Колыбель для Ангела

скачать книгу бесплатно


– Вот то, что может нам помочь, – отец Алексей раскрыл книгу и в благоговейном предчувствии подошел к столу, на котором лежал их предмет исследования.

Положив книгу рядом с раритетом, он достал из ящика стола большую лупу.

Вспомнив странные ощущения, охватившие его в храме при первом осмотре необычного предмета, отец Алексей осторожно придвинул его к себе и приступил к исследованию.

На гранях таинственного раритета были действительно нанесены иероглифы. Способ их нанесения был своеобразный – складывалось впечатление, что они просто выросли из него. Красный оттенок металла при изменении угла падения света менялся на зеленоватый, голубой, синий, фиолетовый, из чего отец Алексей заключил, что металл все же вряд ли являлся медью, как ему показалось вначале. Может быть какой-нибудь сплав? Присмотревшись к иероглифам, он обнаружил, что на них также нанесены иероглифы, более мелкого шрифта и совершенно другого вида, в свою очередь на более мелких еще более мелкие, пока последние не превращались в неразличимый орнамент. Получалось, что каждый иероглиф, кроме собственного, содержал в себе еще дополнительные значения.

– Да, мастер немало потрудился над этой вещицей. Прямо какой-то древний Левша. Теперь попробуем прочитать, что он тут изложил.

Выписав на лист один из более крупных иероглифов, он стал листать книгу.

Фролов внимательно наблюдал за действиями отца Алексея и, казалось, боялся лишний раз дохнуть, чтобы не помешать исследованию. Но по озабоченному взгляду священника, который перемещался с предмета на перенесенные им записи, а затем в книгу, он догадался, что не все проходит гладко.

Наконец он не выдержал:

– Что-то не так?

Продолжая изучать иероглифы, отец Алексей, наконец произнес:

– Да, что-то тут не вяжется. Вроде бы иероглифы те же, что и древнеегипетские, только несколько отличаются. Может, поэтому в их сочетании нет смысла. Те же, что нанесены на более крупные, вообще не похожи на египетские. Ребус или идиограмма какая-то.

– Что же мы так ничего и не прочитаем из того, что здесь написано? – с заметной досадой сокрушился Фролов.

Отец Алексей беспомощно всплеснул руками:

– По крайней мере, хотя бы постараемся. Нужно подумать. Пожалуй, крупные иероглифы при определенном сочетании можно сложить в предложения. А вот более мелкие знаки совершенно иные, но то, что это письменность – я не сомневаюсь.

– А вы уверены, что это письменность, а не просто узор, или бессмысленное и хаотичное нагромождение знаков, – ненавязчиво предположил Фролов.

– Нет, это однозначно письменность, но мне она не знакома. Вообще-то это и не удивительно, ведь я не филолог.

«Был бы жив мой отец, он-то уж точно разобрался в этом ребусе, – с сожалением подумал отец Алексей».

– Одно, несомненно, – вслух продолжил он, – эта вещица наверняка должна представлять интерес для науки.

– Но крупные иероглифы прочесть все-таки можно? – не унимался Фролов.

– Многолетняя служба в милиции определенно воспитала в тебе, Юрий Степанович, любознательность и настойчивость, – в глазах отца Алексея блеснули задоринки. – Тебе, во что бы то ни стало, хочется докопаться до истины. Но как раз это я и пытаюсь сделать.

Отец Алексей принялся внимательно рассматривать знаки, выписанные им на листок. Знаки складывались в совершенно бессмысленные выражения.

«Глаз», «рука», «разум», «хранить» – все эти слова он не мог связать воедино, поскольку они перемежались знаками, совершенно не похожими на древнеегипетские иероглифы. А ведь именно они и могли придать значение изложенному.

– Сплошная загадка, – отец Алексей задумчиво осматривал загадочный предмет. – Пока мы не прочитаем письмена, мы не узнаем для чего служил этот предмет. К сожалению, это оказалось не так просто, как мне казалось. Но это и не удивительно – ведь я в этом деле всего лишь любопытный дилетант. Но сдаваться мы не станем. Все, что когда-то, кем-то было написано, непременно должно быть прочтено. Если б можно было оставить раритет до утра, я мог бы с ним еще поработать, переписать тексты и попробовать их перевести. Но, я думаю, это не допустимо?

Фролов смущенно замялся:

– Вы… не подумайте, батюшка, что я вам не доверяю, или еще чего там… Но эта штуковина – вещественное доказательство с места происшествия или, что вполне возможно – преступления. Я просто не имею права – несу за нее большую ответственность. Я и так ведь пошел на нарушение, принеся ее к вам. Лучше я вам ее еще раз принесу.

– Конечно, Юрий Степанович, – согласился отец Алексей. – Ты прав. Я сам все прекрасно понимаю – порядок есть порядок.

Фролов как-то особенно бережно погладил таинственную вещицу. Вероятно, тот факт, что она оказалась такой загадкой даже для отца Алексея, которого он считал умным и разносторонне образованным человеком, вызвал его дополнительное уважение к ней.

– Кстати, – Фролов внезапно оживился, – у меня есть альтернативный вариант. Я сфотографирую его со всех сторон и принесу вам фотографии.

Отец Алексей улыбнулся:

– Я совсем забыл, Юрий Степанович, что мы с тобой живем в век высоких технологий, и в нашем распоряжении имеется множество полезных изобретений. Сделай, пожалуйста, несколько четких снимков.

– Сделаю в лучшем виде, – Фролов самодовольно приосанился. – Я тут по случаю купил сыну новинку на день рождения – цифровой фотоаппарат. Фото получаются – высший класс, как живые. Так что качество снимков гарантирую. Ну, мне пора, засиделся я, а мне завтра ни свет, ни заря – службу нести.

– Спасибо тебе, Юрий Степанович, заранее. Давай-ка чайку на дорожку попьем.

– Благодарю, батюшка, но откажусь однозначно. Время позднее, а мне еще эту штуку в отделение отвезти надо.

– Да, Юрий Степанович, чай – это напиток, не терпящий спешки: засуетился – обварился. Неволить не буду, служба – есть служба. В следующий раз мы с тобой с чаю начнем. Чай у меня матушка заваривает отменный, сам убедишься.

– В следующий раз непременно попробую. А сейчас не обессудьте, – Фролов с искренним сожалением развел руками.

Он уложил раритет в сумку и, попрощавшись, уехал.

Отец Алексей вернулся к столу, положил перед собой листки с переписанными иероглифами и, задумчиво обхватив руками голову, принялся рассматривать древние знаки. Его удручало то обстоятельство, что он не мог прочесть письмена, которыми так увлекался в юности и прочитывал без труда. Он чувствовал, что, не смотря на видимые различия, знаки имели единые корни с древнеегипетскими. Напрашивался вывод, что эти знаки и явились прототипом древнеегипетского письма. Следовательно, и значение их должно быть в принципе соответствующим. Как ему представлялось, необходимо было найти связь между значениями знаков и их расположением в тексте. Что-то вроде ребуса.

«Ничего, я еще ни разу не бросал начатое, не оставлю и на этот раз, – решил отец Алексей, успокаивая утомленное сознание. – Эти письмена я непременно прочту. Чувствую, что значат они что-то очень важное».

***

Ночью отец Алексей спал неспокойно. В тягучем, липком сне его неотступно преследовали неясные, сумрачные тени. Он пытался убежать от них, поднимаясь вверх по узкой, бесконечной лестнице с потрескавшимися каменными ступенями, но никак не мог оторваться от них. Тени, словно прикованные, следовали за ним, то наседая сзади, то обгоняя, то вихрем кружась вокруг него. Он слышал их хриплое, злобное дыхание, хищное шипение и старался ускорить свой бег, с ужасом осознавая тщетность своих усилий. Окружавший его гнетущий полумрак был словно насыщен этими тенями. Но он был беспощаден к себе и продолжал бежать, поднимаясь все выше и выше. Он был поражен собственной выносливостью и никак не мог понять, откуда берутся силы для этого безудержного бега. Неизвестно, сколько этот бег еще продолжался бы, но внезапная вспышка света впереди взорвала полумрак. Тени с истошным воплем взметнулись и отпрянули, избегая соприкосновения со светом. Ближние из них, скорбно взвывая, бесследно растворялись в лучезарных волнах. Злобное шипение, удаляясь, постепенно затихло, уступая место завораживающей звенящей тишине. Навстречу ему двигался, вначале бесформенный, сгусток света, который, по мере приближения, обретал форму человеческой фигуры. Он, словно проявляемый в растворе снимок, обретал очертания и цвет… И вот уже навстречу ему шел Валаам. Его могучая фигура в светящемся ореоле, была облачена в сверкающие, золотые доспехи. Белоснежные кудри его развивались на ветру.

– Именем Всевышнего Разума, служитель – познай истину Великого Замысла, – произнес Валаам уже знакомую отцу Алексею фразу.

– В чем состоит этот замысел? – спросил отец Алексей.

– Ты узнаешь. Она начертана в текстах священного «Апокрифонума». Твоя душа чиста. Она выжжена огнем и возрождена верой. Тебе пора познать истину Великого Замысла. Это долгий путь познания. Нельзя медлить с началом пути, когда путь долог. Познай истину и вознеси ее. Грядет время великих испытаний. Этот мир слишком хрупок и ему трудно сохранить равновесие, в котором он существует. Тьма готова нарушить его целостность. Ей необходимо противостоять великим Знанием. Это тяжелое бремя – бремя знания.

– Во имя Господа я готов к любому бремени, – уверенно ответил отец Алексей.

– Ты познаешь великое Знание. Мы поможем. Я же всегда буду рядом с тобой, – Валаам повернулся и пошел вверх по лестнице.

Доспехи на спине его разверзлись, освободив два огромных белых крыла. На очередной площадке бесконечной лестницы Валаам остановился, обернулся к отцу Алексею и повторил с лучезарной улыбкой:

– Я всегда буду рядом.

Расправив крылья, он взмыл ввысь и растворился в голубом просторе небес.

Оставшись один, отец Алексей вдруг осознал, что не знает, что ему делать дальше. Постояв в нерешительности, он все же пошел вниз по лестнице, туда, где еще недавно его преследовали сумрачные тени. Но страх перед ними отступил, и он все увереннее и быстрее двигался обратно, в привычную неизвестность.

Глава 11

– Ну и что вы мне предлагаете с этим делать? – Азаров бросил пластиковую папку на стол главного редактора. – Я же вас предупреждал, что этот Миронец подкинет нам какую-нибудь пакость. Ждать от него другого – сущая наивность.

Шумилин, главный редактор журнала «Танаис», скользнул по папке взглядом поверх золоченой оправы очков, даже не удосужившись ее открыть. Он слишком много времени проработал в средствах массовой информации, чтобы знать наверняка, что влечет за собой общение с политиками. Когда долгое время вращаешься в их окружении, поневоле привыкаешь к их атмосфере и знаешь, от кого и чего можно ожидать. Знал он, безусловно, и Миронца, и его соратников, знал методы их работы, поэтому ему незачем было открывать эту папку. Сейчас его главным образом беспокоили невыносимые боли в желудке, вызванные язвой, и поэтому эта беседа его раздражала еще больше.

Азаров тоже был опытным журналистом и понимал все то же, что и Шумилин, но в отличие от него, не был связан какими-либо обязательствами и потому не мог принять, как должное, издание в прессе фальшивок, подобных той, что предлагалось изготовить ему.

– Пойми же ты, Азаров, – пытался убедить его Шумилин, – как бы там ни было, все решено. От меня, а тем более от тебя, ничего не зависит. Миронец, независимо от нас с тобой, неминуемо добьется своего. Это лишь вопрос времени. Я никогда не суюсь в политику, но во все времена гибкость в тех или иных ситуациях позволяла мне находить оптимальный вариант. Нынешнее положение дел как раз требует подобной гибкости. Если ее проявишь не ты, ее проявят другие. В таком случае ты утратишь с таким трудом завоеванные позиции. Это-то тебе понятно?

– Как же тут не понять! – театрально развел руками Азаров. – Проявить гибкость, максимально прогнувшись.

– Так, Азаров, – Шумилин ударил по столу и зло сверкнул глазами. – Паясничать в моем кабинете я никому не позволю. А тебе могу посоветовать больше анализировать ситуацию и делать выводы. Твой скандальный характер хорошо всем известен, поэтому не так много изданий, где тебя ждут с распростертыми объятиями. Ты умный мужик, Азаров, и нам с тобой незачем играть в «морской бой». Я тебя давно терплю, но и у меня имеются нервы. Ты помнишь, с чего ты начинал в нашем журнале? Хочешь снова вернуться к третьеразрядным рубрикам? Тебе предоставляется шанс. Можно сказать, один из решающих в твоей жизни. Не воспользоваться им глупо. Миронец выбрал тебя и к этому нужно отнестись философски. Он все-таки негласный хозяин журнала, да и вообще – весьма влиятельная персона. Попробуй воспользоваться случаем и, может быть, в твоей жизни все круто изменится.

– Может быть, может быть, – Азаров задумчиво потер переносицу. – Я могу идти?

Шумилин решил, что Азаров принял его доводы, и лелея эту надежду, стал успокаиваться.

– Иди Азаров, иди и работай. И я тебя очень прошу, постарайся сделать так, чтобы результат устраивал тех, кто от нас этого ожидает. И папочку с материалом не забудь, – Шумилин аккуратно, одним пальцем подвинул папку на край стола, в упор глядя на Азарова.

Когда Азаров вышел, Шумилин устало откинулся в кресле. Сейчас он был зол не столько на Азарова, строптивость и принципиальность которого всегда его раздражала. Больше его злил Миронец, который настойчиво требовал, чтобы статью написал именно Азаров. В редакции было полно других журналистов, способных не менее успешно и без лишних вопросов справиться с этой работой, однако Миронец категорически отклонил все кандидатуры. Шумилину расчет Миронца был в общем-то ясен – уничижительная статья, разоблачающая прежнего губернатора, к тому же написанная известным своей принципиальностью и честностью журналистом, будет воспринята как неоспоримая истина, опровержение которой потребует определенных усилий. Однако весь основной груз при этом ложился на его, Шумилина, плечи. Ведь именно ему предстояло заставить этого несносного Азарова воплотить в жизнь замысел Миронца. В то же время он осознавал, что Азаров далеко не наивный мальчишка и прекрасно понимает, что пытаются сделать его руками. Но по его, Шумилина мнению, также должен понимать, что с такими людьми, как Миронец, нужно быть предельно осторожным. Лично Шумилина озноб пробирал при одном только взгляде Миронца. Это было на уровне подсознания. Он прекрасно знал о могуществе Миронца и надеялся, что и Азаров испытывал те же ощущения при встрече с Миронцом, поэтому не терял надежду, что тот выполнит поставленную задачу.

Язва вновь настойчиво напомнила о своем существовании.

Азарова действительно беспокоили некоторые ощущения, но совершенно иного характера, нежели те, что волновали Шумилина. Сидя за рабочим столом перед выключенным компьютером, он никак не мог освободиться от ощущения, что в пустом кабинете присутствует кто-то незримый. Он несколько раз обвел взглядом кабинет. Три стола его коллег – журналистов были пусты. Однако чувство постороннего присутствия было неотвязным.

Черный экран монитора внезапно вспыхнул в полумраке кабинета, словно рассветное зарево. Оно, медленно разливаясь, волнами заполнило помещение. Азаров от неожиданности отпрянул от стола. Всматриваясь в яркое свечение монитора, ему почудились очертания едва различимого образа, который, словно в дымке, то проявлялся четче, то размывался. Что-то в этом образе показалось ему очень знакомым, даже близким. Затем образ разложился на графическое изображение текста, который сопровождал шепот. Шепот был тих и далек, словно заблудившееся во времени эхо. Слов было не разобрать. Слух едва различил: «…осторожнее…готовься…». Графический текст же излагал то, что всего лишь в зародыше зрело в его сознании. Это был текст его будущей статьи. Содержание этой статьи пока лишь теплилось в его сознании, и не было известно никому. Однако оно уже было воспроизведено на мониторе. Где-то глубоко в душе Азарова лишь только начало зарождаться беспокойство по поводу того, что мысли его уже стали чьим-то достоянием, как все вдруг исчезло.

Свечение так же внезапно погасло и в кабинете вновь воцарились полумрак и тишина.

– Типичная галлюцинация, – словно подбадривая себя, громко произнес Азаров. Он потер ладонями глаза. – Нервишки, однако.

«А Савельев убеждает меня, что я здоров, – продолжил он про себя. – Разве бывают галлюцинации у здоровых людей? Нет, Серега, что-то ты во мне не разглядел. Или мне не досказал. Вообще я не очень понял, о чем ты говорил. Может быть, ты и сказал мне что-то важное, а я тебя просто не понял? Как бы там ни было, пора отдыхать».

Стряхнув оцепенение, Азаров перевел взгляд на провод питания компьютера и вновь опешил. Соединительная вилка провода по давно заведенной привычке была вынута из розетки и покоилась на системном блоке. Он вспомнил, что сделал это еще утром.

Он решительно встал, выключил свет и направился к выходу. На пороге кабинета он оглянулся на безжизненный экран монитора, пожал в недоумении плечами и закрыл кабинет.

Выйдя на улицу, он испытал облегчение. Несмотря на то, что летняя духота еще правила бал, легкая вечерняя прохлада уже начала свое робкое наступление. По тротуарам вдоль Пушкинской неторопливо и расслабленно двигалась разношерстная толпа. Была пятница и люди, уставшие от напряженной суеты рабочей недели, предвкушая выходные дни, замедляли немыслимую урбанизированную гонку. Летние кафе были уже заполнены до отказа. Кому не хватило места, разместились на лавочках, в аллеях. Недельная суета сменилась расслабленным гулянием.

Разноголосая музыка доносилась со всех сторон. Тексты хип-хопа заглушались незамысловатой какофонией попсы, но вырвавшийся откуда-то рок глушил все остальное, разрывая в клочья томность вечера.

Покрывая сиреной весь этот музыкальный коктейль, расплескивая в стороны фиолетовые блики, куда-то пролетела карета скорой помощи. Увлеченные собственным досугом, никто не обратил на нее внимание. Лишь пожилая пара, медленно прогуливающаяся по тротуару, приостановившись, грустно сопроводила машину взглядом.

Азаров также остановился, наблюдая за сверкающими огнями удаляющейся «скорой». Он бы не смог объяснить, чем она привлекла его внимание. Просто ему очень захотелось, чтобы эта скорая помощь прибыла на вызов вовремя.

***

Стоя у окна со стаканом холодного чая, Азаров наблюдал, как заканчивается день. Угасающее солнце, уходя за горизонт, медленно притянуло за собой длинный черный шлейф ночи. Город начинал расцветать разнообразными искусственными огнями, которые, словно осколки разноцветного стекла, поблескивали и смешивались с медленно проявляющейся звездной россыпью. Лишь едва различимый горизонт обозначал границу между этими похожими, но совершенно разными мирами огней.

Вечер все еще был душным, как и подобает южному июльскому вечеру. Тепло, накопившееся в течении дня в камне, бетоне и асфальте, теперь волнами извергалось обратно и заполняло окружающий воздух. Азарова радовал тот факт, что на сорокаметровой высоте его этажа движение воздуха было гораздо более значительным, чем там, внизу, и он наслаждался каждым его дуновением, врывавшимся в открытое окно.

И все же это идиллическое восприятие тихого летнего вечера нарушалось необъяснимым беспокойством надвигающейся угрозы какой-то неясной темной силы, нависающей над городом. Он сел на диван и уперся взглядом в злополучную пластиковую папку, лежащую на журнальном столике. Именно она сейчас казалась олицетворением той темной, надвигающейся угрозы и он ощущал себя последним бастионом на ее пути. Ему даже представлялось, что он понимает значение этой угрозы, но свою роль в этом спектакле теней определить пока не мог.