скачать книгу бесплатно
– Теперь я могу рассказать то, что тебя интересует, – он сделал глоток и продолжил. – Лавина сбросила тебя в пропасть. Больше в пропасти никого не было – значит твои спутники живы. Я нашел тебя и перенес сюда. Лавина практически уничтожила твое тело. Но твой сильный дух исцелил тело.
То, что остальные члены экспедиции остались живы меня порадовало. Остальное – полный бред, подумал я, подозрительно окинув взглядом сухую, тщедушную фигуру старика. Как он мог нести мои восемьдесят с приличным хвостиком килограмм? Но другого объяснения того, что сейчас я нахожусь в этом гроте, у меня не было. И что это за абсурд об исцелении тела собственным духом? Это было для меня дополнительным доказательством, что старик не в себе. Решив, что спорить с таким безумцем бесполезно, я продолжил:
– И как долго я здесь нахожусь? – задав этот вопрос, я попытался сориентироваться хотя бы во временных рамках.
– В привычном тебе исчислении семнадцать месяцев. – Видимо, мое изумление так явственно было выражено на лице, что старик понимающе закивал. – Время там течет несколько иначе.
– Где это «там»? – произнес я и напрягся всем своим существом, ожидая вновь услышать что-нибудь невообразимое.
И услышал.
– В нирване, – так же невозмутимо ответил старик.
Я прекрасно знал это слово, чуть ли ни с детства, и именно оно окончательно повергло меня в смятение. Мой разум не был готов к восприятию такого рода информации, хотя бы потому, что это было явным сумасбродством. Чтобы понять безумца, нужно быть таковым. Я же доселе считал себя здравомыслящим человеком.
– Ты был в нирване, – бесстрастно повторил старик, – помнить ты этого, конечно, не можешь, но знать об этом должен. Поэтому я тебе и говорю – ты там был все это время. Поэтому и не заметил бремени неумолимого времени.
На это мне нечего было ответить, поскольку я окончательно решил, что старик в самом деле безнадежно безумен. Если это не так, тогда безумен я, раз сижу с ним в горном гроте, пью чай и при этом говорю о запредельно невероятных вещах на древнекитайском языке.
Мое смятение старику было, видимо, понятно, поскольку он, снисходительно взирая на меня, продолжил:
– Я уже говорил, что тебе предстоит еще многому удивляться в этой жизни. Было время, когда я тоже удивлялся простому и это было прекрасное время. Я и сейчас не утратил способность удивляться, но теперь удивляют меня вещи совершенно другого порядка.
– А именно?
– К примеру – почему люди отрицают очевидное, считая это очевидное невозможным, при этом, верят в заведомо неочевидное и ложное, считая его абсолютно бесспорным и верным.
Я успел утихомирить вскипавшее в моей душе негодование, которое было вызвано непониманием и потому неприятием всего мною виденного и слышанного за последнее время, и только стремление понять происходящее позволило мне спокойно, и даже с некоторой долей сарказма, продолжить разговор:
– А во что верите вы? – вопрос для меня был не праздный, поскольку меня действительно заинтересовало, что же из себя представляет этот странный старик, который, совершенно не прилагая усилий, ломает мое мировоззрение. Я ведь должен был выяснить для себя, кто из нас является здравомыслящим, а кто безумцем. – Судя по вашему наряду и упоминанию нирваны – вы буддист или индуист? Или вы изобрели свою религию?
Я немного устыдился своей бестактности, хотя и вызвана она была нашим врожденным неприятием недоступного нашему разуму. Но тут же я вновь убедился в том, что имею дело с неординарной, совершенно необыкновенной личностью, потому что, посмотрев ему в глаза, я не увидел ни тени обиды, раздражения. – только понимание и терпение. Взирая в его необыкновенной глубины глаза, я вдруг внезапно ощутил, как в меня перетекает целомудренное спокойствие. В этих глазах отражалось величие многовековой мудрости.
Старик неторопливо заговорил:
– Во что я верую? Я верую в Истину. А вероисповедание, о котором ты спрашиваешь, – лишь путь к Истине. Вера нужна, как звезды в небе. Все это лишь ориентиры, чтобы не сбиться с пути, следуя к Истине. Да, я был буддистом, когда искал путь к Истине, и благодаря вере, шел верным путем. Теперь я постиг Истину и свободен от религий, поскольку моя вера привела меня к Истине.
– Как я понимаю, вы говорите об истине, как о смысле жизни. И вы хотите сказать, что следуя вашей буддистской вере, можно постичь смысл жизни, то есть Истину? – я вновь ощутил невольный сарказм, просквозивший в моем вопросе. Но старик даже бровью не повел.
Он безмятежно продолжил:
– Любая религия, преисполненная веры в добро, любовь к ближнему, а, следовательно и к Всевышнему – является верным направлением по пути к Истине. Исполнив свою судьбу, ориентируясь на эти три столпа мироздания, ты постигнешь Истину. Ибо постигший свое назначение в жизни – великий человек, а сумевший его исполнить – гений.
– Хорошо, – не сдавался я. – Веру в добро и любовь к ближнему исповедуют практически все религии мира. Но вот Всевышний, или Бог, в каждой религии свой. Который из них ведет к Истине?
– Всевышний и есть Истина. Он един во Вселенной, каким именем его не назови. Имя – это лишь сочетание символов, характерных для определенного языка, на котором излагается та или иная религия. Всевышний же воспринимает не столько эти символы, сколько вибрации души, направленные к нему. Обращаясь к Всевышнему, человек произносит молитву, которая является особой формулой, несущей в себе определенный заряд. Но молитва на любом языке и обращенное к любому из имен Всевышнего ничего не значит, если душой человека не вложен в нее определенный заряд. Поскольку этот заряженный сигнал и доходит до Всевышнего. При этом вероятность того, что он не достигнет адресата, равняется абсолютному нулю.
Говорил это старик так просто, как о чем-то сомо собой разумеющемся, После его слов мой недавний сарказм показался мне дремучим невежеством. Меня, беспросветного атеиста и материалиста, внезапно пронзила поразительная вера в его бесхитростные слова. Ведь я и сам не раз думал о единстве вселенского порядка и в тяжелые минуты, не задумываясь, подспудно, не раз обращался к Богу, не вкладывая веры в свое обращение. Лишь теперь я понимаю, почему Бог меня не слышал.
«Не поминай Бога всуе», – всплыло из далекого детства строгое наставление бабушки, укоряющей моего деда за бездумное применение им выражений типа: «Да господи ты боже ж мой». Дед мой был атеистом и бога поминал лишь по привычке, для выражения эмоций. Теперь же я с ужасом представляю, в каком безобразно искаженном виде эта формула доходила до адресата.
***
Шли дни. В каждый из них старик что-то рассказывал, а я впитывал его слова, словно иссохший корень, истосковавшийся по живительной влаге. Каждая капля этой влаги заполняла во мне существовавшие прежде пустоты.
Он говорил о простых и в то же время совершенно немыслимых вещах. Казалось, что все это я, да и каждый человек, прежде знал всегда, или, по крайней мере, думал об этом, но считал фантастичным и невозможным. Однако малейшее преломление угла воззрения на то или иное понятие, превращает сумбур в стройную и непоколебимую теорию.
Слушая старика, я все больше осознавал, что, прожив три с лишним десятка лет, так и не понял самого главного – своего предназначения. Мало того – я никогда всерьез об этом не задумывался, а, следовательно, и не мог понять его. Мне вдруг стало ясно, что собственно этого знания своего предназначения мне все время и не хватало. Именно поэтому я метался в агонии днем и ночью. Я изнемогал от неведения самого главного в своей жизни, но не знал, что же меня так мучительно тревожит.
В один из вечеров я и задал старику свой главный вопрос – о своем предназначении. Старик в первый раз пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то только ему зримое.
– Для этого я и пришел к тебе, – ответил, наконец, он. – Я должен тебе сказать – ты будешь исцелять.
Я опешил:
– Конечно! Я же врач. Я ведь лечу людей.
– Разумеется, но это в прошлом. Отныне ты будешь исцелять людей, – невозмутимо произнес старик.
– Разве это не одно и то же? – я удивленно посмотрел на старика, пытаясь прочесть в его глазах какой-нибудь подвох, но его лицо было непроницаемым, а взгляд отрешенным.
Не дав мне опомниться, он вынул что-то из складок своей одежды и протянул мне. Я увидел на его раскрытой ладони крошечную и мертвую, как мне показалось, птичку.
– Вы всегда при себе носите мертвых животных? – поморщился я от неожиданности.
– Возьми ее, – сказал вместо ответа старик.
– Зачем? – удивился я.
– Чтобы понять то, о чем мы говорим.
Я нехотя протянул руку и старик переложил в нее птичку. Она была совершенно холодной и безжизненной. Я смотрел на нее и во мне росло и поднималось неописуемое, всепоглощающее ощущение жалости к этому крошечному созданию, безжизненность и неподвижность которого представлялись сущей нелепостью. Совершенно неподотчетно для себя я накрыл птичку ладонью левой руки, поднес руки к груди. Что-то происходило внутри меня. Что-то такое, чего я не испытывал прежде. Волны неизвестной мне природы, нежные и теплые, покатились по всему телу, направляясь к рукам. Внезапно я ощутил между ладоней вначале тепло, а затем легкое движение. Я вздрогнул от неожиданности и раскрыл ладони. Птичка, прежде безжизненно лежавшая на моей ладони, встрепенулась, настороженно покрутила крохотной головкой, блеснула темными бусинками глаз и внезапно вспорхнула. Описав в воздухе круг по гроту, она вылетела из него и растворилась в небесном просторе. Я же, пораженный, так и сидел, застыв в нелепой позе с распахнутыми ладонями. Очнувшись, я опустил руки и в изумлении взглянул на старика, увидев на его лице удовлетворенную улыбку.
– Да, ты будешь исцелять людей, – произнес он тоном человека, констатирующего неопровержимый факт.
– Людей? – переспросил я. – Мне показалась, что это была птица.
– Безусловно, это была маленькая птичка. Начинать нужно всегда с малого. Вначале нужно удивиться простому, прежде чем понять сложное. Ведь даже исцеление тобой маленькой мертвой птички так глубоко поразило тебя.
– Она действительно была мертвой? Я что – могу оживлять мертвых?
– Грань между жизнью и смертью призрачна. Порой между ними узкая тропинка, а порой – непреодолимая бездна. Сегодня ты преодолел эту грань данной тебе силой воли и победил смерть. Но это не значит, что ты всегда сможешь ее побеждать. Просто в случае с птичкой пропасть не была непреодолимой.
– Неужели силой воли можно влиять на окружающий мир? Ведь это же мистика!
– А что такое мистика?
– Мистика – это все, что противоестественно.
– Для того, чтобы считать, что-то противоестественным, необходимо знать, что является естественным. А это уже вопрос восприятия окружающего мира.
– Что это значит?
Вместо ответа Чань Чунь Цзы поднял с земли два камешка и положил их передо мной.
– Что это? – спросил он.
– Камешки, – уверенно ответил я.
– Убедись в этом.
Я недоверчиво взял камешки в руку и ощутил их холодную шероховатую поверхность. Покрутив их, я постучал ими друг об друга, услышав глухой стук и положил обратно.
– Убедился? – спросил старик.
– Да. Обыкновенные камешки.
– Хорошо, смотри.
Он провел руками над камешками. Один камешек дрогнул и внезапно начал растекаться, словно тающая льдинка, быстро превратившись в лужицу. Второй громко хрустнул и мгновенно превратился в кучку песка.
В изумлении я протянул руку к лужице и убедился, что это обыкновенная вода. Все еще не веря своим глазам, я взял щепотку песка, оказавшуюся на месте второго камня и медленно высыпал его на прежнее место. Это было ни что иное, как обыкновенный кварцевый песок.
– Невероятно, – единственное, что смог я пролепетать.
Старик вновь провел руками над лужицей и кучкой песка. Они, словно в прокрученной назад кинопленке постепенно обрели прежний вид камешков.
Я схватил их и как ненормальный стал давить и сжимать в пальцах. Но они были все теми же холодными и твердыми камешками, что и до виденного мной эксперимента.
– Но это же невозможно, – я был ошеломлен и не мог поверить увиденному. – Признайтесь – это был гипноз. Вы повлияли на мое сознание, а камни все время оставались камнями.
– Ты же сам видел и трогал воду и песок и слышал треск лопающегося камня. Ты не веришь своим глазам, ты не веришь своим рукам и ты не веришь своим ушам? Как же ты еще можешь воспринимать окружающий тебя мир? Для тебя естественным является то, что камень является камнем. Я же тебе показал, что привычное восприятие мира зависит от воли восприятия. На самом деле то, что сделал я, ничтожно примитивно в сравнении с тем, что сделал ты. Я преобразовал мертвое в мертвое, ты же превратил мертвое в живое. Это ли ни есть противоестественно? Ты ведь меня не гипнотизировал, проделывая это? Но это ты оживил птицу, а не я.
Старик поднялся, и как ни в чем не бывало, направился к очагу.
– Ложись спать. На сегодня для тебя достаточно, – сказал он, словно завершая этот сумасшедший для моего миропонимания день.
***
Изо дня в день он рассказывал мне обо всем, что, как он говорил, должен был мне рассказать. Я задавал, как мне теперь кажется, совершенно глупые вопросы, а он терпеливо и невозмутимо отвечал на них. И стал он мне настолько близок, что, казалось, знал я его всю жизнь, а может быть и дольше.
Я совершил 108 кор – ритуальных обходов вокруг тибетской святыни – горы Кайлас. Чань Чунь Цзы посвятил меня в группу священных текстов терчхой – ати-йога. Он ненавязчиво опекал меня все это время, давая ценные советы, многие из которых прежде мне показались бы, мягко говоря, странными.
А потом он внезапно исчез.
Как раз после той ночи, когда мне приснился очередной фантастичный сон. Нужно сказать, что все время пребывания в пещере мне постоянно снились фантастичные сны. Но этот сон я запомнил и выделил из всех остальных.
В детстве мне часто снился сон, что брожу я в темном дремучем лесу. Меня окружают сухие, корявые, исполинские деревья с голыми, безжизненными ветвями. Мне страшно и одиноко в нем, потому что я не знаю, как в него попал и как из него выйти. И вдруг, когда от отчаяния я уже был близок к панике, откуда-то появляется и садится мне на плечо белоснежный голубь. Он воркует и от его голоса, от самого его присутствия, мне становится удивительно спокойно. Он слетает с моего плеча и, перелетая с ветки на ветку, манит меня за собой. Вот среди ветвей уже начинают проблескивать тонкие лучики света. Там должен, как кажется мне, быть выход из этого чужого и страшного леса. Но внезапно между голубем и мной появляется огромный волк. Он скалит желтые зубы и его глаза злобно горят зелеными огоньками. Ужас охватывает меня и заставляет забыть о голубе и спасительном свете. Я опрометью бросаюсь обратно в чащу, хотя совершенно не представляю, чем она может мне помочь. Я слышу за своей спиной хруст валежника, злобное рычание и догоняющую меня мысль, что бегство мое напрасно и бессмысленно. В это момент я всегда просыпался и в оцепенении лежал, боясь закрыть глаза и оказаться вновь в этом кошмаре.
Так вот сон, который приснился мне в пещере, был продолжением моего детского кошмара. Начинался он так же, но я уже не был маленьким мальчиком и уже не так сильно боялся волка. Когда он вновь внезапно появился, как в моем детском сне, я вдруг понял, что оскал его зубов предназначен не мне, что волк не собирается нападать на меня, наоборот, он защищает меня от кого-то. Пристальнее присмотревшись к голубю, я увидел, что в глазах его светятся холодные, злые синие огоньки и у него оказались зеленые чешуйчатые лапки с хищно загнутыми острыми когтями. Волк зарычал и бросился на него. Взметнулась листва и истлевший валежник, белые перья полетели в воздухе, и я с изумлением увидел небывалую метаморфозу – белый голубь неожиданно превратился в огнедышащего дракона, яростно отбивающегося от волка. Я стоял не шелохнувшись, наблюдая за этой потрясающей битвой. Осмотревшись, я увидел, что свет, пробивавшийся на окраине леса, заметался пугливыми тенями, растворился и обратился в кромешную тьму. Огнедышащий дракон, терзаемый волком, взревел в предсмертной агонии и распался, расползаясь в стороны клубками шипящих змей. Волк, завершивший свою невероятную битву, подошел ко мне и посмотрел мне прямо в глаза. Глаза его мне показались знакомыми. Что-то далекое и родное отразилось в их лиловой глубине. Волк поманил меня в лес, труся впереди, периодически останавливаясь, ожидая меня. Лес же начал преображаться. Сухие мрачные деревья вытянулись, и неожиданно покрылись и зашелестели зелеными кронами. Лес был наполнен ярким солнечным светом и разноголосым хором птиц. В душе моей воцарились спокойствие и радость, потому что лес стал для меня родным и знакомым и я уже не стремился выбраться из него. Мне незачем было покидать этот прекрасный лес, потому что этот лес и был моей жизнью.
Утром я проснулся с ощущением небывалого физического здоровья и благостного восприятия мира. Никогда еще, с момента своего рождения, я не чувствовал в себе такой легкости и силы, готовности ко всему, что бы ни преподнесла мне старушка судьба.
Она же не преминула незамедлительно преподнести мне очередной сюрприз.
Первое, что поразило меня, так это то, что я оказался одет в ту же самую одежду, что была на мне в злополучный день падения в пропасть. Та же куртка с капюшоном, те же утепленные шаровары и те же горные ботинки, которыми я прежде так гордился. Окинув взглядом грот, я был неимоверно озадачен – в нем не было ни единого признака чьего-либо присутствия, не считая меня самого. Не было ни Чань Чунь Цзы, ни войлоков на камнях-лежаках. Все предметы обихода и посуда, которой мы пользовались – все загадочным образом исчезло. Даже очаг, прежде озаренный живым огнем, был холоден и пуст. Заглянув в него, я не нашел в нем даже золы.
Легкий холодок оторопи змейкой скользнул где-то внутри. Догадки, одна неимовернее другой, наперегонки промчались по блуждающему сознанию. «Неужели мне все это приснилось?» – выскочила суетливо вперед очередная, тут же показавшаяся сама себе безрассудной, догадка. В это невозможно было поверить, хотя бы потому, что я всегда знал четкую грань между сном и явью. Как бы ни явственны были прежние сны, я всегда отделял их от реальности и не допускал мысли об их слиянии. Догадка о параллельных реальностях пришла сама собой.
Ничем иным объяснить происходящее я не мог. Чань Чунь Цзы просто испарился, словно его никогда и не было. В таком случае, вопрос о том как я оказался в этом гроте и сколько времени я здесь нахожусь, оставался открытым.
Так и не найдя четкого ответа на свои вопросы, я поднялся и направился к выходу из грота. На шершавом каменной полу, у выхода, я увидел высеченную древними письменами, изрядно затертую веками и множеством ног, надпись:
«Иди вперед, познавая Истину, ибо движение вспять прискорбно».
Я вышел из грота и зашагал прочь. Настала пора возвращаться в реальный мир.
Глава 5
Азаров заворожено слушал рассказ Савельева. Рассказ его впрямь казался сказочным. Но при всей фантастичности излагаемых им событий, Азаров ни на йоту не сомневался, что все это было реальностью. Просто он привык к тому, что Савельев все же всегда был здравомыслящим человеком.
Савельев, между тем, продолжал:
– Выйдя из грота, вначале я шел неосознанно, как говорится, куда глаза глядят. Лишь спустя некоторое время я начал понимать, что движение мое целенаправленно и имеет вполне реальную цель, хотя и руководило им подсознание.
Я шел домой.
Путь мой пролегал по крутым горным склонам, выстланным нетронутыми многовековыми снегами, в заоблачных высотах, где не было, казалось, ничего живого все те века, пока здесь лежал этот снег. Меня неотступно преследовало чувство, что этот путь преодолевался мной прежде, хотя я наверняка знал, что прохожу его впервые.
Шел я на удивление легко, совершенно не сравнимо с тем, как трудно мне давался путь при следовании с экспедицией. Теперь я не испытывал трудностей, преодолевая подъемы по крутым склонам. Двигался я легко, казалось без каких-либо усилий. Так легко шел впереди экспедиции Тажи Чару, чем восхищал всех нас. Теперь я сам был так же легок и счастлив от осознания этого.
Солнце озаряло мой путь, однако кроме него я ощущал еще чье-то незримое присутствие. Я его чувствовал, но знал, что оно нематериально. Иногда мне казалось, что это Чань Чунь Цзы неотступно следует за мной. По крайней мере, то, что мне так легко давались горные тропы, я должен быть благодарен ему – именно он дал мне хорошую практику в этом.
К исходу дня, преодолевая очередной перевал, я увидел ниже по склону, на обширном выступе-площадке, некое каменное сооружение, представлявшее собой семь циклически расположенных строений в виде колец. Кольца соединялись каменным строением в виде креста. Сверху все это сооружение казалось причудливым каменным кружевом. Центр сооружения венчала четырехгранная пирамида с площадкой на вершине, схожая с теми, что строили в своих древних городах майя. Сооружение было явно необитаемым, лишь на площадке пирамиды я заметил какое-то движение. Присмотревшись внимательней, я убедился, что не ошибся – на площадке, подобрав под себя ноги, сидели люди в серых просторных одеяниях. Они сидели неподвижно, обратив лица в центр образованного ими круга. Руки их производили какие-то едва различимые манипуляции над круглым камнем, находящемся в центре круга. В наступивших сумерках, в своих пепельных одеяниях они казались нематериальными вместе с этим странным каменным кружевом. Меня же словно магнитом тянуло к этому каменному сооружению, и в этой тяге ощущалась особая мощная энергетика. То ли камни имели какой-то особый заряд, то ли само это место. А может, и сами люди имели какую-то причастность к этой энергетике.
Словно в подтверждение моих предположений, над сидящими медленно образовалось полупрозрачное облако, которое сгущалось. Оно начало вращаться, вначале едва заметно, затем все быстрее. Сидевшие одновременно и очень медленно начали подниматься вверх. Паря в воздухе, они поднимались все выше, пока не скрылись в бешено вращающемся облаке. Облако засветилось изнутри ослепительным светом, словно в нем засияло маленькое солнце. Затем вращение его замедлилось, и облако постепенно рассеялось. Вместе с ним растворились и странные люди в серых одеяниях.
После общения с Чань Чунь Цзы мне были известны многие вещи, которые в прежние времена являлись для меня странными. И мое сознание практически адаптировалось к чудесам, но дыхание от внезапного исчезновения людей все же перехватило – не каждый день приходится видеть, как взлетают, а затем бесследно исчезают люди.
В большей степени из любопытства, я направился к каменному сооружению. Проходя между древних строений, я ощутил дыхание времени. Но, не смотря на то, что люди, судя по всему, очень давно покинули это сооружение, камни хранили память о них. Камни действительно были заряжены энергией, я буквально ощущал ее. Поднявшись по истертым каменным ступеням пирамиды на площадку, с которой чудесным образом исчезли люди, я осмотрел ее. За исключением камня, в виде диска с отверстием в середине, лежавшего в центре, площадка была совершенно пуста. В полумраке я заметил, что камень испещрен замысловатыми знаками. Несомненно, что камень был каким-то ритуальным атрибутом, и, очевидно, был непосредственным участником виденного мной исчезновения группы людей с площадки пирамиды.
Солнце за это время окончательно закатилось за горы и лишь слабое розоватое свечение на небосклоне определяло место заката.
Я присел на каменное покрытие площадки, опершись спиной на шероховатый парапет.
Таинственный ритуальный камень продолжал излучать тепло, и это тепло создавало определенный уют в этих древних руинах. Сколько событий, скольких людей за свою многовековую историю помнят эти камни – искрой промелькнуло в голове. Ветер зашуршал меж камней, перемежаясь звуками разной тональности, и мне показалось, будто кто-то невидимый зашептал мне на ухо едва различимую молитву. Я отпрянул от камня и звук, так похожий на молитву, неспешно растворился в остывающем пространстве. В сгущающихся сумерках, я попытался рассмотреть камень – нанесенные на нем символы неожиданно показались достаточно знакомыми. Сознание вдруг стало туманиться, и в тот самый миг мне стало совершенно ясно значение этих символов. Тело лишилось привычной силы, мои мышцы обмякли, и голова бессильно поникла на загадочный камень. В ушах вновь зазвучала невнятная молитва, со временем звуки ее стали более различимыми, пока я не стал различать ее обрывки:
«Всемогущий Архиархей!.. Славы полно имя Твое… Славы полны деянья Твои… Милостью Своей не оставь детей Своих… Во исполнение замысла Твоего, дети Твои преодолевают тропы Твои, неся Свет Твой, неся имя Твое…»
