Ярая

иль ртути навернуть,

все сердце шутит.

я так боюсь кого-нибудь,

а больше – разложения муки.

Свои – чужие – вон,

нет глупого веселья,

я душу, как цветной картон

порежу – и на обозрение.

и можно всё, что хочешь!

и кошку, и цветок,

и оригами у меня не очень -

нескладно получается,

прохладно,

я разложу для нас урок,

бумага схватит правду жадно,

но у нее придет свой срок,

а сердцу и andante хватит,

ладно.

Сигарета

Сигарета. Как мало

в этой штуке -

вызов веку.

Как хочется надежды

на распутье.

Берешь ты пачку в руки:

эти звуки,

и в муках мысли,

как одежды скомканы.

Безлюдье.

Прикуришь, поворчишь

Занудно.

Всего четыре спички

остается – скудно.

И хочется курить безумно,

когда нет рядом тех,

кто вроде обоюдно, но

не сбылось.

Я снова подожгу

бездумно.

Дым выпусти на счастье, эх.

Чтоб в этот раз

наверняка

срослось.

Жара

Солнце на город набросилось жадно.

Людям хотелось тепла,

А в тени нет спасения – досадно,

После долгого, трудного дня.

У меня на прицеле небо,

Я желаю стены дождя.

И не знаю я – был или не был,

Как давно нет под небом меня?

Платформа

Я сюда никогда не вернусь,

потому что нет жизни обратно,

тишину не порвут голоса,

и к чему прикоснулась душа,

яркой вспышкой ушло безвозвратно.

Я в тот день не приду никогда,

не смогу его вспомнить с улыбкой,

и смотрю в пустоту, не дыша -

две истории, пропасть и мгла,

что до этого дня – всё ошибка.

Не увидеть то солнце в закате,

оно лгать не умело, однако,

в волосах моих золота хватит,

чтоб тепло не исчезло во мраке.

Мне в тот день и в тот час

не прорваться одной, не сломаюсь.

Я ещё и никак не люблю нас,

но, уже уходя, улыбаюсь.

180 дней

Могли мы стать твоей легендой?

Ярчайшей вспышкой на планете,

Сумели б наши дни держать в секрете,

Связав друг друга ярко-красной лентой?

Проходит боль, вопросы остаются:

«За что с другими так, не в лучшем свете?»

Мой чайник закипает, свечи гнутся,

А ты под утро вялый и раздетый.

Запутав сны и явь долгами вечными,

Боюсь прийти туда, где стану прежней,

Такой как есть. Не быть нам безупречными.

Всё также догорает огонёк прилежный.

«Могли мы стать моей легендой?» -

Ты спросишь, и губами рук коснёшься нежно.

Я слишком долго думаю. Полгода -

Там золотая улица, тут дождь, а после – снежно.

Где нет тебя – нет разницы, что за погода.

А там, где ты – больны надеждами мечты.

Мне кажется, давно желает сердце

Разбить стекло и вырваться из темноты,

Но лишь на шаг мой мученик приблизится туда,

Где ждать из прошлого гостей уже не будешь ты…

Монолит

Не проснувшись однажды под грохот слепых большегрузов,

Захочешь жить здесь и сейчас, останешься грустным, мелочно-лишним

Для всех, для меня, для себя самого, как невидимая обуза.

Я мечтаю валяться в нём – голубом, монолитном, и с крыши

Поехавшей видеть скамейку у речки. По-прежнему шлюзы

Сердечной субботы врезаются в часики, бегают красные мыши.

В счастье принятом, понятом, странном и полном чудес – габаритном -

Не может быть страшно и больно. Успешно укрывши дичь,

Врезаешься  в сумрачный сон всех подкорок, как тень, а дом

Не спасет нас – у каждого принцип свой: у тебя  – монолит, у меня – кирпич,

Затёртый и старый, видавший виды десятилетий своим нутром,

Но, не смотря на всё, хрущёвке величия новостроек, как ни крути, не достичь.

Переверни нас вверх дном, а трещин узоры предательски за углом

Свистят, обнажают, напоминают, как в море людском холоден стон. Обезличь

В песок превратившийся серый бетон – у каждого свой под сердцем Содом

Стал, вопреки  всем волям-неволям, уютненько-личным.

Превращает нас золото в ранних волков  – я бы сдался в металлолом,

Но знаешь, мой свет не железный, а слишком приличный, быть может отличный

От бренных, да только какой в этом толк – он выбрал не тот фантом.

(или дом?)…

Пэпэ

приветствую, милая,

Пэпэ, надолго ли ты?

люблю я твой искренний дым,

рифмую строку за строкой с высоты:

опять не сложилось -

извечная быль…

ты знаешь…

а может быть,

чёрт с ним?

молюсь тебе, Пэпэ, и верю,

как верят любимым в бреду -

любимый окажется зверем,

а ты, дорогая, отрада

в моём

каждодневном

аду.

я вижу тебя так редко, Пэпэ.

мне больно дышать зимой,

а в горле  застрянет комок её лета,

слова его меткие –  стрелы амура,

не покидай меня, Пэпэ,

побудь

две минуты

со мной.

опять мы с тобой на мостах дежурим,

Пэпэ, пойдем домой.

мы вновь на этих страницах тлеем,

надеемся, врём, умираем

нечестной весной

закат ожидаемый…

не улетай,

постой.

Пэпэ, исчезни во мне.

останься моей звездой,

(звучит, как торговля судьбой)

уйти не смогу – сейчас я немой,

затягиваю любовь.

секунда и ты –

навсегда моя часть,

а я лишь на вдохе

боялся упасть.

я – свой.

Пэпэ, зачем,

я живой?

выдохи с болью – ничтожны

в сравнении с нашей тюрьмой…

возьми меня,

Пэпэ,

возможно,

я все-таки

твой…

Кое-что

Ненависть страшный грех,

Но кое-что есть страшней:

Когда, например, любовь

Мешает нам быть сильней.

Когда, например, тоска

Сжимает, сжигает вновь.

Когда на душе война

Стирает твои черты,

В закате прольется кровь:

Она – это я

И ты.

Когда на заре мольба -

Ты чувствуешь нелюбовь.

Когда я бываю одна -

Внутри оживляю…

Тебя.

Ненависть страшный грех,

Но кое-что есть страшней:

Когда ты любим судьбой,

А мне нету места

В ней.

Я был влюблён в тебя

Я был влюблён в тебя – ты исчезала

В круговороте серых будних дней.

Я был сражен тобой. Ты окрыляла

Эту жизнь,

И я готов был навсегда остаться в ней.

Я был тобой любим, я чувствовал тепло,

Когда ты что-то с увлеченьем напевала,

Смотрела в душу моей сладкой тьме, а то,

Что я всю жизнь искал – ты создавала,

Так искренне-наивно улыбаясь мне.

Я был тобой любим, но этого

Мне было мало -

Карьера в настоящем времени важней.

Я так боготворил тебя – я был

Живее всех живых

Придуманных тобой бесчисленных друзей.

Я вечно подбирать ключи к тебе не мог -

Ты это понимала,

И растворилась тишиной

В ничтожности моих с тобой о будущем идей.

Я был тобой любим – и этого

Мне, молодому, было мало -

О прошлом, говорят, не сожалей.

Но почему, никто не отвечает – почему

Похожих на тебя я больше не встречал людей?

Сердце

Ты знаешь, я часто мечтаю,

Что днём в неизвестных минутах,

Какой-нибудь старый врач

Не самой дешёвой клиники

Окажется, слишком душевно зряч,

Объявит свой приговор, и выкрики,

Сродни безумному в нечеловеческих муках,

Услышит мой старый нахмуренный двор,

Весну встречающий мартовский грач,

И сладкой равнины далёкий простор.

Да здравствует чистая лесть. Наконец-то,

Так долго терпела и честно узнаю,

Что тело, тюрьма моя, тает с уликами рая.

Скучна оболочка пустая, смертельно больна.

В минутах печальна, спокойна одна, ведь

Синица в полёте любима, не плачет,

В дорогах да в стёклах, убитых чужбиной,

Да в пристанях, свитых трясиной, не скачет.

Родная, но стая. До скрипа зубами

Знакомая проволок нежная медь.

Ей не потеряться – сквозь время прорвется,

Запрыгает бликами мая, и впредь

Твои собирает осколки победа,

Для них своевременно тайны не прячет.

Закончится наша хромая беседа

И взглядами не повторится иначе.

Не знаю, кто стелет небес полотно,

Но так неприлично в эскизах мечтать,

И близиться к истинам прозаично:

Как опытный, строгий и верящий врач

Не милует выбором, скажет лично -

О будущем сложно любезно соврать

На самой последней из передач;

И я побегу, полечу, доберусь – всё равно -

Моё сокровенное не растерзать,

Ломая заборы заброшенных дач,

В удушьях неправды желаю давно

О главном тебе рассказать.

Я спрячусь, как скажут – подальше.

В ладонях расплавится сердце, как ртуть.

Возьми тепло раньше, чем вены и сажа –

Покоя блаженный момент не вернуть.

Узнай меня раньше, чем небо. Мне страшно.

Найди меня раньше, чем я в море грусти

Начну, словно брошенный камень, тонуть.

Ярая

утро. серость. весна.

наигранный позитив.

ванна, сонливость, электроплита -

нарушают привычный мотив.

я ползу из кровати, чтоб снова

достичь дна, и та

девочка, что улыбнулась мне,

никогда не узнает,

что я занята.

на работу устройся,

хорош прозябать в тюрьме.

тупиковая занятость лишь,

как всегда – суета.

волочи картонные ноги, заканчивай ныть о зиме.

при мне.

день. белизна. мне плевать,

что ты чувствуешь в теплой норе одна.

выкури самокрут, и дай мне скорей умереть, апрель.

ослабляю над раною жгут.

ты умрешь:

не теперь, но верь.

ты – извечная красота,

этой скрытой любви: так порочна,

так нервна,

так просится выйти за дверь.

согрей

бесприданницу нежным теплом

иль убей.

прохожий,

ты в каждом угрюмом лице,

и в нашем невинном, супружеском ложе.

весна, почему ты решаешь, когда и зачем

я осяду на мель?

моей суждено белеть коже,

и ненавидеть в обличье любом

хозяина этих земель.

фиеста и вечер. гроза. ты мечтаешь? о ком?

чуть позже весы правосудий умрут, а пока

все заумные каются

лбом в кирпичи,

ночью воют тайком, что-то ждут или чьих?

нитки белые молний коснутся зари.

в тот же час

мы сорвемся, слепые отныне, в кювет.

спасай нас и ярче – как солнце, гори.

позабыл имена – ото всех отрекусь.

только миг наш оставь,

мне не выдержать этот запрет.

я держу тебя крепче, чем жизнь.

сильней,

чем столетняя ель,

я вгрызаюсь руками в тебя.

как хвойная братия режет корнями

грунтовых пород слои;

и гравий разрушит всё то, на чём я стою -

всю «веру и правду» под нами.

ночь. чернота. ты – звезда, как

бесцветный топаз, рисующий чистоту

наивных и долгожданных глаз.

печаль ищущий камень,

и томную пустоту

моих осторожных фраз.

не отводи больше взгляд,

чтобы вновь развести костер.

никогда не пойдем назад.

я держу тебя, слышишь,

ты – мой самодельный яд

и вечных покоев вор.

август смоет позор, и вздор,

что рассвет не подарит ключи.

я иду к тебе, видишь, сквозь дымку туманов -

чей силуэт? дыши.

мы воскреснем насильно

на пепелищах удержанных чувств.

ты решаешься – снова пути пересечь или нет,

я бегу потому,

что заранее и навсегда,

был известен любой из возможных вариантов ответ.

– Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.