Проект «ХРОНО». Право выбора

– Нет. Может, в другой раз как-нибудь, – несмотря на свой интерес, услышанное милиционера, озадачило, – пора уже к Головкину идти, и так до вечера, наверное, там пробудем, Ленка ворчать будет.

– Ей ли на тебя ворчать! – улыбнулся Николай, постепенно растворяясь и обдавая побратима привычным уже холодом от соприкосновения миров, – папашей ведь скоро станешь, попомни мои слова. Она сама тебе на днях это скажет! Почувствует!

До дома Головкиных, участковый добрался только минут через сорок. По дороге, когда шел мимо правления, какой-то черт дернул встретить у стенда с газетой «Правда» стоявшего у крыльца агронома Маргулиса. Его после памятного происшествия в Правлении уже никто Маргулисом на селе и не звал. Ну, если только официально, да в лицо, а так не иначе как Дрищ, да еще некоторые Дрищ Пархатый.

– Аааа… Здгавствуйте, здгавстуйте, Сергей Иванович. Все собираюсь зайти, узнать, как там заявление мое на этого хулигана Лопатина! – агроном явно обрадовался, увидев милиционера.

– Добрый день, товарищ Маргулис. – в отличии от Дрища, Горохову их встреча радости не доставляла. Он по приезду сегодня в райцентр отнес материал по заявлению агронома к начальнику отдела милиции майору Фролову. С его, Горохова, подачи, начальник ГОМ, не стал передавать материал с протоколом в суд, а своей властью выписал штраф – пять рублей, за мелкое хулиганство и отправил материал по месту работы Лопатина для принятия мер общественного воздействия. Участковый тактично опустил в объяснениях наличие при случившемся у правонарушителя Лопатина оружия, что и позволило не доводить все до уголовного дела. И ведь как знал, что Маргулис не успокоится.

– Решили в районе Лопатина оштрафовать! И материал в товарищеский суд по месту работы передать. – объявил свой вердикт Сергей!

– Постойте, постойте! – взвизгнул Дрищ, – то есть как это – штраф? Таки там же явный состав пгеступления!

– Вы, товарищ Моргулис, смотрите шире! – решил бить заумного агронома его же оружием Сергей, – хулиганский проступок Василию Лопатину с рук не сойдет. Кроме штрафа в пять рублей, его подвергнут на товарищеском суде, у нас в клубе, самому строгому осуждению. И кроме того, премии за квартал как ушей своих Лопатину не видать! А что касается остального, председатель, товарищ Бойцов, решил, что для колхоза, пасечник на пасеке лучше, чем пасечник на нарах. Не вы же поедете в лес, мед у пчел собирать, а на меду колхоз тоже заготовки сдает.

Для сельчан не было секретом, что Дрищ будучи большим любителем сладкого, и меда в особенности, дико боялся пчел, которые по какой-то причине жутко не любили Маргулиса и каждое лето, он не единожды страдал от пчелиных укусов.

Не дожидаясь ответа агронома, Сергей взял под козырек и бодро зашагал в сторону дома деда Архипа.

Глава 8. Охотники

Оставив Дубровина спать в управлении и проследив, чтобы старик разместился с возможном при тех обстоятельствах комфортом, Николай поехал домой. Жена, чувствуя последние дни его нервозность, с расспросами не лезла. Генерал был благодарен ей за это. За долгую совместную жизнь, они установили правило – дома о работе не говорят. Он принял душ и улегся в постель, где проигнорировал не особо настойчивые поползновения супруги к интиму. Отвернулся к стенке и сделал вид, что спит. Но мысли, которыми была забита голова, гнали сон прочь. За пару дней, случилось слишком много необычного. И за годы, да что там, за всю жизнь столько не было. По старой привычке он, закрыв глаза, пытался мысленно разложить все по полочкам, но чувствовал, что полочки эти слишком малы чтобы вместить последние новости. Но зато почувствовал, что засыпает и, наверное, даже уснул крепко, но в полудреме его накрыл дикий, свирепый кошмар, от которого он вскрикнул, разбудив жену, и сел в постели. Приснилось, что он приехал ночью на автозаправку, ту самую. А перед ним открылась дверь, почему-то дверь его квартиры, красиво обитая перетянутым крест на крест, темно бардовым югославским кожзаменителем. На пороге стоял и тянул к генералу Кожевникову руки здоровый полуразложившийся негр с белыми, мутными глазами навыкате. И надо же, блядь, такому присниться!

Николай Иванович накинул халат и ушел на кухню. Там почти полтора часа усиленно наполнял стеклянную пепельницу окурками, стараясь очистить мозги от всех воспоминаний последних дней. Затем открыл дверку холодильника и достал с дверцы ледяную початую бутылку «Посольской». Налил грамм сто в чайную кружку и махнул залпом ледяную жидкость, которая разлилась в желудке теплом. Завтра, завтра будет день для всего этого, сейчас нужен отдых. Как и следовало предполагать, он дико не выспался.

Наутро болела голова, и в ванной из зеркала смотрел на генерала, коротко стриженный почти седой пожилой мужчина, да что уж там, – старик, с мешками под покрасневшими глазами на морщинистом лице. Жена суетилась на кухне, доносился запах настоящего молотого кофе, который привезли недавно друзья из Никарагуа. Слышалось шипение на сковороде яичницы. Жена ничего не спрашивала, знала, что все расспросы и разговоры ничего кроме раздражения у Николая не вызовут. Но все равно, не выдержала и когда он уже обувался в коридоре, завела разговор о пенсии, о том, что хватит уже, послужил мол… Кожевников, пока она говорил, кивал, ничего не отвечая, потом поцеловал ее в щеку дежурным, ничего не выражающим поцелуем и хлопнул дверью. Уже спускаясь по лестнице, подумал, что жена, возможно, и права на счет пенсии. К тому же заслуживает много лучшего чем, его молчаливая, ровная холодность последние годы. Он попытался вспомнить, когда у них был последний раз секс, полгода назад… нет, наверное, больше. Раньше он находил отдохновение с Леной. Со своим секретарем и другом, он еще чувствовал себя мужчиной, ценил ее искреннюю страсть к нему, но также не смог вспомнить, когда целовал ее податливые губы и ласкал крепкую еще, красивую грудь. Вот она старость, это когда некогда любимые женщины перестают вызывать учащение сердцебиения. Зато, каждый поход в туалет, стал схож с настоящим, затяжным боем.

Как всегда, ждавшая у подъезда «Волга», быстро довезла до здания управления, пройтись пешочком, как еще недавно, никакого желания не было. Вчера они с Дубровиным договорились, что на утреннем совещании он представит оперативному штабу полковника, как куратора из Москвы и они немного приоткроют карты на тему, кого все ищут. Невозможно было и дальше искать «того, не знаю кого», пора, хоть и запоздало, задать поискам конкретику. Это отчасти снимало груз, которым Кожевником мучился все последние дни, общаясь со своими заместителями и другими офицерами Управления. Выслушав в фойе доклад оперативного дежурного о том, что вверенное управление работает в усиленном режиме» и о некоторых незначительных мелочах, генерал дал команду собрать замов у него в кабинете через полчаса и стал подниматься по лестнице.

Уже подходя к кабинету, Николай Иванович услышал раскатистый смех Дубровина и голос своего секретаря. Его гость, а теперь и руководитель всей операции, по всей видимости, заночевав в казенном доме, с утра был бодр и весел в отличии он него самого. В приемной он столкнулся с выходящей из кабинета с подносом в руках Леной, раскрасневшейся, постанывающей и утирающей с глаз слезы. Неизвестно, что рассказывал ей старик, но развеселило ее это до слез, чего Кожевников, отродясь не помнил. Все это до того не соответствовало его дурному настроению, что он даже не поздоровался с женщиной, а что-то невнятно буркнул, окинул ее крайне недобрым взглядом и прошел к себе.

Павел Петрович стоял к нему спиной и, смотря в открытое окно, звучно покряхтывая прихлебывал горячий чай из стакана с серебряным подстаканником, из его, Кожевникова стакана, нужно признать. Мельком глянув на смурное, одутловатое лицо генерал-майора, не переставая пить обжигающий напиток, Дубровин обратился к нему:

– Что, Коля, плохо спал?! Вид у тебя такой, что от него молоко скиснет, ей, ей….

Николай не нашел, что сказать, только махнул рукой, что, по-видимому, старый чекист понял, как подтверждение своих слов. Он сел на стул сбоку от стола и, ослабив узел галстука, нервно закачал ногой.

– А должен я тебе сказать, Николай, – начал Дубровин, наконец отвернувшись от окна, будто продолжая неоконченный разговор, – дурак ты полный!

– С чего бы? – ошеломленно спросил генерал, не понимая о чем речь.

– А с того, что не уделяешь должного внимания такой женщине! – старик кивнул в сторону двери в приемную, не понижая голос и не заботясь, слышно его там или нет, – ты уж поверь мне, старику, стоит она того, чтобы ты, мудозвон, приголубил ее.

– Ты уже знаешь – он понизил голос и из него исчезли нарочито игривые нотки, – я в людях понимаю, мне нескольких минут рядом с ней хватило, чтобы понять, что сохнет она по тебе. Не делай такие брови, и не морщись, я уже понял, что у вас с ней… Все нормально! Ты мужик и мужское здоровье, напрямую на все остальное влияет. Будешь ей ноги раздвигать почаще и глядишь спать лучше станешь, да и жене дома тоже перепадет. Я ж вижу… проблемы у тебя с этим. И давно?

– Да, наверное, с год уже… – неожиданно сам для себя выдавил тихо Кожевников, не спуская глаз с двери. Потом встрепенулся, встал и смущенно стал поправлять воротник, сам не веря своей откровенности.

– Ну… беде этой помочь не сложно, – Павел Петрович неторопливо обошел стол и, приблизившись к сидевшему генералу, как-то нарочито спокойно и неторопливо протянул руку к его груди, а потом вдруг неожиданно и резко ткнул его кулаком в пах, под пряжку брючного ремня.

Кожевников от неожиданности сдавленно ойкнул и уже хотел крепко обматерить разыгравшегося не к месту старика. Но тут же прикрыл рот, прислушиваясь в странному ощущению горячего шара где-то в низу живота, медленно сходившему на нет и оставляющему приятную теплоту.

Полковник тем временем, оказавшийся во главе стола, уже оставил в стороне опустевший стакан и совершенно серьезным голосом сказал:

– Ну, пошалили и за дело!

Вторя ему, зазвонил на столе сигнал селектора прямой связи. Генерал подхватил трубку, выслушал голос секретаря и произнес в ответ:

– Пусть заходят!

В полголоса переговариваясь, из приемной стали заходить офицеры. Шестеро, зам по оперативной работе, со своим заместителем, заместитель по политической работе, вчерашний пограничник Мельгузов в той же, немного не уместной парадной форме, но свежий, будто и не пил накануне, зам по службе, тыловик и связист. Дальше информацию выпускать не стоило. Все расселись на привычные уже места. Только сам Кожевников оказался не в привычном кресле во главе, а сбоку. Да и пограничник явно не был обычным участником совещаний в Смоленском КГБ. На месте начальника Управления, оказался незнакомый пришедшим чекистам, среднего роста, худощавый, лысый пожилой мужчина с морщинистым лицом. Он был в немного мятом дорогом костюме и в рубахе без галстука. Все шестеро, перешептываясь, не спускали с незнакомца глаз.

– Товарищи! Позвольте представить вам полковника Дубровина Павла Петровича. С сегодняшнего дня руководство операцией Москвой возложено на него. С его санкции я уполномочен довести до вас в установленных пределах задачи. – начал Кожевников.

Присутствующие офицеры, сами в званиях полковников и подполковников госбезопасности и уже опытные во внутренних интригах своего управления, смекнули, что раз генералом из Москвы прислали командовать полковника, позиции Кожевникова теперь весьма шаткие. Кто-то быстро взглянул ему в лицо сочувственно, а в других, он чутко уловил хорошо скрытое злорадство.

Дубровин жестом остановил хотевшего было продолжать генерала.

– Позволь, Николай Иванович, дальше мне. – полковник выдержал паузу, неторопливо оглядывая присутствующих. Вчера он бегло просмотрел их дела и уже представлял, кто есть, кто.

– Все вы, товарищи офицеры, уже знаете, что несколько дней назад из Москвы генерал Кожевников получил документы особой важности и самого высокого уровня секретности. До настоящего времени его действия вполне соответствовали поставленной задаче. Но сейчас обстоятельства вышли на новый, более серьезный уровень, что и послужило причиной моего тут появления. Сразу скажу, что информацию к моему великому сожалению, я вам предоставлю дозировано, в рамках ваших допусков.

Кто-то из присутствующих заерзал на стуле, иные встревоженно переглядывались, на их памяти, такого не было.

– Итак, товарищи, перейду к самому главному! Имеются все основания полагать, что на территории области, а если быть точнее на юго-западе, на границе с Белорусской ССР, потерпел крушение летательный аппарат вероятного противника. Не простой, самолет, а экспериментальный, который нам не удалось засечь при пересечении государственной границы. Уже одно это позволяет вам судить о экстраординарной ситуации. Вероятный противник, соответственно, делает хорошую мину при плохой игре, считая, что данный самолет, назовем для простоты его так, разбился, а мы ничего не сможем доказать. Но по имеющейся информации это была аварийная посадка, экипаж остался цел, пилотам удалось полностью уничтожить свой аппарат. Вот этих пилотов или пилота, мы, товарищи, должны поймать!

Ценность их, как источника технической информации и политическое значение, надеюсь, всем присутствующим понятна. Нами обнаружено место аварии в ходе проведенной операции, и было установлено, что пилоты уцелели. Говорю пилоты, но не исключаю, что пилотировал самолет противника один человек. Известно, что это не профессиональный разведчик, а скорее всего, просто летун, что упрощает нам задачу. Но для более привычного восприятия, станем называть объект – диверсантом, хотя явно организация диверсий не является его задачей. Место аварии случайное, в лесу на краю болота. Диверсант на незнакомой территории, вряд ли владеет русским языком, у него отсутствует гражданская одежда, деньги, продукты. Казалось бы, что проще? Поимка такого диверсанта, а по сути дела – белой вороны, представлялась делом пары дней… Кроме всего прочего, авария самолета в лесу, скорее всего, подразумевает получение серьезных травм экипажем. Вообще удивительно, что кто-то выжил, да и еще смог принять меры к столь серьезной рубке хвостов, как уничтожение своего летательного аппарата… – Дубровин сделал пару больших глотков из стоящего перед ним стакана с водой.

Отодвинув в сторону опустевший наполовину стакан, полковник продолжил:

– Но до сих пор, несмотря на выставленные блокпосты и задержание всех подозрительных лиц на территории операции, обнаружить диверсанта не представляется возможным. По информации из Центрального управления, в настоящее время, вся агентурная сеть США и НАТО в западной части страны, буквально стоит на ушах. Расконсервируются «спящие» агенты, переданные им еще немцами после войны, все с одной целью, опередить нас с поисками. Уже начались серьезные трения на дипломатическом уровне, хотя наш вероятный противник, сами понимаете, не признает своего участия в инциденте. Такова задача в самых общих словах!

Видя, что Павел Петрович закончил докладывать обстановку и, перехватив его взгляд, Кожевников сказал:

– Думаю, товарищи, все ясно! Какие будут соображения?

Полковник Абрамов, занимавшийся оперативной работой, не удержался первым:

– Товарищи! А почему сразу было не прочесать местность? Привлекли бы милицию, воинские части, наших людей, на пару районов. Это же проще чем перекрывать дороги блокпостами.

– Иван Андреевич, ты, конечно, все верно, говоришь, – Дубровин уже заочно познакомившийся с участниками совещания, ответил, – только не считай себя умнее других, а особенно своего непосредственного руководителя! Да, так было проще, не спорю. Но приоритет у нас и был и сейчас сохраняется – максимальная секретность операции. Политбюро не нужно, чтобы все в мире узнали, что над территорией Советского Союза, можно летать незамеченными, добираясь аж Смоленской области! Почти до центральных районов страны. Поэтому необходимо все силы бросить на вычисление и поимку диверсанта без привлечения к этому внимания, не то что руководство НАТО или наших союзников по Варшавскому Договору, а даже местных колхозников. Деваться ему некуда. Транспортные коммуникации, вокзалы, аэропорт, перекрыты. Пешком он далеко не уйдет, кроме всего прочего, имеется информация, что он не на запад подастся через Белоруссию, а куда-то в нашу сторону. Почему? Не спрашивайте! Напоминаю, что всю информацию, которую я имею, довести не имею права, так что вам придется верить мне на слово.

Офицеры молча сопели, но высказаться больше никто не решился.

– Подведем итог, товарищи. Принимаем все меры, прежде всего оперативного характера к установлению места нахождения диверсанта. Не ожидайте, что он будет, где-то болтаться в летном комбинезоне с волочащемся за ним парашютом, как в том идиотском анекдоте про «Семнадцать мгновений весны». Ищите немецко или англоговорящего мужчину от двадцати пяти до тридцати лет, спортивного телосложения, белого…

– Как понять, белого? – переспросил вдруг замполит, – в смысле из семьи эмигрантов?

– Нет, блядь! Белого, это значит – не негра! И прошу не перебивать меня! – вдруг сорвался старик, сам не подозревая, что замполит, как никто, очень близок к истине.

– С сегодняшнего дня ориентировать оперативный состав и особенно агентурный аппарат, на выявление любых, подозрительных людей, подходящих под описание! Обращать внимание на любые странности, да, да, повторюсь, на любые странности! Особенно если человек не ориентируется в датах, общеизвестных событиях или людях. Конечно, если он вообще говорит по-русски. А если и говорит, то с заметным акцентом. Все донесения агентов и рапорта при выявлении таких странностей, предоставлять лично мне в самые кратчайшие сроки. И особо важно, прошу товарищи запомнить это как устав Коммунистической партии, и даже еще крепче! Я категорически запрещаю принимать какие-то самостоятельные меры к задержанию диверсанта или диверсантов при установлении их места нахождения! Упаси вас бог, по дури посчитать, что этим вы подпрыгните в должности или просверлите себе дырку под орден или звезду на погонах! Обещаю, все будет полностью наоборот! Сегодня утром, на военный аэродром в Шаталово сел транспортный борт, со спецподразделением, подчиняющимся только мне, предназначенным для задержания диверсантов. Разместятся бойцы частично на аэродроме, частично у пограничников полковника Мельгузова.

Дубровин глянул в сторону пограничника, тот, узнавший с утра о прибытии к нему взвода бойцов, которых дежурный по части, по телефону докладывавший о гостях, назвал – серьезные парни, кивнул в ответ.

Совещание закончилось минут через десять. Кожевников отдал несколько рутинных поручений коллегам, несмотря на все последние события, жизнь продолжалась, как и ежедневная, невидимая глазу простых граждан СССР работа КГБ.

Когда все расходились, Дубровин попросил пограничника остаться. Они еще минут пятнадцать обсуждали передачу отряду, прибывшему к Мельгузову, транспорта и другого имущества. А когда тот уже собрался выходить из кабинета, генерал, пожимая полковнику руку сказал:

– Знаешь, Борис, после твоего вчерашнего рассказа о воскресшем негре, меня ночью кошмары донимали! Вот ведь…

Пограничник стушевался, и даже покраснев немного спросил:

– Не поверил ты мне, Николай Иванович?

– Несколько дней назад, пожалуй, не поверил бы, а сейчас, пожалуй, верю! – ответил Кожевников.

Когда дверь в приемную захлопнулась, Николай Иванович, вдруг почувствовал в кабинете себя совсем чужим, а обернувшись, наткнулся на пристальный взгляд старика, откинувшегося на кресле и положившего подбородок на поставленную на стол локтем, кисть руки.

– Ишь ты… Бедненький! Сны мучают от страшилок… а ты представь только, как мне спалось после того, что повидать пришлось? – негромко сказал он.

– А что такое? Неужто и ты такое видел? – не удержался от вопроса генерал.

– Ты и взаправду знать хочешь? Нужно оно тебе? – вкрадчиво спросил Дубровин.

Кожевников, у которого вмиг пересохло горло, только кивнул.

– Ну… садись… минут пятнадцать у нас есть, расскажу тебе историю одну, но ты уж не обессудь, если опять сны дурные замучат…

Он, покряхтывая, потянул спину уперев руками в бока и уже по-хозяйски сняв трубку телефона, проговорил:

– Леночка, пожалуйста, принеси нам с генералом чайку, да покрепче!

– В тридцать четвертом году, я участвовал в экспедиции на восточное побережье Чукотки и остров Врангеля. Жуткая и холодная дыра, скажу я тебе. Барченко интересовали инуиты, их еще эскимосами называют. Сущие дикари, их в ту пору и оставалось то меньше полутора тысяч. А предметом изучения были шаманские практики. Он давно пытался с кем-то из шаманов свести дело, да эти бестии к себе сторонних людей не особо и пускали. Но жадность человеческая и тут дорогу проложила. Нашли мы шамана. Звали его Кэргын, по-эскимосски это перевести можно как – светлое пятно. Но не иначе, те, кто имя ему дали, издевались. Светлого в том вонючем старикашке не было ни грамма. Одна злость, жадность и лютая ненависть к своим же соплеменникам, которые чем-то ему досадили в прошлом, а он обид не забывал. Он и жил-то один, с тремя женами, от племени отдельно. Остальные инуиты платили ему полной взаимностью, но боялись, как огня, боялись и ненавидели.

Барченко изучал практику создания инуитскими шаманами тупилака – это эскимосский аналог того, что сейчас называют зомби. Только гораздо экзотичнее и, на взгляд любого нормального человека, извращеннее. Если, конечно, этому, вообще есть иное понятие. Когда нам в экспедиции Александр Васильевич рассказывал об этом явлении, мы этой мерзости не верили, матерились, плевались, так с души воротило. Особенно завхоз нашей экспедиции, Клим. Вы, говорит, товарищ Барченко, на всякие глупости деньги Советского государства тратите, не может быть такого и все! Но сами эскимосы в тупилака этого верили свято, рассказывали нам, показывали резанные из моржовой кости статуэтки. Статуэтки те, мерзость настоящая, всякие и одна страшней другой, и чем страшней, тем говорили достоверней. Но каких-либо материальных останков мы никогда не находили, поэтому и веры особой таким рассказам не было. Не знаю, кстати, откуда сам Барченко об этих тупилаках узнал, но верил в их реальность крепко, а я уже в ту пору знал, что раз он говорит, то не пустое это дело.

Тем временем, кого бы из инуитов мы не расспрашивали, как только о этих зомби разговор заходил, сразу же человек замолкал только руками на нас махал, да гнал из чума. Но прознали мы, что тот самый старый пердун Кэргын, мог этого самого тупилака сделать. Это умение являлось основной причиной, отчего Кэргына этого инуиты прогнали из стойбища. Приехали мы к нему и завели разговор. По-инуитски с ним Барченко говорил, да я немного понимал, есть у меня к языкам способности. Остальные только глазами хлопали, да носы воротили. Признаться, вся их шатия-братия сроду не моется, воняют жутко. Этот Кэргын, тот еще был ушлый засранец. И, да и нет не говорил, стал тянуть с нас то одно, то другое, то огненной воды ему дай, то часы ему понравились, что у Александра Васильевича были. Ну вот скажи, зачем ему среди льдов в чуме часы-луковка? Но завелся, дай и все. Пришлось отдать. Он после каждой встречи выклянченной подачки, говорил уходите, и приходите через день, через два, тупилака буду делать. Ну, мы как дураки и ходили. Да, зачем эти самые тупилаки нужны были… У инуитов, Коля, существует важная для шаманизма черта: считается, что у шамана по определению очень много врагов. Вспоминая этого мерзавца Кэргына, охотно в то верю! И он проживет долго, только если будет постоянно сражаться с ними. При этом, никто не утверждает, что шаман сам должен быть хорошим человеком. У них вообще, идеи о том, что священнослужитель, по определению обязан нести добро не существует. Он нейтрален. Для кого-то может сделать добро, для кого-то зло.

Одно из его орудий и самое уродливое и бесчестное – это как раз тупилак, ожившая мертвая плоть, которая служит хозяину. Причем, в отличие от традиции той же Африки или европейских представлений об оживших мертвецах, тупилак не обязан быть более или менее цельным телом. Скорее, наоборот. Шаман должен найти множество кусков различных животных и людей, чтобы его слуга получился по-настоящему завершенным и опасным. Тело тюленя позволит ему плавать, пришитые крылья – летать, копыта оленя-карибу быстро перемещаться по суше. Но главный элемент тупилака – части тела человека, в идеале – ребенка, которые позволят ожившему мертвецу обладать зачаточным разумом.

Задача тупилака – охота на врагов. По заданию шамана ему нужно найти его противника и убить, после чего он сразу теряет свою жизненную силу и снова превращается в то, чем был на самом деле – безжизненным куском плоти, сшитым из множества частей.

Почему, спросишь, для тупилака подходит именно ребенок? Из взрослого получится слишком умный кадавр, а такой слуга – слишком опасен. Шаман делает тупилака на свой страх и риск. Если тот, на кого он натравил мертвого слугу, окажется обладателем большей силы, то мертвец вернется обратно и убьет хозяина.