Сильванские луны

Не то чтобы сюда не было других путей.

Знать бы, сколько времени у них в запасе…

Чёрная кошка с белой манишкой вопросительно мурлыкнула и, ласкаясь, потёрлась об его штанину. Первым порывом Чародея было грубо оттолкнуть её ногой, но он вовремя осадил себя. Будь с прислугой спокоен и вежлив – терять самообладание значит выставлять себя самого в невыгодном свете. Надо же, наверное, эту истину вдалбливали ему в голову с изрядным упорством, раз уж он запомнил…

Он всё-таки вздохнул и наклонился погладить новую горничную её высочества Амалии Сильванской.

– Будь добра, сообщи мне, когда она проснётся, – попросил он.

Кошка не ответила: посуду мыть она умела, а разговаривать – нет. Идеальная прислуга. Такую не стыдно нанять в приличный дом.

Глава четвёртая: Горечь и соль

Уже на следующий день Лексий успел пожалеть, что вообще рот открыл.

Наутро, выспавшись, он первым делом решил, что вёл себя как дурак. Нет, это ж надо – придумать, будто ты услышал что-то за чёртову тысячу километров отсюда!.. Каково же было его удивление, когда его слова начали подтверждаться: его более опытным старшим коллегам, ничего не знающим о вчерашних беседах, дали карты, и после вдумчивого прослушивания они независимо друг от друга указали примерно на одно и то же место.

Господин Стэйнфор сухо посоветовал ученику не спешить начинать считать себя самым умным. Замутнённое сознание, объяснил он, само по себе бывает более восприимчивым, чем здоровое и ясное. Другое дело, что сосредотачиваться и отделять нужное от ненужного у него получается куда хуже, так что в подпитии, в полусне или в бреду иногда чего только не услышишь…

Да ладно, Лексий и сам не был склонен преувеличивать свои заслуги. Он бы не расстроился, если бы Клавдию вовсе не раскрывали имя изначального автора версии о том, где сейчас его чадо. Но его величеству, конечно же, сообщили, и – разумеется! – тот немедленно повелел, чтобы следопыт-самоучка непременно вошёл в поисковый отряд. Только этого Лексию и не хватало – за считанные декады до свадьбы!..

Ладно, предположим, он так и так должен был принести присягу уже в конце этой весны, вместе с Элиасом и Ларсом, делающими это в свой законный срок. Бран боялся зря, никто его не заставлял – Лексий просил об этом сам, потому что не видел смысла оставаться в школе без этих двоих, и ему не терпелось наконец получить свободу продолжать свои поиски. Он осмелился обратиться к господину Стэйнфору с просьбой; его экзаменовали и нашли готовым.

Никто из магов Урсула, похоже, слишком этому не удивился: от парней, с которыми Бран занимался лично, готовы были ждать всяких чудес. Настоящим сюрпризом стал Тарни: он тоже пожелал пройти проверку – и выдержал её. Нет, он, конечно, работал как проклятый и сидел над книжками в часы, когда остальные махали шпагами во дворе, но всё равно не каждый день видишь, как «бракованный жеребёнок» из глухой деревни кончает школу волшебства в два раза быстрее, чем прочие…

Нет, Лексий не боялся, что не справится с задачей: он без ложной скромности сознавал, что звёзд с неба не хватает, но всё-таки ничем не хуже других выпускников. Но как, скажите на милость, он должен был сообщить об этом Ладе?

Поиски могли затянуться, дату, которой они ждали всеми силами сердца, возможно, пришлось бы перенести неизвестно на сколько, а одна только мысль об отсрочке была заранее мучительна для них обоих. Лада – та уже сейчас не находила себе места от предвкушения: сияющая, как китайский фонарик, ездила к портнихе на примерки свадебного платья и по-детски ревностно следила, чтобы жених не увидел его раньше срока… Будь это чья-нибудь чужая невеста, Лексий, наверное, втайне покрутил бы пальцем у виска, глядя, как эта смешная девушка ссорится с матерью по поводу каких-нибудь оборок или кружев, тайком плачет из-за того, что подол ей сделали на два пальца длиннее, чем она хотела, или объезжает все магазины в городе в поисках идеальных перчаток. Но Лада была Ладой. Она была его, и если бы выяснилось, что эти перчатки охраняет злой дракон, Лексий без колебаний отправился бы точить свой меч…

В последний раз, когда Лексий был приглашён в их дом к обеду, Лада, как раз вернувшаяся с очередной примерки, с порога бросилась ему на шею, разом смеясь и едва не плача, выдохнула:

– Чудо!.. Лексий, это чудо! Тебе точно понравится!..

На что он честно ответил:

– Ты была бы лучше всех на свете, даже если бы вышла ко мне в мешке из-под картошки.

Она со смехом спрятала лицо у него на груди, и Лексий, который всю жизнь посмеивался над героями дамских романов, то и дело с наслаждением «вдыхающими запах Её волос», обнял невесту, уткнувшись носом ей в макушку, и мысленно попросил у них прощения.

И вот теперь старый сильванский медведь хотел, чтобы Лексий бросил всё и помчался спасать его глупую дочь. Блеск!

Рассказывая Ладе о непредвиденных обстоятельствах, Лексий клятвенно обещал ей вернуться совсем скоро, к тому же не меньше чем национальным героем и почётным спасителем дам в беде. В тот момент он пообещал бы ей хоть перо Огнептицы, лишь бы не видеть, как она кусает губы, пытаясь улыбаться сквозь закипающие у неё на глазах слёзы. Боги, приятель, каким вообще надо быть злодеем, чтобы своими руками разбить девушке, которую любишь, мечты об идеальной свадьбе?..

Но куда было деться? Нынешние настроения Клавдия ясно давали понять, что торг сейчас неуместен. Лексию и всей Сильване оставалось только радоваться, что их монарх способен сдерживать себя и думать в перспективе: другой на его месте давно объявил бы Оттии войну – хотя бы за одно волокитство её дипломатической службы. Немедленно начатые переговоры о том, чтобы отряду сильван разрешили искать Амалию в чужой стране, безбожно затянулись, и даже мгновенное магическое сообщение – такие дела не делаются по обычной почте – не могло их ускорить. Лексий подозревал, что Регина нарочно тормозит процесс, предельно уточняя условия и цепляясь к мелочам – просто чтобы позлить брата по королевской крови. «А откуда вы знаете, что её высочество Амалия находится в оттийских землях? А не намекаете ли вы часом, что мы её похитили? А вдруг это предлог для того, чтобы заслать к нам шпионов?» – и так далее, и так далее, и так далее. Клавдий скрипел зубами так громко, что наверняка было слышно в Рутье, если только не в Гелльсе, но, слава разным несовершеннолетним богам, держал себя в руках – потому, что здраво оценивал свои силы. Сильвана уж точно не была самоубийцей. Приходилось терпеть.

Казалось бы, что может быть проще – попросить у соседа позволения заглянуть к нему в гости для поиска похищенной царской дочери. Ага, щаз – на то, чтобы выторговать у Регины её высочайшее разрешение, потребовалось без малого три декады. Три декады! Ну вот как Рада угораздило влюбиться в столь бессердечную особу? За это время царевну могли убить столько раз, склолько захотели; оставалось только надеяться, что у похитителей были на неё другие планы…

Среди прочих условий королевы был пункт о том, что сильване имели право находиться на территории её державы исключительно в сопровождении отряда бравых оттийских воинов, призванных проследить, чтобы никто не воровал столовое серебро и государственные тайны. Было тому причиной его умение слушать или что-то другое, но Лексий почему-то почти не удивился, когда узнал, что командиром отряда назначен некий Радмил Юрье. Ну слава Айду, хоть что-то хорошее…

Вот Элиас оказался более непредсказуемым, чем оттийцы: едва услышав имя Рада, он заявил, что намерен вызваться в спасательную экспедицию добровольцем.

– Что это тебе вдруг в голову пришло? – удивился Лексий.

– Не нравится мне этот парень, – хмуро хмыкнул второй ки-Рин. – И с чего ты вообще вздумал ему доверять? Ты, между прочим, так и не рассказал. Кто он тебе?

Лексий неопределённо повёл плечами.

– Друг детства, – сказал он без всякой охоты вдаваться в подробности – и понял, что́ ляпнул, только после того, как Элиас вскинул брови и заметил:

– Интересное у тебя, оказывается, детство.

Лексий чертыхнулся про себя и прикусил язык, но, к счастью, Элиас был не в настроении цепляться к словам.

– Я бы никогда не стал дружить с оттийцем, – припечатал он. – Знаешь, почему? Потому что им нужен Гелльс. Если они наконец затеют войну, то только ради него. Да вся эта заросшая репейником страна не стоит столько, сколько один мой город! Ты думаешь, Регине нужны паршивые пахотные земли и кусок Канкары? Да ей плевать. Всё, чего она хочет – это незамерзающий порт, чтобы удобно торговать с её драгоценным Пантеем, а не добираться до него третьей дорогой.

Он зло взд      ёрнул подбородок и отвернулся.

– Если бы её чаячье величество намеревалось просто подёргать старика Клавдия за бороду, то я сам показал бы ей в сторону столицы и пожелал счастливого пути, но, пропасть побери, никто не смеет покушаться на Гелльс! Так что, милый братец, я отправлюсь с тобой и присмотрю, чтобы ты ненароком не сболтнул «другу детства» чего-нибудь лишнего.

Такого поворота Лексий, если честно, как-то не предвидел.

– Ты что, считаешь меня предателем? – уточнил он, даже позабыв оскорбиться.

– От Ринов можно ожидать чего угодно. Не принимай на свой счёт.

Лексию оставалось только пожать плечами и попытаться радоваться в пути знакомому лицу.

В конце концов международный компромисс был достигнут, состав экспедиции утверждён, и Лексию предстояло вот уже в третий раз за последние два года выдвинуться из Урсула навстречу неведомым приключениям. Прощаясь с ним, Лада храбро держалась молодцом, обнимала его и уверяла, что она им гордится. Лексий надеялся, что хотя бы часть её слов была искренней – это помогало приглушить жгучее чувство вины и бессильной злости. Чего Клавдию стоило получше следить за дочкой?! Он пытался вызвать в себе сочувствие к пропавшей Амалии, но выяснил, что сложно по-настоящему тревожиться о судьбе человека, которого ты никогда не видел. Нет, девушка попала в беду, и Лексий безусловно соглашался, что нужно приложить все усилия, чтобы её спасти – вот только, хоть убей, не мог взять в толк, почему этим приходится заниматься именно ему. У Клавдия что, нет других вариантов? Например, кого-то, кто присягнул стране и короне не на прошлой декаде?

Было сложно поверить, что это правда случилось: они принесли присягу. Она была назначена на последний день весны, но планы изменились, и начальству пришлось поторопить события. Лексию смутно представлялось что-то, исполненное патриотического пафоса, но жизнь в очередной раз обманула его ожидания: присяга оказалась формальностью, простой и совсем не торжественной. Выпускные экзамены они все уже сдали раньше: комиссия из нескольких авторитетных магов беседовала с кандидатами и решала, достаточно ли он знает и готов ли ко взрослой жизни. Лексий шёл вторым, после Ларса – и потом, покинув комнату, не мог вспомнить, о чём его спрашивали. С утра перед процедурой они четверо, должно быть забавно смотрелись со стороны: Ларс являл завидный пример безмятежного умиротворения, поддельный ки-Рин не вполне понимал, где он и что происходит; настоящий всем своим видом выражал насмешливое «Айду, они что, серьёзно думают, что могут ещё хоть чему-то меня научить?», а Тарни трясся, как первокурсник перед зачётом. Немудрено – но он сам захотел попробовать, и Лексий, не кривя душой, за это им восхищался…

В день присяги им больше не нужно было ничего доказывать. Ребята предстали перед своими прежними экзаменаторами, но в тот день ролью старших было проследить, чтобы новоиспечённые маги прочитал текст присяги правильно, чётко и целиком. Сжульничать не было шансов – не то чтобы Лексий планировал попытаться. С замирающим сердцем ожидая своей очереди в коридоре, он заставил себя глубоко вдохнуть и сказал себе: будет то, что будет. Если окажется, что присяга не действует на землян – хорошо. Если вдруг умрёшь раньше времени – ну, что уж там, после этого у тебя точно не будет ни проблем, ни претензий… Ты решил? – ну вот и всё. Теперь будь добр исполнять.

В тот день они, все четверо, наконец стали настоящими волшебниками. Если честно, праздновать как-то не тянуло. Не из-за печальных перспектив будущего, на которые они подписались по доброй воле – скорее, из-за того, что в случившееся пока не верилось: мы столько готовились, и вот наконец свершилось… Было так странно больше не думать о себе как об ученике. Знать, что отныне тебе самому придётся принимать решения. Осознав это в первый раз, Лексий ощутил мутную волну тоски по Брану. Тот точно нашёл бы слова, от которых его непутёвому студенту стало бы не так страшно… Вот господин Стэйнфор на напутственные речи что-то поскупился. Наверняка он был тайно рад избавиться от своих непокорных подопечных. Что ж, взаимно!

Как бы то ни было, на исходе весны Лексий ки-Рин, отныне штатный сильванский волшебник, в компании нескольких коллег отправился покорять бескрайние оттийские просторы.

Назначенные Региной сопровождающие, как и было условлено, встретили их на са́мой границе. Магов среди них Лексий не расслышал – отряд состоял из обычных воинов, вооружённых тяжёлыми мечами и не менее тяжёлыми взглядами. Открытой враждебности они не выказывали, но весь их вид давал понять, что тёплого приёма чужеземцам ждать нечего. Попытки знакомиться, заводить беседы и в целом снижать градус напряжения разбивались об их недоверчивую неприязнь, как о скалы. Да уж, поездка обещала быть весёленькой…

Единственным лучом света во всём этом унынии был Рад, но даже с ним Лексий вынужден был играть роль: тот разговор с Элиасом напомнил ему, какими глазами посторонний может увидеть их дружбу. Это было уже ну совсем не смешно: в кои-то веки ехать с Радом конь о конь и не сметь перекинуться словом из страха, что кто-нибудь подслушает вас и поймёт не так…

Элиас, конечно, за ними не шпионил. Если на то пошло, Лексий с самого начала не испугался его угрозы – он давно понял, что для таких низостей его сводный братец уж точно недостаточно Рин. И всё-таки в присутствии других Лексий старался держаться от Рада на расстоянии – просто на всякий случай. Тот понимал и принимал правила игры: кивал как получужому, если что-то говорил – то коротко и по делу… Им удавалось побеседвать разве что на ночных привалах, когда остальные засыпали, а Раду была очередь оставаться в дозоре. То есть, конечно, не каждую ночь…

В Оттии было куда больше места, чем она могла заселить: чем ближе к их цели, тем меньше на пути попадалось жилья, а потом оно кончилось вовсе. После всех выматывающих из сильван душу переговоров Регина, как ни в чём не бывало, любезно предложила экипировать экспедицию, и у Рада и его людей был небольшой обоз с провизией и прочим необходимым. Они основательно подготовились и поступили мудро: по слухам, в Соляной пустыне не было ни воды, ни травы, ни зверей – вообще ничего живого, кроме сбившихся с пути птиц, которые не задерживаются надолго…

Через несколько дней дороги через оттийское безлюдье Лексий заметил, что по низкой колючей траве вьётся белая позёмка. Увидев её, Рад нахмурился:

– Соль!..

И действительно – это была чистая, крупная соль, Лексий сам убедился в этом, когда спешился. На первых порах лошади лизали её на отдыхе, потом, должно быть, приелось – то, чего так много, перестаёт радовать. Чем дальше они забирались, тем больше становилось соли: она хрустела под лошадиными копытами, сверкала в траве, как иней, потом – собиралась в небольшие сугробы… Чем дальше, тем больше попадалось засохших деревьев и меньше становилось травы: мало что могло рости на просоленной почве. Как ни странно, дольше всех их попутчиками оставались невысокие, скромные белые цветы – нежные чашечки на тонких чёрных стебельках. Они пробивались сквозь соляной слой, будто сквозь снег, кивали ветру и, кажется, чувствовали себя как дома…

– Так странно! – вслух сказал Лексий. – И как они здесь выживают?

Элиас, случившийся рядом, как-то странно на него покосился.

– Это же морянки, – указал он, как будто это был самый очевидный факт на свете. – Названы так потому, что могут расти хоть на морском песке – соль их вообще не смущает. Куда более стойкие, чем любые другие цветы… Таких в Гелльсе и окрестностях пруд пруди. Странно, что ты не знаешь.

Лексий отвёл глаза, делая вид, что распутывает зацепившийся за что-то повод, и пожал плечами.

– Наверное, просто не обращал внимания.

Элиас посмотрел на него долгим, очень внимательным взглядом, но не сказал больше ничего.

Соль, подползавшая всё ближе, заставляла нервничать даже оттийцев, а сильване (из них шестерых Лексий как следует знал только себя и Элси, остальные были куда старше и не больно-то до них снисходили) и вовсе тайком шептались о том, что подданные недружественного государства заведут их куда-нибудь в глушь и там бросят. Лексий на это только плечами пожимал: он-то знал, что, пока оттийским отрядом командует Рад, им не сделают ничего дурного. Если чего и стоило бояться – то, пожалуй, разве только того, что они заблудятся все вместе, но с их умением слушать это им вряд ли грозило, и, в конце концов, у них был проводник. Седеющий коренастый дядька из последней деревни, попавшейся им на пути, он авторитетно утверждал, что бывал в этой пустыне уже раз сто – что ж, очень хотелось бы в это верить.

На одном из привалов проводник придумал развлечь их легендой о происхождении места, куда они направлялись – как многие уже подозревали, себе на беду. История была немногим лучше той, про железного генриха. Говорили, что всё это началось давным-давно, столетия назад, когда соль, которую долго и трудно выпаривали из морской воды, порой бывала дороже золота. Уже тогда на свете, конечно, водились люди, жаждущие богатства, но не выносящие работы; один из таких и придумал, как грести деньги лопатой, не потея. Такое, как известно, бывает только в сказках, и без магии, конечно, не обошлось. Тот человек отправился к кузнецу – одному из тех, кто мог выковать хоть замок на абмар, хоть обручи на сердце…

Кузнецы. В Сильване их давно уже не осталось, потому что первый же коронованный Иллеш, призвав верных ему магов, устроил в своей новенькой державе жестокую чистку – и, наверное, был прав. Для кузнецов, появившихся ещё до того, как магия стала искусством и наукой, она была и осталась ремеслом. По слухам, они не подчинялись власти королей – только воле заказчика, который платил, и какой-то своей, никому другому не ведомой воле. Никто не знал их чар – мастера из сказок тщательно выбирали учеников, а подмастерья не болтали. На самом деле, никто доподлинно не знал даже, существовали ли они до сих пор – в большой и лесистой Оттии хватало места, чтобы спрятаться. Многие верили, что они до сих пор по одному живут в дальних деревнях, где никому не придёт в голову искать. Не высовываются, не замышляют против королей, просто живут и куют для местных плуги, подковы и дверные петли…

Но не только.

Те, кто знал пр кузнецов хоть что-то, объясняли, что этим людям нет дела до ушедших из мира богов – что кузнецы верят только в Надзирателей, которые остались… и стремятся быть на них похожими. Не судить, не делить мир на хорошее и плохое – просто равнодушно смотреть. Поэтому они берутся за любой заказ, нимало не интересуясь, как его используют и какие последствия это может повлечь. Вся ответственность лежит на плечах заказчика – лишь бы он готов был платить…

А цену они могут назначить разную. Куда чаще – не деньгами.

К такому-то колдуну и отправился герой соляной сказки. И попросил его вот о чём: сковать ручную мельницу, которая из ничего молола бы соль – не золото и не хлеб, как похожая вещь из земной легенды, а просто соль, и всё. Когда мастер попросил в качестве платы то ли жену хитреца, то ли дочь (за древностью лет некоторые подробности были неясны), тот, если и смутился, то не слишком. Он согласился, и заплатил, и получил заказ, и мельница и вправду без устали молола соль – даже ручку сама поворачивала. Дочь или жену после этого никто больше не видел ни живой, ни мёртвой, но, в самом деле, кому тогда было дело до таких мелочей…

О том, насколько спокойно герой потом спал, легенда умалчивала, но он добился своей цели: стремительно разбогател, мимоходом разорив десятки солеваров с побережья. Ясное дело, что цена драгоценности упала, как только та перестала быть редкостью, но торговец, ставший, по сути, монополистом, убытков не терпел – кроме него, покупать было не у кого. Умер он вполне счастливым, в роскоши, богатстве и блаженном неведении о том, что он натворил…

А мельница не прекращала. Вообще. Совсем. Какое-то время спустя наследники соляного магната вдруг обнаружили, что хранилища набиты, сбывать товар не успевают – а его всё больше. Колдовское устройство пытались разбить, переплавить, заклинить ему ручку – всё тщетно. Обращались даже к другим кузнецам, но уничтожать или как-то менять творения собратьев по ремеслу было не в их странных обычаях, какие бы деньги им за это ни предлагали. Вскоре люди были вынуждены покинуть затопленный солью дом, затем – деревню, затем, с течением лет, и всю округу, ставшую непригодной для жизни… А соль медленно, но верно прибывала, отравляя воду, делая землю бесплодной, заставляя зверей и людей бросать обжитые места и искать счастья на чужбине. Десятилетия сплавлялись в века, века сменяли друг друга, и вот на месте некогда плодородных и привольных земель раскинулось соляное море… Нет, не так. Соляная пустыня.

И самым жутким было, что она и не думала останавливаться.

– Это правда, – подтвердил на этом месте один из оттийцев. – Картографы делают замеры каждые лет двадцать, соврать не дадут – ползёт!

– Да ладно, – хмыкнул кто-то другой, – когда доползёт ещё! Уж мы-то свой век доживём…

Тут он был прав – ни ныне живущим, ни их детям, пожалуй, нечего было бояться. Но вот лет через сто? Через двести? Если в легенде была хоть капля правды, рано или поздно соль должна была добраться до центральной Оттии. До главных земледельческих районов, до столицы… и дальше. Следующей на пути будет Сильвана, затем – и без того солёное море, но надолго ли оно её задержит?.. Лексий вообразил, как весь мир задыхается под мёртвой белой тяжестью, и у него мороз пробежал по спине.

Оставалось только напомнить себе: ты ведь с самого начала знал, что вас ждёт не увеселительная прогулка…

В тот момент Лексий не знал, что это ещё мягко сказано.

Если честно, у него до самого конца не укладывалось в голове, что пустыня, настоящая огромная гибельная пустыня, только с солью вместо песка, вообще может существовать. Что ж, он поверил, когда увидел. Они все поняли, на что подписались, только тогда, когда в последний раз пополнили запасы водой из ручья, которую и то пришлось опреснять волшебством, и наконец вступили в Соляную пустыню во всей её красе.

Что есть, то есть – она и впрямь была прекрасна, словно пейзаж с чистым, только-только выпавшим снегом; белые барханы сияли на солнце, совершенно нереальные и ни на что не похожие… Вот только любоваться всей этой роскошью что-то не тянуло. Здешним воздухом было трудно дышать, лошади и колёса вязли в соли, как в песке, соль слепила глаза, сушила кожу и трескающиеся губы, и, чёрт побери, соль везде была одинакова. Кое-где из неё торчали полупогребённые деревья, а то и останки древнего человеческого жилья, но легче не становилось – из всего отряда хоть как-то ориентироваться в соляном ландшафте мог только проводник.

Не то чтобы это так уж мешало, если вспомнить, что никто из них всё равно не знал, куда им надо.

Лексий слушал изо всех сил, тем же самым занимались и остальные сильване – не преуспел ни один. Через пару дней Элиас вслух высказал то, что давно уже знали все.

– Прячется! – зло выплюнул он. – Кроту понятно, что мы ничего не услышим, даже если это место окажется у нас перед носом! Про́пасть, прятаться мерзавец умеет…

Похоже, им не оставалось ничего иного, кроме как смириться с поражением и перейти к плану «Б» – то есть прочёсывать пустыню наугад. Если честно, затея была так себе. Но элиасов крот и тот бы догадался, что без Амалии, живой или мёртвой, в Урсуле их не ждут. Запасы экспедиции, конечно, были не бесконечными, но предполагалось, что в крайнем случае нужно будет вернуться, пополнить их – и продолжать. Уже к концу первой декады в просоленном кошмаре одна мысль об этом стала вызывать у Лексия что-то вроде ужаса.

Посовещавшись, они сообща решили, что логичнее всего будет искать в бывших деревнях: какие-нибудь из сохранившихся в них построек ещё могли оказатся пригодными для жилья – и содержания узников. Славно – так у них была хоть какая-то цель; день за днём бессмысленно преследуя горизонт, можно было свихнуться. Хотя, впрочем, вид заброшенных сёл душевному равновесию тоже не способствовал: от вида почерневших, покосившихся домов с провалившимися крышами, похожих на призраки, даже в немилосердно отчётливом дневном свете становилось не по себе. Зато какой-нибудь из них можно было разобрать на дрова – хоть какая-то польза, это было проще, чем рубить для костра торчащий из соляных барханов сухостой…