скачать книгу бесплатно
Триада 2
Элья
Иногда научиться ползать сложнее, чем научиться летать. И здесь многое зависит от учителя.
Кырым-шад, хан-кам
Ты еще не видишь Понорки. Но уже чувствуешь их. В том мошь и благословение Наирата.
Трус, глупец, обманщик, или Снова о трех уродцах.
– А я тебе говорю, что она-таки дохлая! Нашто ты ее хапал? Говорила – не тронь? Говорила?!
Визгливый голос расколол мозаику сна. Вдребезги разлетелось лицо доктора Ваабе, ухнула в темноту чья-то спина с воткнутым ножом, растворились друг в друге воины-люди и острокрылые фейхты. Пустоту сразу же заполнили монотонный скрип и боль.
Не открывая глаз, Элья застонала.
– Говорил же тебе, Арша, не дохлая она. – Второй голос был грубее и тверже. Совсем как доски, об которые колотился затылок. – Скланы-та живучия. Вона как задергалася.
По телу прошла судорога. Невыносимо! Прижаться к полу лопатками, хоть как-то удержать жизнь, разлетающуюся искрами сквозь прореху.
– А я говорю, все равно сдохнет. Крыльёв-таки нету, нету крыльёв!
Крыльев больше нет.
Элья скрючилась на соломенной подстилке, натянув кусок мешковины в тщетной попытке защититься от холода.
Надо терпеть.
– Эй ты, на-таки. – Арша, хозяйка визгливого голоса, поставила на пол миску с кашей и привычно толкнула в сторону Эльи. – Ешь-таки, а то помрешь.
Фраахи порадовался бы, старый дерьмоглот. Его затея. Но почему не сразу в утилизацию? Хотел, чтобы помучилась перед смертью? Значит, добился своего. Вот только агония слишком затянулась.
Или, наоборот, это спасение? Скэр помог, как сумел? Видимо, так.
Да, она выживет. Как и должно фейхту. А потому – терпеть, терпеть и снова терпеть.
– Так-таки не ест, – громко пожаловалась Арша. – Таки сдохнет. Неча было лезть! Режется солдатня с крыланами? Так нехай себе и режется. Че полез? Вот когда б и нас тож порезали, а, Вольс?
– Так не порезали ж, – возразил Вольс, такой же уродливый человек, как и Арша. – А времечко такое – кто скумекал, башкой рискнул, тот и состоянию заделал. Радуйся, дура, что твой муж клювом не прощелкал, когда оказия вышла.
До чего же они громкие, до чего неряшливые, до чего бесполезные. Икке… Хотя у людей вроде иначе. Непонятно. Но икке везде одинаковы.
Икке умирают. Элья – не икке. Фейхт. Выживет.
– Чудная оказия! Из кустов скакануть, схватить первый попащий сверток и деру дать. Да ковер, в котором эта тварь завернутая была, и то поценьше будет. Не, ты не лапотник – ты умник засратый. А гадина эта таки сдохнет.
– Не ори. До Каваша немного осталось, успеем.
Вол медленно тащил повозку. Та скрипела, подпрыгивая на корнях и каменьях, и норовила завалиться на бок. Звякало железо в сундуках, дребезжали горшки, воняло мокрым деревом, смолой и человеками. Шумные они. Грязные и надоедливые.
– Ешь-таки, – Арша палкой подпихнула плошку, повторив приказ. – Ешь.
Права. Чтобы выжить, надо жрать.
Элья протянула руку, попытавшись зацепить край плошки. Пальцы схватили воздух. И во второй раз тоже. А в третий окунулись в холодное клейкое варево. Зато получилось не опрокинуть. Уже достижение.
Надо набираться сил. Тогда будет шанс выбраться из клетки на своих ногах.
– Ты-таки смотри, чтоб как взапрошлый раз не было! – Арша суетилась. Она металась по повозке, заглядывая то в один сундук, то в другой. Доставала что-то оттуда, примеряла, потом снова прятала. – А ты-таки не гляди! Не гляди! Ишь, зыркалы вылупила.
Она погрозила Элье кулачком, потом, видимо решив, что этого не достаточно, подхватила длинную палку и ударила по прутьям клетки.
– Да перестань-та, – вяло отозвался Вольс. – Город уж.
Повозка затряслась, мелко и часто. Потянуло смрадом сточной канавы, дымом и навозом. За полотняной стеной закипели голоса. Сталкиваясь друг с другом, они мешались, угасая до едва различимого бормотания, чтобы выплеснуться вдруг истошным визгом.
– Дорогу! Дорогу!
– Рыба! Све-е-е-е-жая рыба!
– Куда ты прешь? Прешь-то куда? Мать твою…
Голоса наплывали лавиной, перемежаемые лязгом, скрежетом, ревом и ржанием. Наконец, повозка, вздрогнув, остановилась.
– Ты чего-эта вынарядилась? – Впервые в голосе Вольса сквозило раздражение.
Не будь ей так плохо, Элья бы рассмеялась. Это он Арше? Ревнует, что ли? Кому она, человечка чумазая и завшивевшая, нужна?
– Таки город, город-таки! – застрекотала та. – А ты сам, сам-таки по шлюхам пойдешь? Зенки твои бесстыжие!
Они еще долго ссорились, как-то глупо, бессмысленно, как могут только икке, пусть и человеческого рода. И Элья, устав от чужих ссор, отползла в угол. Устроившись в полуметре от прутьев, она попыталась дотянуться до них правой рукой.
Получилось.
Пальцы левой схватили воздух. Ничего. Элья повторит. И будет повторять столько, сколько понадобится. Без крыльев жить невозможно? К демонам теории умников вроде проклятого Ваабе.
– Спокойно сиди, – велела, заглянув в повозку, Арша. – Завтра торговать будем.
– Жуть жуткая! Тварь редкая! Серошкурая! Живая крылана! Всего за полмедяка на погляд, еще «жеребка» – тухлятиной кинуть, два – тыркнуть палкой, только не до смерти! – Арша верещала, умудряясь перекрикивать ровный гул рыночной толпы. Голос ее вызывал рвотные спазмы и отвращение к себе.
Элья тряхнула головой и от слишком резкого движения едва не упала. Проклятье!
– Крылана! В живку, какова она есть! Всего за полгроша на поглядеть!
Пусть глядят. Кидают. Тыкают. Элье плевать и на них, и на их ненависть.
Из щели высунулся крупный жук. Его надкрылья проблескивали прозеленью, а короткие усы настороженно щупали воздух. Вот жук пополз по земле, шустро перебирая лапами. Элья попыталась накрыть его ладонью. Почти вышло.
Жук – не прутья. Шустрый. Тем лучше.
– Господине! Живая тварь! – Арша завела свое. И от окрика этого жук замер, позволяя поймать себя.
Получилось! Жук под рукой ворочался, щекотал ладонь, шевелил надкрыльями и грозно пощелкивал, но вырваться не мог. А вот Элья могла его раздавить. Или оторвать крылья и бросить, чтобы жук медленно подыхал среди других жуков…
Она подняла руку и, почти позволив доползти до дыры в полу, снова накрыла, но уже левой.
Определенно, координация улучшалась. Жаль, что клетка слишком тесна, чтобы встать. На четвереньках Элья передвигалась почти нормально, разве что влево слегка заносило. И от резких движений руки подламывались.
Интересно, если жуку крылья оборвать, он тоже начнет спотыкаться?
– Господине! Изъявите милость! Крылана, всего полжеребка! Живая!
– Что, прямо там? – Эта тень – высокая и уверенная, и Аршина перед нею гнется, едва ли не стелется по мерзлой земле. – Живая склана?
Элья попыталась перехватить скользкое жучиное тело. Пальцы слушались плохо. Это из-за крыльев или из-за холода?
– А то! Живая! Совсем живая! Таки не сдохла, – последние слова Арша произнесла с явным недоумением. – Сами, сами, господине, убедитеся. Полгроша всего.
Полог скользнул в сторону, впуская в палатку свет. Тонкий луч растянулся ослепительно-белой полосой, лизнул прутья решетки, резанул по глазам, заставляя зажмуриться, и откатился назад, замерев у самого порога. Тень, та самая, с властным голосом, замерла там же, у ног ее плясали пылинки, а глядеть выше Элье было не интересно.
Жучиные лапки скребли по пальцам. Еще чуть-чуть и вывернется.
Человек ступал мягко, хотя особо выхаживать было негде – клетка занимала почти весь шатер – и приблизился вплотную. Элья услышала ровное дыхание и тихий скрип кожаных ремней. Чуть позже почувствовала запах – лавандовое масло, розмарин и фенхель.
– И вправду склана. Бледная она какая-то у тебя. Белая почти… А крылья где?
Крылья жук прячет. Упрямый. Плотно прижимает надкрылья, защищая тонкое полотно мембраны. Но Элья доберется. До нее ведь добрались, а значит и она право имеет.
– Таки не было, – голос Арши скрипнул особенно противно. Боится, что накажут за такое шельмовство? – Таки подобрали дохлую совсема. Она поначалу и жрать-то не хотела.
Ноготь подцепил жесткий край, потянул, отводя хитиновую шторку.
– И где подобрали? Только смотри у меня, соврешь – шкуру спущу.
– Так это… того… таки ехали-ехали, а тама лежат. Ну эти которые, и сдохлые совсемака. И кровищи-то, кровищи, я Вольсу-таки говорю, поехали, а то порежут. А он-таки – нет. Поперся. Таки говорит, тама наши этих побили и погнали, и от ее-таки приволок. Я ему – а на что, а он мне – таки пускай.
– Назови место, дура.
– Ну это… за Симушницами, тама, где поворот на заброшенную факторию.
Элья крепче сжала жука.
Значит, не такая фактория и заброшенная. И портал там, по всему – вполне рабочий, только наверняка жрет эмана на порядок больше, чем обычный. Но зачем спускать через такую воронку целый отряд, к тому же с риском подставить его на под удар? А удар, надо сказать, последовал незамедлительно и весьма крепкий, если судить по словам Арши…
– И сколько ты здесь еще стоять будешь? – спросил человек, похлопывая толстой плетью по сапогу.
– В городе?
– В городе. На рынке. На этом, демоны тебя побери, месте!
– Таки… два… три дня. Уплочено! По честности уплочено. Вольс-таки кузнечным торгует, а я с нею, с нею вот.
– Пойдем поговорим, бабка.
Люди убрались, и Элья, отодвинув на время вопросы – мысли были такими же тугими и неловкими, как мышцы – занялась жуком.
К сожалению, крыло, хрустнув, выдралось с куском панциря. Желтоватая жижица измарала пальцы, а жук подох. Стало скучно. И люди потянулись бесконечной вереницей: по одному, по двое, по трое, держась за руки, подпихивая друг друга локтями, указывая пальцами, матерясь. Они пинали клетку, тыкали палкой, норовя попасть по телу – с каждым разом уклоняться получалось лучше – плевали и ненавидели.
Их беспомощная ненависть утомляла, поэтому, когда Арша выпихнула последнего посетителя, Элья обрадовалась.
– Таки живая? – Присев на корточки у самой клетки, Арша печально покачала головой. – Много, да?
Много. Шумно. И холодно очень.
– На вот рогожку. – Арша, намотав на палку что-то бесформенное и воняющее плесенью, сунула между прутьями. – Таки бери, а то околеешь.
Рогожка не очень помогла, и поспать толком не получилось.
А утром Элью купили.
– Грязь, грязь, грязь… Всевидящий, сколько грязи! Туда! – Женщина указала на исходящую паром кадку. – Садись.
У нее было круглое лицо с мягкими, чуть отвислыми щеками, белые волосы и красные распаренные руки. Не обращая внимания на стражника, что молчаливой тенью замер в углу комнатушки, женщина содрала с Эльи остатки одежды и толкнула к кадке.
– Мыться.
Вода обожгла кожу. Пальцы сдавили плечи, толкая вниз, в кипяток, а на голову полилась едкая жидкость. Элья попыталась выскользнуть, но женщина оказалась слишком сильна. Вцепившись в волосы, она то окунала Элью, то вытягивала, выворачивая жгутом мокрые пряди.
Элья, стиснув зубы, молчала.
Первым не выдержал стражник, сказал:
– Полегче, Шуда, утопишь еще.
Тогда отпустили, позволяя вдохнуть.
– Грязная, – отозвалась Шуда, расплываясь лживой улыбкой. – Грязь – плохо.
Стражник только хмыкнул, когда она стряхнула на пол комок мокрых волос. Наверное, он тоже понимал, что икке даже ненавидеть по-настоящему не умеют. Кусают исподтишка, а кнут покажи…
У человека, который привел Элью сюда, кнут имелся. Короткий и толстый, он посверкивал серебром и был совершенно бесполезен в бою. Зато Арша, глядя на этот кнут, кланялась. Хотя и не переставала торговаться, твердя про «дюже редкостную тварь». И человек, злясь, набавлял, по монете, по полмонеты, пока, озверев, не пообещал в качестве оплаты намыленную веревку.
А потом клетку открыли и велели выползать. Выползти получилось. Встать тоже. И не упасть на первом шаге. А после третьего подняться и сделать четвертый. Человек сперва наблюдал, не помогая и не мешая, а когда надоело, связал руки и повел.
Неспешным шагом он пересек базарную площадь, где сырая солома и кожура орехов прикрывали грязь и нечистоты, свернул на улочку и, пройдя по гнилым мосткам, выбрался к городской стене.
– Живая? – поинтересовался он, сплевывая под ноги.
