Зерцало: Серебряный рассвет

На дальней стороне площадки, будто высеченные из гранита статуи, стояли члены Совета. Архикантор Северин, скрестив массивные руки на груди, источал ауру неоспоримой власти. Маэстро Елена наблюдала с выражением спокойной, но напряжённой оценки на лице. Поодаль, в тени арки, можно было угадать тёмный силуэт Маэстро Кайена.

Но смотрели не только они. Вдоль стен плаца уже начали собираться другие ученики. Они выходили из казарм и учебных залов, привлечённые новостью. Их было несколько десятков, и все смотрели на неё. Лэя чувствовала их взгляды, как физическое прикосновение – любопытные, насмешливые, полные ожидания. Слух о новом Зерцало разнёсся по Готерну с быстротой молнии, и теперь всем не терпелось увидеть это чудо в действии.

Никто из них не знал правды. Никто не знал, что её дар – это не послушный инструмент, а дикий, необузданный зверь, запертый внутри. Она понятия не имела, как им управлять. Не знала, что делать. Ледяной комок ужаса сжался в животе. Девушка уже предвкушала неминуемый позор и провал.

– Сюда.

Голос Валерии, резкий и холодный, как треск льда, вырвал из оцепенения. Женщина стояла в центре плаца, её поза была воплощением боевой готовности. Жестом она указала Лэе на точку напротив себя, на расстоянии десяти шагов. Повинуясь, как марионетка, девушка встала на указанное место. Ветер трепал волосы, а взгляды зрителей, казалось, прожигали в ней дыры.

Маэстро не стала тратить время на объяснения. Без какого-либо предупреждения её губы шевельнулись.

– Эне́ргия, аппа́рэ! – женщина произнесла гортанные слова силы и воздух перед ней сгустился, в следующее мгновение ослепительно-белый сгусток чистой энергии сорвался с её ладони и с пронзительным свистом понёсся прямо в грудь Лэе.

Времени на раздумья не было. Паника и инстинкт выживания взяли верх. Лэя вскрикнула и выставила перед собой руки. Она не знала, что делает, просто хотела, чтобы это прекратилось. Из ладоней вырвался неконтролируемый поток серебристого пламени. Он столкнулся с зарядом Валерии с оглушительным треском, похожим на раскат грома. Вспышка света заставила всех зажмуриться, а ударная волна отбросила Лэю на шаг назад. Воздух наполнился запахом озона.

Она едва успела перевести дух.

– Эне́ргия, аппа́рэ! – Валерия атаковала снова. Второй сгусток, больше и быстрее первого. Лэя снова отбила его, но на этот раз её ответный выброс силы был ещё более хаотичным. Серебряный луч ударил в брусчатку в нескольких метрах от Валерии, выбив из камня столб искр и оставив на нём оплавленное, дымящееся пятно.

– Контролируй себя! – выкрикнула Маэстро, и тут же послала третий заряд.

Но Лэя не могла. Она была в ловушке. Каждая атака вызывала в ней лишь одну реакцию – отчаянный, животный страх, который заставлял силу выплёскиваться наружу дикими, непредсказуемыми волнами. Третий отражённый ею заряд пронёсся в опасной близости от толпы студентов, заставив их с криками отпрянуть назад.

– Достаточно!

Голос Архикантора Северина прогремел над плацем, как обвал. В нём не было гнева, лишь холодное, как лезвие гильотины, разочарование. Валерия мгновенно замерла, опустив руку.

– Она не контролирует себя, – констатировал Северин, обращаясь скорее к Елене, чем к кому-либо ещё. – Она опасна. Продолжать бессмысленно. Если мы не остановимся, кто-нибудь пострадает.

Эти слова были хуже любого удара. Он не сказал, что она слаба. Он сказал, что она – неуправляемое оружие, угроза для окружающих.

Развернувшись на каблуках, Северин зашагал прочь, не удостоив Лэю даже взглядом. Елена бросила на неё долгий, полный болезненного сожаления взгляд и последовала за ним. Кайен просто растворился в тени, из которой появился.

Представление было окончено. И как только спины членов Совета скрылись в воротах, сдерживаемая тишина взорвалась. Сначала это был тихий шёпот, потом – приглушённые смешки, а затем и откровенный, унизительный хохот.

– Дикарка…

– Чуть всех не поджарила!

– Вот тебе и Зерцало…

Лэя стояла в центре плаца, совершенно одна, под градом насмешек. Каждое слово впивалось, как осколок стекла. Горячая волна стыда обожгла лицо. Хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться.

Но она не могла. В голове стучал молотком приказ: соблюдать расписание. Несмотря на то, что душа была растоптана, а гордость лежала в пыли, она должна была идти дальше.

Вскинув подбородок, глядя прямо перед собой и не видя никого, она развернулась и зашагала в сторону Большого зала. На ужин. Потому что в Готерне чувства не имели значения. Имел значение только приказ.

Девушка вошла в Большой зал и замерла, оглушённая. Это был удар по всем чувствам. Воздух был густым и тёплым, пропитанным запахами жареного мяса, свежего хлеба и чего-то пряного. Гул сотен голосов, звон посуды и раскаты смеха сливались в единый рёв, который бился о высокие сводчатые потолки. Под потолком парили сотни закантусованных свечей, заливая огромное помещение и длинные деревянные столы тёплым, золотистым светом.

Лэя почувствовала себя потерянной песчинкой в этом бурлящем океане жизни. Взяв поднос с какой-то безвкусной кашей, она нашла самый дальний и тёмный угол, мечтая лишь об одном – стать невидимой.

Но её мечте не суждено было сбыться.

– Привет!

Скамья напротив протестующе скрипнула под весом новоприбывшей. Поднос с грохотом опустился на стол, едва не расплескав суп. Лэя вздрогнула и подняла глаза.

Перед ней сидела девушка, которая была ярче всех свечей в этом зале. Огненно-рыжие, буйные кудри торчали во все стороны, словно языки пламени. Зелёные глаза озорно блестели на лице, сплошь усыпанном веснушками. Даже стандартная форма Канторов на ней выглядела вызывающе – рукава были украшены яркими лентами, а на запястьях звенело несколько плетёных браслетов.

– Ты новенькая Зерцало, да? Слухи здесь разлетаются быстрее огненного шара. Я Злата. Будем друзьями? – выпалила она на одном дыхании.

Лэя ошарашенно уставилась на неё. За весь день это был первый человек, который не смотрел на неё как на угрозу, диковинку или разочарование.

– …почему? – это было всё, что она смогла выдавить.

Злата расхохоталась – громко, заразительно, ничуть не стесняясь.

– Потому что ты выглядишь так, будто укусишь любого, кто подойдёт на три шага! А я люблю опасных друзей. К тому же, все остальные здесь либо зануды, либо уже в своих компаниях. Меня зовут Злата Огнева. Да-да, из тех самых Огневых, – она закатила глаза, давая понять, что репутация семьи её скорее тяготит. – Не смотри так, я пока не подожгла ничего важного. А ты?

Лэя моргнула, сбитая с толку этим вихрем энергии.

– Лэя… просто Лэя.

– Просто Лэя? Отлично! – Злата с энтузиазмом вцепилась в свою ложку. – Ну, "просто Лэя", держись от вон той компании подальше.

Она незаметно кивнула подбородком в сторону центрального стола. Там, в лучах славы и всеобщего внимания, восседал он. Король этого зала. Парень лет семнадцати, высокий, атлетичный, с русыми, слегка вьющимися волосами, которые он то и дело небрежно взъерошивал рукой. Он смеялся над какой-то шуткой, и когда он улыбнулся, на щеке появилась обезоруживающая ямочка.

– Клод Тревельян, – прошептала Злата с гремучей смесью восхищения и презрения. – Ходячее совершенство и лучший боец на нашем курсе. А ещё жуткий заносчивый тип. Его семья – это как королевская династия среди Канторов. Он родился с серебряной руной во рту. Считает, что все остальные – просто пыль у его ног.

Словно почувствовав, что о нём говорят, Клод лениво повернул голову. Его тёмно-карие, почти чёрные глаза просканировали зал и остановились на их столике. На Лэе. Насмешливая улыбка исчезла, сменившись холодным, оценивающим выражением. Он окинул её взглядом с ног до головы, и во взгляде читалось откровенное снисхождение.

А затем заговорил. Голос не был громким, но он обладал такой силой и уверенностью, что легко прорезал общий гул.

– Новое Зерцало? Посмотрим, как долго продержишься.

Его друзья за столом разразились смехом. Горячая волна унижения, а за ней – ледяная ярость, захлестнули Лэю. Этот парень, этот Клод, был воплощением всего, что она сейчас ненавидела. Привилегированный, самоуверенный, талантливый, не знающий, что такое настоящая потеря. Он смотрел на неё сверху вниз, даже не пытаясь этого скрыть.

Девушка вскинула подбородок и встретилась с ним взглядом. Не проронила ни слова, но в глазах он мог прочесть всё: ненависть, вызов и обещание.

Обещание, что она продержится. И однажды сотрет эту самодовольную ухмылку с его идеального лица.

Глава 5: "Выживание – урок первый"

После ужина, оставившего во рту привкус пепла и унижения, Лэя не пошла в свою ледяную келью. Тишина каменных стен давила, а одиночество стало невыносимым. Ей нужны были ответы. Если никто в этом проклятом замке не собирался ничего объяснять, она найдёт их сама. Был только один источник, к которому она могла обратиться – место, где молчаливые хранители знаний никогда не лгут. Библиотека.

Она ожидала увидеть нечто похожее на уютный читальный зал из прошлой жизни. Но библиотека Готерна была под стать самому замку. Это был колоссальный, гулкий зал, уходящий ввысь на несколько этажей. Стеллажи, сделанные из тёмного, почти чёрного дерева, вздымались к сводчатому потолку, теряясь в полумраке. Они стояли так плотно, что проходы между ними напоминали узкие ущелья. Воздух был сухим и неподвижным, пахнущим вековой пылью, старой кожей и едва уловимой ноткой кантуса, будто сами слова на страницах испускали слабое свечение. Единственными источниками света были редкие парящие сферы, дававшие тусклый, неровный свет, и высокие стрельчатые окна, в которые сейчас заглядывала лишь безразличная луна.

Лэя чувствовала себя крошечной и потерянной в этом царстве молчания. Она брела вдоль бесконечных рядов, проводя пальцами по корешкам книг, на которых виднелись выцветшие, написанные на древних языках названия. Она искала секцию, посвящённую редким дарам. Или аномалиям. Или проклятиям. Она сама не знала, как её назовут здесь.

Именно в самом дальнем, пыльном углу она его и нашла.

Сначала Лэя увидела не человека, а немыслимую гору книг. Фолианты были навалены на столе, на полу, на соседних стульях, образуя хрупкую, готовую обрушиться в любой момент конструкцию. И в центре этого бумажного хаоса, почти сливаясь с ним, сидела странная фигура.

Это был парень, на вид чуть старше неё. Высокий и настолько худощавый, что казался сотканным из одних углов. Он сутулился над раскрытой книгой так, как будто пытался нырнуть в её страницы. Растрёпанные каштановые волосы падали на лоб, почти полностью скрывая глаза. На носу сидели большие круглые очки в тонкой оправе, которые он то и дело поправлял длинными, тонкими пальцами. Кожа была бледной, почти прозрачной, а пальцы, лежавшие на страницах, испещрены свежими и старыми чернильными пятнами. Рядом с книгой лежал раскрытый блокнот, в котором он что-то быстро и отрывисто зарисовывал, бормоча себе под нос.

Лэя замерла, не решаясь нарушить его уединение. Она уже собиралась тихо уйти, когда до неё донеслись обрывки бормотания:

– …абсолютно нелогично. Отражающая природа Кантуса не может быть простым зеркальным эффектом. Должна быть фазовая инверсия, иначе закон сохранения энергии нарушается…

Парень говорил о кантусе так, будто решал математическую задачу. И тут Лэя услышала слово, которое заставило сердце замереть.

– Зерцала – самый недооценённый тип магов, – пробормотал он, яростно черкая что-то в блокноте и не поднимая глаз. – Все боятся, никто не изучает. Абсурд.

Воздух застрял в лёгких. Девушка сделала нерешительный шаг вперёд. Скрипнувшая под её ногой половица прозвучала в тишине как выстрел.

– Ты… читаешь про Зерцала? – спросила едва слышным шёпотом.

Парень вздрогнул, словно его выдернули из глубокого транса. Он медленно поднял голову. Когда посмотрел на неё поверх своих очков, Лэя увидела его глаза. Светло-карие, умные, но главное – не испуганные. В них не было ни презрения, ни страха, который она привыкла видеть. Вместо этого в них загорелось пламя хищного любопытства исследователя. Взгляд скользнул по её лицу, остановился на едва заметных узорах на коже, которые проявлялись в моменты волнения.

– О. Ты Зерцало? – он не отшатнулся. Напротив, подался вперёд, и глаза за стёклами очков, казалось, увеличились. – Отлично! У меня миллион вопросов.

Лэя опешила. Она приготовилась к любой реакции – к тому, что он вскочит и убежит, позовёт стражу или просто презрительно фыркнет. Но не к этому. Не к восторгу ученого, наткнувшегося на редкий экземпляр.

– Какова природа отражения? – выпалил он, полностью игнорируя любые социальные приличия. – Это чистое копирование или инверсия полярности Кантуса? А что насчет задержки? Есть ли временной лаг между поглощением и выбросом, и зависит ли он от мощности входящего заклинания? Ты можешь отражать только прямые энергетические атаки или соматические и вербальные компоненты тоже?

Парень засыпал её вопросами, словно девушка была не живым человеком, а древним артефактом, который он наконец-то получил в свои руки. Лэя стояла, ошарашенно моргая, не в силах вымолвить ни слова. Вся её защитная броня, выстроенная за этот ужасный день, дала трещину. Этот странный, нескладный парень не видел в ней монстра. Он видел загадку.

Заметив молчание, он наконец-то остановился и неловко кашлянул, отводя взгляд. На бледных щеках проступил лёгкий румянец.

– Прошу прощения. Социальные протоколы – не моя сильная сторона. Я Ричард.

– Лэя, – тихо ответила она, всё ещё пытаясь осознать происходящее.

– Я знаю, – кивнул Ричард, снова указывая на стопку книг. – Слышал о сегодняшнем… инциденте. Не слушай их. Они идиоты. Они видят неконтролируемую силу. А я вижу уникальный феномен, требующий изучения и систематизации.

Впервые за всё время в Готерне Лэя почувствовала, что она не одна. Она пришла в библиотеку в поисках безмолвных ответов в старых книгах. А нашла живого человека, который, возможно, мог дать ей нечто гораздо большее. Девушка смотрела на Ричарда – на его растрёпанные волосы, на чернильные пятна на пальцах, на горящие любопытством глаза за круглыми очками.

И в этом странном, социально неловком "Книжнике" увидела не просто потенциального союзника, увидела надежду. Надежду на то, что её дар – это не проклятие, а сила, которую можно понять. И, возможно, однажды, научиться контролировать. День был тяжелый, да и по расписанию Лэя уже давно должна была быть в постели, поэтому она кратко улыбнулась новому знакомому, вежливо попрощалась и поторопилась в казармы, что бы как можно скорее отойти ко сну и забыть этот ужасный день.

Сон был тонкой, хрупкой скорлупой, под которой пряталось измученное сознание. Но даже эта защита была сорвана безжалостно и грубо. Ровно в шесть утра по коридорам пронёсся нечеловеческий, пронзительный звон. Это был не колокол и не гонг, а чистый, вибрирующий звук кантусового происхождения, который, впивался прямо в мозг, делая дальнейший сон невозможным.

Лэя рывком села на койке. В келье стоял предрассветный мрак и могильный холод. Каменный пол обжёг босые ступни. На секунду захотелось снова завернуться в тонкое, колючее одеяло и проигнорировать этот звук, но топот десятков ног в коридоре не оставил сомнений – неповиновение здесь не приветствовалось.

Она натянула выданную форму – грубые штаны и плотную рубашку из тёмной ткани, которая неприятно царапала кожу. Никакого комфорта, только функциональность. Выйдя в коридор, влилась в молчаливый, сонный поток таких же учеников, двигавшихся в одном направлении – к выходу на тренировочный плац. Никто не разговаривал. В воздухе висело напряжение и застарелая усталость.

Плац встретил их ледяным дыханием. Серое, беззвёздное небо едва начало светлеть на востоке. Влажный туман цеплялся за каменные плиты, а воздух был настолько холодным, что каждый выдох превращался в облачко пара. По периметру плаца уже горели факелы, бросая на стены замка дёрганые, уродливые тени.

В центре стоял инструктор, Маэстро Гектор – коренастый, лысый мужчина с лицом, словно высеченным из гранита, и руками толщиной с брёвна.

– Построились! – его голос был подобен скрежету камней. – Десять кругов. Бегом!

Лэя не считала себя слабой, но и никогда не подвергала своё тело подобным испытаниям. Первые два круга дались ей легко, на одном лишь упрямстве. На третьем ледяной воздух начал обжигать лёгкие. Каждый вдох ощущался как глоток битого стекла. К пятому кругу в боку закололо злой, острой иглой, а ноги налились свинцом. Она начала отставать.

Мимо неё, легко и почти не дыша, пролетел Клод. Он не бежал – он парил над землёй, его движения были отточенными и мощными. Парень бросил на неё короткий, полный презрения взгляд и усмехнулся. Рядом с ним бежали его друзья, такие же сильные и уверенные в себе. Они были хищниками, а она – неуклюжей, задыхающейся жертвой.

Недалеко, с таким же страдальческим выражением на лице, ковылял Ричард. Его долговязое тело было совершенно не приспособлено к таким нагрузкам. Он спотыкался, путался в собственных ногах, а очки постоянно съезжали на нос. Они обменялись коротким, полным вселенской тоски взглядом – два изгоя в мире воинов.

Лёгкие горели огнём, в глазах потемнело.

Но это было только начало.

– Упор лёжа! – прорычал Гектор.

Лэя упала на ледяные камни, чувствуя, как острые грани впиваются в ладони.

– Пятьдесят отжиманий! Начали!

Первые десять сделала на чистом адреналине. После двадцати руки начали дрожать, превращаясь в непослушные макаронины. На тридцатом она рухнула грудью на плиты, не в силах поднять собственное тело.

– Шевелись, Зерцало! – прогремел над ухом голос инструктора. – Твой дар не вытащит тебя из грязи, если твоё тело – развалина!

Стыд был горячим и едким. Девушка видела, как Клод и его компания легко отсчитывают последние повторения, как Ричард, пыхтя и краснея, кое-как доделывал свои последние разы.

Она снова попыталась. Мышцы свело судорогой, перед глазами поплыли чёрные точки. Она была сильна. Внутри дремала сила, способная рушить горы. Но сейчас она не могла даже поднять своё собственное тело. Тело было её тюрьмой, слабостью, предателем.

Тренировка продолжалась ещё час. Бёрпи, приседания, бег с утяжелением. Для Лэи это превратилось в бесконечную пытку. Она падала, поднималась, снова падала. Её форма промокла от пота, несмотря на холод. Колени были сбиты в кровь. Каждая мышца кричала от боли.

Когда Маэстро Гектор наконец проревел: "Вольно!", Лэя просто лежала на земле, не в силах пошевелиться, глядя в серое, безразличное небо и пытаясь восстановить дыхание. Унижение было горькой желчью во рту.

Она провалилась. С треском провалилась в первый же день. Но когда, шатаясь, поднялась на ноги, поняла кое-что важное. В Готерне кантус был лишь одной стороной медали. Другой стороной было железо. Железная дисциплина и железная выносливость. Дар был бесполезен, если тело не сможет выдержать его отдачу.

Это была ещё одна стена, которую предстояло сломать. И, глядя на удаляющуюся спину Клода, она поклялась себе, что сделает это. Даже если для этого придётся каждый день умирать на этом проклятом плацу. Боль пройдёт. А сила останется.

Все плелись в столовую и Лэя последовала их примеру. Сейчас она как никогда нуждалась в пище.

Большой зал столовой гудел, как растревоженный улей. Сотни голосов сливались в неразборчивый гул, отражаясь от высоких каменных сводов. Стук столовых приборов по тарелкам, смех, громкие споры – всё это обрушивалось на Лэю, заставляя сжиматься. Прошел всего день с прибытия, но чувство изоляции только усилилось. Каждый взгляд казался осуждающим, каждый шёпот – направленным в её сторону.

Девушка сидела за самым дальним столом, в тёмном углу, надеясь стать невидимкой. Еда в тарелке давно остыла, она лишь бездумно ковыряла её вилкой. Вокруг кипела жизнь, но Лэя была отгорожена от неё невидимой стеной. Она была островом в бурном океане чужих жизней, и волны одиночества захлёстывали.

Внезапно на стол упала тень. Лэя напряглась, инстинктивно готовясь к худшему. Она не подняла головы, ожидая очередного язвительного замечания от Клода или холодного взгляда от кого-то из его свиты.

Но вместо колкостей услышала тихий, глухой стук. На стол мягко опустилась большая керамическая чашка, от которой поднимался ароматный пар. Запах был густым, сладким и до боли знакомым – запах горячего шоколада. Запах детства, уюта и тех редких моментов, когда мир казался безопасным.

Девушка медленно подняла глаза. Над ней возвышался парень, которого раньше видела только издалека. Огромный, широкоплечий, он казался настоящим великаном по сравнению с остальными учениками. Коротко стриженные тёмные волосы, лицо, на котором уже виднелись следы нескольких шрамов, и серьёзные, спокойные карие глаза. Он был из тех, кого в толпе обходят стороной, опасаясь навлечь на себя гнев. Но в его взгляде не было ни капли угрозы. Только тихое, глубокое сочувствие.

– Первые дни тяжелые, – голос был неожиданно тихим, низким рокотом, совершенно не вязавшимся с габаритами. – Это… помогает.

Лэя смотрела то на него, то на чашку, не в силах поверить. Это был первый акт доброты без всяких условий, который она увидела в этих стенах.

– Спасибо… ты…? – голос прозвучал неуверенно.

– Боб, – просто ответил парень. Затем добавил, и в его голосе прозвучала искренность, не допускавшая сомнений: – Если нужно будет поговорить… или помолчать… я рядом.

И с этими словами он сделал небольшой кивок и отошёл. Просто ушёл, не ожидая благодарности, не навязывая своё общество. Вернулся к своему столу, где его ждали друзья, и сел, словно ничего не произошло. Он даже не посмотрел в её сторону.

Лэя осталась одна, но теперь одиночество было другим. Оно больше не было холодным и звенящим. Она осторожно взяла чашку обеими руками, чувствуя, как её живительное тепло проникает сквозь керамику, согревая озябшие пальцы. Сделала маленький глоток. Сладкий, обволакивающий вкус на мгновение заглушил горечь и страх.

Этот молчаливый великан не пытался её изучить, как Ричард. Он не бросал вызов, как Клод. Он просто увидел страдающего человека и протянул руку помощи. В тот момент, в холодном и враждебном зале Готерна, эта простая чашка горячего шоколада значила для Лэи больше, чем тысяча слов поддержки. Это был безмолвный маяк, дающий понять: ты не одна.

Боль в мышцах была неотступной. Каждый шаг по лестнице, ведущей в лекционный амфитеатр, отзывался тупой, ноющей мукой. После утренней экзекуции на плацу Лэя чувствовала себя хрупкой стеклянной куклой, которую разбили, а потом неумело склеили. Сидя на жёсткой каменной скамье, пыталась найти положение, в котором истерзанное тело протестовало бы чуть меньше.

Лекционный зал был полной противоположностью плаца. Здесь царили тишина, полумрак и запах древних знаний. Студенты сидели на крутых ярусах, спускавшихся к кафедре в центре. Вместо доски в воздухе перед преподавателем висела мерцающая сфера, на которой по его воле появлялись светящиеся диаграммы и руны.

Лекцию вела Маэстро Елена. Её голос был спокойным и мелодичным, но в нём чувствовалась сталь. Сегодняшняя тема была фундаментальной: природа Кантуса и Разлом.

– Разлом – это не враг, – говорила Елена, и слова эхом разносились под сводами. – Враги – это то, что приходит из него. Сам Разлом – это рана. Рана на ткани нашей реальности, которая никогда полностью не заживает. Из неё, словно кровь, сочится чистый, необузданный хаос. Кантус, который мы с вами используем, – это лишь капля из этого безграничного океана, которую мы научились фильтровать и придавать ей форму.

На сфере возникла сложная схема мира, пересечённая багровой, пульсирующей линией Разлома.

– Наша задача как Канторов – не дать этому хаосу поглотить наш мир. Мы – стражи на краю бездны. И наши инструменты – это различные формы Кантуса.

Елена взмахнула рукой, и схема Разлома на парящей сфере сменилась новой диаграммой, изображающей три основных пути кантуса.

– Ткачи, – начала она, указывая на первый, самый крупный сектор, занимавший больше половины сферы. На нём возник силуэт, плетущий в воздухе светящиеся узоры. – Их большинство, около пятидесяти пяти процентов. Их инструмент – собственное тело. Они используют жесты, танцевальные па, начертание рун в воздухе, чтобы буквально ткать полотно кантуса. Их сила в точности, в хирургической работе с Кантусом. Они могут действовать бесшумно, создавать долгоиграющие печати и ловушки.

При этих словах Клод, сидевший в первом ряду, едва заметно шевельнул пальцами. На долю секунды между ними вспыхнула и погасла крошечная, идеальная по форме руна пламени. Он сделал это небрежно, но с безупречной точностью, и на его губах заиграла самодовольная ухмылка. Он был воплощением боевого Ткача, чей стиль – смертельный балет.

– Заклинатели, – продолжила Елена, переходя ко второму сектору, около сорока процентов. Сфера показала вибрирующие звуковые волны, исходящие от говорящего. – Их сила в голосе. Слова, тональность, ритм – всё это создаёт вибрации, которые резонируют с Кантусом и придают ему форму. Их главное преимущество – разнообразие. Один и тот же голос может выкрикивать короткие, разрушительные команды, нашептывать сложные иллюзии или напевать протяжные целительные песни.