Хамелеон

Миха берёт в руки полицейскую дубинку, смазывает её маслом – Ну-с, черножопый, приступим? – на лице Альберта Айдаровича играет зловещая ухмылка.

Как только конец резиновой дубинки касается ягодиц, Авель кричит, кричит так, что трясутся стены, закладывает от крика уши – Аа-а! – таджик дёрнулся вперёд, засучил ногами, обессиленно тряся головой – Прекрати, я всё скажу, всё! Умоляю тебя, пощади, начальник, я всё скажу, клянусь!

Нуриев театрально хлопает в ладоши – Браво, Нарретдин, браво! Что, и правда, эта штука у очка помогает тебе разговориться? Не знал, прости, а знал бы, сразу применил. Ну что ты, в самом деле, как маленький, только жопу и бережёшь свою?! Другие части тела не актуальны для тебя что ли?

– Я всё скажу! – задыхается Авель – Всё, только убери, я расскажу всё!

Нуриев откидывается в кресле назад – Ну уж нет, друг ты мой разлюбезный! Здесь сейчас, как карта ляжет – валяешь правду, как на духу, у Михи рука не дрогнет, начнёшь увиливать, ну уж не обессудь – засадит он тебе по самые помидоры, да поторопись уже, подустал я!

Красная лампочка видеокамеры моргает, запечатляя начало грустной исповеди. Жить таджику хочется, и не искалеченным жить, не опущенным и униженным, а молодым и здоровым, с надеждой, что никто и никогда не увидит его позора.

– Да, я барыга! – выдыхает Авель – Да, я занимаюсь наркотой уже не первый год, но тех двадцати киллограмм, которые ты спрашиваешь, у меня уже нет! Я скинул их другим людям, деньги у Ольги! Перед встречей с тобой у меня оставалось кило, пятьсот двадцать я принёс тебе!

Бровь Альберта взметнулась вверх – А где оставшиеся четыреста восемьдесят?

Авель прикусил губу, прикрыл в изнеможении веки, Миха постучал кончиком дубинки парню по спине.

Хрипя, Нарретдин заорал – У Ольги, дома, последние полкило в нашей сьёмной квартире, клянусь!

Нуриев удручённо вздохнул – Хорошо, будь по твоему, но ещё, будь добр, поподробнее о тех товарищах по бизнесу, коим скинул ты двадцать кило этой хрени – имена, фамилии, клички с телефонами и адресами, и только после этого можешь быть свободен!

После двадцатиминутной жаркой исповеди, Авель действительно сник – Клянусь, это всё, что я знаю, поверь! Если надо, то я попрошу Ольгу, и она принесёт тебе остатки, но это всё – больше у меня ничего нет!

Альберт Айдарович, говоря на камеру, вновь похлопал в ладоши – Чудненько, господа, сейчас вы зрите воотчию того товарища, кто слил вас всех с потрохами!

– Это зачем? – засуетился Авель – Не говори, что это я, мне не простят, я хочу жить!

– Угомонись! – криво усмехнулся Нуриев – Это для подстраховки, мало ли ты чего удумаешь выкинуть в дальнейшем, а так, оставлю видео себе, на память, может скучать по тебе буду, а тут ты, с такой обстоятельной речью, да в ниглиже?

– Умоляю тебя, удали запись, мне нечего больше добавить!

– А тебе и не нужно ничего добавлять! – поднялся Нуриев – Девка твоя пусть тащит остатки, а там решим, как с вами поступить!

Миха злорадно ухмыльнулся – Живи пока, чурка, посадить тебя всегда успеется, а отыметь тем более!

Обессиленные слёзы хлынули из глаз таджика, тело содрогнула конвульсия боли: – Неужели, господи, неужели пыткам конец? – Нарретдин сполз на пол, задышал часто, жадно, вполглаза наблюдая за мучителями.

Альберт с Михой вышли, оставив таджика с оперативником. Авель в передышке закрыл глаза – он сделает всё, чтобы подобное с ним больше не повторилось и даже любовь к ней упорхнула сейчас на самое последнее место. Да, он сдал её, со всеми потрохами, незаслуженно, но у него не было выбора, да и кто станет выбирать между таким?

Вошёл Альберт, с оскалом победителя сообщил, что допрос окончен и ему, Авелю, пора собираться.

– Куда? – его вопрос был глуп, но так актуален – Куда теперь?

Нуриев подмигнул – Крохи твои, последние, изымать, куда же ещё?

Авель понимал, что он пропал, с ней или без неё, но пропал! Он нисвержен, разбит вдребезги, унижен собой же. Неужели это и была его единственная альтернатива? Чушь, просто он трус, самый последний, подлый, конченный, но живой и не опущенный!

А после его окатили двумя вёдрами ледяной воды, бросив к ногам одежду и отцепив беднягу от спортивного снаряда – Собирайся! – процедил Альберт – Сейчас прокатимся в травмпункт, подлатаем тебя немножко, а потом в отдел, если девка твоя принесёт порошок и всё пройдёт нормально, то отпущу тебя, так и быть, засранец!

Голова Авеля дёрнулась – Стесняюсь спросить конечно, но что я там должен буду ляпнуть, шёл, шёл, неудачно упал, очнулся – гипс?

– Юморить любишь? – Миха хлопнул парня по разбитому плечу – Ещё не наигрался? – Авель от боли стиснул зубы, цедя проклятья в адрес мучителей – Вот приедем сейчас в травму, и в красках расскажешь доктору, как неизвестные люди похитили тебя, жёстко избили, пытали! – Миха ухмыльнулся и закурил – А мы, доблестные полицейские, спасли тебя и даже соизволили довезти твой нетронутый зад до больнички! Я ясно излагаю?

– Более чем! – поперхнулся Авель – Неужели ты думаешь, что я действительно признаюсь врачу во всём этом бреде? Надо быть полным идиотом, чтобы поверить в такое!

– А ты постарайся убедить его, слёзку там пусти, в обморок хлопнись, замастырься вообщем, а мы справочку получим и в путь! Не сделаешь, пеняй на себя, красочное продолжение всегда организовать можно, было бы желание!

Альберт повернул ключ в замке зажигания, щёлкнула блокировка на дверях, на голову Авеля опустился чёрный пакет. Нарретдин содрогнулся – повтора он не выдержит! Механизм запущен и ходу назад уже нет, к чёрту всё, лишь бы выбраться с этого капкана живым, а Ольга? Что-ж, она не первая и не последняя, кто становится жертвой обстоятельств, позже он попытается обьяснить свой поступок, загладить вину.

Автомобиль мерно покачивался, с автомагнитолы лилась приятная музыка, боль и стыд отошли на задний план, заставив Авеля замкнуться, замолчать. В бессилии сжимая кулаки, стискивая зубы, он несколько раз пытался толкнуть себя вперёд, броситься на хозяина дорогого кроссовера, сомкнуть пальцы на его шее и душить, душить, до самого конца, до хрипоты, до посинения, но страх, глубокий, нечеловеческий, липкий, словно отдёргивал его назад и мгновенно парализовал. Он понимал, что реализовать желаемое у него никогда не получится. После пережитого жизнь для Авеля разделилась на до и после, стала дорогим, бесценным подарком, который подарил ему Всевышний, и не столь уже важно какой ценой.

Когда в отдельно-отведённом кабинете травмпункта, на малой Бронной, Авель разделся до трусов перед доктором, то у седовласого, достопочтенного эскулапа глаза округлились до такой степени, что казалось они выпрыгнут сейчас из орбит.

– Э-э?! – врач обескураженно повернулся к рядом стоящему Альберту – Так нужно в полицию сообщить о произошедшем?

Нуриев сухо перебил, ткнув под нос врача раскрытое служебное удостоверение – Не беспокойтесь, папаша, полиция уже на месте!

– А-а?! – хмыкнул последователь Гиппократа – Так он что, арестован?

– Кто, он? – ядовито улыбнулся Альберт Айдарович, небрежно кивнув в сторону Авеля – Нет, он главный свидетель по важному делу, а мы, органы дознания, к великому нашему сожалению, не всегда можем обеспечить надлежащую охрану. Вот и гражданина Нарретдина не уберегли, признаю, его похитили, пытали. Вы, милейший, осмотрите его хорошенько, перевяжите, если надо, и справочку нам, подробненькую, чирканёте, а то нам похитителей ещё ловить, понимаете?

Доктор внимательно посмотрел на Авеля – Неужели всё сказанное правда и вы действительно подверглись пыткам после похищения?

Авель исподлобья взглянул на Нуриева, подполковник усмехнулся уголком рта и едва заметно провёл ребром ладони по горлу, комментарии были излишни, таджик тяжело вздохнул – Правда, этот человек спас меня, он и его оперативники.

Врач пожал плечами – Проходите в прозекторскую, сейчас осмотрим вас, наложим несколько швов и займёмся ожогами. Кстати, где ваши документы, паспорт, полис обязательного медицинского страхования?

– Гражданин Нарретдин не имеет российского гражданства! – подмигнул Альберт – Он приезжий, и посему все услуги, оказанные вами, мы оплатим наличными, не беспокойтесь. Вы приступайте побыстрее, милейший, а то дел невпроворот, сами понимаете.

Вопросов больше доктор не задавал, отметив про себя, что всё сказанное ему – ложь, но полиции виднее, а его дело маленькое.

Выйдя из травмпункта, Авель болезненно поднял голову – Ты доволен?

Нуриев осклабился – Звони девке своей, забивай на вечер стрелку, и заклинаю тебя, ну не искушай ты судьбу дважды!

Сев в салон автомобиля, Авель судорожно набрал номер Ольги.

– Да, да, Авель, это я, где ты?

– За городом! – сухо, едва выдавливая с себя слова, произнёс Авель – Мне нужна твоя помощь, ты ведь мне поможешь, любимая?

– Но когда ты приедешь, с кем ты?

– Я не один, с партнёром, приеду вечером, так ты мне поможешь?

Ольга лихорадочно напрягла мозг – А где твоя машина, ты не на колёсах?

Авель смутился – С чего это ты взяла, я спрашиваю не об этом.

– Чего ты хочешь, не пойму, я переживаю за тебя. Вечером после работы ты должен был приехать, что происходит, Авель, у тебя странный голос, что-то случилось?

– Всё нормально, конфетка, я вернусь сегодня вечером и прошу тебя только об одном – принеси на нашу лавочку то, что лежит в моём спортивном рюкзаке!

– Лавочка, которая возле нашего дома?

– Да, она, так ты принесёшь, я могу на тебя рассчитывать?

– Но почему не дома? – напряглась Ольга – Ты что-то мне не договариваешь.

– Как бы это правильней выразиться-то, я сейчас в некотором стеснённом положении, я деньги должен людям, серьёзным, понимаешь? И поэтому прошу тебя принести в семь часов вечера то, что лежит в моём спортивном рюкзаке, ясно?

– Пачку «Карт Нуара», я правильно поняла?

– Да, правильно! – процедил Авель – Сделаешь?

– Хорошо! – согласилась Ольга – Но после ты всё мне объяснишь, идёт?

– Непременно! – усмехнулся таджик – Только вряд ли после этого ты захочешь меня слушать!

Удар в висок оборвал разговор, Нарретдин согнулся пополам, Альберт цепко ухватил Авеля за шею – Ты чо удумал опять, чебурек, не наигрался ещё?

У парня перехватило дыхание – Я сделал всё, что просил ты, я забил ей стрелку в сквере, на нашей лавочке, что ещё от меня надо?

Альберт театрально похлопал в ладоши – А ты с понтом не знаешь, да? Горбатого не лепи, предупредить хочешь девку, чтоб не пришла?

– Нет! – задрожал Авель – Она принесёт героин в семь.

– Конечно принесёт! – усмехнулся Нуриев – Молись об этом!

Двери кроссовера захлопнулись и открылись только перед лестницей, ведущей в мраморное семиэтажное здание отдела. Поднимаясь, Авель обречённо и тяжело вздохнул.

Камера, куда его втолкнули, оказалась на редкость чистой и современной, не чета совдеповским кутузкам да районным каталажкам. Бледно-голубого оттенка стены с шероховатыми поверхностями, плиточный, с мраморной крошкой пол, широкая деревянная скамейка с железной окантовкой, пркрученная к полу, и идентичный, словно родной брат скамейке, стол. А-ах, да, ещё окно, расположенное почти под потолком с чёрной выкрашенной решёткой.

Авель устало, изнемождённо опустился на скамью, всё ныло и горело адским пламенем, особенно обожжённые ноги, но что была эта боль по сравнению с болью душевной?

Хотелось ужасно спать, но сон не шёл. Стоило закрыть глаза и возникала она. Вспомнилось их первое свиданье, вернее не первое, а третье, когда он, холёный, не бритый, забирал её с работы и они гуляли. Вот и в тот вечер, а точнее ночь уже, влюблённые шли неспеша по безлюдным почти мостовым и тротуарам, заходили в полуночные кафе и, под европейский стиль, забегаловки. Было жарко, очень жарко, пожалуй под тридцать градусов, но смог, удушливый и липкий, на удивление не плыл над городом. Так и добрались они до Поклонной, где спасительным миражом в накалённом оазисе били фонтаны. Он хотел её поцеловать, страшно хотел, прокручивая в сознании её первое прикосновение к губам, а она, пожалуй, подозревала об этом, поэтому и взяла инициативу в свои ручки.

Витиеватые, с вкраплением коричнего мрамора, бордюры фонтанов были выполнены в форме ромбов и квадратов, из недр которых выбивались струями сотни несколько метровых в высоту источников – классическая ассиметрия миллиардов водяных брызг, в которых преломлялся свет десятков уличных, под старинку, фонарей.

Она села тогда на один из парапетов и вызывающе откинула голову назад. Глаза её, синие, почти бездонные, как нутро самого прекрасного топаза, блестели, и в них чувствовалось желание, вызов, противоборство и любовь. Он шагнул тогда к ней и указательным пальцем провёл по вискам, скулам, и несмело ещё, но целенаправленно опустился к губам. Доля секунды, мгновенье, и, барьер был преодолён, руша за собой все мыслимые и немыслимые преграды. Резко наклонившись, он впился в эти губы, пробуя и ощущая их на вкус, кусая и надкусывая то, что по праву принадлежало ему. Толерантность к женщине, осознание неприличия? К чёрту всё, ибо перед ним то, что желал он так навязчиво все последние сутки…

Узник, вырвавшись из пелены воспоминаний, едва смог приоткрыть воспаленные усталые глаза, а после не помнил даже, как веки его, налитые свинцом, медленно опустились и он провалился в царство Морфея окончательно и бесповоротно.

А она тоже, еле передвигая от усталости ноги, добрела до широкого их двуспального ложа, и упала замертво, даже не раздеваясь.

Лабиринты их сновидений были закутаны и запутаны – длинные, неизвестные доселе, коридоры как-то странно сменялись тёмными, изрытыми сыростью, туннелями. Ольга бежала за ним, узнавая даже в звенящей мертвой тишине его быстро удаляющиеся шаги, кричала его, а эхо её, гулкое, расплывчатое, отдавалось у неё за спиной. Она резко оборачивалась, вздрагивая, но никого не находила, кроме своей, едва различимой, на сырой стене, тени, а после бежала вновь.

А он искал её, в сыром бесконечном каземате подземного строения – кричал, звал, но чувствовал только стремительного рассеивающийся шлейф духов «Карло Пазолини», которые она любила особенно. Двери, двери, двери, и все закрытые, попадались ему, заколоченные наглухо, забитые, ровно на столетия, незримым суровым злым роком, но он не сдавался и продолжал искать, а после обуяла его несусветная злость и досада: – Где, где она и почему он здесь? Где выход? Его подстегивала и гнала вперёд колоссальная неведомая сила, гнала и дышала огнем в затылок, и встретились они, едва не столкнувшись, за поворотом лбами.

– А-Авель? – оторопела Ольга – Ты здесь, я искала тебя, но ты не откликался, Авель?

Девушка стремительно бросилась к мужчине, но он решительно шагнул назад, лицо его мгновенно стало суровым и приобрело нездоровый землистый оттенок.

– Ты виновата в этом, из-за тебя я здесь!

– Ты о чем? – остановилась, как вкопанная, девушка – Авель, ты что?

– Ты заложила меня этим! – Авель сделал характерный жест ладонью и хлопнул ею по левому плечу – Ты, и поэтому я не могу выбраться отсюда, не подходи!

Просто сказать, что она удивилась – значит не сказать ничего. Ольга замерла и не могла даже подобрать подходящего слова или ответа ему. Ей не верилось, что он, её любимый, дорогой и единственный человек, может не просто подумать так, а произнести это вслух?!

– Очевидно ты шутишь, дорогой, и шутка у тебя, скажу, совсем не удачная?!

– Увы! – недобро повёл плечами Авель – К сожалению, это правда, горькая, единственная, которая у меня есть. И уж чего-чего, а такого от тебя я никогда не ожидал – ты просто меня слила!

– Н-н-нет! – так громко и отчаянно закричала Ольга, что проснулась и резко вскочила с постели – Нет, нет!

Смятая простынь, стены и душевный холод стали невольными свидетелями нелёгкого пробуждения. Стрелки на будильнике показывали шесть, шесть вечера и ни минутой больше. Прохладный душ остудил пыл и нервное перевозбуждение, стало чуть легче, но не совсем. Мысль только, что через час она увидит его, успокаивала Ольгу и вселяла веру. Шестьдесят минут, три тысячи шестьдесят секунд, много это или мало, а? Немного и немало, но ровно столько, чтобы в бешенном ритме собраться и сидеть ждать. Без десяти семь зазвонил сотовый – он!

Полушепотом, едва ворочая языком, Ольга вздохнула – Да?

– Я подъезжаю, выходи! – ответил Авель и отключился.

Ольга утешила себя лишь тем, что сон – это всего лишь сон, а до встречи с ним считанные мгновения. Дверь открылась и закрылась вновь, ключ в ней сделал последний поворот. Её быстрые легкие шаги удалились эхом в стенах подъезда – адью…

Улица, подъездный козырёк, палисадник справа, от входной двери, и лестница. Ольга медленно стала спускаться по ней и вела кистью руки по черной лакированной периле. Скоро, очень скоро она вернётся сюда с ним и всё будет по-прежнему – взаимность, любовь, секс, в бешенном сумасшедшем ритме, прогулки ночью по родным бульварам, или не будет этого уже никогда?

Она и не заметила, как очутилась на выравненной детской площадке со множеством скамеек. Здесь они зачастую сидели вдвоем и обсуждали свои дальнейшие планы на будущее, здесь были и поцелуи и признания, слёзы радости и ожидания, грусть и задумчивость.

Ольга села на одну из деревянных лавочек и огляделась вокруг – бегали дети, разных возрастов, в сопровождении заботливых мамаш и назойливых, дотошных бабушек. Неподалёку валялся брошенный детский велосипед, мяч и сломанная игрушечная грузовая машина.

Напряженный взгляд её медленно переместился на синюю горку для дошкольного возраста, венчал которую заплаканный пятилетний малыш. По всей видимости няня, опекавшая его снизу, не совсем правильно и доходчиво объяснила ему, что скатываться нужно сидя и лицом вперед, а вовсе не наоборот.

Ольга улыбнулась: – Дети-ж, что с них взять? – она взглянула задумчиво на небо, бледно-голубые парообразные массы клубились и словно догоняли друг-друга в спринтерском вечернем забеге. Лиловые, с некоторым сиреневатым оттенком, полосы прорежали низкий небосвод и вроде как обещали нелётную завтра погоду.

Цепкий взгляд, в мелькнувшем каком-то шестом кадре, поймал визуальную помеху такой благоприятной вечерней картине. Мгновенно проснулось предчувствие и начало поиск: вновь горка, лавки, разбросанные в песочницах игрушки и куличики, забор, густой кустарник вдоль него, тротуар с выбеленными поребриками за ним… стоп!

Где тротуар этот сливается с идеально-заасфальтированным входом в парковую зону, там, где не начинается ещё колючий, в виде декоративной изгороди, шиповник, стоит автомобиль, как раз напротив входа, чёрный, с тонированными стёклами, советский автопром – да, да, «волга», кажется, а в ней?

– Чёрт, не видно! – пробормотала себе под нос Ольга – Но мне-то какое дело?

Взгляд её остр и сосредоточен. Он ни на йоту не отрывается от заданной мишени. «Волга» манит и притягивает к себе, как вдруг две задние двери открываются и из салона выходят двое.

– Не он! – машинально отмечает про себя сознание, а двое парней, высоких, спортивного телосложения, направляюся прямиком в парк.

Вот и правая передняя дверь тоже открывается и из машины выходит еще один мужчина. Обогнув торопливо капот, он направляется следом за попутчиками. Те, что торопливо, зная цель, и предназначение её, шагают вперёд, оборачиваются к последнему, что-то говорят.

Мужчина в строгих серых брюках и наглаженной рубашке на секунду замирает, а после, не отрываясь, смотрит на неё. Время, как в замедленном кадре остросюжетного фильма, останавливается. Ольга, словно загипнотизированный кролик, смотрит на высокого импозантного мужчину, сердце бешено отстукивает нервный расстроенный ритм, ладони мгновенно становятся влажными.

Время вообще загадочная субстанция, кто-то переживает его драматически, кто-то нет, кто-то наоборот, истерит и убивается, зная, что последует в следующие минуты. Вот и она знала, считая шаги их мерно, ровно, про себя. Сейчас они подойдут к ней, возьмут в кольцо и культурно пока, интеллигентно поинтересуются: – Девушка, вы кого-то ждете? – а она ответит: – Нет, уже не жду…

Они всё еще обсуждают что-то между собой. Тот, что в брюках, даже разговаривая с оппонентами, ни на секунду не упускает её из вида.

– Беги! – стучит в висках напряжение – Беги! – сжимается донельзя сердце – Беги! – подводит итог развитое предчувствие, но ноги не слушаются и нет сил даже встать с опостылелой деревянной скамейки.

Правая рука судорожно стискивает ручки сумки – спортивная классика от «Reebok» бежевого цвета, в которой то, что так нужно им. Перед глазами проплывает вся сознательная её жизнь. Лишь доля, ничтожная доля пресловутой секунды – взгляд Ольги окидывает левый и правый фланг для отступления, можно конечно, но не факт – коробка домов, в центре которой расположен парк, перекрывает практически все пути. О тыле и говорить нечего – за спиной забор и полтора метра живой колючей изгороди.

Наблюдатель мыслит с ней идентично – бегло осмотрев местность слева и справа от заданной скамейки, он плотоядно усмехается. Разговор между мужчинами закончен, и троица быстро приближается к ней.

Спектакль окончен, театральный занавес судьбы медленно опускается, Ольга устало прикрывает веки: – Это конец!

– Девушка, вы кого-то ждете? – бархатный, приятный тембр голоса задаёт до боли знакомый вопрос – Так да или нет?

Ольга открывает глаза – да, она плотно взята в кольцо и смысла бежать уже нет, она медленно склоняет голову набок.

– Нет, уже не жду! – в ответе её боль и горечь полнейшего разочарования, ибо знает она, зачем эти трое выстроились перед ней треугольником.

Двое, по бокам от неё, отлично сложены и вышли ростом, оба под метр восемьдесят, а то и выше. Загорелые, спортивные молодые мальчики, пожалуй от двадцати пяти до тридцати: один в потёртых трендовых джинсах, обтягивающей торс, чёрной с геометрическим рисунком футболке – брюнет с тёмными зелёными глазами, другой, светлый шатен в чёрных, зауженных к низу, брючках, сверху на нём кипельно-белая льняная рубашечка, идеально наглаженная и чуть ли не накрахмаленная.

Стоящий впереди, определенно главный, усмехается уголком рта. Глаза его прищурены и лукаво улыбаются.

– Сейчас я задам вам всего один вопрос, на который вы, я надеюсь, ответите вполне правдоподобно?!

Ольга поднимает на него затуманенный слёзной пеленой взор. Нет, она не плачет, и не заплачет никогда перед тремя представителями закона в гражданке. Чего бы не светило впереди, чем бы не пугали, она не заплачет!

– У вас, при себе, есть какие-нибудь запрещённые предметы и вещества, оружие, наркотики?

Голос главного спокоен и бархатист, он, словно елейный бальзам, льётся на израненную, поруганную судьбой, душу.

– Да, есть! – Ольге ничего не остается, как признать своё поражение. Ручки от сумки неимоверно жгут пальцы.

– Вы уверены? – главный слегка наклоняется к ней и смотрит в упор. Он красив и педантичен во всем, даже в разговоре. И непонятно даже, издевается ли он над ней, или нет, или предлагает альтернативу.

– Да, уверена! – не менее спокойно чем он, отвечает Ольга – Вы же всё равно будете меня сейчас обыскивать, моя ложь ничего не изменит!

Главный выпрямился во весь рост. Сейчас он Цезарь, покоривший Рим, а она маленькая песчинка под его дизайнерским кожаным макасином…

– Тогда пройдемте с нами в машину. Я думаю, вы согласитесь со мной, здесь не место?

– Пройдемте! – Ольга встает с гордо поднятой головой и направляется ко входу в парк.

Кортеж из трёх переодетых охранников неотступно следует сзади. Шаги её неторопливы, степенны, ибо торопится теперь вовсе некуда. Её сажают на заднее сиденье между работниками главного, главный же садится на переднее сиденье рядом с водителем. Четверо здоровенных мужиков, ровно волков, и она, маленькая ярка в стае врага.

Главный резко оборачивается и совершенно иным теперь тоном, тоном победителя, предлагает ей – А теперь будь любезна, крошка, медленно, без лишних резких движений, вытащи то запретное, что лежит у тебя в рюкзаке! – в голосе его слышится холодная сталь тупого безразличия, Ольга без слов извлекает из сумки пачку пятьсот граммового «Карт-Нуара».

Водитель молча поворачивает ключ в замке зажигания, девушка провожает взглядом любимый парк и угол виднеющегося ещё их дома. Мимо проплывают остановки и магазины, дорога витиеватой лентой убегает вдаль. Мерное покачивание чуть успокаивает, но не щадит.

Куда её везут она знает, но ещё не готова принять это, как факт, как закономерность. Шанс у утопающего есть всегда, но в качестве кого воспользуется им Ольга? Мнения на этот счет у всех участником костюмированного фарса расходятся…

Нависшее молчание между пассажирами «Волги» тяготит: четверо мужчин думают об одном, единственная девушка среди них, совершенно о другом.

Петляя по городу, чёрный автомобиль въехал в Кунцево, остановился неподалёку от «Макдональдса», Ольга задумчиво приподняла бровь.