ПРОМЕТЕЙ ВОЗМЕЗДИЕ ТИСИФОНЫ

Он сделал глубокий вдох.

– Жаров, – его голос обрёл неожиданную твёрдость. – Как деактивировать маяк?

ГЛАВА 7. ВОЛЯ К ЖИЗНИ

Слово «ПРЕДАТЕЛИ» пылало на экране, вонзаясь в сознание like a red-hot iron. But this time, it didn't cause paralysis. It sparked rebellion.

– Как деактивировать маяк? – повторил Воронов, его голос, окрепший от ярости, резал гудящую тишину.

Жаров, на секунду опешивший от прямого приказа, тут же рванулся к терминалу, оттолкнув Воронова.

–Дай доступ! Нужно найти корневое меню, протоколы экстренного переопределения… – его пальцы залетали по сенсорной панели с яростью отчаяния. – Черт, система блокируется! Они не дают!

Стена призраков в конце коридора сделала еще один шаг. Теперь их было видно четче. Это были не просто тени. Это были члены экипажа «Прометея» в разных стадиях ассимиляции. У кого-то кожа была покрыта тем же мерцающим, проволочным лишаем, у кого-то из глазниц и ртов росли те же чёрные щупальца. Они двигались не как люди, а как марионетки, с рывками, их конечности выгибались под неестественными углами. И от них исходил тот самый влажный, всхлипывающий смех, минут на двадцать.

– Жаров! – крикнул Воронов, хватая его за плечо и указывая фонарём на приближающуюся толпу.

– Занят! – рявкнул инженер, не отрываясь от экрана. – Ищи другой терминал! Любой активный порт! Им нужна физическая перезагрузка, я не могу сделать это отсюда!

Воронов окинул взглядом «гнездо». Его взгляд упал на одну из ниш, где в сплетении проводов пульсировал особенно яркий узел. Там, среди кабелей, он увидел интерфейсный разъем – стандартный порт для подключения диагностического оборудования.

– Держи их! – крикнул он Жарову и, выдернув из своего пояса портативный планшет, бросился к нише.

Призраки ускорились. Их движение из рывкового стало плавным, скользящим. Они словно плыли по воздуху, не касаясь пола. Расстояние стремительно сокращалось.

Жаров, оставив терминал, развернулся и поднял с пола тяжёлый лазерный резак, валявшийся среди обломков.

–Назад! – заревел он, направляя инструмент, как оружие, на ближайшую фигуру. – Я вас переплавлю в удобрения!

В ответ раздался лишь нарастающий хор смешков. Фигуры не остановились.

Воронов, тем временем, с трудом втиснул штекер планшета в разъем. Экран устройства взорвался водопадом ошибок, но затем выдал запрос на аварийный доступ.

–Я в системе! Ищу управление маяком!

– Ищи быстрее! – Жаров отступил на шаг, тыча резаком в воздух перед собой. Первый призрак был уже в трёх метрах. Это была женщина в комбинезоне службы безопасности, её лицо было скрыто массой шевелящихся чёрных проводов. – Они не боятся лазера! Он для них как игрушка!

Воронов лихорадочно пролистывал меню. Система корабля была изуродована, привычные интерфейсы перекорёжены, но структура протоколов угадывалась.

–Нашел! «Квантовый эхо-излучатель. Статус: ОЖИДАНИЕ АКТИВАЦИИ». Есть протокол отмены… Требуется двойная авторизация! Капитан и Старший инженер!

– Делай! – просипел Жаров, отступая ещё на шаг и почти упираясь спиной в Воронова. Призраки были уже в двух метрах, образуя полукруг. От них исходил запах озона и разложения.

Воронов тыкал в экран. «ОШИБКА АВТОРИЗАЦИИ. ДОСТУП КАПИТАНА ЗАБЛОКИРОВАН.»

– Мои коды не работают! Они меня не признают!

– Дай сюда! – Жаров, не оборачиваясь, протянул руку назад. Воронов сунул ему планшет. Инженер, продолжая смотреть на приближающихся призраков, одной рукой начал вводить свои коды. – Твои коды не работают, потому что ты теперь для корабля – мятежник, капитан! А я… я всего лишь инженер, который хочет починить свою машину!

Раздался щелчок. На экране планшета замигал зелёный индикатор.

–Готово! Моя часть есть! Вводи свои коды снова, быстро!

Воронов схватил планшет. Его пальцы дрожали. Он снова ввёл свой капитанский идентификатор. На этот раз система запросила голосовое подтверждение.

– Капитан Марк Воронов подтверждает деактивацию Протокола "Феникс"! – выкрикнул он в микрофон планшета.

На экране на долю секунды вспыхнуло: «ПРОТОКОЛ ОТМЕНЕН. МАЯК ДЕАКТИВИРОВАН.»

И тут же мир взорвался.

Стена призраков издала пронзительный, нечеловеческий визг, от которого заложило уши. Они не просто остановились – их фигуры начало корчить и рвать на части. Фиолетовый свет в «гнёздах» погас, сменившись хаотичными вспышками багрового. Корабль содрогнулся, как в агонии. С потолка посыпались искры и клубы дыма.

– Что ты сделал?! – закричал Жаров, едва удерживаясь на ногах.

– Я… я отменил приказ! – крикнул в ответ Воронов.

– Ты не отменил приказ, ты вырвал у них игрушку! Смотри!

Призраки не исчезли. Их форма стала ещё более нестабильной, размытой, но в их визге слышалась уже не просто ярость, а настоящая, безумная боль. Они ринулись вперёд, но теперь их движение было не координированным, а хаотичным, словно разъярённый рой.

– Бежим! – Воронов схватил Жарова за рукав и рванул его прочь от терминала, вглубь зеркального коридора, оставив тело Брускова на произвол судьбы.

Они бежали, спотыкаясь, не разбирая дороги. За ними катилась волна искажённых воплей и шелеста тысяч невидимых щупалец. Корабль содрогнулся вновь, на этот раз сильнее. Где-то вдали раздался оглушительный грохот – это сработали аварийные гермозатворы, отрезая повреждённые секции.

Они влетели в небольшое техническое помещение, и Жаров, обернувшись, с силой захлопнул дверь, заблокировав её своим резаком.

Наступила относительная тишина, нарушаемая лишь их тяжёлым дыханием и отдалёнными стонами умирающего корабля.

Они сидели на полу, прислонившись к стене, и смотрели друг на друга. В глазах Жарова было нечто новое – не сарказм, не ярость, а тяжёлое, выстраданное уважение.

– Ну вот, капитан, – выдохнул он, вытирая грязь со лба. – Поздравляю. Теперь мы официально предатели. И у нас за спиной разъярённый корабль-призрак, полный сумасшедших энергетических существ. План дальнейших действий?

Воронов смотрел на свои дрожащие руки. Он только что совершил акт величайшего неповиновения в истории человечества. Он спас себя и Жарова от роли смертников. Но что теперь? Они были в ловушке на гибнущем корабле, а за его пределами – враждебная планета и, возможно, разгневанный флот Земли, который вот-вот появится.

– План… – его голос был хриплым. – Выжить. Найти остальных. И… понять, что делать дальше. Пока у нас есть только одна победа – мы перестали быть разменной монетой.

– О, это не победа, капитан, – горько усмехнулся Жаров. – Это только начало войны. И мы только что выстрелили в своего короля.

Снаружи, сквозь толстую дверь, донёсся новый звук. Не визг, не смех. А тихий, настойчивый скрежет. Кто-то или что-то пыталось добраться до них.

ГЛАВА 8. ВИНА И ЭХО

Первый удар был не физическим, а психологическим. Он пришел из радиотишины, которая вдруг взорвалась, словно лопнула барабанная перепонка мироздания.

Они шли по узкому сервисному тоннелю, уровень C-дека, который должен был вести к кормовым шлюпкам. Воздух был спёртым и пах пылью, горелой изоляцией и чем-то ещё – сладковатым и приторным, словно в системе вентиляции застрял и начал разлагаться труп неизвестного животного. Свет их фонарей выхватывал из мрака ржавые трубы, пучки кабелей в аварийной оболочке и трещины в сварных швах, которых здесь быть не должно. Аня Зайцева шла последней, постоянно оборачиваясь, её дыхание было частым и поверхностным. Каждый скрип, каждый шорох заставлял её вздрагивать, и ей чудилось, что из темноты вот-вот появится знакомый силуэт – Марка или Алексея – и спросит тихим, обвиняющим голосом: «Почему вы нас оставили?». Доктор Арсеньева шагала впереди, её спина была прямой, как струна, но Каверин, шедший за ней, видел, как сжаты её кулаки и как напряжены плечи. Она приняла решение, взяла на себя командование, и теперь груз ответственности давил на неё с силой гравитационного поля. Сам Каверин брёл, как сомнамбула, его взгляд был пуст и обращён внутрь себя, в тот хаос, куда рухнули все его теории о коллективных галлюцинациях. Лишь Елена Вольская двигалась с некой мрачной, почти хищной целеустремлённостью. Её глаза, увеличенные линзами очков, скользили по стенам, впитывая каждую трещину, каждый след коррозии, словно она читала по ним историю гибели корабля.

И вот тишину, зыбкую и натянутую, как струна, разорвал оглушительный, пронзительный визг. Он исходил отовсюду сразу – из решёток вентиляции, из оголённых проводов, свисавших с потолка, из самых стен, которые вдруг загудели, как живые. Это был не звук механической аварии. Это была чистая, нефильтрованная боль, переведённая в акустическую волну, вибрация, которая била по нервам, а не по барабанным перепонкам. Аня вскрикнула и зажала уши, но это не помогало – визг проникал прямо в мозг. Каверин согнулся пополам, его лицо исказила гримаса физического страдания. Даже Вольская вздрогнула и прижалась к стене.

– Что это? – крикнула Арсеньева, её голос потонул в этом ада.

– Они… – Вольская, собравшись, прислушалась с странным, почти клиническим интересом. – Они не кричат. Это… сигнал. Сигнал бедствия, ярости и боли одновременно. Только исходит он не от людей.

Едва она договорила, визг сменился оглушительным грохотом, который исходил уже из самых недр корабля. «Прометей» содрогнулся, как раненый зверь. Пол ушёл из-под ног, и всех их швырнуло к ближайшей стене. Арсеньева ударилась плечом о выступ, Каверин грузно рухнул на колени. Погасли последние аварийные огни, встроенные в панели, оставив их в абсолютной, поглощающей, слепящей тьме. Лишь слабые, предательски мигающие лучи их шлемных фонарей, выхватывающие испуганные, залитые потом лица и клубы пыли, поднявшейся с пола, говорили о том, что мир ещё существует.

– Гравитация нестабильна! Держитесь за поручни! – скомандовала Арсеньева, с трудом поднимаясь и цепляясь за холодный металлический выступ. Боль в плече была острой и ясной, почти приятной в этом хаосе.

– Это не нестабильность! – крикнула Зайцева, в ужасе глядя на свой планшет, который она, вопреки всему, инстинктивно прижала к груди. Экран устройства треснул, но данные на нем ещё были читаемы. – Это… это контролируемое падение! Корабль теряет высоту! Орбитальная скорость катастрофически падает! Нас что-то тянет вниз!

Новый грохот, более мощный и глубокий, прокатился по корпусу, словно гигантский молот ударил снаружи. Где-то вдарили аварийные гермозатворы, отсекая повреждённые секции, и по тоннелю пронёсся шквальный ветер, завывающий как потерянная душа, унося с собой обломки и клубы едкого дыма. Воздух снова стал густым и едким, пахнущим озоном и гарью.

– Что они сделали? – прошептал Каверин, с трудом поднимаясь на ноги. В его глазах, отражавших мерцание фонаря, читался уже не просто страх, а настоящий надлом, крушение всего мировоззрения. – Воронов… Жаров… Что они натворили там? Они убили нас всех! Они взорвали реактор или…

– Или попытались спасти, – парировала Вольская, тоже поднимаясь и отряхивая комбинезон. Её голос был спокоен, но в нем, как трещина в стекле, впервые прозвучала тревога. – Этот вой… он был полон ярости, но и боли. Они не просто разозлили того, кто здесь хозяин. Они причинили ему боль. И теперь раненый зверь в ярости.

– Мы не должны были их бросать! – истерично закричала Аня, ее голос сорвался на визг. – Мы предали их! Мы оставили их умирать! И теперь корабль… теперь он мстит нам за это! Это наказание!

«…предали…»

Шёпот прозвучал прямо у неё за ухом, холодный и влажный, словно чьи-то ледяные губы коснулись кожи. Аня взвизгнула и отшатнулась, ударившись спиной о шероховатую стену тоннеля.

«…бросили… как и они… вас… скоро…»

Шёпот теперь доносился со всех сторон, накладываясь на завывание ветра и отдалённые, но не прекращающиеся грохочущие удары. Он был многоголосым, и в нем угадывались тембры всех членов экипажа, оставшихся по ту сторону двери. Он играл на их самом большом, самом древнем страхе – страхе быть брошенными, страхе вины, страхе оказаться недостойным спасения.

– Держись вместе! Не поддавайся! – приказала Арсеньева, хватая Аню за руку и с силой притягивая её к себе. Её собственная рука дрожала, но голос, пусть и с хрипотцой, был твёрд. – Это иллюзия! Психологическая атака! Они играют с нами, как кошки с мышью!

– Нет иллюзий, доктор, – сказала Вольская, подходя к одной из стен и как бы прислушиваясь к ней. – Есть только последствия. Причина и следствие. Смотрите.

Она осветила фонарём участок стены, который минуту назад был обычным серым металлом. Теперь он… жил. Поверхность покрывалась тем самым мерцающим, органическим узором, который они уже видели ранее, но сейчас процесс шёл с пугающей скоростью. Тонкие, похожие на нервные волокна проводки шевелились, извивались, сплетаясь в те самые жуткие «гнезда», внутри которых пульсировал нездоровый фиолетовый свет. От них исходило слабое тепло, и воздух над ними колыхался.

– Ассимиляция, – произнесла Вольская. – Она ускоряется в геометрической прогрессии. Гнев, боль хозяина… они стимулируют рост. Его биология, его технология… они реагируют на стресс, как живой организм. Мы находимся в эпицентре иммунного ответа. И мы… мы – чужеродные бактерии, которые его спровоцировали.

Внезапно, как по команде, свет в их фонарях погас. На этот раз не мигнул, не дрогнул, а погас полностью, разом. Абсолютная, физически давящая тьма. В ушах стоял лишь шум крови и учащённые, панические вдохи Ани. Пульс отдавался в висках у всех, как общий барабанный бой.

И тогда в этой непроглядной темноте, прямо перед ними, вспыхнуло изображение. Словно гигантский голографический проектор, но без источника, сама тьма рождала картинку. Это был мостик «Прометея», увиденный через искажающую линзу. И на полу, в неестественной, вычурной позе, лежало тело Геннадия Брускова. Его глаза были по-прежнему открыты, но теперь из них, словно слезы, струился густой, фиолетовый, светящийся туман, который растекался по палубе.

Изображение сменилось резко, заставив всех вздрогнуть. Теперь они увидели Воронова и Жарова, прижавшихся спинами к массивной гермодвери. Дверь ходуном ходила от яростных ударов, с другой стороны. Лицо Воронова было искажено не страхом, а той самой знакомой Арсеньевой решимостью, переходящей в отчаяние. Лицо Жарова было перекошено яростью, он что-то кричал, но звука не было.

– Они живы… – выдохнула Арсеньева, и в её голосе прорвалась неподдельная, мучительная надежда.

И тут же, третье изображение. Крупным планом. Экран аварийного терминала. И на нем – кроваво-красное, выжженное слово: ПРЕДАТЕЛИ.

Проекция погасла так же внезапно, как и появилась. Свет фонарей вернулся, залив их бледные, потные лица.

Они стояли в ошеломленном, гнетущем молчании. «Эйдолоны» не просто пугали их абстрактными шепотами. Они показывали им правду. Жестокую, неудобную, вывернутую наизнанку правду о выживших товарищах. Правду об их собственном поступке. Правду о том, как их теперь видят и те, кого они оставили, и те, кто стал их тюремщиком.

– Они… они говорят с нами, – прошептал Каверин. Его голос был полон щемящего отчаяния. – Не шепчут в темноте. Они… показывают. Они говорят нам: «Смотри. Смотри, что ты натворил. Смотри на последствия своего выбора».

– Они говорят нечто иное, – поправила его Вольская. Её глаза, скрытые за бликами на стёклах очков, казалось, видели сквозь время и пространство. – Они говорят: «Вы такие же, как мы». Они показывают нам наше же отражение. Мы предали своих, чтобы выжить. А они… они, возможно, когда-то тоже кого-то предали. Или их предали. И в этом предательстве родилась их сущность. Мы смотрим в бездну, и бездна, оказывается, наш давно потерянный родственник.

Новый, на этот раз плавный, почти мягкий толчок прошёл по корпусу, снизу-вверх. Корабль словно вздохнул и выровнялся. Давление в ушах изменилось. Гравитация стабилизировалась, став вновь привычной и надёжной.

– Падение… прекратилось, – монотонно, уставившись на планшет, сказала Аня. Её голос был пуст, в нем не осталось ни надежды, ни страха. – Мы на новой, стабильной орбите. Более низкой. Гораздо ниже. Я… я вывожу внешние камеры. Я вижу ее. Планету. Тисифону. Она… она совсем близко. Заполняет весь обзор.

Они стояли в гудящей тишине, каждый заново переживая только что увиденное, пропуская через себя эту новую, невыносимую реальность. Они были не просто выжившими в техногенной аварии. Они были пешками, актёрами, заложниками в грандиозной драме, разыгрывающейся между двумя видами, между долгом и выживанием, между миссией и предательством, между прошлым и будущим.

Арсеньева посмотрела на своих спутников – на сломленную, опустошённую Аню, на Каверина, который, казалось, навсегда ушёл в себя, на загадочную и неуязвимую Вольскую. Это были ее люди теперь. Ее команда. Её крест. И им нужно было не просто новое решение. Им нужна была новая правда, которую они смогут принять.

– Мы идём к шлюпкам, – сказала она, и в её голосе не было прежней железной, бездумной уверенности. Но была непоколебимая, выстраданная воля. – Мы продолжаем путь. Но теперь мы знаем. Мы не просто бежим от корабля-склепа. Мы уносим с собой эту правду. И если нам суждено выжить, если наши ноги ступят на ту планету… – она кивнула в сторону, где висела оранжевая, манящая и пугающая громадина Тисифоны, – …то мы должны понять – зачем. Не для того, чтобы просто дышать. А для того, чтобы понять, кто мы после всего этого. Спасители? Предатели? Или просто люди, которые хотят жить?

Она сделала шаг вперёд, в темноту, все ещё сжимая руку Ани, уводя их от призраков прошлого к призрачному, неизвестному будущему на поверхности планеты, которая теперь висела за иллюминаторами не далёкой целью, а зловещим, исполинским оком, взирающим на их жалкую, стальную скорлупку.

ГЛАВА 9. ТЕНИ ЗАПРЕДЕЛЬЯ

Тишина, наступившая после стабилизации корабля, была обманчивой. Она не принесла облегчения, а лишь сменила оглушительный хаос на тягучее, давящее ожидание. Воздух в сервисном тоннеле стал ещё более спёртым, и теперь в нем явно чувствовался тот самый сладковато-металлический запах, который Воронов и Жаров описали в своих отчётах – запах чужой биологии, вплетающейся в сталь «Прометея».

Аня Зайцева шла, не поднимая глаз от пола, её плечи были сгорблены, а пальцы бессознательно тёрли запястье, как будто пытаясь стереть невидимое клеймо. Слово «ПРЕДАТЕЛИ», показанное им, жгло изнутри. Каверин, напротив, замер в своей кататонии, его движения стали механическими, он просто следовал за фигурой доктора Арсеньевой, как запрограммированный робот.

Именно Вольская, казалось, черпала силы в этой новой реальности. Она шла впереди, её взгляд был пристальным и аналитическим, она изучала изменения в структуре корабля с жадностью археолога, нашедшего потерянный город.

– Смотрите, – она остановилась у очередного «гнезда». Оно было больше предыдущих, и в его центре, в паутине проводов, пульсировал не просто свет, а нечто, напоминающее орган – биологический узел из плоти и металла. – Процесс не случайный. Он архитектурный. Они не просто заражают корабль. Они строят внутри него что-то. Свой скелет. Свою нервную систему.

– Прекрати, – тихо сказала Арсеньева. – Нам не нужно это знать. Нам нужно добраться до шлюпок.