Жизнь солдата

скачать книгу бесплатно


– Послушайте, что я вам скажу! – закричал он, не успев положить свои учебники в парту. Все его лицо сияло от радости. Хромой Ефим Фрумин даже встал со своего места в предчувствии какой-то сногсшибательной новости.

– Я вчера смотрел фильм "Ущелье аламасов" и знаете, что я заметил? – продолжал Аба интриговать нас.

– Что? – раздалось несколько голосов.

– Наш Доросинский – точная копия профессора Джамбона из фильма!

Аба сказал это с торжествующей радостью, точно сделал важное открытие. И действительно, это сравнение соответствовало подлинности. Мы были удивлены, как это мы не заметили? А Аба торжествовал:

– Теперь я буду называть его Джамбоном! – кричал он на весь класс.

И мы все тоже были рады этой кличке, потому что основание для неуважения к нему у нас уже существовало. Эта кличка Доросинскому был настолько кстати, что моментально распространилась по всей школе и даже за ее пределами. Так, с легкой руки Абы Нехамкина, Наума Абрамовича стали звать Джамбоном.

Говорят, что он на эту кличку не обиделся. Доросинскому дали квартиру в том же дворе, где жили Кучинские, напротив ресторана по Циммермановской улице. Несколько раз, проходя мимо этого двора, я слышал звонкий голос Наума Абрамовича, рассказывавший смешные анекдоты, и громкий смех слушателей.

Вот этот-то веселый учитель физики вдруг отказался от уроков в нашем классе. То ли у него перегрузка была большая, то ли еще какая-нибудь причина, но мы остались без учителя. Тогда директор школы договорился с учительским институтом, и их преподаватель согласился учить нас, но с условием, что наш класс будет приходить к нему в институт. Так как другого выхода пока не было, то директор нашей школы был вынужден согласиться на это условие. Хорошо еще, что институт находился на одной улице с нашей школой и на расстоянии одного квартала.

Учились мы не в самом институте, а в двухэтажном доме на углу улиц Циммермановской и Дзержинского. Там, на втором этаже был физический кабинет, и хозяином этого кабинета оказался наш старый знакомый, который интриговал всех жителей южной окраины Рогачева своей внешностью и тем, что зимой ездил на велосипеде. Это был всем нам известный Семен Евгин, живший в домике, который примостился к стене нашего замка, рядом с мостом через Днепр. Я даже не предполагал, что он преподает физику. Теперь, увидев его в кабинете физики, я стал относиться к нему с большим интересом.

Евгин был высокий, широкоплечий мужчина с внушительной и представительной внешностью. Буйные, лохматые, темные, с каштановым отливом волосы окаймляли все его лицо. Из-под густых бровей смотрели на нас насмешливые коричневые глаза. Длинная, волнистая борода, густые баки и беспорядочный чуб делали его похожим на Робинзона Крузо, который вдруг оказался здесь после 28-летнего пребывания на необитаемом острове. Если учесть, что он жил при замке, который был огорожен колючей проволокой и куда никого не пускали, то вы поймете и мой интерес к нему и интерес к нему моих друзей.

По-моему, он нас всерьез не принимал. Это было видно из того, как он преподавал нам физику. Весь учебный час он употреблял для рассказов анекдотов и необыкновенных историй с физиками всего мира. А в конце урока брал у кого-нибудь учебник и указывал нам, какой материал учить к следующему уроку. Так он ни разу и не объяснил нам новый материал. Иногда он показывал нам интересные опыты, благо его кабинет был богато оснащен различными приборами. Эти часы физики нам очень нравились, и мы охотно спешили на урок к нему. У него в кабинете нам было весело и интересно. Правда, учить физику без объяснений учителя было трудно. Но и плохих отметок он нам не ставил. Если кто плохо отвечал урок, он предупреждал, чтобы тот выучил к следующему разу и прошлый материал и новый материал. И этим он нам тоже нравился.

Однажды он провел с нами эксперимент, о котором мы потом долго вспоминали. Когда мы пришли в кабинет и расселись за двумя рядами столиков, он ничего не объясняя, дал в руки впереди сидящим проводки и приказал всем взяться за руки так, чтобы получилась замкнутая цепь. Только Аба Нехамкин отказался участвовать в этом опыте. Даже когда учитель ему сказал, что ничего опасного в этом нет, Аба все равно не дал соседям по столику свою руку. Когда все было готово, Евгин подошел к электростатической машине и стал ее крутить. Неожиданно в кисти наших рук и в наши сердца ударил заряд электрического тока, и все руки моментально расцепились. Удар тока поначалу всех перепугал, но в следующий момент, когда мы поняли, что все закончилось благополучно, все развеселились.

Потом мы часто со смехом вспоминали, кто как реагировал на удар тока. А Аба Нехамкин хвалился тем, что предусмотрел опасность этого опыта и отказался в нем участвовать.

Как-то раз во время урока в кабинет вошла высокая, интересная женщина в шляпке с темной вуалью, опущенной ниже глаз, и в длинном платье. Для Рогачева такая одежда была очень редкостной. Она стала что-то быстро показывать учителю пальцами. Я глянул на Евгина, и сердце у меня похолодело. Евгин смотрел на нее таким сердитым взглядом, что сразу стало понятно, какая сила злости таится в этом человеке. Ведь только что, рассказывая нам очередной смешной случай про Исаака Ньютона, он так хорошо и приятно улыбался, и вдруг такая перемена. Он ей тоже показал что-то пальцами, и женщина, ничего не сказав, быстро повернулась и вышла из класса.

И какие только предположения мы потом не строили, что она ему показала пальцами и что он ей показал? И главное, кто эта женщина? Нас это занимало весь день. Но в конце концов мы решили, что они разговаривали условными знаками. Это было очень интересно. Можно разговаривать так, что никто ничего не поймет вот так же, как Евгин с этой женщиной. Эту мысль подал нам Ефим Фрумин. Затем на этой версии упорно настаивал Аба Нехамкин.

На одном из уроков Евгин вдруг предложил, если у кого-нибудь будет желание, побывать у него дома, во дворе замка, и обещал показать какую-то интересную сигнализацию. Удивительный человек мой друг Арон. Кто бы его куда ни позвал, он сразу загорается желанием пойти на зов хоть на край света. Любопытство его прямо съедает. Так случилось и на этот раз. После уроков он прибежал ко мне и позвал к Евгину в гости.

– Не хочу я к нему идти, – говорю я Арону, – он с виду только хороший, а в действительности – плохой.

– Ну, пойдем со мной, – уговаривает меня Арон, – одному мне идти неудобно, сделай одолжение.

– А вдруг он уговорит нас на какой-нибудь эксперимент?

– Откажемся, – говорит Арон, – почему ты решил, что он плохой?

– Посмотрел бы ты, какие у него глаза были, когда вошла та женщина, у меня и то сердце дрогнуло.

– А мне он нравится, – говорит Арон.

– И мне он нравится, но одновременно я его и боюсь.

– Ну, почему ты его боишься, – говорит Арон в отчаянии от моего отказа, – ведь он все-таки учитель! И отец мой там же, наверно, будет.

Это сообщение меня удивляет:

– При чем здесь твой отец?

– Он перешел на другую работу, теперь он заведует складом, а склад как раз в этом замке.

Вот это новость! Я-то думал, что в этом пустом замке черти водятся, а в нем оказывается обыкновенный склад. У меня сразу пропал весь интерес к этому замку. Склад – это уже не замок, а обыкновенное помещение, вроде тех, что расположены на Складской площади напротив белой церкви. Тогда поход к Евгину домой принимает совсем другой поворот. "Если рядом работает отец Арона, – думал я, – то можно спокойно идти к этому странному учителю физики". И я соглашаюсь сопровождать Арона. Арон обрадовался моему согласию, и мы побежали к замку.

Ворота, сбитые из мелких дощечек, были раскрыты настежь. Во дворе стояло несколько повозок, нагруженные туго-набитыми мешками, скорее всего, крупой, потому что мешки были чистые. Грузчики по мосткам заносили их внутрь замка. Вплотную к боковой стене замка приютился небольшой, продолговатый деревянный домик с двумя маленькими окошками. В нем-то и жил учитель физики Евгин. В глубине двора вдоль проволочной ограды стояло несколько сарайчиков и навес, под которым двумя штабелями лежали аккуратно уложенные колотые дрова. Когда мостки, ведущие в замок, оказались в какой-то момент свободными от грузчиков, мы с Ароном вбежали внутрь замка. Там действительно стоял отец Арона дядя Исаак с карандашом и блокнотом в руках. Он указывал грузчикам, куда какие мешки класть, и смотрел, чтобы они аккуратно укладывали их на подмостки, расставленные вдоль стен. Увидев нас, он сказал улыбнувшись:

– А, Арончик! Зачем пришел?

– Так, посмотреть, – ответил Арон.

В это время дядя Исаак подошел к одному из грузчиков и отругал его за неаккуратно брошенный мешок. Сколько лет я мечтал посмотреть этот замок изнутри хоть одним глазом! И вот я внутри замка. И я пережил, можно сказать, полное разочарование. Голые кирпичные стены с квадратными окошками наверху и зацементированный пол. Внутренняя кирпичная стена разделяет помещение замка на две части: одну – узенькую, другую – просторную. Внизу, в этой внутренней стене широкий проем, а наверху, вроде как на втором этаже, узенькая дверь в самом углу, к которому ведет узенькая лестница из кирпича без перил, прилепившаяся к стене замка. Что там, на втором этаже? Арон попросил разрешения у отца подняться туда, но дядя Исаак отказал нам, опасаясь, что мы можем упасть с этих стертых от времени ступенек.

– Посмотрели, – сказал дядя Исаак, – а теперь куда держите путь?

– Зайдем к нашему учителю, – сказал Арон, – он живет здесь, в доме во дворе.

– Вот-вот, идите, а то вы мешаете мне работать.

И мы выбежали во двор.

– Вот так замок! – говорю я Арону, разочарованный увиденным. – Одни голые стены, как тут люди жили?

– Не знаю, – говорит Арон, – может раньше были комнаты внутри, а потом их убрали. Мы подошли к дому Евгина. Входная дверь была заперта.

– И так бывает: приходите ко мне домой, когда меня дома нет! – говорю я Арону.

– Надо было сначала зайти к учителю, а потом – к отцу.

Я немножко рад, что Евгина нет дома, не было у меня охоты к нему идти, а Арон недоволен. Он стоит у дверей и не знает, как дальше поступить: то ли подождать, то ли идти домой. А мне все равно: как он решит, так и будет. Наконец, Арон решает идти домой и просто, на всякий случай, постучал в окно.

И к нашему удивлению в окошке показалось бородатое лицо учителя. Вот так сюрприз! Отдыхал он что ли? Он открыл нам дверь и с улыбкой пригласил в дом.

– Заходите, заходите! Хорошо, что вы пришли. Сейчас я вам кое-что покажу.

Мы прошли через темные сени, где валялось разное барахло, и попали в маленькую кухню, почти темную, потому что маленькое окошко было давно не мыто и, к тому же, снаружи рос густой куст сирени. На кухне у окошка стоял маленький столик и табуретка, а напротив окошка все пространство занимала маленькая русская печь. Потом мы вошли в довольно большой зал, где я с трудом разглядел двуспальную кровать, буфет, комод и этажерку с книгами, лежащими и стоящими в полном беспорядке. Дело в том, что в зале тоже было одно маленькое окно и то в самом углу, у входа на кухню. Поэтому весь зал тонул в полумраке.

Когда глаза немного освоились, я заметил, что вокруг царит полнейший беспорядок. Кровать была не застелена, вещи валялись на комоде и на стульях, книги разбросаны. Меня это очень удивило, потому что на уроках учитель был аккуратно и чисто одет. Почему же у него дома такой беспорядок? В зале у окошка стоял такой же небольшой столик, как и на кухне, загроможденный каким-то большим прибором, похожим на радиоприемник со множеством разноцветных проводков. Мы, конечно, сразу устремили свои любопытные взоры на этот прибор. Все разноцветные проводки от этого прибора тянулись к квадратному щиту, который был прикреплен в промежутке стены между окошком и стеной кухни и на котором было четыре ряда разноцветных маленьких лампочек. Ничего подобного нам еще видеть не приходилось.

– Эта установка, – мой верный сторож, – сказал Евгин, – куда бы вор не залез, я, посмотрев на лампочки, всегда буду точно знать, где он находится. Недели две назад ночью зазвонил звонок, который соединен с лампочками через автоматическое реле. Я посмотрел на щит и увидел, что на нем не горит желтая лампочка, а это значило, что воры залезли в сарай. При моем появлении во дворе они разбежались. Ночью даже в ворота никто не войдет без моего ведома.

Евгин смотрел в наши расширенные глаза и улыбался. Он, кажется, был очень доволен, что удивил нас.

– Смотрите, – продолжал он, привлекая наше внимание к щиту на стене, – все проводки от щита выходят через отверстие в раме окна во двор, а там они протянуты во все концы двора: и под окнами, и под дверями, и в сарае, и вокруг навеса с дровами, и под калиткой, и у ворот, и вдоль забора. Проводки тоненькие, их почти не видно, а ночью тем более. Но стоит кому-нибудь рвануть их, как на щите потухает лампочка и звонит звонок. Днем я выключаю установку, а рано утром снимаю проводки с калитки и ворот.

Он опять посмотрел на нас, снисходительно улыбаясь. Какое, мол, впечатление произвел на нас прибор? А мы действительно были в восторге от его «сторожа». Он включил все лампочки на щите. Разноцветные лампочки смотрелись очень красиво, не говоря уж об их удивительном назначении. "Здорово он это все устроил, – подумал я, – но охранять-то ему нечего. Дом убогий и мрачный, барахло никому не нужное, грязь, пыль столетняя. Зачем ему этот «сторож»? Не для того же, чтобы уберечь пару поленьев дров. Да появись Евгин на улице, он сам перепугает всех воров и разбойников. Зачем же ему этот удивительный «сторож»? "Что-то здесь не так", – сказала бы наша соседка по дому тетя Сарра, известная на нашей улице своими всегда спокойными и мудрыми советами".

В это время из кухни вышла в зал та самая женщина, которая накануне вошла к Евгину во время урока. Ее неожиданное появление здесь меня и Арона просто ошеломило. Как будто она с неба свалилась. Здесь, в этом сумрачном доме, она показалась нам и выше, и стройней, и красивей, и почему-то очень гордой. И опять, как тогда, во время урока, они стали переговариваться на пальцах, но теперь уже не издали, а стоя почти вплотную друг к другу. Нам это показалось настолько необычным и неестественным, что мы, наверно, опять стояли с округленными глазами и раскрытыми ртами. А они опять, по-моему, злились друг на друга. Увидев мельком наши лица, Евгин быстро проговорил:

– Не пугайтесь и не удивляйтесь: это моя жена, она глухонемая с детства.

Слова его действительно нас успокоили, но нервные движения Евгина и его жены были такими, что мы почувствовали себя лишними и заторопились домой. Евгин же не стал нас задерживать. И почему они всегда ссорятся между собой? Спустившись с пригорка к шоссе и убедившись, что Евгин за нами не вышел и не смотрит вслед, мы, довольные, что выбрались из этого загадочного, полутемного дома с сердитыми супругами, рассмеялись от всей души.

– Вот тебе и тайные знаки! – закричал я, имея в виду Абу Нехамкина и Ефима Фрумина, которые настаивали на этой версии.

Да, завтра удивиться весь класс. Это будет поудивительней сообщений Яши Гуревича. Мы шли и разговаривали об учителе Евгине. Арон был очень доволен, что побывал у него, а я был доволен, что это посещение осталось позади. Уж очень угнетающая обстановка у него в доме. Как они там живут в таком беспорядке и грязи? Почему они всегда недовольны друг другом? Почему при такой беспорядочной домашней жизни они все-таки одеваются чисто, аккуратно и красиво? Зачем ему такой громоздкий и дорогой аппарат, который держит под контролем весь двор? И вообще, почему он обосновался в этом домике, прилепившимся к высокой стене бывшего замка?

Нерешенные вопросы, связанные с Евгиным, возникали в моей голове непрерывно. Что же он все-таки из себя представляет? Арона же больше всего заинтересовал прибор Евгина. Он восхищался и прибором, и его создателем. Это естественно, потому что Арон, кроме искусства, увлекался еще и техникой. И друзей находил, увлеченных техникой. И меня водил к ним, хотя техника вызывала у меня только скуку. Но я должен был сопровождать друга. Несколько раз он приводил меня к Абраму Ривкину. Он жил в доме на углу Урицкой и Красноармейской улиц, как раз на моем пути в школу.

Абраша Ривкин был мастером на все руки. Но больше всего его интересовали модели с двигателями. Это был невысокий светловолосый паренек с очень бледным лицом. Я даже думал, что он чем-то болен, но Арон сказал, что он ничем не болеет. У него была светлая голова, и он был отличником, а это далеко не простое дело. Самые коварные работы в школе – это диктанты и сочинения. Случалось, что ни у кого не было хороших отметок, а у Абраши Ривкина всегда неизменная пятерка. Настоящий отличник. И не сказал бы, что он много готовился к урокам. Нет, больше всего времени он тратил на свои увлечения. То он увлекался фотографией, то строил авиамодели с бензиновым моторчиком.

Ко времени моего прихода к нему он усиленно ладил глиссер с бензиновым двигателем. Представляете себе двигатель, это же очень громоздкая вещь. А Абраша все сделал в миниатюре, и все сам, дома. И когда глиссер был готов, мы вместе с Ароном сопровождали Абрашу на Днепр для испытания готовой модели. Глиссер быстро умчался на середину Днепра, рассекая гладь воды, и, сделав большой полукруг, возвратился опять к нашему берегу. Сколько было радости! После третьего запуска мотор заглох на середине реки, и глиссер стало уносить течением. Пришлось его догонять на лодке.

Вот и сейчас, когда мы шли от Евгина, Арон уже надумал бежать к Абраше Ривкину, чтобы поделиться с ним мыслями о приборе, который он увидел. Я не пошел с ним. Меня ждали домашние дела. Арону хорошо, у него мама – домохозяйка, и он целый день свободен. А у меня мама всегда на работе, и мне много чего приходится делать самому…

Вы заметили, что зимнее время я почти не упоминаю в своих воспоминаниях. Дело в том, что у меня никогда не было пальто. До школы я всегда добирался бегом и холода почти не чувствовал, а поиграть на улицу я выходил только в теплые зимние дни, когда не было ветра, а мороз был слаб. Зимой я большую часть времени проводил дома. А на нашей днепровской горе жизнь бурлила зимой гораздо сильнее, чем летом. Ребята всю ее обливали водой, которую носили из проруби, и по этой ледяной горе спускались на коньках, прокатываясь с разгона чуть ли не до середины замерзшей реки. Зрелище было очень интересное, и поэтому на горе собиралось много зрителей, смотревших на обладателей коньков. Среди этих завистников иногда стоял и я.

Гора наша была довольно крута, и мало кто из конькобежцев решался съехать с нее с самого верха. Обычно все спускались с половины горы. А с самого верха спускался только самый смелый парнишка на нашей улице – Исаак Гольдберг. Он, наверно, никогда не испытывал чувства страха. Сколько раз я наблюдал, как Исаак катался по тонкому льду, который образовывался в начале зимы у берега Днепра. Мне даже смотреть было страшно. Лед потрескивал, прогибаясь под Исааком, а он катался, хоть бы что. Вот и с горы он летит быстрее всех и дальше всех. Но и этого Исааку мало. В самом низу горы он устраивает себе трамплин из снега, облитого водой. Ух, сколько тут падений было у тех, кто съезжал с половины горы, а Исаак не падает, хотя съезжает с самой верхушки ледяной горы. Он летит над трамплином как птица метров десять, а то и больше, и, наверно, очень доволен, потому что улыбается во весь рот. Хорошо, наверно, тем, у кого бьется отважное и храброе сердце!

А вот с моим соседом Борисом Драпкиным всегда случаются неприятные, но смешные истории. Так было и в тот день, когда я смотрел, как Борис съезжает с половины горы на коньках. Правда, он чаще других падает, но катания не бросает. А у нас хоть и есть рядом колодец, но многие соседи почему-то больше пользуются речной водой, хотя зимой носить воду из проруби очень трудно, тем более, когда гора скользкая. Однако, люди как-то ухитряются подниматься на гору с ведрами, полными водой. Кто лезет по обочине горы в глубоком снегу, кто чуть ли не бегом взлетает по скользкой горе, кто идет с ломиком и, спускаясь, делает себе ступеньки, а кузнец Яков Рубинчик всегда несет с собой мешочек с золой. Спускаясь с горы, он делает себе тропинку из этой золы и потом тихо и спокойно поднимается с двумя ведрами воды на коромысле через плечо.

Вот и сейчас насыпал он себе дорожку из золы, набрал в проруби воды и, как всегда, неторопливым шагом стал подниматься в гору. В это время все мальчишки остановились, чтобы переждать, пока дядя Яков поднимется с водой на гору, а Борис Драпкин, наверно, его не заметил из-за плохого зрения, и стал съезжать с горы на коньках. И так случилось, что он с ходу угодил прямо в кузнеца. Кузнецы, как известно, народ крепкий. И дядя Яков сумел устоять на ногах, но ведра с водой сорвались с коромысла и покатились вниз. Дядя Яков, тихий и добрый человек, в этот момент не сдержался, выругался и поднял коромысло, угрожая ударить Бориса. Борис бросился бежать от него к своему дому по известной тропинке под горой, совершенно забыв от страха, что эта тропинка теперь покрыта глубоким снегом. Пробежав несколько шагов, Борис с головой ушел под снег и стал там беспомощно барахтаться. Нам сверху было очень смешно смотреть на действия Бориса в глубоком снегу, но Борису было не смеха. Однако, дядя Яков, наверно, остыл, видя в какое бедственное положение попал Борис, и помог ему выбраться из этой снежной ямы. Борис поднялся на гору и убежал домой, а мы еще долго смеялись, вспоминая, как он убегал от дяди Якова.