Правдивая ложь

– Да, господин аббат, –  Габриэлла слегка кивнула головой в знак приветствия и села. Удобно устроившись, она посмотрела на собеседника в упор.

– Может быть, вы все-таки объясните, зачем я так срочно вам понадобился, дочь моя? –  прервал затянувшееся молчание аббат Шириз. –  Воистину, сказать по правде, я не совсем…

– Вы правы, господин аббат, –  перебила его Габриэлла, поднявшись. –  Вам, безусловно, надлежит знать причину моего столь неожиданного зова. Хотя вначале мне хотелось бы услышать то, о чем вы предпочли умолчать.

– Клянусь небом, вы говорите непонятные для меня вещи, дорогая Габриэлла, –  аббат удивленно посмотрел на девушку.

– Ваше высокопреподобие, это притворство ни к чему…

– Дочь моя! –  возмутился ее собеседник.

– Прошу вас… пожалуйста, не перебивайте меня. Пока я еще хозяйка в замке.

– Надолго ли, –  иронично заметил аббат вполголоса.

– Будьте уверены, что да, –  расслышав его едкое замечание, ответила девушка.

– Дорогая Габриэлла, –  сменив тактику, любезно произнес аббат, –  к чему все эти разговоры? Вы устали, опечалены, и не только смертью своих родителей, но и отъездом мужа… Но Господь не оставит вас, а в моем лице вы найдете верного советника и надежного защитника.

– Благодарю вас, аббат Шириз, но вы уже и так достаточно сделали для нас. Я и моя сестра весьма признательны вам за поддержку. Поэтому не сочтите за грубость, если я скажу, что в дальнейшем мы предпочли бы действовать самостоятельно, без чьей-либо помощи.

– Ваша сестра очень болезненно переносит кончину родителей, –  не обратив внимания на ее слова, проговорил аббат. –  Мне бы хотелось утешить бедное дитя, помочь ей преодолеть горечь потери.

– Это очень большая утрата для нас обеих, –  дрогнувшим голосом ответила Габриэлла. –  Родители были для нас всем. Смерть братьев сплотила нас, и вот теперь…

Слезы заструились из ее прекрасных глаз. Не в силах справиться со своими эмоциями, девушка отвернулась от аббата. Тот, в свою очередь, почтительно молчал, понимая, что сейчас слова принесут мало утешения убитой горем Габриэлле. Он дал девушке время, чтобы немного успокоиться и взять себя в руки. Когда слезы иссякли и наступило усталое оцепенение, девушка повернулась и вновь поглядела на сидевшего поодаль человека.

– И все же, как ни велико это горе, я считаю, что Филиппе лучше побыть одной.

– Это только ухудшит ее состояние, дитя мое. Поверьте мне, она нуждается в нашей помощи и в помощи Господа нашего. Ее вера пошатнулась. А ведь только вера может помочь нам преодолеть все земные тяготы и горести. Тем более, если верить завещанию покойного герцога, в скором времени она станет полноправной хозяйкой замка…

– Откуда вам известно про завещание, господин аббат? –  пытливо посмотрев на него, осведомилась Габриэлла.

– Я ведь уже не молод и стал забывать многие вещи, дитя мое, но те события навсегда запечатлелись в моей памяти. Мы только вернулись тогда с вашим отцом из неудавшегося, горестного для всех рыцарей похода в Святую землю, и были крайне истощены, а болезни и лишения продолжали косить наши и без того поредевшие ряды. Ваш отец милостиво позволил мне и еще нескольким рыцарям погостить в этом замке, чтобы набраться сил. Вот именно тогда, в одной из частных бесед, он и сообщил, что составил завещание. Видите ли, времена тогда были неспокойные…

– Я была слишком мала и не могу судить о том времени… Но оставим эту тему, ваше высокопреподобие. Меня сейчас больше интересует, отчего умерли мои родители. Вам что-нибудь известно?

– Недостаточно, дочь моя, чтобы сделать какие-то выводы, –  пожал плечами аббат. Он встал со стула и немного прошелся по зале. –  Трудно судить, особенно когда так мало доказательств.

– Но все же они есть?

– Да… возможно. Лекарь, осмотревший тела ваших родителей после кончины… О, простите, мое милое дитя, что вновь причиняю вам боль, –  аббат поспешил извиниться, видя, что глаза девушки опять наполняются слезами. –  Но вы сами захотели знать…

– Продолжайте, аббат Шириз, прошу вас, –  смахнув с ресниц предательски набежавшую слезу, попросила Габриэлла.

– Хорошо, дитя мое. Но только потому, что вы меня об этом просите… Их отравили. Яд был настолько сильным, что шансов спастись у герцога и герцогини не было. Но я склоняюсь больше к другой версии.

– О чем вы? Я не понимаю.

– Колдовство, магия, чародейство… Да, да, не удивляйтесь. Уверен, что здесь не обошлось без вмешательства Дьявола. Кто-то продал ему свою душу, действуя по дьявольскому наущению!

– Не может быть! –  вскричала девушка. –  В замке живут только проверенные временем люди. Они преданы моему отцу и всей нашей семье.

– Дьявол хитер, дитя мое. Он способен на самые коварные уловки.

– Я вам не верю! –  гневно сверкнув глазами, ответила Габриэлла.

– А как вы объясните тот факт, что после случившегося несчастья ни прислужники, ни сенешаль, ни стольник не смогли найти ни кувшина, из которого наливали вино вашим родителям, ни кубков, из которых они пили?

– Так, значит, именно из-за этих необоснованных догадок вы без моего ведома вызвали в замок инквизитора? –  глядя в глаза аббату Ширизу, спросила Габриэлла.

От неожиданности аббат побледнел. Маленькие крысиные глазки забегали по сторонам, а голос предательски задрожал, выдавая его волнение.

– Я…я…я только хотел узнать истину и сурово покарать виновного, не более.

– Или пустить нас по ложному следу, подослав мнимых свидетелей, и оградить себя таким образом от подозрений? Ведь это вы весь вечер сидели рядом с моим отцом.

– Дочь моя! –  вскричал аббат Шириз, мгновенно побагровев. –  Что вы такое говорите! Ваш рассудок помутился! Как вы смеете обвинять меня, служителя Господа, в подобной гнусности? Клянусь Святым Крестом, за такие слова вас могут обвинить в ереси и, в лучшем случае, отлучить от Церкви, а в худшем –  отправить на костер! Опомнитесь!

– Можете делать, что хотите. Но в этом замке никто не пострадает, если его вина не будет доказана. По таким принципам жил мой отец, и по таким же собираемся жить и мы с сестрой.

Аббат Шириз хотел что-то ответить, но вдруг двери отворились, и показавшийся в них слуга громко произнес:

– Кардинал Доминик ле Бург!

– О, брат Доминик! Как я рад вас видеть! Добро пожаловать! –  обратился аббат Шириз к входившему в зал человеку и шагнул ему навстречу. –  Спасибо, что так быстро откликнулись на мою нижайшую просьбу.

– Борьба с ересью, изгнание дьявола и расследование других грязных и непристойных дел –  мое предназначение. Сам Господь направил меня на этот путь служения. Я лишь его смиренный слуга.

– О, безусловно. Клянусь Святым Марком, вам и тут удастся изобличить изувера, который посягнул на нашего благодетеля.

– Можете в этом не сомневаться, –  равнодушным голосом заметил инквизитор, обводя зал маленькими, близко посаженными злыми глазками.

Габриэлла с ненавистью посмотрела на кардинала. Ей уже не раз приходилось видеть этого человека в замке. Так же, как и ее отец, она была уверена, что более циничного, фанатичного, жестокого и беспринципного человека трудно было бы сыскать во всем королевстве. Но не только внутренние качества инквизитора вызывали отвращение у тех людей, которым волею судьбы приходилось с ним сталкиваться. С первого взгляда Доминик ле Бург вызывал у окружающих безотчетную антипатию. Слишком худощавый (скорее, тощий) при высоком росте, сутулый, с болезненно бледным лицом, крючковатым орлиным носом, впалыми щеками и колючими черными бусинками глаз, инквизитор одним своим видом внушал страх, заставляя сердца честных людей сжиматься от ужаса. Яростно борясь с ересью, он не гнушался никакими способами и никакими действиями для достижения своей цели, ибо уничтожение прелюбодеев, содомитов, колдунов, ведьм и любых магических проявлений вообще отец Доминик считал своим истинным предназначением на земле. Его болезненное воображение во всех людях и во всех явлениях способно было разглядеть (или угадать) руку Сатаны. Отец Габриэллы не раз вмешивался в суд, творимый над несчастными людьми, многие из которых были доведены изощренными пытками до такого состояния, что готовы были сознаться во всем, чем угодно, лишь бы прекратить каждодневные мучения. Таким образом, благодаря герцогу (точнее, его влиятельным покровителям) было спасено немало людских жизней. Но из-за частого вмешательства в дела Церкви герцог де Карруаз приобрел злейшего врага в лице отца Доминика, который был готов в любой момент нанести предательский удар в спину. Так что сейчас, зная, что его враг почил, инквизитор радостно потирал руки, не скрывая зловещей улыбки: теперь-то никто не помешает ему вершить суд.

– Где покойные герцог и герцогиня? –  обратился он к стоявшему около него аббату.

– В спальне герцога, отец Доминик. Может быть, вы желаете их осмотреть?

– Позже, аббат Шириз, немного позже. Сейчас мне больше хотелось бы опросить всех: прислужников, сенешаля, стольника и лекаря. Прикажите им немедленно собраться в зале.

– По какому праву вы так свободно распоряжаетесь людьми, к которым вы не имеете никакого отношения? –  поинтересовалась Габриэлла, вплотную подойдя к кардиналу.

– Госпожа Габриэлла, я только исполняю свой долг, – все так же, не выказывая никаких эмоций, заметил отец Доминик, пристально посмотрев на девушку. –  Дьявол вселился в людей, убивших ваших родителей, и моя обязанность –  найти преступников и покарать за содеянное. Так велит нам Господь. И самое лучшее, что вы можете сделать в этой ситуации –  дать мне возможность делать мою работу.

– Отец Доминик, –  вдруг вступился за девушку аббат, –  она не ведает, что говорит. Вы же знаете, какие между герцогом и его дочерью были теплые отношения. Смерть родителей вызвала помрачение ее разума.

– Мне тоже так показалось, аббат Шириз, –  ответил инквизитор, задумчиво посмотрев на собеседника. –  И безусловно, я принимаю это во внимание…

Помолчав, он вновь обратился к Габриэлле, но уже более любезным тоном:

– С вашего разрешения, я приступлю к выполнению обязанностей. Обещаю сообщать новости, если таковые будут иметь место. Я совершенно уверен, что через некоторое время мне удастся назвать имя человека, который, не побоявшись Божьей кары, посягнул на жизнь ваших близких… А теперь позвольте мне удалиться. Дорога была трудной и утомительной. Да и вам, госпожа де Сен-Мор, завтра предстоит нелегкий день. Доброй ночи!

… Сильный, пронизывающий насквозь ветер подхватил заунывный звук колокола, который можно было расслышать на расстоянии нескольких лье от храма. Свинцовые тучи заволокли голубое небо, скрыв от людских глаз сияющее весеннее солнце. От холодного утреннего тумана пожухли не только молоденькая трава и ранние цветы, но и первые листочки на деревьях. Казалось, сама природа скорбит о безвременной гибели своих детей.

Бесконечная вереница простых людей и вассалов герцога, желавших проститься с ним, безумно долгий и печальный погребальный обряд, безликие слова поддержки и сочувствия, и страшная, невероятно мучительная боль в душе… Боль и пронизывающий ветер –  вот все, что осталось у девушки в памяти о том страшном дне. Обладая более стойким духом и сильным характером, она, несмотря на собственную бесконечную печаль, всеми силами пыталась поддержать сестру. Филиппа со вчерашнего дня больше походила на привидение, нежели на человека. Бледность ее истонченного лица стала еще заметнее, когда она облачилась в траурные одеяния. Пустота в больших, словно ничего не видящих глазах, очень пугала Габриэллу. Филиппа ничего не ела и не пила, а главное, ничего не говорила и, казалось, ничего не слышала. Оцепенение, охватившее девушку, всецело завладело ее сознанием. Габриэлла наблюдала за сестрой со все возрастающей тревогой. Но разве изменить тут что-либо было в ее силах?

Согласно давно сложившейся традиции, после смерти своих родителей знатная дама должна была девять дней оставаться в постели в знак траура, а затем еще несколько дней сидеть около кровати на куске черной материи. Возможно, Габриэлла, воспитанная в старых традициях, так бы и поступила, если бы не присутствие инквизитора в замке. Зная о методах отца Доминика (хоть он и не раз говорил, что ему неприятно прибегать к тем методам, которыми пользуются светские судьи), девушка, как могла, защищала людей от произвола и насилия, чинимых инквизитором и его приближенными. Но положение женщины было таково, что к словам, просьбам и даже требованиям пусть и очень богатой и родовитой дамы окружающие прислушивались мало.

Несмотря на все усилия и рвение, проявленное Домиником ле Бургом в этом деле, расследование за несколько дней не продвинулось ни на туаз. Дни шли за днями, а виновника никак не удавалось найти. Ни пытки, ни угрозы, ни опять пытки не помогали. Никто ничего не знал, а если и знал, то помалкивал. Всех пугала перспектива оказаться на костре –  это была излюбленная казнь, применяемая отцом Домиником, охотником за еретиками, и светскими судами в те страшные времена. С каждым днем чело инквизитора омрачалось все больше и больше.

По истечении двух недель, как-то вечером, сидя в зале возле камина, Доминик ле Бург грел замерзшие руки и мрачно смотрел на плясавший огонь, слушая потрескивание горевших поленьев. Из-за невеселых дум, одолевших его, он не заметил, как к нему подошел аббат Шириз.

– Отец Доминик, вы звали меня? –  заискивающим голосом спросил аббат, склонившись перед инквизитором в раболепном поклоне.

Доминик ле Бург медленно повернул голову и, смерив аббата высокомерным взглядом, сердито отозвался:

– Да, аббат Шириз. Но вы, как я погляжу, не очень-то торопились и заставили меня ждать.

– Клянусь небом, я не виноват в этом. Причина заключается в шуте герцога, Буффоне. Он всяческими способами хотел выведать у меня, как продвигаются дела. Весьма неприятный тип. Скажу больше: он не так прост, как кажется.

– И что вы ему сказали? –  не обратив внимания на последнее замечание отца-настоятеля, спросил инквизитор.

– Только то, что вы мне велели, отец Доминик, –  ответил аббат, почтительно склонившись.

– Хорошо, –  сухо обронил Доминик ле Бург. Немного помолчав, он продолжил: – Как продвигаются ваши дела в роли наставника? Вы уже достигли каких-нибудь результатов?

– Как вам сказать, отец Доминик, –  и да и нет. Казалось бы, что теперь, когда герцога де Карруаза не стало, направить его старшую дочь на истинный путь стало намного проще, но, каким бы это не казалось странным, именно его смерть и повлияла на окончательное решение Филиппы. Она твердо решила отказаться от своего первоначального намерения вступить в Орден и тем самым передать Церкви все имущество, которое ей досталось по завещанию. Таким образом она якобы хочет исполнить волю покойного отца, который при жизни был категорически против этого ее решения. Ни уговоры, ни просьбы, ни, в конечном итоге, угрозы не подействовали на девушку.

– Что ж, тем хуже для вас, аббат Шириз, –  зловеще произнес инквизитор, строго посмотрев на собеседника.

– Клянусь Святым Марком, я сделал все, что было в моих силах!..

– Значит, сделали недостаточно, –  перебил его кардинал. –  Вам прекрасно известно, насколько Церкви необходимы богатства и земли, которыми располагает, по завещанию, Филиппа де Карруаз. Она должна дать согласие!

– Но она не хочет этого делать, упрямится… Зная девицу с детства, не думаю, что кто-то или что-то сможет повлиять на решение юной госпожи.

– Тогда… –  задумчиво протянул инквизитор, глядя на весело игравший огонь в камине, –  мы заставим ее это сделать!..

…Было раннее утро. Солнечные лучи с трудом проникали сквозь серое небо, прогоняя темноту прочь, на запад, вслед за ночным светилом. Свежий утренний ветер проникал в замок, гуляя по каменным коридорам и заставляя поеживаться от холода давно уже поднявшихся слуг.

– Госпожа, госпожа, –  услышала Габриэлла сквозь сон голос служанки.

С трудом вырвавшись из объятий тревожного сна, девушка открыла глаза. Она с удивлением посмотрела на склонившуюся над ней Арабель.

– В чем дело? Что еще стряслось? Зачем ты разбудила меня в такую рань?

– О госпожа, беда! Случилась самая настоящая беда! –  затараторила служанка, обхватив голову руками.

Габриэлла побледнела. Мгновенно сбросив с себя одеяло, она села в кровати.

– Немедленно говори, что случилось!

– Помощники инквизитора ночью ворвались в покои госпожи Филиппы и учинили погром. Они что-то все искали и искали… Потом один из них вытащил что-то из-под кровати, а другой –  из сундука… Как они обрадовались находкам, как улюлюкали! А бедная госпожа в это время стояла на холодном полу и молчала. Успокоившись, они схватили ее и увели с собой… Ой, мне так страшно, госпожа!

– Увели? Но на каком основании? Куда? За что?

– Госпожа… Госпожа! Говорят, что… госпожа Филиппа –  ведьма и еретичка!

– Что?! Ты в своем ли уме, Арабель? Как это может быть?

– Но это правда, госпожа. Я, как только смогла, сразу же поспешила к вам.

– Быстро приготовь мне платье! Где отец Доминик?

– Он со своими помощниками, прихватив еще нескольких подозреваемых в совершении этого гнусного преступления, на рассвете покинул Дезир-ле-Руа и отправился в замок кардинала.

– А Филиппа?

– Ее увезли, госпожа, –  потупив взгляд, ответила Арабель.

– Хорошо… Найди Буффона и скажи, что я приказываю подать лошадей. Я отправляюсь к кардиналу. Никому не позволено похищать людей из замка, да еще и без моего ведома. Да, и передай Буффону, что он поедет со мной. Добрый совет мне сейчас не помешает… Затем разыщи святого отца и скажи, что после возвращения мне хотелось бы с ним побеседовать. Он в последние дни неустанно находился с сестрой. Я хочу узнать: не с его ли подачи произошел арест?

Наспех одевшись, Габриэлла поспешила во двор, где ее уже ожидали конюшенные, Буффон и несколько солдат.

– Госпожа, –  начал разговор Буффон, подойдя к Габриэлле, –  во имя Господа, скажите, куда мы направляемся в такую рань? И что это за суматоха в замке?

– А ты разве не знаешь? –  девушка сурово поглядела на шута. –  Мне казалось, что ты первый узнаешь все новости…

– О, простите меня, моя госпожа, –  низко поклонившись, промолвил Буффон. –  Вчера господин аббат пригласил меня отужинать с ним, сославшись на то, что хотел бы со мной посекретничать. Помня ваши наставления, я, конечно, согласился.

– И что нового ты узнал? –  спросила Габриэлла, садясь на коня.

– Его высокопреподобие аббат Шириз не слишком углублялся в подробности. Он все рассказывал о доктринах и идеях своего ордена. Почему нельзя допустить, чтобы ересь взяла верх над истинной верой.

– И это все? –  с нетерпением отозвалась девушка.

– Нет, моя госпожа. Он что-то начал говорить о вашей сестре, а потом…

– Что потом?

– Потом?.. Я… я… я… не помню. Клянусь Пресвятой Девой Марией! Я забыл… Очнулся я только тогда, когда Арабель вылила на меня кувшин воды.

– В замке беда за бедой, а ты преспокойно веселишься, –  гневно взглянув на Буффона, произнесла Габриэлла.

– Клянусь Святым Николаем, это не так! –  запротестовал шут. –  Я успел сделать всего пару глотков из кубка до того, как на меня навалилась странная дремота.

– Понятно, –  ответила девушка. –  Видимо, дьявол в замке движет не только преступником, но и судьями…

К полудню всадники достигли замка Ле-Шазер. Суровый вид замка нагонял страх на всех, кому суждено было попасть в него не по собственной воле. Мрачные стены, величественно поднимавшиеся над рекой, были свидетелями многочисленных расправ с еретиками и ведьмами. Редко кому удавалось избежать сурового приговора судей.

– Я желаю видеть кардинала, –  произнесла Габриэлла и надменно посмотрела на слугу инквизитора.

– Отец Доминик никого не принимает, ибо он занят делами, которые замышляются во славу Господа… Но вы можете…

Не дав монаху договорить, Габриэлла грубо оттолкнула его в сторону и вошла внутрь донжона. За ней семенил ошеломленный слуга, который не переставал причитать на ходу.

– Отец Доминик не может принять… вы не должны… он очень занят … Клянусь всемогущим Отцом Небесным, кардиналу это не понравится…

Доминик ле Бург со своими помощниками, действительно, были очень заняты. Они готовились к завтрашнему заседанию суда. Инквизитор был очень доволен собой. Наконец-то его упорный труд принес свои плоды. Двое прислужников, измученные изощренными пытками и напуганные предстоящей расправой, рассказали все, что желал от них услышать и чего так долго добивался отец Доминик. Филиппа де Карруаз –  безобидная тихоня, набожная и милосердная госпожа, –  на самом деле одержима дьяволом. Она ведьма, которая часто по ночам во сне сочетается с инкубом. Более того, прислужники утверждали, что их хозяйка занималась чародейством. Ее якобы не раз видели подле убитых или умерших людей. По словам слуг, Филиппа пыталась вызвать духов умерших, чтобы получить от них защиту и покровительство, а также узнать будущее. Чтобы утверждение не было голословным, ночью, пока весь замок спал, и никто не мог помешать осуществлению чудовищного плана, помощники инквизитора обыскали комнату девушки. Каково же было их «удивление», когда они обнаружили две маленькие фигурки из соломы, наряженные в красивые одеяния, «Вечное Евангелие» Иохима и небольшой пузырек с остатками голубоватой жидкости. После этих находок все сомнения мгновенно улетучились. Филиппу обвинили в ереси и колдовстве. Не оповестив Габриэллу де Карруаз о случившемся, кардинал ле Бург и его помощники, забрав прислужников и Филиппу, в спешке покинули Дезир-ле-Руа. Прибыв в свой замок, отец Доминик приказал заточить пленницу в подземелье.

Обо всех страшных событиях сегодняшнего утра Габриэлла узнала от служанки, пока та одевала девушку. «Господи, Пресвятая Дева Мария! –  молилась про себя Габриэлла, поправляя на ходу платье. –  Сделай так, чтобы это было неправдой. Да это и не может быть правдой. Благочестивая Филиппа –  ведьма! Абсурд!»

– Как вы посмели без моего ведома арестовывать мою сестру, господин инквизитор? –  властным голосом начала разговор девушка, ворвавшись в парадную залу замка. –  Эти люди не принадлежат вам, следовательно, вы не имеете права распоряжаться их судьбами. Будь мой отец или муж здесь…

– Кто вам позволил врываться сюда, дочь моя? –  отозвался ле Бург, не обращая ни малейшего внимания на слова девушки. –  Я запретил страже пускать сюда кого-либо, пока идут приготовления к суду… я бы уточнил… к справедливому суду. Загублены невинные души, и Божья кара настигнет виновных.

– Что? –  переспросила Габриэлла, негодуя. –  Почему я должна спрашивать у кого-то разрешения? Хочу вам напомнить, кардинал ле Бург, что это вы похитили мою сестру. Это во-первых. А во-вторых, о каком справедливом суде идет речь, когда вы бросаете в подземелье совершенно невинного человека?

Отец Доминик наконец-то соизволил повернуться к девушке и смерил ее с головы до ног высокомерным взглядом.

– Я снисходителен к вам, госпожа Габриэлла, и крайне терпелив. Вы много пережили за короткое время: свадьба в разгар военной операции, отъезд мужа, смерть родителей, а теперь еще и горькая правда о родной сестре…

– Ложь! –  вскричала Габриэлла. –  Филиппа никогда, слышите, никогда не смогла бы не только сделать того, в чем вы ее обвиняете, но даже и подумать об этом. Не говоря уже о таком грехе, как убийство. У нее неиспорченная, чистая душа. Она… она готовилась посвятить себя Богу… Она хотела…

– Именно, что хотела, –  сурово посмотрев на Габриэллу, отметил ле Бург. –  Но ваш отец всячески противился ее желанию и отговаривал.

– Отец хотел только уберечь дочь от неверного шага, – ответила девушка и осеклась.

– Неверного шага? –  негодуя, повысил голос инквизитор. –  Прийти в лоно Церкви и отказаться от греховной земной жизни, наполненной нечестивыми помыслами и дьявольскими искушениями и соблазнами вы считаете неверным шагом? Святотатствуешь, дочь моя! Берегитесь, в ваших словах слышится ересь! Повторяю, берегитесь! Надеюсь, вам рассказывали духовные отцы, что произошло с катарами, альбигойцами полвека назад?

– Конечно, я помню эти истории… Но все не так, отец Доминик! Отец только не хотел, чтобы Филиппа вступила в Орден по принуждению. Не проходило и недели, чтобы аббат Шириз не появлялся у нас гостях и…

– Его рвение заслуживает похвалы, дитя мое. Он старался спасти заблудшую душу.

– Да, но…

– Довольно! –  инквизитор властным жестом прервал речь девушки. –  Оставим эти пустые разговоры. Завтра днем состоится суд. Тогда и решится судьба Филиппы де Карруаз… А теперь я попрошу вас удалиться, дитя мое. Время не терпит.

– Но почему завтра? К чему такая поспешность? А как же светский суд? Не в вашей власти решать судьбу моей сестры. Вы обязаны передать Филиппу королевским судьям! Кардинал ле Бург, я требую, чтобы процесс над моей сестрой был перенесен и велся с соблюдением всех правил.