Как полюбить себя и своё тело: Искусство принятия

Лилия Роуз

Как полюбить себя и своё тело: Искусство принятия

Введение: История ненависти и пробуждения

Я родилась в теле, которое не выбирала. Как и все. Но, в отличие от многих, я довольно рано узнала, что моё тело не соответствует чему-то, что кто-то где-то считает правильным. Не идеальным, не достойным одобрения. В четыре года я услышала, как соседка шепчет маме: "Крупненькая, да? Наверное, сладкое любит". Я тогда ела яблоко. В шесть – услышала от учителя, что мне бы лучше сидеть на втором ряду, "а то другие дети за ней не видят". В девять – отказалась надеть купальник на школьный праздник, потому что живот казался мне слишком "выдающимся". Я стояла в шортах и футболке, смотрела на других девочек, и впервые ощутила не просто неловкость, а стыд. Плотный, как свинец, давящий изнутри. Мне хотелось быть прозрачной, исчезнуть, занять меньше пространства. Казаться меньше – значило быть лучше. Это стало моей догмой.

В подростковом возрасте стыд принял форму системы. Система состояла из утреннего и вечернего взвешивания, из тетрадки, куда я записывала количество съеденных продуктов, шагов, лишних калорий, где я фиксировала “срывы” – любое лишнее печенье было приравнено к предательству. Я шептала себе перед сном: “Завтра стану лучше. Завтра начну заново. Завтра ничего лишнего”. Каждый новый день был как война. Я сражалась со своим телом. Оно сопротивлялось – просило еды, отдыха, движения без наказания. Я же – игнорировала. Наказание стало привычной формой существования. Когда мне было пятнадцать, я могла не есть сутки и чувствовать гордость. Я теряла вес, я выигрывала. Я болела, и мне казалось – значит, я работаю достаточно усердно.

Внутри меня жил голос. Голос критика. Он никогда не кричал – он шептал, отравляя даже самые простые удовольствия. Он говорил, что я некрасива, недостойна любви, пока не похудею. Что любое платье, даже если оно сидит идеально, должно быть на другом теле. Что мой смех звучит слишком громко, походка слишком тяжелая, лицо слишком круглое. Он требовал извинений. Перед миром, перед мужчинами, перед зеркалом. И я извинялась. Тем, как держала руки. Тем, как садилась, пытаясь не расплыться. Тем, как смотрела на других – с завистью, с ненавистью к себе.

Отношения с собой напоминали абьюзивный союз. Я причиняла себе боль – и тут же обещала быть лучше. Я разрушала себя и надеялась на любовь. Влюблённость в других всегда шла рука об руку с отчаянием: “Как он сможет полюбить такое тело?” Даже когда кто-то проявлял ко мне интерес, я отстранялась. Казалось, что, если он подойдёт ближе, увидит истину – отвратительную, неидеальную, мягкую, несовершенную. Однажды, когда парень, в которого я была влюблена, попытался поцеловать меня, я отступила. Он не понимал, в чём дело. А я не могла признаться, что ненавижу себя настолько, что даже нежность становится невыносимой.

Самым тяжёлым были не диеты, не голод, не синяки от занятий в зале до изнеможения. Самым страшным была изоляция. Я закрывалась. Избегала вечеринок, не ездила на пляжи, отказывалась от свиданий. Я перестала танцевать, хотя в детстве любила это. Перестала петь. Перестала фотографироваться. Я стирала своё отражение в мире, будто хотела убедить всех: меня, такой, какой я есть, не существует. Есть проект. Недоделанный. Есть план – стать другой. А пока – тишина. Ожидание. Наказание.

Поворотный момент наступил не внезапно. Не было чудесной встречи, магического откровения или грома среди ясного неба. Было утро. Обычное. Я проснулась на третьем дне жидкой диеты. Голова кружилась, колени подкашивались, но я всё же встала на весы. Цифра была меньше. И я… не почувствовала ничего. Ни радости. Ни триумфа. Только пустоту. Странную, ледяную пустоту. Я села на пол и заплакала. Не от боли. От осознания: сколько лет я потратила на самоуничтожение, на отказ от жизни, на войну с собой. И всё ради чего? Ради цифры? Ради мнимого одобрения?

В тот день я впервые открыла окно. Села напротив, обернулась к солнцу и позволила себе ничего не делать. Просто быть. Не худеть. Не исправлять. Не прятаться. Просто дышать. Телом. Тем самым, которое я отвергала. Я смотрела на свои руки – не тонкие, но тёплые. На живот – мягкий, но живой. На ноги – сильные, уставшие, но мои. И впервые сказала себе вслух: “Я устала ненавидеть. Я хочу жить”.

Начался новый путь. Без гарантий. Без чёткого маршрута. С ошибками. С откатами. С сомнениями. Но этот путь был моим. Я больше не хотела быть стройнее, чтобы заслужить любовь. Я хотела быть собой, чтобы чувствовать любовь – изнутри. Я начала читать, слушать других женщин, проходивших через похожее. Я начала танцевать в темноте, одна, под музыку, не думая о форме тела. Я плакала, когда впервые позволила себе съесть десерт без чувства вины. Я писала письма своему телу. Извинялась. Благодарила. Обнимала себя перед зеркалом, даже если не верила. Я начинала жить заново – не с нуля, а с правдой.

Это не история о чудесной трансформации. Я не стала моделью. Я не похудела на двадцать килограммов. Я не полюбила каждый сантиметр себя в одночасье. Это история о возвращении. К себе. К телу, которое выдержало всё. К сердцу, которое билось, даже когда я его игнорировала. К коже, которую я прятала, а теперь касаюсь с нежностью. Это история о том, как боль может стать дверью. И как за этой дверью – тишина. Спокойствие. Принятие. Не восторг. Не восхищение. А простое, тёплое “ты есть, и этого достаточно”.

Я не знаю, кто ты и что ты переживаешь. Но если ты читаешь это – возможно, ты знаешь, о чём я говорю. Возможно, ты устал(а). Возможно, ты тоже хочешь перестать воевать. Тогда знай: ты не один(а). Ты не обязан(а) быть другим(ой), чтобы быть достойным(ой) любви. Эта книга – не инструкция. Не набор правил. Это сопровождение. Это руки, которые идут рядом. Это голос, который шепчет: “Я рядом. Ты можешь быть собой. Уже сейчас. Уже сегодня”.

Глава 1: Зеркало, враг мой

Когда ты смотришь на себя в зеркало, ты видишь себя или то, что тебя научили видеть? Этот вопрос – простой, но он потрясает до основания. Я когда-то считала, что в зеркале – истина. Отражение, данное мне как финальный приговор. Но правда в том, что зеркало – это всего лишь стекло с серебряной подложкой. Оно нейтрально. Оно не врёт. Не красит. Не шепчет. Всё остальное – слова, которые мы сами туда вложили. Голоса прошлого. Комментарии из детства. Фразы, вырвавшиеся от близких, неосторожно, мимоходом, но врезавшиеся в память как шрамы.

Я помню то утро, когда впервые поняла, что боюсь зеркала. Я стояла в ванной, ещё ребёнком. Мне было лет восемь или девять. Я смотрела на своё отражение, и сначала просто изучала: уши, брови, плечи, живот. А потом услышала голос – не свой, мамин, сказанный за неделю до этого: "Надо бы меньше булочек". Он прозвучал снова, только уже изнутри. И в этот момент моё отражение перестало быть просто телом. Оно стало объектом критики. Я начала искать недостатки. Складочки, родинки, пухлость щёк, форма носа. И всё, что я раньше считала собой, стало казаться проблемой. Зеркало превратилось в камеру допроса, а я – в преступника без права на оправдание.

С тех пор каждый взгляд в зеркало стал проверкой. Не просто, как выгляжу, а соответствую ли. Достаточно ли стройна? Худа ли? Похож ли мой живот на те, что я видела в журналах? А бёдра? А линия подбородка? Эти вопросы появлялись не из меня. Я не родилась с идеей, что моё тело нуждается в изменении. Я родилась с телом. Просто с телом. Но потом на него навешивали ярлыки – неуклюжая, пышная, странная. Общество умело шептать свои требования в каждое ухо: будь меньше, стройнее, аккуратнее, привлекательнее – но не вызывающей, естественной – но ухоженной, худой – но не измождённой. И я слушала. Каждая реклама, каждая сцена в фильме, где "некрасивая" героиня волшебным образом преображалась после похудения, каждый комментарий в раздевалке – всё это складывало мозаику, где моё тело стало чуждым.

Школа была сценой, на которой тело выставлялось на суд. Форма физкультуры, облегающая футболка, спортивные шорты – в них я чувствовала себя обнажённой. Не в буквальном смысле. Душевно. В уязвимости. Я видела, как девочки поправляют одежду, натягивают майки на живот, завязывают куртки на бёдрах, чтобы прикрыть то, что "слишком". Каждый жест – страх осуждения. Я не была одинока. Мы все жили в этом страхе. Мы усвоили: наше тело – объект взгляда, объект сравнения, объект оценки. Нам не нужно было слышать вслух, что что-то не так. Достаточно было взгляда или тишины. Особенно тишины после наших попыток выглядеть иначе.

В подростковом возрасте я стала искусным игроком в прятки с зеркалом. Я знала, под каким углом становиться, чтобы уменьшить живот. Как держать шею, чтобы подбородок казался острее. Как втягивать, прятать, скрещивать руки, прикрывать бедра. Я стала актрисой. Не в театре, а в собственной комнате. Я репетировала, как стоять перед зеркалом. Как выглядеть, если вдруг кто-то зайдёт. Моя жизнь превратилась в перформанс, в котором зеркало стало сценой, и я – персонажем, которого не любила, но обязана была показать.

Самым болезненным был момент, когда я поймала себя на том, что перестала улыбаться своему отражению. Раньше – в детстве – я могла делать рожицы, танцевать перед зеркалом, смеяться. А потом – исчез смех. Остался анализ. Контроль. Придирки. Каждое утро начиналось с ревизии. Как выглядит живот? Что с кожей? Что с весом? Можно ли выйти в этом платье? А стоит ли вообще идти? Я перестала доверять себе. Мои ощущения были не важны. Важно было – как это смотрится. Как это оценивается. И если отражение не соответствовало – день начинался с ненависти.

В зрелом возрасте я узнала о термине "дисморфия тела". Но тогда, когда была подростком, я просто чувствовала, что моё отражение – ложь. Оно было мне неприятно. Оно казалось чужим. Я подходила к зеркалу не чтобы узнать себя, а чтобы доказать, что я – недостаточна. Чтобы подтвердить своё уродство. Чтобы подтвердить, что снова нужно стараться. Меньше есть. Больше тренироваться. Меньше быть. Я превратилась в наблюдателя, жёсткого, беспощадного судью самой себя. И зеркало стало моим орудием самонасилия.

Ирония в том, что даже тогда, когда я худела, когда мое тело приближалось к тому, что считалось “приемлемым”, зеркало не становилось другом. Оно продолжало быть врагом. Потому что дело было не в форме тела, а в восприятии. Я была настолько отравлена критикой, что не могла видеть реальность. Я искала изъяны даже в “идеальном”. И всегда находила. Потому что училась видеть недостатки. Потому что меня учили, что моё тело – это вечная задача на исправление. Идеал был не достижением, а ловушкой: каждый раз, достигая нового “результата”, я лишь меняла уровень требований.

Только спустя годы я смогла осознать: зеркало не враг. Враг – это голос, что говорит сквозь него. Голос, который вырос на комментариях, медиа, детских травмах, насмешках, сравнениях. Этот голос не мой. Я могу его распознать. Могу сказать: “Это не правда. Это не я”. Я начала медленно, осторожно возвращать себе зеркало. Не как инструмент контроля, а как пространство для встречи. Я начала смотреть на себя без критики. Просто – смотреть. Без задачи, без оценки. И это было болезненно. Потому что привычка – судить. Потому что легче втягивать живот, чем принять его. Легче отвернуться, чем встретиться взглядом.

Постепенно я начала замечать: в зеркале – не враг. В зеркале – я. Уставшая, настоящая, изменчивая, живая. Мои плечи несут не только сумки, но и мою историю. Мой живот – не “лишний”, он просто часть меня. Мои руки – обнимают, работают, держат. Мои глаза – видят. Моя кожа – чувствует. Это тело – мой дом. И если в зеркале я вижу грусть – я не прячусь, а спрашиваю: “Что тебе нужно? Что болит?” Я учусь быть не судьёй, а подругой. Учусь смотреть, не ища изъянов, а ища правду. Учусь не сравнивать. Учусь быть.

Сегодня зеркало всё ещё может причинять боль. Есть дни, когда старая я возвращается. Сравнивает, комментирует, отвергает. Но теперь у меня есть выбор. Я могу остаться. Могу дышать. Могу улыбнуться, даже если отражение не идеально. Потому что оно и не должно быть. Оно – живое. И если я смотрю с любовью – оно отвечает любовью. Потому что в нём – не объект. В нём – человек. Я. И я больше не хочу быть врагом себе.

Глава 2: Стандарты, которых не существует

Мне всегда казалось, что существует какой-то невидимый стандарт, золотая формула тела, в которую я не вписываюсь. Как будто в какой-то момент я опоздала в очередь за телами «правильного» калибра, и теперь обречена сравнивать себя с чем-то, чего никогда не достигну. Этот стандарт не был прописан в учебниках, его не учили в школе. Но он звучал в каждой рекламе шампуня, сквозил в обложках журналов, затаился в словах подруг, родителей, учителей, случайных прохожих. Он всегда был рядом – неуловимый, но всесильный. Его невозможно было поймать, но ощущение собственного несоответствия преследовало на каждом шагу.

Однажды я поймала себя на мысли: я не могу вспомнить ни одного фильма из моего детства и юности, где главная героиня была бы нестройной. Не просто «не модельной», а действительно телесной. Женщиной с объёмами, животом, руками, которые не прятались за длинными рукавами. Каждая женщина, представленная как «красивая», всегда была худа. Или, если была полнее, то обязательно в образе комического персонажа или «до преображения». Эти образы записывались на уровне подкорки: вот к чему нужно стремиться. Вот форма, в которую нужно вписать себя, чтобы быть значимой, желанной, достойной любви. Даже не самой любви, а просто права быть на экране, быть услышанной, быть героиней.

Индустрия красоты никогда не говорит напрямую: «Ты плохая». Она говорит: «Ты можешь быть лучше». Это звучит почти как комплимент. Как забота. Но в этой фразе уже спрятано обвинение – ты недостаточна. Всё, что продаётся под соусом «усовершенствования» – кремы, процедуры, одежда, тренды – не говорит о свободе. Это система, в которой поддерживается постоянное напряжение: быть чуть лучше, чем ты есть. И это «чуть» никогда не заканчивается. Сегодня – кожа. Завтра – вес. Послезавтра – форма ногтей. Через месяц – новый цвет губ. Ты не успеваешь вдохнуть, как уже должна перестраиваться, потому что «идеал» ускользает, меняется, трансформируется. И вся жизнь превращается в погоню за фантомом.

Когда появились фоторедакторы и маски, стало ещё хуже. Теперь недостаточно быть ухоженной – нужно быть идеальной. Без пор, без мимических морщин, с точёной линией скул и телом, которое не существует в реальности. Появилась новая тирания – даже не от окружающих, а от себя. Я смотрела на свои фотографии и начинала сравнивать себя с собственными же обработанными версиями. Оказалось, можно чувствовать зависть… к самой себе. Той, кем никогда не была. Я выстраивала идеализированный образ и одновременно мучилась, что не соответствую ему. Это стало новым уровнем абсурда: создавать ложную версию себя и страдать, что ты ей не являешься.

Стандарты – это не просто картинки. Это экономическая и социальная система. На твоём чувстве неполноценности зарабатывают деньги. Когда ты веришь, что тебе нужно «исправить» себя, ты становишься покупателем. Ты – не женщина, не человек. Ты – рынок. Потенциальный клиент. И индустрия заботится, чтобы ты не переставала сомневаться. Потому что как только ты скажешь: «Я уже достаточно хороша», весь этот механизм перестаёт работать. Бьюти-бизнес держится на твоей неуверенности. Он будет убеждать тебя, что «саморазвитие» – это диета, что «здоровье» – это килограммы, а «успех» – это определённая форма тела. И тебе будет казаться, что ты делаешь это для себя. Ты будешь говорить: «Я просто хочу быть лучше для себя». Но кому принадлежит это «лучше»? Кто определяет, что это значит?

В школе я смотрела на девочек, которые были стройнее. Они не были злее или добрее. Просто тоньше. И именно поэтому, казалось, у них больше друзей, к ним чаще подходят мальчики, их ставят впереди на школьных концертах. Это не было открытой дискриминацией. Это было молчаливое, повседневное расслоение, в котором тело становилось визитной карточкой. Я тогда думала, что худоба – это не просто красота. Это доступ. К признанию. К любви. К свободе. Я думала, что, если я изменю себя, всё изменится. Я стану «той самой». А потом… потом я стану счастливой.

Но никто не говорит, что когда ты приближаешься к этому стандарту, ты не обретёшь покой. Потому что мир не перестаёт требовать. Ты сбросила вес – теперь кожа не та. Сделала кожу – теперь грудь. Сделала грудь – теперь бедра не соответствуют. У кого-то всегда будет больше, меньше, ярче, тоньше. И ты никогда не почувствуешь удовлетворения, если твоя самоценность строится на том, насколько близко ты к шаблону. Потому что шаблон не создан для любви. Он создан для оценки.

Мне понадобились годы, чтобы отделить красоту от соответствия. Чтобы перестать путать внешность с ценностью. Я училась видеть людей не как формы, а как выражения, движения, смех, тепло. Я смотрела на женщин вокруг – разных возрастов, размеров, телосложений – и вдруг увидела: они прекрасны. Не потому что вписываются в стандарт, а потому что в них жизнь. Свет. Присутствие. И тогда я спросила себя: почему я не могу быть такой же? Почему я не могу признать свою красоту, даже если она не в тренде?

Индустрия красоты не будет поощрять это признание. Потому что признание себя – это революция. Это отказ. Это экономический саботаж. Если ты полюбишь себя – ты перестанешь быть потребителем. Ты станешь собой. Ты освободишься. И тогда зеркало перестанет быть инструментом пытки, а станет окном. В окно смотрят не для оценки, а чтобы увидеть. Себя. Настоящую. Не скорректированную. Не одобренную. А живую.

Я не стану отрицать – стандарты работают. Они воздействуют. Они давят. Их тяжело игнорировать. Но я могу выбирать, как на них реагировать. Я могу говорить: «Это не про меня». Я могу отключать внутреннего цензора. Я могу замечать, когда во мне говорит не я, а голос индустрии. И каждый раз, когда я выбираю остаться в своём теле, не убегать, не прятать, не переделывать – я совершаю акт сопротивления. И акт любви.

В этом мире нет стандарта. Есть ты. Есть твоё тело. Оно – не проект. Оно – процесс. История. Время. Память. Тепло. Оно не обязано быть «лучшим», чтобы быть любимым. Оно просто есть. И этого – достаточно.

Глава 3: Ты не набор частей, ты – целое

Сколько раз я стояла перед зеркалом и смотрела не на себя, а на «живот», на «грудь», на «бедра», на «подбородок»? Я никогда не смотрела целиком. Только частями. И ни одна из этих частей не была мной. Она была объектом критики, элементом схемы, которую надо подогнать, исправить, изменить. Я даже не замечала, как это началось. Как взгляд, который должен был быть живым, стал холодным и аналитическим. Как тело превратилось в пазл, где каждая часть отдельно получала приговор: «слишком», «недостаточно», «не так».

Это началось с маленького – с детских высказываний. «Ты поправилась в ножках». «У тебя широкие плечи, как у папы». «Вот бы у тебя была грудь, как у Маши». Никто не говорил это со злом. Но каждое слово, как иголка, входило в тело и делило его на сегменты. И ты уже не девочка, а бедра, грудь, плечи, спина. Тебя расчленяют, не физически – концептуально. Тебя учат смотреть на себя по частям. Так, как на тебя смотрят другие. Отдельными фрагментами. Без души. Без цельности.

Я помню, как в подростковом возрасте начинала утро с осмотра: живот в зеркале. Втянут? Нет? Плохо. Ноги – ближе друг к другу стали? Грудь – какая форма сегодня? Волосы – достаточно гладкие? Лицо – не опухло от сна? И так каждый день. Сканирование. Не ради заботы, не из любви. А из страха. Что если что-то "не то", меня отвергнут. Если грудь недостаточно – не буду любимой. Если живот выдаётся – не смогу носить платье. Если волосы не слушаются – день испорчен.

Каждая часть тела стала отдельной боевой зоной. И я в каждой проигрывала. Потому что идеал был недостижим. Я видела женщин в журналах и думала: «Вот как должно быть». Но даже когда я худела, корректировала форму, улучшала кожу – одна часть всё равно «выбивалась». Либо живот недостаточно плоский, либо грудь «не держится», либо руки слишком полные. Никогда не было момента, когда я могла сказать: «я – окей». Потому что я не смотрела на себя, как на единое существо. Я смотрела, как хирург перед операцией – строго, отстранённо, оценивающе.

Это отношение передалось и во внутренний мир. Я перестала чувствовать, что я – целостная. Я стала только телом. Или даже не телом – частью тела. Я общалась с людьми, ощущая, что они видят не меня, а, например, форму моего подбородка. Я влюблялась, и всё, что слышала внутри: «надеюсь, он не заметит мой живот». Я теряла голос, теряла внутреннее присутствие. Я могла быть умной, доброй, живой – но если грудь казалась мне «не такой», всё это обнулялось. Всё становилось ничтожным. Вся я – сводилась к одной недостающей детали.

Когда ты живёшь таким образом, ты перестаёшь быть в теле. Ты находишься рядом с ним. Как критик. Как надзиратель. Ты не чувствуешь, ты оцениваешь. Не проживаешь эмоции, а думаешь, как они выглядят. Не смеёшься от души – боишься, что лицо перекосится. Не плачешь, потому что подумают, что глаза опухнут. Ты становишься чужой самой себе. Даже интимность превращается в стресс. Потому что вместо того, чтобы чувствовать – ты переживаешь, как выглядишь. Ты выключаешься. И тело превращается в маску.

Перелом наступил тогда, когда я впервые пошла на телесную практику – не фитнес, не йогу для похудения, а мягкое движение под музыку. Никаких зеркал. Никаких целей. Просто движение. Сначала было страшно. Я чувствовала себя нелепо. Моё тело казалось неловким, тяжёлым, неуклюжим. Но потом, под музыку, я закрыла глаза и вдруг ощутила, как бедра качаются в ритме, как руки тянутся, как позвоночник мягко изгибается. Не как в танце для сцены. А как танец с собой. И в тот момент я вдруг поняла – моё тело не сломано. Оно не уродливо. Оно просто давно не слышало любви.

Я не оценивала, какая у меня грудь, какой живот. Я просто была. В потоке, в движении. Я была целой. Не фрагментом, не коллажем из параметров. Я чувствовала себя, как будто я – одна песня. Не разрезанная на куплеты и мосты, а единая. И это было невероятно. Это было возвращение. В дом, из которого я давно сбежала. Дом, который назывался – я.

С тех пор я стала замечать, как часто женщины, с которыми я общаюсь, говорят о себе частями. «У меня ноги толстые», «у меня грудь некрасивая», «я бы носила это платье, если бы не живот». Они словно извиняются за своё тело, ещё до того, как его кто-то осудил. Они идут по улице, прикрывая руками определённые зоны. Они смеются и сразу говорят: «у меня щеки расплываются». Они боятся, что каждая их часть будет осуждена – потому что они сами уже научились это делать.

Я начала тренироваться смотреть на себя иначе. Я подходила к зеркалу и говорила не «живот – нормальный», а «я – живая». Я перестала втягивать. Начала дышать. Я училась смотреть в зеркало и видеть не форму, а жизнь. Свою. Я говорила себе: «Я – это не только бёдра. Я – это смех, это объятия, это утренний чай, это слёзы, когда больно, это сон на левом боку, потому что так уютнее». Я училась соединять кусочки. И каждый раз, когда я видела в зеркале не только фигуру, а женщину, я знала – я восстанавливаюсь.

И это – практика. Не момент. Не волшебная фраза. А ежедневная работа. Слово к слову. Движение к движению. Я больше не позволяю себе говорить о теле как о наборе проблем. Я не говорю: «у меня не те руки». Я говорю: «мне тепло». Я не говорю: «у меня широкие плечи». Я говорю: «я чувствую силу». Я заменила анализ – на внимание. Я заменила оценку – на контакт. Я больше не враг. Я не хирург. Я – обитатель своего тела. Его хозяйка. Его душа.

Я – не набор частей. Я – целое. Со своими тенями, со своими искрами, со своими изгибами. И если кто-то видит во мне только грудь, только живот, только что-то одно – это их проблема. Потому что я – гораздо больше. И моё тело – не витрина. Оно – дом, в котором я живу. С которым я разговариваю. Которому я теперь говорю: «Прости, что я долго тебя игнорировала. Я здесь. Я с тобой. Мы вместе. И больше – не порознь».

Глава 4: Живот – не враг, а свидетель жизни

Среди всех частей тела именно живот чаще всего становится мишенью критики, стыда и непринятия. Он оказывается под подозрением даже тогда, когда молчит, когда просто есть, когда просто живёт. С детства нам говорят, что живот должен быть плоским. Желательно подтянутым, упругим, почти незаметным. Как будто его присутствие уже преступление. Как будто он – это не часть нас, а дефект конструкции, требующий постоянной корректировки.

Мой собственный путь к принятию живота был долгим. Долгим, болезненным и полным слёз. Я помню, как в подростковом возрасте я впервые заметила, что сижу, обхватив живот руками – не для тепла, а чтобы его скрыть. Даже наедине с собой. Я училась прятать его в любой позе. Стоя – втягивать. Сидя – закрывать сумкой. Лёжа – не смотреть на него вовсе. Я носила свободную одежду не потому, что мне так удобно, а чтобы отвлечь внимание. И это было не просто про одежду. Это было про стыд. Глубокий, въедливый, впитавшийся в кожу. Мне казалось, что мой живот – это доказательство моей лени, моей слабости, моего несоответствия. Я слышала, как женщины говорили: «Вот бы убрать живот – и всё было бы отлично». И я думала: значит, пока он есть – отлично не будет.