скачать книгу бесплатно
– Я не намерен идти сегодня. Я только подумал, что нам надо составить план на тот случай, если погода не улучшится.
Барбара кивнула и снова взялась за кофейник, хотя из своих радикальных курсов диет, которыми она увлекалась в прежние годы, ей было известно, что большое количество кофе на почти пустой желудок может вызвать желудочные боли.
Но в данный момент ей это было совершенно безразлично.
Они разгребли снег и накололи дров, и Барбаре пришлось обрабатывать кровавые пузыри на руках Ральфа, которые появились у него во время работы, несмотря на перчатки. Оба были уставшими и голодными и изо всех сил старались не думать о еде или о такой роскоши, как горячая ванна с обильной пеной. Ральф предложил Барбаре подогреть для нее на плите воду и принести наверх, пока заполнится ванна на старомодных изогнутых ножках, но Барбара сказала, что подобные усилия не соответствуют реальной пользе.
Ральф, совершенно измотанный, кажется, вздохнул с облегчением. Он нашел на полке детектив об Эркюле Пуаро и отправился с ним в столовую к камину, в то время как Барбара готовила чай из неисчерпаемых запасов Лоры. Она ощущала сильную боль в желудке. На улице стемнело, и с неба каскадом падали снежные хлопья. Барбара резким движением задернула занавеску на кухонном окне. Больше не могла смотреть на этот проклятый снег.
На столе лежала рукопись Фрэнсис Грей. Барбара читала ее весь день напролет, отрываясь лишь на неприятную работу, которую было необходимо сделать. Фрэнсис Грей осенью 1910 года часто встречалась с Элис Чэпмен и участвовала в мероприятиях ЖСПС. Она увиделась со своим братом Джорджем, который тяжело переживал размолвку с отцом, но которому гордость и самоуважение не позволяли самому сделать первый шаг. Еще раз написала Джону Ли, но тот опять ничего не ответил. У нее было несколько столкновений с Маргарет, которая, мягко говоря, не одобряла общения своей племянницы с воинствующими суфражистками.
В течение этих недель тетя столкнулась с серьезным противоречием и не могла принять нужное решение. С одной стороны, она чувствовала себя обязанной сообщить родителям Фрэнсис об опасных амбициях их дочери; с другой стороны, опасалась показаться нелояльной, если выдаст племяницу и тем самым причинит ей неприятности. У нее и так совсем сдали нервы, поскольку она старалась не спускать с Филиппа глаз, подозревая, что тот только и ждет возможности снова наложить на себя руки. А ночью лежала без сна и размышляла о том, что может случиться с обоими молодыми людьми, которых ей доверили.
Филипп, в свою очередь, хотел сблизиться с Фрэнсис, но та скорее терпела это, так как была слишком занята с Элис, чтобы заботиться о меланхоличном молодом человеке с разбитой душой.
Филипп писал ей стихи и дарил цветы, но Фрэнсис, полностью ушедшая в свои мысли, не понимала тогда, что он давно и безнадежно в нее влюблен. Ее занимали лишь две вещи: право голоса для женщин и воспоминания о Джоне.
Воздыхатель не имел понятия, что Фрэнсис любила другого мужчину и мучилась сомнениями, что приняла ошибочное решение, когда отвергла его предложение. Он думал, что ее нетерпение по отношению к нему и рассеянность связаны исключительно с ее активной деятельностью в ЖСПС. В этом вопросе он встал полностью на ее сторону и постоянно подбадривал ее – но делал это настолько робко и сдержанно, что Фрэнсис едва ли замечала, что у нее есть единомышленник. Иногда они ходили вместе на прогулку или в театр, но она делала это скорее из сострадания, так как отчасти чувствовала свою вину и то и дело думала о том, что должна больше заботиться о человеке, который столько пережил…
Барбара села за стол и попробовала чай. Напиток был отвратительным, но на упаковке было написано, что он помогает от боли в желудке. Она погрела руки о горячую чашку и стала пить небольшими осторожными глотками.
Потом снова погрузилась в чтение.
Ноябрь – декабрь 1910 года
– Могу я тебя побеспокоить, Фрэнсис? – спросила Маргарет, просунув голову в дверь комнаты племянницы.
Та сидела в постели с толстым шерстяным шарфом, повязанным вокруг шеи, и держала в руках стакан молока с медом. Она была бледна, а ее глаза лихорадочно блестели.
– Ты неважно выглядишь, – констатировала Маргарет и положила руку на лоб Фрэнсис. – Да у тебя температура!
– Я и чувствую себя довольно скверно, – согласилась Фрэнсис. Уже не первую неделю она боролась с сильной простудой, но ей не становилось лучше.
– Ты знаешь, я действительно сожалею, что ты болеешь, но все же должна признаться: я чувствую настоящее облегчение, что ты сегодня не пойдешь на этот… как называется это мероприятие?
– Женский парламент.
– Да. Я бы очень беспокоилась. Никогда не знаешь, чем может закончиться нечто подобное. Я… я могу полагаться на то, что ты останешься дома?
Только сейчас Фрэнсис заметила, что на Маргарет были пальто и перчатки.
– Ты уходишь?
– Да, на бридж с чаепитием к леди Стенхоуп. Сперва я хотела отказаться, так как подумала, что мне надо быть дома, если ты вдруг плохо себя почувствуешь, и, конечно, из-за Филиппа, но… один раз я, пожалуй, могу увидеться со своими подругами.
Фрэнсис ощутила чувство вины, осознав, насколько ее тетя ограничила свою привычную жизнь, взяв на себя заботу о двух молодых людях в собственном доме.
– Конечно, иди, – сказала она, – и не беспокойся. Со мной ничего не случится. Я проведу остаток дня в своей комнате и постараюсь поправиться. Никаких уличных боев, тетя Маргарет!
– Тогда я действительно спокойна, – ответила та с облегчением. – Присмотри тогда немного за Филиппом, хорошо? Вы могли бы вместе поужинать…
– Честно говоря, я боюсь, что у меня не будет аппетита. Но я могу составить ему компанию. Хорошего тебе дня, и не думай постоянно о нас. Мы ведь уже не маленькие дети!
– Знаешь, – сказала Маргарет, – я очень часто сожалела, что у меня нет собственных детей, но постепенно я начинаю видеть в этом и положительные стороны. – Она погладила Фрэнсис по голове. – Ты – прелестная девушка, это правда, и Филиппа я тоже очень люблю. Но, – она повернулась к двери, – но от забот никогда нельзя уйти полностью, не так ли?
Фрэнсис проспала несколько часов. За окном барабанил нудный ноябрьский дождь, быстро сгущались ранние осенние сумерки. Когда она проснулась, было пять часов вечера. В доме стояла тишина.
Девушка встала. Она чувствовала себя лучше. Сон придал ей силы, и голова уже не болела так сильно, как с утра. У нее даже появилось небольшое чувство голода.
Она решила пойти в кухню и обсудить с кухаркой меню на ужин. Проходя мимо комнаты Филиппа, замешкалась и постучала в дверь.
– Войдите, – отозвался Филипп.
Он, как обычно, стоял у окна и смотрел в темноту, на дождь. В комнате горела лишь небольшая лампа, слабо освещая его лицо. Когда Филипп увидел Фрэнсис, его напряженные черты лица озарила улыбка.
– Фрэнсис! – Он подошел к ней. – Как ваши дела? Вы чувствуете себя получше? – Казалось, молодой человек импульсивно хотел взять ее за руки, но робость не позволила ему это сделать. Филипп так и остался стоять перед ней с опущенными руками. – Вы выглядите гораздо лучше, чем сегодня утром, – констатировал он.
– Я и чувствую себя лучше. Я как раз хотела поговорить с кухаркой по поводу ужина… Вы ведь поужинаете со мной?
– Конечно! – Он оживленно закивал. И, как всегда, что-то смутило Фрэнсис в его поведении.
– Хорошо, – сказала она. – Тогда увидимся позже.
Филипп протянул руку, но снова не дотронулся до нее.
– Фрэнсис…
– Да?
– Я… это звучит, наверное, глупо, но я очень рад, что познакомился с вами!
«Боже мой», – только и подумала Фрэнсис, но вслух сказала:
– Мне тоже приятно, что мы встретились, Филипп.
– Никогда не думал, что когда-нибудь скажу женщине нечто подобное. Я имею в виду, то, что я рад знакомству с вами. – Он все еще не знал, куда деть руки. Но его такие безразличные, полные безысходности глаза засветились. – Никогда не предполагал, что буду испытывать к женщине такие чувства, – тихо добавил он.
– Филипп, вы ведь едва знаете меня, – возразила Фрэнсис и неуверенно засмеялась.
– Я знаю вас. Знаю намного лучше, чем вы думаете. Я часто думаю о вас…
Фрэнсис не знала, что ей ответить, и молчала.
У Филиппа появилось ощущение, что он зашел слишком далеко. Он также замолчал; наконец произнес, запинаясь:
– Я вас… я имею в виду, что, надеюсь, не поставил вас в затруднительное положение.
– Ничуть, – уверила его Фрэнсис, отчаянно думая, как выпутаться из ситуации, чтобы не обидеть юношу. – Я… мы должны подумать об ужине.
Филипп был задет – его выдали выразительные черты лица. Он старался это скрыть, но его улыбка выглядела искусственной и напряженной.
– Хорошо, – сказал он, – идемте же вниз.
Они дошли до середины лестницы, когда сильный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.
– Но это не может быть тетя Маргарет! – испуганно сказала Фрэнсис.
Прибежал мистер Уилсон. На его лице было написано возмущение таким безобразным поведением, которое проявлял неизвестный гость. Он открыл дверь – и тут же мимо него в холл ворвалась молодая женщина. Ее промокшее пальто, прилипшее к телу, походило на половую тряпку, мокрые спутанные волосы свисали на плечи. Под правым глазом у нее была рана, из которой сочилась кровь.
– Здесь живет Фрэнсис Грей? – спросила она.
– Могу я узнать ваше имя? – недовольно спросил Уилсон.
– Это я мисс Грей. – Фрэнсис спустилась по лестнице и едва успела подхватить молодую женщину, которая чуть не упала на пол. Вместе с Уилсоном они довели ее до стула и помогли сесть.
– Извините, – прошептала незнакомка. Ее губы побелели. – У меня всего лишь немного закружилась голова.
Фрэнсис вынула носовой платок и приложила его к ране.
– Уилсон, принесите, пожалуйста, что-нибудь дезинфицирующее, – попросила она, – а вы, Филипп, – бренди тети Маргарет. Ей нужно восстановить кровообращение.
Филипп сразу же послушно отправился за бренди, а Уилсон замешкался.
– Мы ничего не знаем о личности этой… – начал он.
– Луиза Эпплтон, – ответила женщина слабым голосом. – Меня послала Элис Чэпмен.
– Элис? – Фрэнсис сразу встревожилась. – Сделайте же наконец то, что я вам сказала! – набросилась она на Уилсона. Потом села на корточки рядом с Луизой и взяла ее за руку. – Что с Элис?
– Ее арестовали. Она ранена. Она еще успела назвать мне ваше имя и ваш адрес. Вы должны сообщить об этом жениху Элис. – Она явно боролась со слезами. – Это было так ужасно!..
– Вас задержала полиция?
Луиза не смогла больше сдерживать плач.
– Я еще никогда не видела, чтобы мужчины с такой жестокостью обращались с женщинами, – всхлипывала она. – Они затаскивали женщин в подъезды и там их избивали. Они бросали их на пол и пинали ногами куда попало. Они таскали их за волосы и целенаправленно били в грудь. У меня было чувство, что они хотят нас убить.
Пришел Филипп с бренди в руках. Фрэнсис наполнила бокал и протянула его Луизе.
– Вот. Выпейте. Вам это поможет.
Пальцы Луизы дрожали. Она стала пить бренди маленькими глотками, и ее щеки постепенно розовели.
– Я никогда этого не забуду, – прошептала она, – никогда, покуда жива. Мы хотим получить право голоса. Мы хотим иметь право, которое веками принадлежало мужчинам. И за это они расправились с нами как с преступницами…
– Элис отправили в тюрьму? – спросила Фрэнсис. – Или в больницу? Вы сказали, что она ранена.
– Насколько я поняла, ее должны отправить в тюрьму Холлоуэй. Я надеюсь, что там о ней как-то позаботятся. Она была вся в крови…
Голос Луизы опять задрожал, и Фрэнсис быстро налила ей еще немного бренди. Потом она сказала:
– Я поеду в тюрьму Холлоуэй. Я должна узнать, могу ли хоть чем-то помочь Элис.
– Вы не должны этого делать! – испуганно возразил Филипп.
Из хозяйственных помещений, расположенных в полуподвале, появился мистер Уилсон; за ним шла кухарка, в руках которой были флакончик с йодом и пачка бинтов.
– Что случилось? – спросила она.
– Полиция избила суфражеток и многих из них арестовала, – объяснила Фрэнсис. – Мисс Эпплтон тоже досталось.
Как мистер Уилсон, так и кухарка мисс Вентворс из чистого убеждения не признавали суфражеток, их методы и цели; но материнское сердце кухарки, кажется, дрогнуло, когда та увидела бледную, промокшую насквозь женщину, которая, дрожа как осиновый лист, сидела съежившись на стуле, а на ее щеке запеклась кровь.
– Она заболеет, сидя в мокрой одежде! – сказала мисс Вентворс. – Ей надо немедленно принять горячую ванну и лечь в теплую постель.
– Займитесь этим, мисс Вентворс, – распорядилась Фрэнсис. – Наполните ей ванну и приготовьте для нее гостевую комнату. Я еду сейчас же в тюрьму Холлоуэй!
– Нет! – крикнули в один голос мистер Уилсон, мисс Вентворс и Филипп. Но Фрэнсис уже бежала вверх по лестнице, чтобы взять свое пальто.
Филипп побежал за ней.
– Вы ведь даже не знаете, где это!
– Я возьму извозчика.
– Я поеду с вами.
– Об этом не может быть и речи. Кто-то должен остаться дома и объяснить все тете Маргарет. Ей и без того хватает в жизни всяких кошмаров…
– Но здесь остается Уилсон и мисс Вентворс. Они и расскажут ей, что случилось!
– Филипп, будьте благоразумны! – Фрэнсис взяла из шкафа пальто и шарф, чтобы надеть его на голову. – Останьтесь здесь и успокойте тетю Маргарет.
Филипп стоял в дверях. В этот момент Фрэнсис была не в состоянии это осознать, но позднее она вспомнила, что у него впервые было выражение лица не обиженного ребенка, а мужчины.
– В это время я не позволю вам ходить по Лондону в одиночку, Фрэнсис. Или я пойду с вами, или вы никуда не пойдете!
Она коротко рассмеялась.
– Вы думаете, что мне требуется ваше разрешение?
Но он стоял в дверях как скала, и Фрэнсис знала, что потратит уйму времени, если начнет с ним спорить.
– Тогда пойдемте, три тысячи чертей, – сказала она. – Я не могу сейчас с вами дискутировать.
Филипп кивнул. Минут пять спустя они мчались через дождь и туман, в мгновение вымокнув до нитки.
То было 18 ноября 1910 года, и этот день вошел в историю движения за права женщин как «Черная пятница». В этот день были арестованы 115 женщин; полиция действовала в отношении демонстрантов с невиданной ранее жестокостью. Кристабель Панкхёрст обвинила впоследствии министра внутренних дел Уинстона Черчилля в том, что тот санкционировал свирепые действия полиции в отношении женщин. Это был упрек, который настолько возмутил Черчилля, что он собирался обвинить Кристабель Панкхёрст в клевете.
