Российский колокол № 4 (48) 2024

Лучшего знахаря куроки и жену Олучи звали Найра. Она доверила уход за мужем дочери и пообещала, что, если девочка будет стараться и верить в выздоровление отца, тот обязательно поправится. Конечно, Найра прекрасно знала, что её муж уже никогда не встанет. Просто ей казалось, что так лучше для дочери. Найра думала, что расскажет правду чуть позже, когда девочка станет немного старше и сможет это принять по-взрослому. Но так было не лучше.

С каждым годом признаваться в том, что отец уже не поправится, становилось страшнее. Сильнее и сильнее Найра боялась вопроса «Почему ты молчала всё это время?». С каждым днём «всё это время» становилось ещё больше и всё сильнее подавляло в Найре готовность поговорить с девочкой по-взрослому. В итоге дочь сама всё поняла, когда Олучи скончался. Пять лет непрерывного ухода, без единого шанса на исцеление. Вера маленькой девочки была несгибаема, но реальности оказалось всё равно, насколько крепка её вера.

До этого момента дочь Олучи и Найры держалась, оставалась сильной. Каждое утро она просыпалась и первым делом меняла листья лопуха на лежаке, затем готовила отцу похлёбку, кормила, мыла его и наблюдала в окно за другими детьми, которые беззаботно играли во дворе, но сама к ним не выходила. Она оставалась в хижине, боясь упустить тот самый момент, когда папа встанет на ноги или сможет что-нибудь сказать. Даже если он пошевелит пальцем, она не могла это пропустить, и всё детство провела в ожидании событий, которым было не суждено случиться. Не в этот раз. Не с этим человеком. Не в этой Вселенной…

Наступило очередное утро, она принесла к лежаку Олучи свежие листья лопуха и, вытаскивая из-под него старые, слежавшиеся и усохшие, поняла, что отец больше не дышит. Боль утраты, возникшая в тот момент, требовала найти виновного. Виновного в смерти отца, её пустых ожиданиях, её упущенном детстве и в том, что вся жизнь – сплошное наказание, которого она не заслужила. Виновными казались все вокруг. Все люди, которых она знала, постоянно её обманывали. Начиная с вождя, уверявшего, что за пределами рощи – «ничего», а там было племя, с которым он затеял глупую войну, и заканчивая матерью, прекрасно знавшей, что отец не поправится, но зачем-то поселившей в ней ложную надежду и обрёкшей маленькую девочку на огромное разочарование. Да и сам Олучи не выполнил обещания, данного пять лет назад. Он не добыл ту ветку, зато встретил странных людей, которые его же и убили. А существовало ли вообще это бизоновое дерево? Она уже ни во что не верила. Весь мир казался сплошным обманом.

– Вы все тут идиоты! – кричала девочка на вождя, пришедшего утешить семью Олучи. – Вам было так важно защитить честь своих мокасин, что отец умер за них! Ты счастлив, вождь – гигантское пузо? Ты не мог остановить свою войнушку на день раньше, чтобы отец не получил бумерангом в спину, а, вождь – каша вместо мозгов?

– Мне очень жаль… – начал бубнить Гудэх, понимая, что особо ему нечего возразить.

– Вождь – гордый индюк, так хотел отомстить за какого-то предка, нарисованного на куске кожи, что угробил половину мужчин в деревне. А теперь ему жаль?

– Мне искренне жаль…

– А позволь узнать, в скольких боях ты лично сражался плечом к плечу с солдатами, павшими за твоё раздутое самомнение? Ты сам держал в руках оружие, вождь – трусливая задница?

– Ну, я должен был управлять армией… – Гудэх переминался с ноги на ногу, ища удобный момент, чтобы сбежать от этого разговора.

– Я видела, как ты ею управляешь: «Идите и сражайтесь за честь наших оскорблённых предков, – Тэхи издевательски передразнила вождя, – а я, вождь – полторы извилины, посижу в тылу и подумаю о том, что сегодня на ужин».

Гудэху нечего было сказать. Он перестал ждать удобного момента и вышел из хижины покойного. Дочь Олучи кричала ему вслед ещё много всего. В ней словно что-то сломалось. Надломился какой-то росток, тянувшийся к свету, пока отец был жив. С того дня она стала самой злобной девочкой в истории племени куроки, а по мнению Уомбли – самой злобной в истории Иной Вселенной.

Так дочь Олучи осталась без детства и обрела печальное имя – Тэхи. Когда умер Олучи, лишённой детства было двенадцать лет. С тех пор она словно застряла в двенадцатилетнем возрасте, бережно храня старые обиды и порождённую ими ненависть. Эти чувства заполнили внутренний мир Тэхи без остатка, вытеснив все воспоминания из довоенного детства и не оставив места новым впечатлениям из того периода, когда куроки оправились от войны. Тэхи так и не оправилась.

Её было легко отличить от остальных жителей племени: всегда напряжённые скулы, бегающие глаза, полные злости, и беспорядочно торчащие во все стороны русые волосы, похожие на копну соломы. Завидев эту причёску издалека, люди старались обходить стороной её владелицу. Куроки знали, что с Тэхи не нужно говорить да и вообще попадаться ей на глаза не стоит. В лучшем случае она посмотрит на тебя с презрением, в худшем – скажет то, что точно заденет за живое. Она найдёт. Она в этом мастер. Видит все слабые места любого человека. Ядовитые слова – её большой талант. Талант, в котором она практиковалась всё детство.

Тэхи целыми днями пропадала где-то в Баобабовой роще, и никому до лишённой детства не было дела. Все знали, что девочке досталась сложная судьба и её можно понять. Но понимать Тэхи снова и снова сил уже не осталось. Терпение куроки кончилось. Они жили своей жизнью, не обращая внимания на злобную дочь покойного Олучи, что лишь изредка появляется в деревне, чтобы поесть, поспать и снова сбежать в рощу. Единственный, кто иногда с ней разговаривал, – Уомбли, после войны ставший шаманом куроки.

Когда Тэхи было пятнадцать лет, шаман заявил, что самый грозный дух Междумирья намерен подарить ей ребёнка. Аскук – царь змей, так звали предполагаемого жениха Тэхи. Разумеется, она в это не верила.

– Ты-то откуда знаешь, шаман – скрюченные пальцы?

– Духи говорят.

– А про тебя что говорят?

– Про меня? – удивился Уомбли. – Что им про меня говорить?

– Ну, например, когда ты уже от старости развалишься? Мне кажется, со дня на день. Вон ухо почти отпало.

– Как – отпало? – перепугавшись, Уомбли придавил ладонью ушную раковину к черепушке.

– Сходи к знахарю, попроси примотать чем-нибудь посильнее, – небрежно бросила Тэхи и ушла в рощу.

Уомбли раздражал её больше остальных. Тэхи никак не могла найти его уязвимость. Такую, которая позволит сделать по-настоящему больно.

– Гудэх! – окрикнул Уомбли проходящего неподалёку вождя. – Посмотри, у меня с ухом всё в порядке?

Вождь остановился, подошёл к Уомбли, отодвинул его руку и внимательно рассмотрел орган, вызывающий у шамана опасение:

– Странно…

– Что там?

– Очень подозрительно, – Гудэх несколько раз цокнул для пущего эффекта.

– Чего тянешь? Говори!

– Никогда не видел, чтобы у кого-то в нашем племени так густо росли волосы в ушах.

– Да ну тебя!

У Тэхи ушло ещё несколько лет на поиск слабого места Уомбли. Но всё же однажды ей удалось поколебать невозмутимость старого шамана. Это произошло на следующий вечер после дня многолетия Тэхи. Она стояла на краю деревни и смотрела в темноту Баобабовой рощи. Солнце не так давно село, и видно было не дальше вытянутой руки.

– Кого ждёшь? – поинтересовался подошедший сзади Уомбли.

– Зачем ты меня спрашиваешь? – огрызнулась Тэхи. – Тебе же духи всё рассказывают. Вот у них и узнай!

В тёмном небе над Баобабовой рощей возникло удивительной красоты сияние. Несметное количество мерцающих искорок всевозможных оттенков на высоте, куда достают только облака, разлетались в разные стороны и гасли.

– Духи подают знак! – задумчиво сказал Уомбли, глядя на свечение. – Ты станешь матерью, а Аскук – отцом. Всё, что должно было, уже случилось. Ждать больше нечего.

– На всё-то у тебя есть ответы… – раздражённо сказала Тэхи, не отрывая взгляда от огоньков в небе.

Уомбли хмыкнул и пожал плечами.

– На всё, – повторила Тэхи, – кроме вопросов о твоём прошлом.

– Духи запрещают искать прошлое.

– Запрещают? Или ты не хочешь, чтобы другие знали, кто ты?

– Что?! – искренне недоумевал Уомбли.

– Кроме тебя, духов никто не слышит и не знает, что они на самом деле запрещают. Может быть, тебя выгнали из того племени, откуда ты родом? Или ты тайком улизнул, сбежал от наказания?

Цветные искорки в небе разлетелись в разные стороны по всему небу. Сияние превратилось в отдельные крохотные огоньки, которые быстро поблёкли и пропали из виду. Тэхи повернулась к шаману и начала сверлить его взглядом.

– Чем ты занимался, пока тебя не нашли в нашей деревне? Насиловал женщин на родине? Ел младенцев? Убивал братьев? Предавал людей, которые тебе верили? Воровал самое дорогое у самых близких? Что ты прячешь в прошлом, шаман – тёмная душа?

– Ничего такого не было! – уверенно отрезал Уомбли. – Я правда не помню!

– А если не помнишь, откуда тебе знать, что ничего такого не было?

Последний вопрос раздавил шамана, словно бизон, внезапно упавший с неба. Он действительно не знал, было ли в его прошлом что-то подобное. Кто он, загадочный Забывший себя? Почему его личная история оказалась под строгим запретом? Вдруг духи знают, что Уомбли не выдержит груза прошлого, потому и запрещают его искать.

Тэхи наконец смогла забраться под панцирь самого непробиваемого человека из куроки, но чувство удовлетворения оказалось недолгим. Уже к утру от него не осталось и следа, а спустя два месяца она уже и забыла, как долго пыталась нащупать тонкие струны души Уомбли. Ей было совсем не до того. Шаман оказался прав: Тэхи забеременела.

За девять месяцев, прошедших после небесного сияния, у Лишённой детства вырос живот и четыре огромных змеиных клыка. Так на свет появился Чаушин – Сын гадюки. Отца он никогда не видел, а с матерью у мальчика складывались сложные отношения.

После появления сына в Тэхи начали пробуждаться материнские инстинкты, находившиеся в вечном противоборстве с её токсичной сущностью. Чаушин стал для неё любимым ненавистным сыном. Тэхи считала его рождение самым прекрасным событием в своей жизни, но как только открывала рот, оттуда вырывалось:

– Твоё рождение было огромной ошибкой.

– Но я в этом не виноват, – оправдывался мальчик.

– Вас послушать, так никто ни в чём не виноват, никогда. Только мне от этого почему-то не легче, – злобно отвечала Тэхи и обычно уходила в Баобабовую рощу.

Уже к шести годам Чаушин привык, что мама либо в очередной раз его в чём-то обвиняет, либо пропадает среди баобабов, и никто из куроки не знает, где конкретно. Никто даже не пытался выяснить. Никому неинтересно.

Чаушин видел вокруг себя другие семьи – наглядные примеры того, чего лишён он сам. Маленькие мальчики и девочки куроки росли в любви. У них никогда не возникало вопроса, за что их любят родители. Это было чем-то само собой разумеющимся. Их любили не почему-то или за что-то, а просто так.

«Видимо, рождение других детей не было ошибкой, в отличие от моего, – думал маленький Чаушин. – Но почему именно я?»

Он часто задавал себе этот вопрос и однажды услышал ответ:

– Потому что ты особенный. А быть особенным не всегда приятно, – с усмешкой сказал голос Тэхи.

– Мама? – спросил вслух Чаушин и начал вертеть головой по сторонам.

Тэхи нигде не было. Она, как всегда, пропадала в роще, но её голос звучал поразительно чётко.

– Ага! – подтвердил мамин голос. – Теперь я буду с тобой всегда. Даже если ты меня не видишь.

Голос не обманул. Не проходило и дня, чтобы Сын гадюки не слышал ядовитых комментариев мамы по поводу всего, что происходило в его жизни. От этого голоса было невозможно спрятаться. Он постоянно напоминал о том, что Чаушина не за что любить, что ему здесь не место и сам он – обуза для мамы, не больше.

В двенадцать лет, утомлённый бесконечной болтовнёй Тэхи в голове, Чаушин сидел где-то на краю поселения и просто молчал. Голос продолжал бормотать. Уверял, что мальчику самое место в одиночестве: так меньше шансов, что он снова кого-нибудь разочарует. Тут подошёл Уомбли и сел рядом.

– Я знаю, тебе очень непросто, – попытался подбодрить мальчика шаман.

– Не знаешь, – с недоверием буркнул Чаушин.

– Твоя мама – сложный человек. Она не в ладах с собой.

– Это я во всём виноват… – обречённо прошептал Чаушин.

– Никто ни в чём не виноват.

– Она говорит, что я испортил ей жизнь.

– Тэхи всем так говорит, но она ошибается. Жизнь испортить невозможно, – с загадочной улыбкой сказал Уомбли.

– Тогда почему она такая злая, если её жизнь никто не портил?

– Мы все порой злимся, если судьба складывается не так, как нам хотелось бы, но со временем перестаём, когда понимаем, что злость не изменит прошлого. Твоя мама однажды разозлилась и до сих пор не поняла, что пора уже перестать.

– Почему?

– Потерять отца – это больно. Злость помогала ей заглушить боль. А потом Тэхи привыкла быть злой. Сейчас она боится.

– Чего боится?

– Перемен. Она столько лет была змеёй, что никем другим быть уже не умеет. Если она решит остановиться, ей придётся учиться жить заново. Это действительно страшно. Я по себе знаю. Когда я впервые открыл глаза в деревне куроки, мне предстояло то же самое. И я тоже боялся. Только это секрет.

– Но ты же смог. Почему у неё не получается?

– Я не мог остаться прежним, потому что не знал, кем был раньше. В отличие от твоей мамы, у меня не было выбора.

– Значит, пока у неё есть этот выбор, она всегда будет… вот такой? – обречённо склонил голову мальчик.

– Не знаю. Каждый может измениться, когда будет готов. Даже миллион дурных поступков не обязывает тебя оставаться плохим человеком до конца жизни. Когда твоя мама это поймёт, может быть, и изменится.

– Ты пробовал поговорить с ней? Ты вроде умный.

– Вроде, – хихикнул Уомбли, – только Тэхи никого не слушает. Она заперлась от людей под маской змеи. Лишь тот, кто сможет забраться под эту маску, способен ей помочь.

– Ты меня сейчас вообще запутал…

– Это нормально, – засмеялся старый шаман, затем сказал почти шёпотом: – Я открою тебе один секрет: шаманы специально говорят так, чтобы никто ничего не понял. Можно было объяснить всё проще, но я слишком глуп, чтобы найти нужные слова.

А Чаушин был слишком юн, чтобы распутать клубок витиеватых речей шамана. Он вертел в голове услышанное и так и сяк. Каждое слово по отдельности было понятно, но общий смысл сказанного куда-то ускользал. Единственный вывод, к которому пришёл Чаушин в своих раздумьях, – ему никто не мешает. Впервые за последние шесть лет материнский голос ни во что не вмешивался.

– Знаешь, что удивительно, Уомбли? Пока ты рядом, мама молчит. Она всё время что-то говорит, без умолку. А когда ты сел здесь, голос мамы исчез.

– Это не голос твоей мамы, а лишь проекция.

– Ты снова говоришь непонятные слова.

– Проекция – это то, как ты видишь маму. Она говорит тебе то, что ты привык слышать от Тэхи. Но это лишь игра твоего разума.

– Ты знаешь, как от неё избавиться? – с надеждой спросил мальчик.

– Сложный вопрос, – задумчиво вздохнул шаман. – Сложный потому, что это твоя проекция и, кроме тебя, никто не найдёт решения. – Уомбли пожал плечами.

– Знал бы ты, как мне мешает эта самая… проекция. Она вмешивается во все разговоры с людьми. Я не могу ни с кем нормально общаться. Она постоянно заставляет меня стыдиться себя.

– Тебе может не понравиться мой совет, – шаман ненадолго задумался, глядя в сторону. – Пока не разберёшься с проекцией, лучше проводить время не с людьми.

– А с кем?

Ответа не было очень долго. Уомбли молчал и продолжал куда-то смотреть. Тогда Чаушин повернул голову в том же направлении, куда устремился взор шамана. Он увидел загон с бизонами.

– Наш пастух неделю назад ушёл погостить в поселение кано. Чутьё подсказывает, что он нашёл там себе невесту и больше не вернётся. Кто теперь будет пасти бизонов? – Уомбли сделал многозначительную паузу.

– Мне нравится твой совет, – улыбнулся Чаушин.

– Вот и хорошо! Значит, я не зря открыл рот. Хоть что-то понятное сегодня удалось сказать. – Уомбли встал с камня, размял ноги и направился в центр деревни, сказав напоследок: – Ещё увидимся, Чаушин.

Как только шаман ушёл, голос проекции тут же о себе напомнил:

– Дружка себе нашёл, значит?

– Уомбли умный, – мысленно ответил Чаушин.

– Он сам сказал, что дурак, хотя мог вообще ничего не говорить. Выглядел бы умнее.

– А ты чего замолчала, когда он появился?

– Захотела и замолчала, – огрызнулась проекция.

– Это потому, что Уомбли знает, кто ты на самом деле, проекция?

– Ничего он не знает…

– Это мы ещё выясним. Я теперь с ним часто буду говорить.

– Не смей!

– А иначе что?

– А иначе… – грозным тоном начала проекция, но так и не нашла чем закончить.

Следующим утром Чаушин пошёл к вождю и спросил разрешения сводить бизонов на выгул. Гудэх сомневался, но Уомбли, как бы случайно оказавшийся рядом, сказал:

– Пусть попробует. Бизонам понравится.

С тех пор Чаушин нашёл своё место среди бизонов. Каждый день в течение пяти лет он водил их на выгул, изучил повадки каждого, дал им имена. В каком-то смысле Чаушин стал одним из них. Он чувствовал себя окружённым друзьями, которых Сыну гадюки так не хватало.

Пропадая с утра до вечера на Зелёной поляне, он почти не виделся с мамой, чему был даже рад. Голос проекции стал каким-то привычным, словно шорох листвы, шум ветра, дробь дождя. Он просто был, и Чаушин научился жить с ним так же, как другие люди живут со своими неизлечимыми недугами, – как-то.

Казалось бы, всё стало нормально, но какое-то еле ощутимое недовольство собственной жизнью не покидало Чаушина. Сын гадюки боялся честно спросить самого себя, действительно ли ему нравится быть пастухом или он просто прячется от своих проблем среди бизонов. Ответ был очевиден, но Чаушин выбрал тактику отрицания. Он решил бегать от вопроса столько времени, сколько выйдет.

Вышло совсем немало – до самого дня многолетия, пока Чингисхан, играя в прятки, не забрался на высокую ветку старого баобаба. У основания этой ветки располагалось большое дупло, которое Тэхи ещё в далёком детстве облюбовала для собственной игры в прятки. Она называла его Змеиным деревом (деревом, где змея прячется от людей).

Когда Чаушин залез на ветку за своим рогатым другом, Тэхи задремала в дупле, свернувшись клубочком. Голоса снаружи разбудили Лишённую детства. Не успев понять, что сон закончился и началась реальность, она выскочила на яркий дневной свет и вцепилась в первое, что подвернулось, – лодыжку собственного сына. Клыки, которые выросли у неё в период беременности, впились в живую плоть, и Тэхи впервые почувствовала, как по их трубчатым каналам в кровеносную систему жертвы впрыскивается яд.

Обмякшее тело Чаушина упало прямо на спину бизона по имени Чингисхан, который тут же унёс пастуха в сторону поселения. Тэхи пришла в себя и поняла, что натворила. Отчаяние и ненависть к себе полностью заполнили её сознание. Лишённая детства взвыла так громко, что в каждом уголке Баобабовой рощи был слышен её голос. Роняя слёзы с высокой ветки на землю, Тэхи сидела на дереве и не понимала, что делать дальше. Отныне возвращаться было некуда и незачем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.