скачать книгу бесплатно
Немецкая часть в Григоровке оказалась немногочисленной, поэтому была выбита из села с ходу мотострелковым батальоном 51 танковой бригады. Вслед за частями 3-ей танковой армии, начали переправу на плацдарм части 40—ой общевойсковой армии. Немцы, понимая, что на правом берегу Букринской излучины (по названию села Великий Букрин) Днепра формируется опасный плацдарм русских войск, стянули большие силы и предприняли максимальные усилия, чтобы сбросить их с захваченных позиций.
Плацдарм 11 километров по фронту и до 6 км в глубину вошёл в историю Отечественной войны как Букринский плацдарм. С 25 по 28 сентября 1943 года наши передовые части с трудом отражали отчаянные попытки немцев по ликвидации плацдарма.
Командование Воронежским фронтом, чтобы кардинально изменить ход боевых действий, вводит на плацдарм 27 армию, в том числе 155 стрелковую дивизию, в составе которой воевал лейтенант Михаил Линник.
В ночь на 29 сентября армия должна переправиться на правый берег Днепра и усилить позиции 40-й армии в районе Григоровки. Таков был приказ командующего Воронежским фронтом генерала армии Ватутина Н. Ф. Для полноты коллекции Михаилу к двум фронтовым выступам добавился ещё плацдарм, да не какой-то ординарный, которых только на Днепре в 1943 г. было не менее десятка, а Букринский!
Понимая, чем грозит усиление русской группировки на плацдарме, немцы сделали всё, чтобы воспрепятствовать переправе 27 армии. Непрерывные атаки авиации и артобстрел противника до предела затруднили переправу и вызвали большие потери личного состава и боевой техники. Прибывшие на правый берег части, ещё не пришедшие в себя после кровавой купели в Днепре, с хода вводились в бой. Такова была обстановка.
Переправился Михаил со своим взводом в ночь с 28 на 29 сентября под непрерывным огнём немецкой артиллерии. Перед его взором предстала картина после 7 дней боёв. Развороченный взрывами передний край. Да и тыла здесь, как такового, не существовало. Размеры позволяли врагу простреливать плацдарм насквозь, делали его уязвимым на всю глубину.
В тот же день 29 сентября немцы при мощной артиллерийской и авиационной поддержке силами двух танковых и одной моторизованной дивизий предприняли контрнаступление с рубежа Малый Букрин – Колесище. Хоть основной цели немцы не добились, но всё-таки отбили северную окраину Григоровки. На следующий день, 30 сентября немцы вновь предпринимали неоднократные попытки сбросить наши части в Днепр, но все атаки были отражены.
С утра первого октября немцы начали массированный артиллерийский обстрел, который продолжался весь день и нанёс значительный ущерб нашим частям, было много раненых и убитых бойцов, сгорело несколько танков. В последующие дни второго и третьего октября одиннадцать отборных немецких дивизий при поддержке авиации и плотного артиллерийского огня вновь пытались покончить с плацдармом русских.
В этих тяжёлых условиях приходилось закрепляться на позициях, а взводу Михаила Линника налаживать и поддерживать полевую связь между ротами батальона, со штабом полка и дивизии. По свидетельству участников труднее всего приходилось связистам. Связь постоянно нарушалась, и приходилось покидать укрытие и под градом огня искать и устранять разрыв. Потери личного состава были большими.
Время от времени над нашими позициями немецкие пикирующие бомбардировщики устраивали карусель, поднимая пыль и дым до самого солнца. После войны, на Букринском плацдарме собирали до тысячи осколков на квадратном метре. Казалось бы, что на такой земле не должно остаться ничего живого.
Наступил день 2 октября 1943 год. Михаилу оставалось жить всего лишь сутки. Именно 2 октября за день до своей гибели, Михаил пишет письмо Петру в Москву, последнее письмо в своей жизни. Пётр хранил это письмо всю жизнь, и сегодня я читаю слова, написанные за день до гибели моим дядькой, оставшимся навеки молодым.
Тема письма обыденна. Быть может, постоянная угроза гибели, подтверждаемая ежедневно смертями знакомых и незнакомых людей, притупляет предчувствие. Михаил больше озабочен делами Петра в далёкой и безопасной Москве, чем положением, в котором он сам оказался.
Письмо писал с перерывом. Начал в 8 часов утра, а заканчивал во второй половине дня. Волей судьбы письмо это оказалось предсмертным, и в нём чувствуется внутренняя напряжённость автора. Михаил понимает, что невзгоды Петра по сравнению с фронтовыми буднями – буря в стакане, но он проникается сочувствием к Петру.
На едином дыхании, как бы торопясь, Михаил успокаивает младшего брата, настраивает его на работу, вселяет в него веру в собственные силы. В письме проявляется любовь Михаила к Петру, забота о нём и сопереживание, хотя Пётр находится в гораздо более безопасном месте, чем он сам. А ещё Михаил уже видит будущее, не своё, а будущее страны. Он уверен в победе и в дальнейшем её процветании.
«2 октября 1943 года. 8—00.
Здравствуй Петя. Я жив и здоров. Желаю тебе всего хорошего в делах. Отвечаю вторым письмом на твоё от 17.09. Ты пишешь, что ты очень потрясён, что не сдал 2 предмета. Первое, не волнуйся ты об этом. Это по сравнению с тем, что мы делаем на фронте, ерунда. Первое, ты ещё вот подготовься немножко и сдашь их, вот и всё. Ведь ты уже техник-лейтенант хим. службы. Ты немного не доработал, усталость на это оказывает главное влияние. Ведь ты три года проучился без отдыха и без каникул. Ведь я это знаю, как студент-медик на гражданке. Самое главное не волнуйся. Будь спокоен и понемногу работай. Далее, вот ещё на деньги, которые от меня получишь: приказываю – улучшай себе питание и вот особенно, когда в лагерях будешь. Чтоб силы у тебя были и тогда предметы сдашь. А если потеряешь здоровье, то и предметы не нужны будут. Главное ……, как ты пишешь. Далее, не волнуйся, ты очень счастлив, Петя. Ты понимаешь, какое время ты пережил и где. Ты понимаешь, в какой обстановке ты был бы, если бы остался в танковом училище, где был до ВАХЗ. А теперь посмотри на наши успехи. Пройдёт немного и жизнь пойдёт по иному. Восстановление, строительство. Мы главное сделали, нужно ещё, ещё раз и всё будет в порядке. С ВАХЗ ты уже не уйдёшь так сяк. Ты уже техник, вот время ты провёл не даром. И если ты волнуешься, то всё это зря, Петя. Всё сдашь, я верю в тебя. Ведь ты способный и я знаю, что всё оформишь. Всё Петя, делай вывод сам из моего письма (даже двух, я их пишу подряд). Всё. Крепко обнимаю и целую. Миша.»
Неизвестно, что первым получил Пётр – это письмо, или известие о гибели Михаила.
На следующий день, 3—его октября 1943 года с утра Михаил продолжал налаживать связь. Немцы продолжали артобстрел полка. Около полудня Михаил лично пошёл на устранение неисправности аппарата связи. В окоп, где находился Михаил, попал и разорвался артиллерийский снаряд.
У каждого, говорят, своя судьба, прямое попадание снаряда вещь редкая, вероятность мала, но существует. Лейтенанта, командира взвода связи 436 полка 155 стрелковой дивизии 27 общевойсковой армии Воронежского фронта Линника Михаила Парфентьевича (17.11. 1918 – 3.10.1943) похоронили здесь же возле деревни Григоровка в братской могиле.
Боевой товарищ Михаила Николай Лозюк 6 октября написал и отправил письмо родителям Михаила в Шахты. Конечно, это письмо – наивная попытка хоть как-то сгладить боль и страдания родных. Письмо Лозюка Пётр также хранил и оно цело по сегодняшний день.
«Добрый день дорогие Лучший привет всей семье Линника – отцу, матери, Пете. Не хотелось бы огорчать Вас. По рассказам Михаила, который был моим лучшим другом боевых дней, я знаю о Вас как о хороших, лучших людях. Но горе не требует того, что бы его скрывали, ни утешений. Третьего октября в д. Григоровка Киевской области на правом берегу Днепра погиб Михаил Линник – Ваш сын. Мы были с ним в одном батальоне. Снаряд угодил прямым попаданием, когда он исправлял телефонный аппарат. Было время около полудня. Здесь же в деревне Григоровка в саду под Днепром мы его похоронили. В эти дни мы вели трудные бои за правый берег Днепра. Всё же нам удалось переправиться на правый берег, угнать немца и закрепиться. У всех нас, особенно у тех, кто понимал Линника, осталась о нём светлая память. Любимой фразой у него было: „Я русский и буду до конца стоять за Россию“. У него были лучшие черты настоящего человека – презрение к трудностям, ум, смелость и скромность. Мы вечно будем хранить в памяти образ Вашего сына, жизнь отдавшего за счастье Родины. 6.10.43 г. Николай Лозюк.»
Днями раньше письма Николая Лозюка родители Михаила Парфентий Захарович и Елизавета Семёновна получили «похоронку» из городского военкомата.
Так на 25-ом году жизни погиб Михаил Линник, оставшись навеки молодым. Война помешала обзавестись семьёй, оторвала от любимого дела и отобрала жизнь. Хорошую о себе оставил память, но время летит и тех, кто помнит его остаётся всё меньше. Давно уже ушли его родители, пережив своего сына на 28 лет. Прожили долгие годы с незаживающей раной.
Однажды, в пятидесятых годах я с детским любопытством ворошил бумаги и разные безделушки на шкафу у деда. И попалась мне странная книга, в которой более половины слов были нерусскими. На обложке я прочитал «Латинский язык». Схватив книжку, я побежал в соседнюю комнату, чтобы всё выяснить у бабушки.
Бабушка, увидев книгу, изменилась в лице и присела на скамейку. Она, как бы не замечала меня и с тоской смотрела на книгу. Потом вытерла концом повязанного ситцевого платка слезинки, появившиеся на морщинках под глазами, и я впервые услышал историю Михаила, её сына и моего дяди.
Немного вещей осталось, связанных с памятью о Михаиле – несколько пожелтевших фотографий, сборничек фронтовых стихов, записки и последнее письмо брату Петру. Да ещё письмо Николая Лозюка, однополчанина Михаила, родителям.
Теперь вернёмся в горячий октябрь 1943 года, на развороченную взрывами, израненную осколками и политую обильно кровью землю Букринского плацдарма. После гибели Михаила там продолжались тяжёлые оборонительные бои. Советскому командованию стало ясно, что развить успех на этом плацдарме невозможно. Местность, изрезанная глубокими оврагами, не позволяла в полной мере использовать бронетехнику для расширения плацдарма и выхода на оперативный простор.
Поскольку, после месяца кровопролитных боёв наши войска на Букрине успеха не добились и «вскрыть» плацдарм не удалось, командование приняло решение использовать для главного удара Лютежский плацдарм (севернее Киева).
Букринскому же плацдарму волей судеб и стратегов выпала трагическая участь. По принятому плану Букринский плацдарм был обязан имитировать роль основного, но уже в значительно ослабленном составе.
Третья гвардейская танковая армия перебрасывалась на Лютеж. При этом противник должен быть уверен в том, что танки генерала-лейтенанта Рыбалко П. С. продолжают пребывать на позициях Букринского плацдарма. В ночь на двадцать пятого октября 1943 г. части третьей танковой армии скрытно снялись с позиций и начали переправу на левый берег Днепра.
Офицеры на понтонном мосту, с тревогой посматривая на часы и в светлеющее на востоке небо, торопили проходящие на левый берег части, чтобы закончить переправу до появления немецких самолетов-разведчиков. К восходу переправа опустела. Третья гвардейская танковая армия незримо ушла на левый берег, чтобы под покровом следующей ночи сделать стремительный бросок на Лютеж.
Первого ноября 1943 года измученным в тяжелейших оборонительных боях частям 27 и 40 армии был отдан приказ начать наступление на превосходящую по силам группировку немецких войск, тем самым произвести имитацию главного удара с Букринского плацдарма. Был ли шанс у Михаила остаться в живых в этих условиях, если бы он пережил 3 октября? Только 3 ноября началось наступление с Лютежского плацдарма, да ещё сутки прошли, пока немцы всё поняли. Трое суток безнадёжной атаки, тысячи погибших, сущий ад.
Только в последние годы стала просачиваться правда о Букринском плацдарме, где были отданы в жертву части двух армии. По имеющимся из Интернета данным во всех операциях связанных с Букринским плацдармом погибли тысячи солдат и офицеров.
Так за шесть дней боёв с 28 сентября по 4 октября в 48 стрелковом полку 38 стрелковой дивизии, дислоцированным по соседству с 436 полком Михаила, осталось в строю всего 21 человек из 900. Не повезло тем, кто попал на этот плацдарм, наверное, в тот осенний месяц они хлебнули войны больше чем иные за 4 года.
История Букринского плацдарма с одной стороны яркий пример мужества, стойкости и самопожертвования солдат и офицеров, непосредственно находившихся на нём, и с другой стороны, факт недооценки обстановки командованием фронтов и Ставки.
Жертвами этих ошибок стали тысячи молодых солдат и офицеров, героически отдавших свои жизни на полях правобережного плацдарма в районе Великого Букрина. И среди них лейтенант Линник Михаил Парфентьевич, погибший в двадцатипятилетнем возрасте.
В оккупации. Шахты. год 1942
С 17 июля в Шахтах царило безвластие. Как метлой подметенные неизвестно кем, стояли раскрытые нараспашку пустые магазины и учреждения. Два дня спустя город потрясли мощные взрывы. Это выводились из строя и затапливались шахты им. Артема, им. Фрунзе, «Петровка», «Ново-Азовка», «Комправда», «Пролетарка».
На следующий день взорвали электростанцию (ГРЭС им. Артёма), шахты им. Октябрьской революции, им. Воровского, им. Красина. Минировались и взрывались другие важные объекты и учреждения. Ничего не оставлять врагу. Город окутался черным дымом вперемешку с пылью.
События разворачивались так скоротечно и драматично, что многие шахтинцы не успели эвакуироваться. Город сдали без боя. Немцы появились 22 июля. Их колонны входили в город по улице Советской и проспекту Победы революции, запруженными грузовыми и легковыми машинами, повозками, мотоциклистами.
Город заполонили немецкие, итальянские, румынские солдаты в мундирах грязно-серого цвета, пилотках и фуражках с немецким орлом. Они растекались по дворам, огородам, требуя съестного. Поделив улицы, переулки немцы становились «на квартиры».
Несмотря на то, что дом Парфентия Захаровича был далеко не самым просторным и находился на самом краю города, поставили ему на квартирование трёх немцев. А попросту, Парфентия Захаровича с женой переселили в летнюю кухню, а в доме их расположились два офицера и шофёр – солдат. Немцы оказались интендантами, то есть армейскими снабженцами и не проявляли враждебности по отношению к хозяевам.
Они, наверное, и поселились подальше от центра, что называется «с глаз долой» от начальства, чтобы полнее пользоваться своими интендантскими возможностями. Была у них легковая машина, которую на ночь загоняли во двор перед домом.
Днём они куда-то уезжали, возвращались лишь к вечеру, шумно мылись, сливая друг другу из ведра. Затем ужинали, скорее застольничали запоздно со шнапсом и патефоном. Привозили с собой снеди всякой, которую и поедали, не жалея животов.
Парфентий Захарович вёл себя с постояльцами спокойно, не заискивая, но и не проявляя излишней агрессивности. Он, кавалер двух Георгиев, прошедший всю германскую, понимал, что солдата гонят на войну, не спросив о его желании. А агрессивность надо проявлять на поле боя, в сражении. Сам старый вояка, видел, как они обращаются с оружием. Оно, словно, им всё время мешало, небось, и в бою им пока не пришлось пороха нюхнуть по- настоящему
Немцы молодые, иногда дурачились, как и его сыновья. К Парфентию Захаровичу относились с уважением и опаской, как к строгому отцу. Как-то привезли бочонок с мёдом. Поставили возле крыльца и накрыли куском прорезиненной ткани. Здесь следует заметить, что ситуация в оккупированном городе с продовольствием сложилась напряжённая. Большинство населения фактически голодало. Не хватало хлеба, а уж о сладком и не мечтали. А здесь бочка мёда!
Соседский мальчишка лет десяти, прознав о сокровище, не устоял пред соблазном полакомиться за счёт вермахта. Выбрал момент, когда машина немцев выехала со двора и, посчитав, что хозяева бочки отсутствуют, пробрался во двор. Мёда в бочке было около половины. Юный антифашист перекинулся через край бочки и, окуная руку в мёд, самозабвенно слизывал его с пальцев.
На его беду, машина то уехала без интендантов. И надо же было такому случиться, что в этот наисладчайший момент на крыльце вырос немец в подштанниках, вышедший после сна потянуться на свежем воздухе. К своему неописуемому удивлению, увидел он худосочный зад, торчащий из его драгоценной бочки, и всё понял. Немец потихоньку кликнул своего напарника, а затем смачно, по футбольному, нанёс удар сами догадываетесь по чему.
Незадачливый горе-диверсант не удержался и рухнул в мёд с головой. Немцы гоготали так, что с заднего двора прибежал Парфентий Захарович, который и вытащил из бочки за ноги барахтающегося в меду соседского отпрыска.
Роскошный вид спасённого заставил немцев схватиться за животы. Так не потешались они с того дня, как перешли русскую границу, и в будущем возможность так повеселиться им навряд ли представится.
Возможно, появление Парфентия Захаровича спасло мальчугана от более серьёзных карательных санкций. Даже в пятидесятые годы историю эту смаковали со смехом до слёз при каждом застолье у моего деда Парфентия после второй обычно рюмки. А Ваш покорный слуга шести лет слушал и где-то даже завидовал (бочка мёда прельщала и меня) дяде Вите, ибо мальчишка тот остался целым и невредимым, а, со временем, вышел в дяди.
С оккупацией связь с сыновьями, находящимися кто где, прервалась. За Петра супруги не переживали. Пожалуй, он находился в самом безопасном месте на тот день – в столице, от которой немца отогнали на двести километров.
Месяц назад получили письмо от Михаила из Орджоникидзе, в котором он извещал, что окончил училище, ему присвоили звание лейтенанта и направляют куда – то на север. Не в самое пекло, ведь, судя по официальным сводкам, активные боевые действия на севере тогда не велись. (На самом деле происходило не совсем так. См. «Семейные хроники. Михаил. Новочеркасск – Ржев 1942 г.»).
Главная заваруха начиналась здесь на юге. Впрочем, смерть на войне поджидает человека в любом месте и в любой момент.
Освобождение. Шахты. Год 1943
Наиболее тревожная и неясная ситуация сложилась с младшим сыном Парфентия Захаровича, Иваном, который за пару дней до прихода немцев в составе истребительного батальона ушёл из Шахт вместе с отступающими частями в Ростов. С тех пор от него не поступало никаких вестей.
А новости, которые «передавало» «сарафанное радио», были неутешительные. Ростов пал буквально через неделю после оккупации Шахт. Немецкая авиация нещадно утюжила наши в панике отступающие части. Ещё через месяц неприятель уже практически овладел северным Кавказом. Краснодар, Ставрополь были оккупированы также быстро, как и Шахты.
Тревожные слухи, расползающиеся по городу, неумолимо вещали об окружении наших отступающих частей в Сальских степях. Люди говорили о большом количестве наших солдат, попавших в плен и содержащихся во множестве лагерей.
В последних числах ноября, спустя четыре месяца после поспешного ухода Ивана из дома, неожиданно пришло известие о его судьбе. Некая женщина, проживающая в пригородном совхозе «Комсомолец», каким-то чудом получив весточку от мужа, который попал в плен и находился в лагере для военнопленных в Ставрополе, нашла в себе мужество посетить его.
В этом лагере находились ещё несколько шахтинцев, в их числе Иван, которого пленили возле Маныча под Сальском. Совхоз «Комсомолец» находится километрах в пяти от посёлка Первомайского, поэтому она, благополучно возвратившись, сразу передала записку Ивана родителям. Парфентий Захарович, получив записку от сына, поначалу обрадовался, что Иван жив, ведь три месяца прошло с тех пор, как он ушёл и никаких вестей. Ушёл туда, откуда ползли, нагромождаясь и перевираясь, зловещие слухи.
Радость быстро сменилась тревогой – сын в плену, среди военнопленных, хотя сам фактически не являлся военным. Доходили слухи о случаях, когда немцы расстреливали наших пленных, особенно этим не брезговали части СС. Надо было как-то выручать младшего. Тот факт, что Иван находился в составе нерегулярного соединения, не был в военной форме и был не призывного возраста, мог бы сильно помочь делу.
Парфентий Захарович, поразмыслив, решил действовать. Первым делом он направился в совхоз «Комсомолец» и, отыскав женщину, передавшую записку от Ивана, подробно расспросил о деталях её путешествия. Ведь пройти по протоптанной дорожке быстрее и легче. Затем он, с помощью своих постояльцев, выправил разрешительные документы у бургомистра района, уложил в сумку съестного, тёплую одежду для Ивана, ведь впереди надвигались холода, и отправился в Ставрополь.
Путь неблизкий и по сегодняшним меркам – под триста км. В декабре 1942 Парфентию Линнику исполнилось 56 лет. Высокий, сухопарый и жилистый, с небольшими русскими усиками на худом лице, не утратил он с возрастом военную выправку, приобретённую когда-то на строевом плацу в унтер-офицерской школе. Всё это не помогало ему путешествовать в неглубоком немецком тылу, так как линия фронта была недалёко, и немцы могли легко заподозрить в нём лазутчика со всеми вытекающими. Однако, немецкая ксива, состряпанная в Шахтах, действовала безотказно.
Добирался Парфентий Захарович, что называется, на перекладных и 4 декабря прибыл в Ставрополь. Обратился в комендатуру лагеря. В комендатуре посмотрели все бумаги, которые представил отец Ивана, и обещали рассмотреть, так как Иван фактически не был военным. Побыл Парфентий Захарович в Ставрополе пару дней, передал Ивану одежду, еду. Удалось также повидаться. Ивана отпустили на целый рабочий день под надзор охраны. (!) Так они сидели под присмотром почти весь день. Вечером с работ вернулась колонна военнопленных, и Иван вместе с ними должен был возвратиться в лагерь.
Тяжело было прощание с Иваном в тот день для Парфентия Линника. Оба знали, чем может закончиться плен для Ивана, его младшего сына, Могло быть так, что виделись они в последний раз, и неизвестно, какие ещё испытания выпадут на долю Ивана. Парфентий Захарович вернулся домой спустя 10 дней, уставший и неразговорчивый.
Елизавета Семёновна допытывалась у него подробности, что да как, но супруг отвечал односложно. Рассказывать, по сути, было нечего. Иван жив и здоров, пока. С собой он его не привёл, на что надеялся. Но вот 28 декабря, как снег на голову, к великой радости отца и матери, нагрянул в родной дом их младший сын Иван.
Сегодня трудно судить о том, как произошло его освобождение из лагеря для военнопленных. Парфентий Захарович считал, что освободили сына по его ходатайству, сам же Иван утверждал, что бежал, воспользовавшись удобным случаем во время работ, и пробирался ночами, обходя крупные селения. Версия Ивана более правдоподобная, ибо кто так просто мог бы отпустить из лагеря пусть даже пацана, который не сегодня – завтра станет солдатом.
Наступил 1943 год. Ещё в конце декабря в городе стали расползаться слухи, что немцев сильно побили под Сталинградом, и они стремительно отступают. В ожидании освобождения прошёл январь. Февраль1943 года в Шахтах выдался морозным и снежным. Уже в первые дни месяца в морозном воздухе стали слышны орудийные раскаты, которые с каждым днём становились всё громче.
Утром 12—ого февраля 1943 года город Шахты был освобождён с боями частями 5-ой ударной армии. Прошло несколько дней. Вернулись местные власти. Постепенно налаживалась жизнь. По городу прокатилась ужасная новость о массовых казнях людей. Немцы боролись с подпольной организацией и арестовали большое количество подозреваемых участников, которые были расстреляны или живыми (3500 чел.) сброшены в шурф шахты им. Красина. Всего гитлеровцы и их приспешники – предатели, коих набралось в городе не мало, убили около 10 000 человек, около 3500 горожан были отправлены в Германию.
Жители города пережили тяжёлую зиму в оккупации. Не хватало еды, топлива, даже питьевой воды. В городе не было электроэнергии. Одним из первых учреждений в городе стал работать горвоенкомат. Фронту, как гигантскому молоху, требовались всё новые и новые жизни.
Заканчивался второй год войны, но конца ей не было ещё видно. Но уже отгрохотал Сталинград, и тяжело раненная, но ещё опасная гитлеровская военная машина, изрыгая огонь и смерть, медленно отползала на запад. Похоронки «исправно» поступали в города и сёла по всей стране, возвращались домой покалеченные, коим уже не было хода на фронт после месяцев борьбы за жизнь в различных госпиталях.
Пришёл, на сей раз законный, черёд Ивана Линника быть мобилизованным. Призывался 1924 год рождения. Двадцать пятого февраля Иван получил повестку о прибытии в военкомат 1 марта. Но это ему уже было не в новинку. Сколько раз с начала войны он уходил из дома, хлебнул и пекло вражеского огня, и позора отступления, и плена.
Ивана зачислили курсантом в полковую школу, и водоворот фронта с каждым последующим днём всё сильнее втягивал его в эпицентр событий.
Горестный октябрь 1943 года
Город освободили, фронт откатил на запад, но недалеко. Немецкий укреплённый рубеж, знаменитый Миус-фронт нашим войскам с хода преодолеть не удалось. Фронт остановился на реке Миус, в какой-то сотне километров от Шахт.
С уходом в армию младшего сына Ивана Парфентий Захорович и Елизавета Семёновна опять остались одни. Шахта им. Артёма, где до войны трудился Парфентий Линник, не работала. Так повредили её в июне 1942 года, дабы враг не смог уголёк добывать, что восстановили с большим трудом только годы спустя после окончания войны. Поэтому Парфентий Захарович подрабатывал на плотницких работах. Мужских рук не хватало, а хорошие плотники тем более были нарасхват.
Пришли первые письма от Петра и Михаила. То-то радости было, особенно, когда пришёл долгожданный треугольник от старшего сына Михаила. Он воевал на Калининском фронте, командир взвода связистов 436 пехотного полка 155 дивизии. Пётр продолжал учиться в Академии химзащиты, в Москве. Родная Черниговка находилась ещё в зоне оккупации, поэтому ждать вестей оттуда не приходилось, но всё шло к тому, что вскоре восстановится связь и с близкими в Черниговке.
Заполыхало жаркое лето 1943 года, третье лето войны. В начале июня пришло письмо от Петра, в котором он сообщал о том, что 8 мая ему посчастливилось увидеться с братом Михаилом, полк которого передислоцировался на новое место проездом через Москву. Немного погодя, пришло письмо и от Михаила, в котором он намекал на то, что его часть готовится к проведению крупных боевых операций на фронте.
Тревогой защемило материнское сердце, когда Елизавета Семёновна слушала супруга, с расстановкой читавшего письмо Михаила. После каждого прочитанного предложения Парфентий Захарович отрывал глаза от изрезанного треугольными сгибами листка, поверх очков строго смотрел на жену и, как бы втолковывая ей, непонятливой, то о чём пишет сын, повторял конец предложения. Елизавета Семёновна присела на низкую скамейку и, сложив на колени натруженные руки, непроизвольно теребила заскорузлыми от постоянного копания в земле пальцами полинявший синий в белый горошек ситец юбки. Она всё понимала, понимала, что предстоит пройти Михаилу тяжёлые испытания, дай ему Господи удачи.
Парфентий Захарович заключил из письма, что Михаилу совсем скоро предстоит участие в наступательной операции, а по своему опыту знал, что после атак на поле боя, бывало, оставалось до половины атакующих. Редкие баловни судьбы переживали несколько наступательных операций. Поэтому, едва закончив читать письмо, не мешкая, достал из шкафчика тетрадку, химический карандаш и принялся за ответ. Только этим он мог хоть как-то поддержать сына. Знал не понаслышке ветеран германской, что для бойца на фронте нет больше радости, чем получить весточку от родных. Лишь бы вовремя письмо это нашло адресат, ибо знал также то, что письма порой не застают адресата в живых, потому и не тянул с ответом.
Письмо ушло на полевую почту Михаила, а тревога поселилась в сердцах стариков. Лето 1943 года проходило в тревожном ожидании вестей с фронта, весточек от сыновей. С фронта приходили хорошие новости, поражение крупнейшей немецкой группировки войск под Курском и стремительное наступление частей Красной армии. Масштабы сражений под Курском поражали воображение, число павших соответствовало грандиозности битв. О наших потерях официальные сводки не информировали, но Парфентий Захарович понимал, что наших солдат полегло в жаркое лето 1943 года не меньше, чем немцев, о потерях которых скрупулёзно сообщало ежедневно Совинформбюро.
Узнав о тяжёлых боях под Курском и Белгородом, Парфентий Захарович уверовал, что Михаил там, в центре событий, о которых трубит радио. Конечно же, для этих боевых операций передислоцировали дивизию Михаила в мае. Где теперь он? Жив, здоров ли? Наконец, в начале сентября пришло долгожданное письмо с фронта от Михаила. Письмо написано в боевой обстановке второпях, на коленке. Но, главное, жив и даже не ранен. Да он был именно там, где был сломлен хребет немецкой военной машины.
Наступление наших войск продолжалось, поэтому уже через день после получения этого письма супруги вновь начали ждать писем. Не было писем и от младшего Ивана. Но, вот 9 сентября как всегда, нежданно-негаданно во двор заходит Иван. Худючий, в гимнастёрке, через плечо тощий вещевой мешок, рука забинтована и подвешена на шее. В бою под Макеевкой Иван получил ранение в руку и был отправлен в госпиталь, где ему и его товарищу, также легкораненому, удалось получить разрешение на лечение в домашних условиях, благо, что дом был рядом.
Вроде как на побывку прибыл. Полгода не был дома Иван, казалось бы, что не так долго, но для военного времени, когда каждый день на фронтах, протянувшихся от Заполярья до Азовского моря, гибнут тысячи солдат, это очень долгий срок. Пока Иван был дома, на сердце супругов было спокойнее – хоть один из четырёх сыновей был рядом. Второго октября, пробыв дома три благодатные недели, Иван очередной раз ушёл из дома догонять свою часть.
Наступил день 3 октября 1943 года, чёрный день в жизни Парфентия Захаровича и Елизаветы Семёновны. Правда, этот день прошёл для них как обычно, но беда пришла именно в этот день, 3 октября на правобережном днепровском плацдарме, под деревней Григоровка осколки немецкого снаряда изрешетили грудь Михаила и остановили навечно его сердце. (см «Семейные хроники. Михаил. Букринский плацдарм») Только 27 октября пришло письмо с фронта, от боевого товарища Михаила Николая Лозюка, в котором он извещает о гибели Михаила.
«Добрый день дорогие.
Лучший привет всей семье Линника – отцу, матери, Пете. Не хотелось бы огорчать Вас. По рассказам Михаила, который был моим лучшим другом боевых дней, я знаю о Вас как о хороших, лучших людях. Но горе не требует того, что бы его скрывали того, чтобы его скрывали, ни утешений. Третьего октября в д. Григоровка Киевской области на правом берегу Днепра погиб Михаил Линник – Ваш сын. Мы были с ним одном батальоне. Снаряд угодил прямым попаданием, когда он исправлял телефонный аппарат. Было время около полудня. Здесь же в деревне Григоровка в саду под Днепром мы его похоронили. В эти дни мы вели трудные бои за правый берег Днепра. Всё же нам удалось переправиться на правый берег, угнать немца и закрепиться. У всех нас, особенно у тех, кто понимал Линника, осталась о нём светлая память. Любимой фразой у него было: «Я русский и буду до конца стоять за Россию». У него были лучшие черты настоящего человека – презрение к трудностям, ум, смелость и скромность. Мы вечно будем хранить в памяти образ Вашего сына, жизнь отдавшего за счастье Родины. 6.10.43 г. Николай Лозюк.»
Как мог, старался в этом письме Николай Лозюк помягче донести родителям Михаила такую страшную весть о гибели их сына. Но разве могли утешить сердца отца и матери эти наивные, хотя и чистосердечные старания Николая. Нет с ними теперь их любимого Миши. Ведь было ему всего лишь двадцать пять. Елизавета Семёновна несколько дней не притрагивалась к еде, иногда плакала, иногда сидела и с отсутствующим взглядом смотрела на входную дверь, возможно, с ужасом ожидая очередной беды.
Пафентий Захарович крепился и даже, собравшись с силами, написал письмо Петру, в котором сообщил о смерти Михаила. (сохранилось):
Привет из Артёма 28.Х.43.
Здравствуй любый Петья Первым долгом нашего письма сообщаемо тебе Петья о том, что мы пока живы. 27/Х. 43г. получили два письма, одно от тебя, которое ты писал 20 октября, а другое из фронта, которое нам принесло горим большую печаль. Сообщает письмом товарищ Михаила о том, что ваш сын Михаил пал в бою за переправу через Днепр в Киевской области в селе Григоровка 3-его октября в половине дня. Справлял Миша телефонный аппарат и немец угодил снарядом в это место, где находился Миша. Вечная память нашему сыну, а твоему родному и дорогому братцу, который отдал свою жизнь за родину. Похоронили его товарищи в саду над Днипром в селе Григоровка. Так описывает его верный друг Николай Лозюк. И так наш любый сыну Петья, окутало нас горе и печаль раньше, чем радость и счастье прибыванием тебя к нам. Никогда мы этого не сподивали и не ожидали, как оно само пришло с далёких краев Киевщины. Вечная Слава Мише положившим свою жизнь за счастье родины, а ты наш любый сыну будь мужествен и крепок, не унывай за своим многоуважаемым и любящим тебя твоим родным любым братом Мишей. Петья одна только надежда на твоё обещание, мы уже и минуты считаемо того время как увидимо тебя перед собой. Петья, Ванья выехал на фронт 2/Х. 43 и только ещё получили одно письмо, которое он писал с дороги. Писал он так пока продолжаемо ехать дольше часа через три или четыре будемо на Волховатой, Пока и всё больше нету никакого сообщения. Петья хотя бы ты не оставил нашего ожидания и навестил нас хотя бы на одни сутки. Ждут тебя твои старенькие папа и мама. Пока до свидания, будь жив и здоров. Целуем и обнимаем сына Петью.
Только дождавшись возле дворовой калитки почтальона и передав ему письмо, он спустился к ручью и присев на порыжелую и влажную траву, заскулил тихо, давая волю своей неизбывной тоске. Похоронка пришла через неделю. (сохранилась нотариальная копия)
Извещение. Форма №4
Ваш сын лейтенант Линник Михаил Парфентьевич, уроженец УССР Запорожской обл. Черниговский р-н с. Низяны в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество был убит 3 октября 1943 года. Похоронен юго-зап. окр. д. Григоровка Переяславльского р-на Киевской обл. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии /приказ НКО СССР № /. Шахтинский горвоенкомат. Майор Землянов
Иван. Год 1941
Десятого января 1994 года Иван Парфентьевич Линник, младший сын Парфентия Захаровича и Елизаветы Семёновны, отпраздновал свой семидесятилетний юбилей. За плечами большая жизнь, прожитая в трудах, заботах, радостях и печалях. Далеко позади незабываемые годы войны, радость трудной победы и возвращения в родной дом.
Высокий, не по возрасту статный, с крепкой поджарой фигурой, седой головой, но с живыми молодыми, чуть насмешливыми глазами, с большими, натруженными руками столяра-модельщика высшей квалификации, Иван Парфентьевич и в день своего юбилея полон энергии и интересов.
Регулярно выезжает на встречи с боевыми друзьями-однополчанами, по—прежнему, как в детстве разводит любимых голубей, увлечён не совсем пролетарским хобби – нумизматикой, собрал прекрасную коллекцию монет. С ранней весны с удовольствием копается в огороде, иногда столярничает, в общем, без дела не сидит. Десятого января у него день рождения по паспорту, но родился он 29 декабря 1923 года, за три дня до наступления 1921 года в селе Черниговка Запорожской области. Крестили же Ивана 16 января 1924 года в церкви села Черниговка. Совершавший таинство крещения батюшка посетовал, мол, три дня – и над год старше и записал дату его рождения 10 января 1924 года.
Это решение настоятеля черниговской церкви сыграло большую роль в дальнейшей судьбе Ивана. Благодаря этому он не попал под жернова тотальной мобилизации в самом начале войны, в июне-августе 1941 года, когда был призван весь 1923 год рождения. И эти восемнадцатилетние ребята, необученные толком азам военного дела и не имевшие навыков и опыта войны, были брошены в бой, и большинство из них полегло в первые месяцы войны.
В отличие от старших братьев, Иван родился уже в новом доме, который построил Парфентий Захарович в 1921 году. Раннее детство Ивана проходило под присмотром старшей сестры Анны, которая была первой помощницей матери по домашнему хозяйству. Первого сентября 1931 года Иван должен был пойти в первый класс, но отсутствие приемлемой обуви заставило отложить начало учёбы на год. Деньги на обувь у отца были, но купить было негде. А на зиму, чтобы ребёнок не сидел в хате, ему сделали обувку из старых голенищ и подошвы из вербы. Иван всю зиму катался на деревянных подошвах, как на лыжах.
