Вероника отпечатала на несуществующем бланке несуществующего издательства «Морское дело».

Уважаемый товарищ такой-то (говорилось в письме), наше издательство готовит к печати мемориальную книгу-альбом памяти теплохода «Адмирал Нахимов». Мы знаем, что Вам довелось принять участие в последнем рейсе «Нахимова». Мы просим Вас прислать для этой книги свои воспоминания о последнем рейсе «Адмирала Нахимова». Мы будем Вам очень признательны, если Вы напишете нам о той трагической ночи 31 августа 1986 года. Как Вам лично удалось спастись? Кто помогал Вам? Что Вы видели вокруг?.. Вам, возможно, тяжело вспоминать эпизоды этой катастрофы, однако тем не менее во имя памяти погибших, во имя тех, кто не щадил себя ради спасения людей, – пожалуйста, напишите нам! Все Ваши воспоминания, без какой-либо правки, издательство планирует опубликовать в готовящейся к печати книге. Мы также просим Вас, пришлите Вашу фотографию (желательно относящуюся к тому периоду времени) – она также будет напечатана в альбоме.

Памятный альбом планируется издать в октябре – ноябре 1992 года. После выхода его из печати мы перешлем Вам бесплатно один его экземпляр.

Ждем Ваших писем по адресу: 121614, Москва, абонентский ящик 1.

(После того как Вероника свернула деятельность кооператива, она оставила за собой один из своих абонентских ящиков на почте на Крылатских Холмах. Теперь он пригодился для личных писем.)

С нетерпением ждем Вашего письма.

С уважением к Вам…

Вероника подумала, как подписаться – может быть, вымышленной фамилией? Но потом решила: какого черта? Она ничего противозаконного не совершает. И с этической точки зрения тоже вроде бы не делает ничего плохого.

Ничего плохого? Но ведь она обманывает людей!.. Никакого «альбома памяти «Нахимова» не предвидится!.. Обманывает? Ну и что? Кто сейчас народ не обманывает? Разве с теми же «заговорами против пьянства» она людей не дурила? Дурила – и деньги за это получала!..

А тут она действует абсолютно бескорыстно. А потом, кто знает: может, она действительно опубликует пресловутый альбом? Почему бы и нет? Какой-никакой, а опыт издательской деятельности у нее имеется. А такой альбом, возможно, станет пользоваться спросом. Люди обожают читать о всяких катастрофах. На издании альбома, наверно, даже удастся заработать…

В итоге после некоторых колебаний Вера подписалась под письмом своей настоящей фамилией (только должность себе присвоила совсем чужую):

Главный редактор издательства «Морское дело»

Вероника Веселова

Но, конечно, не ради восстановления памяти погибших разослала Вера эти письма. Она преследовала совсем иную цель. «Со времени катастрофы, – думала она, – прошло почти шесть лет. Шок и ужас давно миновали… Плохое забылось. Хорошее подернулось розовым флером… А люди – существа тщеславные. Их хлебом не корми, дай увидеть свою фамилию (а пуще того – фотографию) напечатанной. Поэтому те, кому нечего скрывать, напишут мне. Обязательно напишут… И фото свои пришлют… И вот тех, кто мне ответит, я из своего списка вычеркну… Раз ответил – значит, ему нечего скрывать… Ответил – значит, невиновен… А может, кто-то мне напишет, что видел, как убивают папу и маму… У меня появится лишний свидетель… Лишнее доказательство… И еще… На это, правда, рассчитывать трудно, но каких только чудес не бывает… Вдруг убийца окажется неосторожным – или тщеславным? И он пришлет свои воспоминания? Разумеется, вымышленные, обеляющие себя? А к ним приложит собственную фотографию?.. Тогда все будет совсем просто: его-то лицо я запомнила очень хорошо… Слишком хорошо…»

Итак, одинаковые депеши Вера разослала по всем «нахимовским» адресам в январе девяносто второго года.

Сорок семь писем возвратились с пометкой: «Адресат выбыл». Однако в то же время Вера стала получать и ответы, и фотографии. К сентябрю девяносто второго их оказалось даже больше, чем она рассчитывала. В общей сложности 388 писем, с мемуарами, порой весьма подробными, и фотографиями.

Среди тех, кто откликнулся, убийцы, судя по фото, не было. Однако на это Вера не особо и рассчитывала. Слишком просто бы все оказалось…

Значит, 388 человек, ответивших ей, можно было вычеркивать из списка. Убийцу следовало искать среди оставшихся.

Искать – но как?

Послать повторное письмо с той же просьбой? Додолбить людей своей настойчивостью? Ну, получит она еще десять, ну двадцать писем в ответ… Еще десять-двадцать человек вычеркнет из списка… Нет, это не выход…

Или – лично объехать каждый из оставшихся адресов? Но сколько времени на это уйдет!.. Жертвы «Нахимова» проживали не только в Москве, Питере или на Волге, но и на Украине, в Казахстане, на Урале и даже во Владивостоке!..

Нет, новая атака в лоб не получится. А никаких оригинальных идей по поводу поиска убийцы у Вероники больше не было.

Значит, решила она, надо оставить пока все как есть. Решение придет само. Надо только подождать… Опять – ждать… Но жизнь уже научила ее терпению.

Тем более что дел у Вероники хватало.

Приготовлением пищи, уборкой в коттедже, стиркой по-прежнему занималась Антонина Елисеевна. Она и жила здесь, в гостевых комнатах на третьем этаже. Однако выяснилось, что дом – совсем не городская квартира. Он, словно маленький Васечка, требовал не механического бездушного ухода, а любовного, ласкового призора. До переезда Веры дом Баргузинова выглядел, будто дача советского образца, предназначенная для партийных бонз: добротно и казенно. Вероника принялась наводить уют – в своем понимании этого слова. На полках появились любимые книги и безделушки. Вера сменила одинаковые, словно в гостинице, занавески. Теперь гардины всюду были разные: веселые яично-желтые – в гостиной; украшенные мишками, паровозиками и зверюшками – в детской; красновато-страстные – в спальной. Даже игрушки, разбросанные там и сям Васечкой, придавали коттеджу уютный, жилой вид.

Вера наняла работягу из ближайшего поселка – тот скосил буйную траву во дворе и еще дважды за лето приходил подкашивать. Она разбила пару клумб с розами, цинниями и любимыми хризантемами.

К тому же в огромном доме постоянно что-то выходило из строя: то ломалась ступенька в лестнице на второй этаж; то засорялись трубы; то начинал гудеть камин. Вера либо напрягала с починками Баргузинова, либо (что бывало чаще) вызывала из поселка умельцев.

Порой Вероника поражалась самой себе: как она могла прожить два с лишним года, занятая лишь делом, числами, деньгами? Лишенная простых радостных хлопот: о сыне, о собственном доме, об уюте?

Наконец она взялась и за учебу. Надо было получить диплом: иначе к чему она мучилась предыдущие пять лет? Последние два года, занятая бизнесом, она появлялась в вузе только на зачеты и экзамены. Большинство преподавателей ставило ей «хорошо» и «отлично» за красивые глаза – а пуще за малую продуктовую мзду: оковалок сыра, банку черной икры, литровую бутылку экспортной «Столичной»… Теперь по своей привычке все в жизни делать хорошо Вера нагоняла курсы, упущенные ею за период кооперативной горячки. Готовилась к госэкзаменам, писала диплом.

Порой оставляла Васечку на Антонину Елисеевну и отправлялась на своей черной «девятке» в институт. Триумфально подруливала к главному входу, шла на консультацию к профессору – руководителю дипломного проекта…

В институте все уже забыли о скандале со старшим Васей и доцентом Полонским. Никого знакомых в вузе не осталось. Жанка и Зойка защитили дипломы год назад. В их общежитской комнате (из ностальгии Вера однажды заглянула туда) жили совсем чужие, юные девчонки…

В сентябре девяносто второго Вера, без всяких взяток и подношений, защитила диплом. На пятерку, между прочим. Исполнилась наконец-то мечта покойных родителей: она стала инженером-электронщиком.