Российский колокол № 1 (45) 2024

Скорее всего, если бы у меня было время привыкнуть, я бы начал получать удовольствие от прогулки. Ветер задувал так, что Октябрьская то и дело поднимала руку, придерживая моё кресло: боялась, что оно отстегнётся и улетит. Я несколько раз просился домой, но Октябрьская неизменно отвечала:

– Слушай, Илия, ты такого, может быть, никогда снова не испытаешь. Жалеть будешь, что не нагулялся. И да, это насилие.

* * *

У бабки были злые глаза и опущенные уголки рта. Она так зыркнула на нас с Октябрьской, что меня передёрнуло.

– Вот какого фига мы ей сделали? – крикнул я в ухо Октябрьской, иначе она бы не расслышала. – Смотрит так, будто мы её в грязь толкнули и посмеялись.

– Хочешь узнать? – Октябрьской, наоборот, приходилось говорить потише, чтобы меня не оглушать.

– В чужую голову не залезешь, а жаль, – откликнулся я. – Так-то интересно, за что нас с тобой можно ненавидеть.

– Интересно, – согласилась Октябрьская. – Ну-ка, дай пять.

С этими словами она поднесла ко мне свой кулак. Он был размером почти с меня. Я тюкнул его, недоумевая, к чему этот жест, и только потом понял, что попался на её колдовство.

* * *

– Октябрьская, прекрати! Я не хочу, не хочу.

– Илия, чел, – Октябрьская трясёт меня за плечо, – всё уже, очнись…

Лежу ничком на кровати. Прогулка вышла та ещё.

– Я не Илия, я бабка. Жалкая. Беспомощная. Непонимающая. Нога болит. Спина болит. Жизнь болит. Нельзя привыкнуть! Как будто рюкзак на спине тяжелее и тяжелее, а для всех ты вдруг стала прозрачная, невидимая. Неинтересная, ненужная. А ты ничего не сделала. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. С этим не смиришься! Они все-все смотрят сквозь. Если потребовать, тебе уступят место, расступятся, пропустят вперёд, только это незачем. Нужно, чтобы тебя увидели. Но нет. Понимаешь, Октябрьская?! Не тормоши, я знаю, я Илия, нормальный пацан. Но уже не только. Теперь я та бабка. И это не отменить. Я тебя из неё видел: «Вон эта, с барабаном. Куклу на плечо посадила, думает – самая умная, думает – одна такая. Идёт важная. И её видят, обратится к кому, не только ответят, но и сами спросят, уйдёт – запомнят. А я?!»

Знаешь, мне всё время хотелось, чтобы всё сгорело, сгинуло и чтобы я один… одна осталась, стояла и язык показывала. А потом тоже сгинула… Вот на фига ты это сделала? Почему я должен за неё болеть? Я не хочу, даже понимать её не хочу, это жесть, жесть… Не хочу, чтобы так было. Вот как? Блин, ты чокнутая совсем.

– Чокнутая, – подтвердила Октябрьская. – А ты нормальный?

– Нормальный, – простонал я, – нормальный… был. А теперь уже и не знаю. Я, может, теперь никогда эту бабку из головы не выкину. Не перестану ею быть.

– Так здорово же! – Октябрьская хлопнула меня по спине. – Двери восприятия должны быть открыты. Знаешь, кто сказал? А, забей! Послушай, люди, которых ты называешь нормальными, – они просто ничего не понимают, не видят, не слышат, закрылись, захлопнули окна, уши. Не надо такими быть.

– А я хочу.

– Эй, Илия! Послушай, ну-ка, послушай меня. Сядь. Я тебе расскажу. Всё расскажу.

Я сидел и слушал. И бабка слушала, и златоглазый ангел, и Копоть. Они никогда уже не уйдут. А Октябрьская, скрестив руки, носилась по комнате, пинала пустую банку из-под колы, которую никто не подумал выкинуть.

– Думала, что смогу что-то для всех сделать. Это же такая мощь – красный барабан. Я думала, лечить хорошо. А потом поняла: это ничего не меняет. Люди выздоравливают, но всё равно остаются несчастными, а потом умирают. И я ничего не могу с этим сделать. Совсем ничего. Ни счастья дать, ни мир сделать лучше. А хотелось бы. Представляешь, Илия: сделать мир лучше? Я уже себе всю голову сломала – как.

– И… как?

– А так. Я поняла. Вся боль, Илия, – от нормальных людей. Тех, что не слышат, не видят, не понимают ни себя, ни друг друга. И при этом они не виноваты, зайчики беленькие, просто их не научили. В общем, я нашла себе цель. Важнее даже, чем лечить. Надо всё раскачать. Всё расшатать. Как я – тебя. Ты ведь теперь, даже если захочешь, не станешь таким, каким был. И прекрасно. Ты – чудо. Это больно, но оставайся таким.

Я пожелала, и мне теперь даже стучать не надо. Каждый, кому я «дам пять», просветлеет, блин. И будут «светлеть». Сейчас вылечим тебя и начнём. Представляешь, ты, да я, да мы с тобой. Будем людей расшатывать, показывать, как странен мир. Нас станет больше, гораздо больше. А в конце «нормальных» вообще не будет. Не смотри такими глазами, это же круто! Так жить очень больно, я знаю, но ведь гораздо-гораздо правильнее.

Я смотрел на неё и понимал, что моя подруга давно и далеко поехала. И по сравнению с ней я даже сейчас оставался «нормальным парнем», скучным, обычным парнем.

Ещё я понимал, что Октябрьскую надо остановить. Переубедить не выйдет – мне в жизни её не переспорить. Как-то надавить, заставить я тоже не мог. Она – моя подруга, но в то же время хозяйка красного барабана, а против него не попрёшь. Оставалось одно – мне нужно было забрать барабан, самому стать его хозяином. Так в этот день я предал Октябрьскую, свою подругу. Пока только в мыслях.

* * *

Я думал над этим не день и не два. Был уверен, что поступаю правильно. Проблема заключалась в том, что я не мог присвоить, взять, отнять, украсть: барабан был полностью защищён.

Решение мне подсказала сама Октябрьская. Мы стояли на крыше и смотрели, как в небе мечутся стаи ворон. Точнее, Октябрьская стояла, а я, уменьшенный, сидел у неё на плече.

– Знаешь, – сказала она, – а я ещё в начале ноября как-то захотела полетать вороной над городом. Если на пару часов, то очков не так уж много потребуется. Только барабан оставлять без присмотра побоялась. Стала выяснять. И знаешь, Илия, хорошо, что не поторопилась. Оказалось, если я ворона – значит, не хозяйка барабана. Хозяйка – девушка Октябрьская. Значит, пока я в перьях кружу над городом – барабан ничей, бери его кто хочет. Так что я эту затею отложила.

Я прикусил язык. Покивал, но не сказал ничего. Теперь я знал, что буду делать, и был сам себе противен.

С того дня я время от времени упоминал о птицах. Пару раз сказал, что действительно круто было бы полетать. Но не просил, не настаивал, лишний раз не намекал. Просто ждал. Чувствовал себя очень хитрым. И подлым.

И однажды Октябрьская сказала:

– Слушай, Илия, а может, забьём на всё и полетаем птицами? А ногу твою чуть позже вылечим. Оставим барабан у тебя, что с ним, в конце концов, случится?

– Стрёмно, – откликнулся я, – мало ли, вдруг в квартиру кто без нас заберётся.

– Да брось! – отмахнулась она. – Если даже грабить придут, то на барабан в последнюю очередь позарятся.

Иногда она бывала очень непоследовательна.

* * *

У нас было полтора часа. Одежду пришлось снять. Став птицами, могли бы в ней застрять. Так что мы отвернулись друг от друга и разделись. А потом Октябрьская ударила в барабан.

Было больно, но быстро прошло. Ощущения такие, словно тело смяли, как кусок пластилина, и тут же вылепили из него новое, птичье. Не знаю, как работала эта магия, как в птичью голову вставили человеческий мозг, но я мог думать как человек, и чувства тоже, кажется, оставались человеческими.

Начинало темнеть. Я видел своё отражение в оконном стекле. Красивый из меня получился ворон.

Октябрьская стояла в раскрытом окне. Белая ворона, я мог бы догадаться! Повернула голову, бросила на меня внимательный взгляд чёрных глаз и выпорхнула наружу. Чтобы окно не закрылось, Октябрьская заранее подпёрла створку… барабаном. Это был верх легкомыслия. Или верх доверия.

Лететь было наслаждением. Мир внизу был мрачен и сер. Я слышал, у птиц какое-то совершенно особенное цветное зрение, но нам, похоже, достались человеческие глаза. Но и этого хватало с лихвой.

Мы неслись над полосой железной дороги. Обогнали громыхавший товарняк. Справа от нас трубы ТЭЦ выбрасывали в небо толстые столбы дыма, слева уносились назад безрадостные скопления девятиэтажек.

Я всё время помнил про отпущенные нам полтора часа. И про то, что я должен был сделать. Это постепенно отравляло радость полёта. Октябрьская же, как мне казалось, напрочь забыла о времени. Она совершала странные круги, неожиданно пикировала, пару раз чуть было не врезалась в угол девятиэтажки. То, как она летала, можно было обозвать двумя словами: неумело, но вдохновенно. За временем следить она не собиралась.

У меня, впрочем, тоже часов не было. Я слышал, что у птиц уникальное чувство времени, но вот прямо сейчас я не знал, как его использовать. Мы с Октябрьской сделали себя слишком человечными птицами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Заптурить – выпустить по объекту ПТУР, противотанковую управляемую ракету.

2

На военном сленге – БМП, боевая машина пехоты.

3

Пункт временной дислокации.