Год дурака

– То есть все отвратно?

– Я этого не говорила, – уверенно возразила я.

– Почему этот тип оставил тебя одну в таком состоянии? – взорвался Эрик.

– У него работа. И он занят. И ему надо было ехать в Минск или еще куда-то. И, в общем, он не виноват, потому что он занят. В смысле у него дела, потому что ему надо работать.

– Я в ужасе от того, как буксует твой мозг. Диктуй адрес, я еду.

– Но…

– Давай пропустим ту часть, где ты меня отговариваешь.

Через тридцать минут он был у меня. Я так ослабла, что едва смогла подползти к двери, но мое сердце пело. Он был прекрасен, как первый весенний луч. Как выросший на помойке цветок мать-и-мачехи, контрастирующий с окружающим его безобразием. Так, как только может быть прекрасен парень, увлекающийся разработкой компьютерных игр.

– Уютно, как в Антарктиде, – изрек он, с сомнением оглядывая белые стены.

– Зато просторно, не то что в моей халупе, – возразила я.

– Выглядишь ты прескверно.

– Как и всегда, собственно.

– Не напрашивайся на комплименты. Дело серьезное. Тебе нужен уход.

– Чей уход? Ты уходишь?

– Вот я как раз об этом.

– Я смогу о себе позаботиться.

– Ты же не отказалась от своей квартиры. Ничего не мешает вернуться. И я буду поблизости.

«В этом суть, Эрик, – подумала я, – в этом суть».

– Роланду это может не понравиться.

– Что ему может не понравиться? Что друг предложил тебе помощь, когда ты заболела?

Друг. Точно, друг. Надо почаще напоминать себе об этом. У друзей как будто и вовсе нет гениталий. Мы с Эриком будем жить, разделенные стеной. Если Роланд увидит в этом что-то предосудительное, то он больной извращенец.

– Но я могу заразить тебя и Игорька.

– У меня крепкий иммунитет. А Деструктор отправился пожить у бабушки.

Мы с Эриком посмотрели друг на друга. Какое чудесное совпадение.

Эрик помог мне собрать вещи, и мы сели в такси. Состояние мое значительно улучшилось, но я притворилась ослабевшей, чтобы положить голову Эрику на плечо. Почему бы и нет? Он мой друг.

Неделю спустя Деструктор все еще жил у бабушки. А я все еще жила в квартире Эрика, так и не добравшись до собственной… Учитывая все обстоятельства, это неудивительно. Я была такая несчастная и больная и нуждалась в постоянной компании, чтобы отвлечься от страданий. К тому же больным надо как можно меньше двигаться, сберегая силы организма на борьбу с инфекцией, и не буду же я кричать Эрику через стену из-за каждой чашки чаю? Тактика сбережения сил оказалась крайне эффективной, и ощущала я себя прекрасно – конечно, только до тех пор, пока лежу на диване с Эриком, смотрю с ним «Друзей» и объедаюсь пиццей (как хорошо, что болезнь не повлияла на мой аппетит). А чтобы Эрик не поддавался иллюзии моего выздоровления, я грела градусник о батарею. Похоже, эта ситуация всех полностью устраивала.

Эрик был мягок, как плюшевый медведь. Так и хотелось стиснуть в объятиях. Но проблема была не в Эрике, а в диване. Диван с каждым днем становился меньше. Раньше мы свободно помещались на нем, но теперь не могли расположиться так, чтобы не соприкоснуться локтями. Или даже прижаться плечо к плечу, отчего у меня возникало ощущение, что на меня накинули пуховое одеяло – жарко, лицо краснеет и немного сложно дышать. Думаю, виновата температура. Конечно, она уже не поднималась выше 37,2, но в сотрудничестве с батареей мы успешно доводили ее даже до 40.

Периодически Роланд пытался напомнить о себе эсэмэсками, форма которых ошеломляла еще больше содержания: «Я переживаю ощущение острой невротизации и подозреваю, что оно связано с нашей удаленностью друг от друга», «С удивлением обнаружил, что твое отсутствие вызывает у меня снижение работоспособности». «Работоспособность» – о да, это именно то слово, которое не даст вам спокойно дышать в ночи.

Определенно, Роланд выбрал не то время, чтобы уехать. Связи-паутинки, кое-как протянувшиеся между нами за недели совместной жизни, лопнули в мгновение ока. Роланд потерял плоть, став не более, чем тенью, а Эрик находился рядом и был впечатляюще материален, и во мне тикало, как в механизме бомбы. Стоило Эрику отвернуться, как я направляла на него жадный взгляд, точно кот на бутылек с валерьянкой. «Позволь мне очистить мою память от холодного субъекта, с которым я провожу свои бесцветные дни, Эрик, и подойди ближе, чтобы, игнорируя моральные ограничения, мы могли предаться безрассудному физическому взаимодействию».

Вот так живешь и не знаешь, что ты из тех женщин, что рады подсуетиться на стороне, стоит их благоверному отвернуться. Мне казалось, я преданная, а на самом деле у меня просто не было возможности проявить свою порочную натуру, потому что никогда раньше не случалось такого, чтобы сразу двое мужчин проявили ко мне интерес. Да и Роланд в Москве. Или в Мурманске. Куда он там уехал? Меньше знает – крепче спит. А я еще и циник, боже ты мой…

В общем, похоть настаивала, совесть рыдала, гедоническая часть моей личности убеждала, что нет ничего плохого в том, чтобы предаться удовольствиям, а рассудок уверял, что можно творить что хочешь, а потом соврать и прикинуться примерной девочкой, отчего моя совесть начинала рыдать еще горше.

Я бы долго еще терзалась сомнениями, но однажды Эрик решил все-таки узнать мою реальную температуру и бдительно пронаблюдал процедуру замера (кажется, он рассекретил мой метод обмана, потому что сказал: «И сядь подальше от батареи»). Градусник показал 36,6. Это был так подло. Даже 36,9 смотрелось бы лучше.

В этот момент я поняла, что совсем скоро Роланд вернется из Магнитогорска, и идиллия с Эриком будет закончена. И есть подозрение, что наша радость не будет полной, если мы так и проведем остаток времени, сидя на диване и глядя «Друзей».

Мы с Эриком смотрели друг на друга и похотливо молчали. На экране Рейчел бросала Росса. «Я не могу представить свою жизнь без тебя, – сказал Росс. – Без твоих рук. Без твоего сердца»26. Самая грустная сцена в истории телевидения, если вы спросите меня. Наверное, из-за нее мне казалось, что я вот-вот зарыдаю.

– На твоем месте я бы попробовала меня уговорить, – подсказала я. – Назови мне три аргумента «за».

Росс опустился на колени и, обняв Рейчел за талию, прижался лицом к ее животу.

– Ну… – Эрик замялся. – Мы взрослые и мы этого хотим.

– Принято.

– И вообще я считаю, что мы должны быть вместе…

– Не надо об этом! – я замахала руками. – Не надо усложнять. Не принято!

– Ладно… Мы тут вдвоем, и никто ничего не узнает.

– Хорошо. Два из трех.

– А потом мы честно расскажем все этому…

– Нет! – заорала я как герой американского фильма над телом лучшего друга. – Эрик, еще один подобный выпад, и я в ужасе сбегу от тебя! Давай третий аргумент, и скорее, скорее, скорее!

– Э-э… – Эрик явно испытывал некоторые трудности с мышлением с тех пор, как кровь отлила от головы. – “You’ve got a pussy / I have a dick / So what’s the problem / Let’s do it quick”27.

– Что это? – подозрительно осведомилась я.

– Это из песни группы Rammstein.

– А это имеет отношение к нашему делу?

– Самое непосредственное.

– Тогда засчитано. И, кстати, о…

Кивнув, Эрик с грацией прирожденного фокусника извлек прямо из воздуха пачку презервативов.

– Что? У тебя есть презервативы? – парадоксально обиделась я. – С кем ты намеревался их потратить?

– С тобой.

– То есть я лежала здесь больная, пребывая в муках и неведении, а ты все давно уже спланировал? Какой ты расчетливый…

– Я не расчетливый. Я оптимистичный.

Я намеревалась продолжать, но он закрыл мне рот ладонью.

– У нас всего двое суток, Соня. Давай как в песенке – пошевелимся.

Мы бросились стягивать с себя одежду, в спешке страшно запутались, начали помогать друг другу, и когда крючок моего лифчика намертво зацепился за молнию на его джинсах, поняли, что надо либо успокоиться, либо взять ножницы. Впрочем, не рассчитывала же я, что хоть что-то в моей жизни избежит превращения в ситком? Но, впервые за всю историю моего существования, мне было плевать на многочисленные неловкости. Ну и что, если мы рухнули на бутылку с колой и залили весь диван. Или что у меня перед глазами метнулся запутавшийся в волосах кусочек колбасы из пиццы. Или что на мне как раз были трусы с нарисованной на попе свинкой.

Я осыпала лицо Эрика поцелуями – в нос, губы, подбородок и уши, хаотично, как маленькая собачка тыкается в лицо хозяйки, приветствуя ее после долгой разлуки. Это было точно не как в романах, потому что в романах про таких чокнутых людей не пишут, к тому же главный герой никогда не бывает моложе героини, тем более на семь с лишним лет. Эрик был такой светлокожий, и гладкий, и… такой двадцатитрехлетний (если вы понимаете, о чем я), и это было волшебно, несмотря на то, что я достигла низшей точки своего падения.

Мы сплелись языками в затяжном поцелуе, таком порнографичном, что большинство цензоров предпочли бы показать детям половой акт вместо него, и прервались только когда от нехватки воздуха у нас начало темнеть в глазах.

– Послушай меня, – выдохнула я. – Я понимаю, что по канону ты должен нежно пощекотать своим дыханием мои ключицы, потом помучить мои соски твердыми губами, потом нарисовать слюнявые узоры на моем животе, а потом погрузиться языком во влажные глубины моей женственности, пока я не закричу от охватившего меня наслаждения, и так далее и тому подобное, но мне уже невтерпеж.

– Ты предлагаешь сразу перейти к жесткому пореву?

– Именно.

– А как же прелюдия?

– Давай потом.

К тому времени, как мы окончательно угомонились, Росс и Рейчел напились и поженились в Лас-Вегасе. Последнее, о чем я подумала перед погружением в крепчайший сон: «А Роланд шесть раз подряд не может. Или не хочет…» В любом случае он слишком стар для меня.

Проснувшись, мы продолжили в том же духе. В перерывах мы голышом бродили по квартире, уничтожая громадное количество еды. Только накинули на дверь цепочку, чтобы не травмировать Деструктора, реши он внезапно объявиться, видом наших розовых задниц с красными отметинами шлепков. К доставщику пиццы Эрик выходил, завернувшись в одеяло, будто в римскую тогу. Когда дверь запиралась, я сдергивала одеяло – чем больше видно, тем лучше.

Эрик был прекраснейшим творением природы. Полным жизни, оптимизма, которого у меня почти не осталось, умудрившимся при всем его рационализме сохранить чистый, свежий взгляд на мир. Как почка или зеленый росток, он был полон энергии развития. Рядом с ним я ощущала себя другой: лучше, умнее, красивее. Супер-женщина. Мои прежние краткие и неловкие связи обесцветились, рассыпались в пыль. Эти мужчины не стоили моих слез. Они не стоили даже моего времени.

А потом наступило финальное пробуждение, холодное, как ветер, дующий с Волги в ноябре. Омерзительное, как рвота после пьяной эйфории. Я очнулась первой. Эрик еще был погружен в дрему, и кончик моего носа касался светлых прядей его волос. Моя рука обвивала его, и я чувствовала биение его сердца под ладонью. Мне хотелось остаться в этом сказочном настоящем, но оно уже стало моим прошлым. Я вскочила и в страшной спешке начала одеваться. Сколько сейчас времени? Роланд уже приехал? Я едва не рвала одежду, торопясь влезть в старую шкуру. Где мой телефон? Он нашелся на полу, под джинсами Эрика, разрядившийся и отключившийся.

Эрик сел на кровати.

– Мы можем поехать к нему вместе, если ты нуждаешься в моей поддержке.

– Что? Нет!

– Ты же не собираешься продолжать жить с ним?

Я понятия не имела, что я собираюсь продолжать, но вслух сказала:

– Дай мне неделю.

Я видела, что ему хочется спорить. Орать. Настаивать. Но он просто поднял с пола одежду и начал одеваться. Мне стало стыдно. Я подошла и обняла его, хотя у меня и не было на это времени. Его позвоночник напрягся, затвердев, как арматурный прут. Эрик опустился на диван, пытаясь выскользнуть из моего объятия, но передумал и замер, упершись лбом в мой живот. «Прямо как Росс и Рейчел», – подумала я. И мне стало не по себе.

– Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты разобралась в своей жизни и выбрала меня.

– Я знаю. Я тоже… хочу разобраться в своей жизни. Мне нужна неделя, только неделя.

Мы оба понимали, что это неправда.

Он проводил меня до двери и вдруг начал громко смеяться, показывая на свою футболку. На ней были изображение человечка в шляпке-грибе и надпись: “Sorry, Mario, but your princess is in another castle”28.

В автобусе мне удалось ненадолго включить телефон и на меня посыпались сообщения от Роланда. Каждое последующее звучало все более человечно: «Я устал от одиночества», «Мне тяжело заснуть без тебя», «Ты у меня такая красивая», «Я скучаю. Почему ты не отвечаешь?», «Пожалуйста, напиши хоть слово». Я нажала «удалить все», не просмотрев до конца, но остатки радужной пелены уже спали с моих глаз, и в ясном свете дня я увидела, какая же я отвратительная свинья. Изменила Роланду дюжину раз за двое суток и даже не натерла себе нигде. Я наплевала на его чувства, притворившись, что их у него не больше, чем у среднестатистического холодильника, потому что мне было удобно так думать. Как я признаюсь ему во всем? Между Роландом и Эриком я находилась как меж двух огней, один из которых замораживал, а другой жег слишком сильно. Мне хотелось убежать, оставив позади и тот, и другой.

Выйдя из лифта, я сразу врезалась в Роланда. Он был в элегантном пальто, весь такой привлекательный, и я понадеялась, что осознание собственной неотразимости немного утешит его, когда я его брошу.

– Соня, – его губы неуверенно, непривычно растянулись в улыбке.

Это пугало. И почему именно сейчас он решил впервые назвать меня уменьшительным именем? Чтобы подчеркнуть связь между нами, которая, как я знаю, омрачена моей изменой, и тем самым усугубить муки моей совести?

– Извини за телефон, – начала я бодро, как на собеседовании. – Он упал за диван. Несколько дней не могла найти. На первый взгляд кажется, что щель между диваном и стеной слишком узкая, чтобы туда мог провалиться телефон, но знаешь, если диван немного отодвинуть, то все получится. Сейчас он стоит плотно к стене. Но до этого стоял неровно. Я не знаю, чем это вызвано. Микроземлетрясения могут быть причиной. И я не понимаю, зачем рассуждаю об этом так подробно. Жажда общения? И, кстати, я не упомянула, что звук телефона был выключен. Это сделало для меня невозможным услышать его. Ты возразишь, что на беззвучном режиме мой телефон вибрирует, но там же мягкий ковер, и он гасит вибрации. Вот, – я обуздала свой бегающий взгляд и посмотрела прямо на Роланда. Тот выглядел несколько озадаченным. Ничего, главное, чтобы он не начал что-то подозревать. Я пока не готова раскрыть ему правду.

– Откуда ты возвращаешься?

– Из магазина, – продолжила я почти без паузы. – Он находится на пересечении Пугачевской и Енисейской. Все знают этот магазин. Если кто-то скажет тебе, что не знает, значит, он не с этого района.

– Но это же там, где ты жила раньше, – заметил Роланд. – Зачем тебе понадобилось ехать так далеко?

Мое сердце рухнуло в пятки. Он догадывается. «Да, Соня, что ты там делала? Может быть, развратничала со своим бывшим соседом?»

– Мне нужно было купить… капусту. Кажется, мне не хватает витамина С. Надо есть больше салатов.

– Капуста же продается на каждом углу.

Я закусила нижнюю губу. А он умело ведет допрос. Сохраняет невозмутимое выражение лица. Возможно, профессионал.

– Здесь продается плохая капуста. Для ее объема она слишком легкая. Мне не нравится ее цвет. И запах. Пришлось расширить поле поиска. Выбрать правильную капусту – это целая наука. Я могу рассказать тебе об этом…

– Не стоит. В итоге, вижу, ты так ничего и не купила.

– Сложно сделать выбор. Я слишком зациклена на нюансах, – я опустила глаза.

Мы наконец-то вошли в квартиру. Я скинула шубу и вне мягкой пушистой оболочки почувствовала себя беззащитной.

– На тебе свитер наизнанку, – заметил Роланд.

Я подняла на него печальные глаза.

– В этот раз я уже совсем не знаю, что сказать.

Роланд, в действительности лишенный всякой подозрительности, как и богатого опыта в отношениях, молча обнял меня, и я услышала звук, с которым захлопывается мышеловка. Дзззы-ынннь! И мне сломало хребет.

Я не знаю, что случилось с ним во время командировки. Возможно, лежа в пустом гостиничном номере, он назвал его метафорой своей жизни и решил все поменять. Или же он просто нашел время на то, чтобы изучить тему отношений и привести свое поведение в соответствие установленным нормам. Или же он решил, что любит меня, но это был совершенно невыносимый для меня вариант, и я старалась об этом не думать. Но перемена в нем была катастрофической – особенно в контексте моего намерения дать ему отставку.

Во-первых, он решил отменить правило «только в субботу» и проникся игривым настроем уже тем же вечером. Я сказала, что у меня болит голова, подробно описала боль и прочитала длинную лекцию о возможных причинах. Ужасно. Будь у меня волшебная палочка, я бы запихнула ее себе в глотку, чтобы наконец заставить себя заткнуться.

Во-вторых, он начал приходить с работы раньше – не вовремя, конечно, но не задерживаясь более, чем на полтора часа.

В-третьих, в понедельник вечером, когда я вернулась из поездки к матери, которая странно притихла с начала моих отношений с Роландом, он устроил мне сюрприз: ужин при свечах, с ресторанной сервировкой, букетом роз, алой шелковой скатертью и шампанским в ведерке. Как будто бабушкиных киселя и картошки с котлетами мне было недостаточно. «Романтика в аду», – подумала я, вымучивая улыбку.

– Что-то случилось? – осторожно спросила я, усаживаясь напротив Роланда, прямо под прицел его обжигающего (до пузырей) взгляда.

– Я решил, что уделяю тебе мало внимания. Ты заслуживаешь большего.

После того, что я натворила, я не заслуживала даже пачки залитого холодной водой «Доширака». Я виновато наклонила голову, но запах еды бил в ноздри, вызывая тошноту.

– К тому же меня все еще мучит совесть за мой отъезд в день, когда ты не очень хорошо себя чувствовала, – продолжил Роланд.

Ничего, уж я тебе отомстила, так отомстила. С запасом на будущее. Теперь спокойно можешь оставить меня в коме, дрейфующей в бассейне с крокодилами. Я разжевала кусочек мяса, но он не проглатывался. Это был худший ужин в моей жизни. Нет, это я сама была хуже, чем когда-либо в моей жизни.

– У меня нет аппетита, – вынуждена была признать я, наконец протолкнув мясо в пищевод и понимая, что не способна повторить этот трюк.

– Тогда десерт? Ты всегда любила сладкое.

«Но еще больше я люблю изменять тебе с парнями, едва вышедшими из школьного возраста. Да я просто Мессалина какая-то».

На десерт был нежнейший сливочный торт, белоснежную поверхность которого украшали сердечки из хрупкой розовой глазури. Я взяла ложку и неуверенно надломила одно из них. Разбитое сердце. Боже, что я наделала.

– Знаешь, я часто задумываюсь, как мало символическое изображение сердца соотносится с его реальной формой, – сказала я лишь бы что сказать.

– Ты имеешь в виду четырехкамерность и выход лёгочной артерии и восходящей аорты?

– Именно. А этот символ больше напоминает перевернутую задницу.

Роланд опустил взгляд на торт и побледнел. Я могла прочесть его мысли: «Торт с задницами на романтическом ужине. О нет. Я должен был предусмотреть ее ассоциативный ряд». Потом еще что-то пришло ему в голову, и он приобрел совсем уж мертвенно-бледную окраску.

– Я все исправлю… я потребую, чтобы они воссоздали более физиологически правильную форму сердца… или любого другого органа, как ты пожелаешь… насколько это возможно с учетом огранки, и…

– Роланд? – прошептала я.

Он достал из кармана маленькую синюю коробочку и раскрыл ее передо мной. Внутри оказалось кольцо с громадным топазом сердцевидной формы.

Я потеряла дар речи. Роланд продолжал лопотать:

– Мы скоро поженимся… а я до сих пор не подарил тебе кольцо в честь нашей помолвки… и… знаешь, брак моих родителей сложился не лучшим образом… но я не замечал этого… пока, рядом с тобой, не осознал, что хочу для себя другого. И я… так рад, что встретил тебя. Ни с кем раньше у меня не было таких отношений.

Он притянул к себе мою руку, чтобы надеть кольцо. И тут я зарыдала.

– Соня, – испугался Роланд.

– Это от счастья, – объяснила я, обливаясь слезами.

– Это же всего лишь кольцо. Ты достойна сотни колец.

«О да, сотни колец в цепи, соединяющей меня с каторжным ядром».

– У тебя такой вид, как будто ты очень несчастна, – проявил проницательность Роланд.

– Психологи установили, что… когда люди испытывают отчаяние или сильную радость… их мимика во многом совпадает… и визуально не всегда удается с легкостью отличить одно от другого, – давясь слезами, пояснила я и побилась головой об стол.

– А это зачем?

– А это от наплыва позитивных чувств.

Вечером позвонил Эрик и, чтобы ответить ему, мне пришлось спрятаться в туалете, потому что Роланд весь вечер ходил за мной хвостом. Как же я скучала по тем временам, когда он замечал меня, только когда я вешала полотенце не на тот крючок…

– Что-то ты совсем пропала. Как у тебя дела?

– Отлично. Все идет по плану.

– По какому плану?

– «Барбаросса», – кисло созналась я. Сидя на унитазе, я рассматривала кольцо, которое малодушно позволила надеть себе на палец, и мне хотелось смыть себя в канализацию. В сток я, конечно, не пролезу, но можно же и по кускам.

– Ты до сих пор не сказала ему?

– Почти сказала, сегодня, за романтическим ужином.

– Хм.

– Эрик, это сложнее, чем ты думаешь, – попыталась я оправдаться. – Он, кажется, решил, что я ему все-таки нравлюсь, и он такой хрупкий, такой беззащитный, и…

– И?

– Это как обидеть котенка. Или маленького хорошенького щенка.

– Сонь, это невозможно – признаться мужчине, что ты изменила ему и уходишь от него, и при этом его не обидеть.

– Но я все-таки попробую, – промямлила я.

Это был тот самый момент, когда твой собеседник молчит, но ты отчетливо слышишь, как он изо всех сил старается не заорать.

Итак, я поставила перед собой сложную задачу и приступила к поиску решения. Спустя неделю я все еще искала. Эрик начал впадать в нечто напоминающее отчаяние, а Роланд с каждым днем становился все страньше. И страньше. И страньше.

В один из моих тягостных дней я пришла в офис и обнаружила, что все шепчутся обо мне. Они были в курсе о нас с Роландом. Кто же им проболтался? Ирина? Вряд ли, кто здесь с ней общается, кроме Ангелины и, к позору моему, меня. Но когда Роланд, не таясь, поцеловал меня прямо возле кофеварки – самого популярного места в офисе, источник утечки информации стал очевиден. Учитывая, что я вот-вот его брошу, придать нашим отношениям публичность было скверным решением. Что ж, мне в любом случае придется попрощаться с этой работой. Трудно работать одновременно с начальницей, которую ты ненавидишь, бывшей подругой, четырьмя уродинами (пятью, если считать Ангелину) и боссом, которому наставила рога.

Несмотря на все мои тяготы, Эрик тоже не намеревался дать мне поблажку, и голос его звучал сурово как никогда.

– Что нового?

– Роланд купил книгу «Кулинария для чайников». Смешно. Как будто чайники будут самостоятельно готовить на его кухне.

– Это все новости?

– А еще мы подали заявление в ЗАГС… Но в целом дело уверенно движется к разрыву.

Эрик надолго замолчал. Я даже подумала, что звонок сорвался. Лучше бы сорвался.

– Соня, я устал. Это мучительно.

– Ты просто принимаешь ситуацию слишком близко к сердцу, – я попыталась его утешить, но фраза прозвучала формально, точно мне и сказать уже нечего.

– Все так усложнилось. Теперь и не знаю, как разрешится эта ситуация. Прошло гораздо больше недели. Февраль на дворе.

– Эрик, ты давишь на меня, – захныкала я. – Ты терзаешь меня этими разговорами. Просто оставь меня в покое еще на семь дней. Я обещаю, в этот раз я смогу разобраться.

– Хорошо. Я позвоню через семь дней.

Вечером ко мне подошел Роланд, который прочел «Джейн Эйр» и решил обсудить книгу со мной. Роланд. Прочитал. Джейн. Эйр. Он не мог сам до этого додуматься, следовательно, нашел совет в Сети. О да, все это делают, малыш. Я имею в виду, все, кроме нормальных людей, которым не нужен Google, чтобы найти себе пару и потом как-то с этим человеком общаться.

– У Джейн были сложные отношения с мистером Рочестером, – бодро начал Роланд.

Наверное, он прочитал это где-то в отзывах на книгу.

– Да, действительно, – согласилась я, все еще пытаясь представить себе Роланда с «Джейн Эйр» в руках и пачкой платочков возле, на случай внезапного наплыва эмоций.

– Как ты считаешь, стало ли причиной затруднений в их отношениях ее сиротство и, как следствие, отсутствие у нее образца отношений между мужчиной и женщиной?