Эхо тишины

Лиана Ли

Эхо тишины

Глава 1: Ночной кошмар с привкусом иронии

Телефонный звонок разорвал тишину спальни Оксаны Кручининой, как наглый незваный гость, которому плевать на твое желание спать. Три семнадцать утра – время, когда даже совы начинают зевать, а мир застывает в липкой паутине предрассветной тьмы. Электронные часы на тумбочке пялились на нее ядовито-зелеными цифрами, будто говоря: «Ну что, детектив, опять не судьба выспаться?» Серебрянск за окном затаился, словно хищник перед прыжком, его улицы утопали в тревожной тишине, где каждый шорох казался шепотом чужих тайн.

Оксана издала звук, больше похожий на рык дикой кошки, чем на стон, и потянулась к трубке. Пальцы нащупали холодный пластик – реальность всегда умела возвращать с небес на землю. Спальня, ее личная крепость в серо-голубых тонах, тонула в полумраке, где знакомые вещи – комод, кресло с небрежно брошенным пиджаком, фотография матери в рамке – казались призраками, поджидающими в углах. Ее каштановые волосы, обычно укрощенные в строгий хвост, теперь разметались по подушке, как бунт против порядка. Лицо, с едва заметными морщинками от хронического недосыпа, еще хранило следы сна, но глаза – о, эти карие глаза уже горели знакомым огнем. Охотница проснулась.

– Кручинина, – прохрипела она в трубку, голос был хриплым, как будто его протащили через гравий. Сон еще цеплялся за нее: алая роза, фигура в тумане – чертова работа даже во снах не давала покоя. Она потерла лоб, прогоняя обрывки видений. Работа была ее демоном, тенью, что всегда следовала за ней, даже в редкие минуты тишины.

– Оксан, у нас тело.

Голос Игоря Левицкого, ее напарника, был как старый виски – глубокий, с хрипотцой, но с ноткой усталости, которую не спрячешь. Пять лет бок о бок на местах преступлений сделали их почти семьей, хоть и той, где вместо объятий обмениваются саркастичными шпильками. – Лугово-парк. Это… черт, полный бардак.

Слово «бардак» повисло в воздухе, как предупреждение о надвигающейся буре. Оксана почувствовала, как сердце дало сбой, а потом забилось быстрее, будто почуяло добычу. «Бардак» в их деле – это не просто кровь и хаос, это намек на что-то большее, на тьму, которая не просто кусает, а рвет на куски.

Она представила Игоря на месте преступления: широкие плечи, сгорбленные от сырости, темные глаза, в которых читается мрачная решимость. В свои сорок два он был как скала – высокий, крепкий, с сединой в коротко стриженных волосах и шрамами на темной коже, которые рассказывали истории, что лучше не слышать. Но для Оксаны он был якорем, единственным, кто не давал ей утонуть в этом болоте.

– Насколько все паршиво? – спросила она, спуская ноги с кровати. Пол был ледяным, как поцелуй зимы, и Оксана поморщилась, чувствуя, как холод пробирает до костей. Ее пижама – бледно-голубая, слегка потрепанная, как ее нервы, – казалась жалкой защитой от того, что ждало впереди.

– Достаточно, чтобы я вытащил тебя из постели в этот чертов час, – Игорь хмыкнул, но в его голосе сквозила мрачная ирония, как у человека, который уже видел слишком много.

– Похоже на ритуал. Или послание. Кровь повсюду, и… короче, приезжай, сама увидишь.

– Уже бегу, – отрезала она, чувствуя, как адреналин врывается в кровь, как старый друг, которого ты не звал, но рад видеть. Щелчок трубки эхом отозвался в тишине. Оксана замерла на краю кровати, глядя в темноту. Еще одно тело. Еще одна загадка. Еще один шаг в пропасть. «Ну что, Оксана, готова снова нырять в ад?» – подумала она с горькой усмешкой. Работа была ее страстью и проклятием, вечной игрой в догонялки с безумием.

Ей было тридцать шесть, и она была похожа на натянутую струну – стройная, жилистая, с энергией, которая не знала покоя. Лицо с высокими скулами могло одарить редкой улыбкой, от которой таяли сердца, или сжаться в линию, обещающую неприятности. Профайлер по призванию, она умела видеть в хаосе узоры, распутывать нити чужих душ, даже самых темных. Ее разум уже гудел, как улей: Наркотики? Месть? Или что-то похуже – холодный, расчетливый разум, играющий в свои игры? В памяти всплыла та чертова роза с последнего дела – алая, идеальная, лежащая на залитой кровью земле. Нераскрытое дело жгло, как заноза, и Оксана стиснула зубы. «Не сейчас», – одернула она себя.

Она вскочила, движения были быстрыми, отточенными, как у танцора перед выступлением. Комод скрипнул, выдавая ее ночные тайны. Джинсы, черная футболка, кожаная куртка – ее броня, потрепанная, но верная. Пока она зашнуровывала ботинки, пальцы чуть дрожали – не от страха, а от предвкушения. Каждое действие приближало ее к тому состоянию, где она становилась машиной: холодной, точной, готовой к бою. Значок и пистолет с тумбочки – и взгляд в окно. Серебрянск лежал перед ней, как уставший актер, играющий роль спящего города. Его кирпичные здания и мощеные улицы были красивы, но под этой маской пульсировала тьма. Лугово-парк, где ждал Игорь, был как магнит для беды – днем рай для бегунов, ночью – сцена для кошмаров.

Квартира Оксаны, на пятом этаже старого дома, пахла кофе и лавандой – слабая попытка притвориться, что жизнь нормальна. В зеркале у двери отразилась женщина с бледной кожей, тенями под глазами и взглядом, который говорил: «Я это переживу. Наверное». Она фыркнула на свое отражение. «Ну, вперед, героиня. Спасай мир, или хотя бы попробуй». Дверь захлопнулась, ботинки застучали по лестнице, и вот она уже на улице. Воздух был влажным, с привкусом дождя, а бродячая кошка, мелькнувшая в свете фонаря, посмотрела на нее, как на сообщницу. Её машина – седан, старый, как ее надежды на отпуск, ждал у обочины. Двигатель кашлянул, будто жалуясь, но ожил, и она рванула в ночь.

Дорога к парку была размытым пятном – натриевые фонари, тени, пустота. Мысли Оксаны скакали, как блохи. «Ритуал. Кровь. Бардак». Слова Игоря звенели в голове, как тревожный набат. Она представила сцену: тело на мокрой траве, запах крови, шепот реки. Если это ритуал, то убийца что-то говорит. Но кому? Ее мозг профессионального профайлера уже строил гипотезы, отбрасывая лишнее. «Спокойно, Оксана, не гони коней», – пробормотала она, но сердце уже стучало в ритме погони.

Парк встретил ее мигающими огнями полицейских машин, которые резали ночь, как ножи. Офицеры с мрачными лицами сновали вокруг, их дыхание клубилось в холодном воздухе. Оксана припарковалась, трава захлюпала под ботинками, и она шагнула к желтой ленте, за которой ждала тьма. Игорь стоял у ленты – гора в пальто, руки в карманах, лицо как маска, но глаза выдавали: он видел что-то, от чего даже его стальные нервы дрогнули.

– Как раз вовремя, – бросил он, и в голосе мелькнула тень облегчения. – Думал, ты решишь отоспаться.

– Ага, и пропустить вечеринку? – Оксана ухмыльнулась, но улыбка вышла кривой. Их подначки были как броня – тонкая, но спасала от безумия.

Игорь кивнул в сторону реки, где прожекторы выхватывали сцену из ночного кошмара.

– Смотри. Но держи себя в руках, Кручинина. Это не просто убийство.

Она нырнула под ленту, чувствуя, как воздух тяжелеет. Запах крови, земли и чего-то едкого бил в нос. Тело лежало у ив, чьи ветви свисали, как скорбный занавес. Молодая женщина, распростертая на траве, с раскинутыми конечностями, будто в насмешку над покоем. Кровь под ней растеклась темным ореолом, горло зияло рваной раной. Но не это заставило Оксану замереть. Роза. Алая, как грех, лежала на груди. А рядом – вырезанный символ, спираль, точная, почти красивая, блестящая в свете прожекторов.

– Черт, – выдохнула Оксана, и ее голос дрогнул. Ее мозг заработал на полную. – Рана чистая, без рваных краев. Символ – не случайность, это подпись. Убийца играет.

Она присела, изучая жертву. Лицо – бледное, почти спокойное, голубые глаза смотрят в небо. Никаких следов борьбы. «Почему ты не дралась, девочка?» – подумала Оксана, чувствуя, как внутри что-то сжимается. Наркотики? Удар исподтишка? Она взглянула на символ, и в голове зашумело. Это не просто убийство. Это спектакль.

Игорь встал рядом, его присутствие – как глоток воздуха.

– Нашли час назад. Смотритель чуть не умер от страха. Документов нет, ей около двадцати. И, Оксана, никаких следов борьбы. Странно.

Она кивнула, отряхивая траву с колен.

– Свидетели? – спросила, уже зная ответ.

– Никого. Ночью тут только призраки и те, кто от них бегает, – Игорь хмыкнул, но глаза были серьезными.

Оксана обвела взглядом сцену: река, шорох листьев, далекий гул города. «Он хотел, чтобы ее нашли. Это не случайное место», – подумала она, чувствуя, как холодок бежит по спине.

– Я все, везите в лабораторию. И полный токсикологический анализ – она слишком… спокойная, – сказала Оксана, голос стал стальным.

Игорь кивнул, черкая в блокноте.

– Думаешь, это связано с той розой? – спросил он, поймав ее взгляд.

– Не знаю. Но чую, что это только начало, – ответила она, и в ее голосе была смесь страха и азарта. Роза из прошлого дела снова вспыхнула в памяти, и Оксана стиснула кулаки. «Ты там, где-то в тенях, да?».

– Пора за работу, – сказала она, глядя на тело. Ночь раскинулась перед ней, полная тайн и крови, и она была готова встретить ее лицом к лицу.

Глава 2: Алая нить в лабиринте хаоса

Комната для совещаний в полицейском участке Серебрянска была как стерильный пузырь, отрезанный от сырого кошмара Лугово-парка. Лампы дневного света гудели, заливая все холодным светом, от которого хотелось зябко поежиться. Воздух вибрировал от суеты: офицеры шуршали бумагами, переговаривались короткими фразами, клавиатуры стучали, как метроном, а электроника пищала, напоминая о том, что покой тут – роскошь. Это место было храмом и адом одновременно: здесь смерти превращались в отчеты, мотивы разбирались по косточкам, а правосудие – если повезет – собиралось из осколков. Серые стены, увешанные досками с картами, фото и каракулями, смотрели на Оксану, как молчаливые судьи, хранящие тайны старых и новых дел.

Она сидела за длинным столом, исцарапанным, как ее нервы, утопая в море бумаг. Ее худощавое тело напряглось, глаза – острые, как лезвия, – рыскали по строчкам отчетов, выхватывая детали. Но под этими глазами залегли тени, а морщинки вокруг них, будто нарисованные усталостью, выдавали бессонницу, начавшуюся с того проклятого звонка в 3:17 утра. Кожаная куртка, висящая на спинке стула, выглядела так, будто прошла через пару войн – швы потрепаны, как ее терпение. Черная футболка и джинсы были ее униформой, простой и надежной, но поза выдавала: ее мозг не знал слова «отдых». «Ну что, Оксана, готова снова лезть в пекло?» – подумала она, криво усмехнувшись. Рядом Игорь сутулился, его мощные плечи натянули ткань темного пальто. Седина в коротких волосах блестела под лампами, а темные глаза, обычно искрящиеся иронией, теперь были мутными от усталости. Шрам на подбородке – память о пьяной драке в баре, когда он был еще зеленым полицейским, – казался едва заметным намеком на то, что жизнь его не щадила.

Стол перед ними был завален бумагами, как поле после битвы: отчеты о вскрытии, снимки с места преступления, показания свидетелей – мозаика, которую им предстояло собрать. На стене проектор высвечивал фото Ольги Макаровой, девятнадцатилетней студентки Серебрянского университета. Ее голубые глаза сияли, улыбка была такой живой, что Оксане захотелось отвернуться. Эта Ольга была полной противоположностью той, что лежала в парке с перерезанным горлом, вырезанной спиралью на груди и алой розой, насмешливо брошенной поперек тела. «Кто ты была, Оля? И за что тебе это?» – подумала Оксана, сжимая отчет так, что пальцы побелели. Ей казалось, что эта улыбка на фото смотрит прямо в душу, требуя ответов.

– Никаких скелетов в шкафу, – прогундосил Игорь, его голос был хриплым, как старый граммофон, и тяжелым от разочарования. Он откинулся на стуле, потирая шею, будто хотел стряхнуть груз очередной зацепки, ведущей в никуда. – Ни наркоты, ни приводов, ни врагов. Родители в шоке – говорят, обычная девчонка, книжки любила, друзей особо не водила. Ничего, что орет: «Я – мишень!»

Оксана кивнула, не отрывая глаз от фото Ольги. Улыбка девушки жгла, как укор.

– Вот, что паршиво, – сказала она тихо, но с железной уверенностью. – Это не случайность. Сцена, символ – все слишком выверено. Это не про нее. Это про него.

Ее мозг гудел, как мотор, складывая картинку: тело Ольги, расставленное с пугающей точностью, резьба спирали, алая роза, словно подпись художника. «Он пишет роман, и мы – его читатели», – подумала она, чувствуя, как холодок бежит по спине.

Она потянулась за отчетом о вскрытии, пробегая глазами сухие строки: «Причина смерти: обескровливание из-за разрыва сонной артерии. Защитных ран нет. Следы седативов в крови». Оксана нахмурилась. Седативы. Вот почему она не дралась. Он контролировал ее с самого начала. Но зачем роза? Зачем эта чертова спираль? Она взглянула на Игоря, который смотрел на нее с привычной смесью терпения и любопытства, зная, что ее мозг уже несется вперед, как гончая по следу.

«Ну, давай, Кручинина, – сказал он, наклоняясь ближе, локти на столе. – Что там твой гениальный мозг выкопал?

Оксана постучала ногтем по отчету, будто выбивая ритм своим мыслям.

– Он все спланировал. Седативы – это не спонтанность, это контроль. Ни царапин, ни борьбы – она не ждала подвоха. Но эта постановка… это не просто убийство. Это спектакль. Роза, спираль – его автограф. Он хочет, чтобы мы это увидели».

Игорь хмыкнул, его губы дрогнули в скептической ухмылке.

– Автограф? Что, ждем, пока он начнёт раздавать селфи с мест преступлений?

Оксана стрельнула в него взглядом, в котором мелькнула тень мрачного веселья.

– Ну, может, и открытку пришлет с надписью: «С любовью, ваш маньяк». Но серьезно, Игорь, он не просто убивает. Он играет. Хочет, чтобы мы почувствовали его. Вопрос – зачем?

Она отложила отчет и разложила фото с места преступления, как карты в пасьянсе. Снимки были резкими, почти осязаемыми – тело под прожекторами, конечности расставлены, как у марионетки, роза, пылающая на бледной коже. Оксана чувствовала, как эти образы впечатываются в память, как запах крови, который все еще, казалось, висел в воздухе.

Ее взгляд зацепился за один снимок – кусты рядом с телом, листья, блестящие от росы. В ветвях запутался крошечный лоскут ткани, темно-алый, как капля крови на зелени. Оксана замерла, сердце екнуло.

– А это что за подарочек? – Она ткнула пальцем в фото, голос дрожал от азарта. – Игорь, глянь сюда!

Он придвинулся, его тень легла на стол. Глаза сузились, изучая обрывок.

– Это что, тряпка какая-то?

– Алая ткань, – сказала Оксана, ее голос стал ниже, будто она боялась спугнуть удачу. – Порвалась, зацепилась за куст. Крохотная, но это след. Он оставил её – может, не хотел, но оставил.

Игорь выпрямился, его лицо стало жестче.

– Думаешь, это нарочно? Как роза?

– Может быть, – ответила она, мысли неслись, как поезд без тормозов. – Или он облажался. Но это ниточка.

Она схватила пакет для улик с тканью, поднесла к свету. Лоскут был маленький, с рваными краями, но яркий, как крик в тишине участка. Он был как шепот убийцы – случайный или намеренный? Алый оттенок эхом отозвался с розой на теле Ольги и с той, что преследовала Оксану из старого дела. «Черт, опять эта роза», – подумала она, чувствуя, как заноза в душе впивается глубже.

– Как это знакомо все, – пробормотала она, почти не слыша себя в гуле комнаты. – Роза, цвет … как будто он следует какому-то чертовому сценарию.

Она посмотрела на Игоря, глаза горели решимостью.

– Нам нужен анализ: что за ткань, откуда она. И сравнить с розой из того дела. Если есть связь, у нас есть шанс.

Игорь кивнул, черкая в блокноте.

– Серийник, да?

– Не исключаю, – сказала Оксана, голос ровный, но внутри словно ураган. – Роза, постановка – это слишком вычурно для разового случая. Он либо делал это раньше, либо уже мечтает о следующем.

«И я сделаю все, чтобы его не упустить», – добавила она про себя, чувствуя, как старое дело давит на грудь, как призрак.

Участок вокруг гудел, как улей. За стеклянными стенами офицеры сновали, их шаги по линолеуму отдавались эхом. Воздух пропитался запахом кофе, чернил и усталости. Окна выходили на Серебрянск, его кирпичные дома и шпили смягчались утренним светом. Город просыпался, равнодушный к их кошмару, его ритм был как насмешка над тишиной Ольги Макаровой.

Игорь откинулся назад, стул жалобно скрипнул.

– Ну что, готова лезть в башку этого психа и вытащить его мотивы за шкирку?

Оксана усмехнулась, но улыбка вышла невеселой.

– Таков план, напарник. Но сначала – больше улик. Ткань – только начало. Нам нужно знать, кем была Ольга: друзья, привычки, где она была вчера. Кто-то что-то видел, даже если сам об этом не в курсе.

– Наши уже перетрясли ее общагу и дом родителей, – сказал Игорь, захлопывая блокнот. – Но ее жизнь – как стерильная пробирка. Слишком чистая. До мурашек.

– Вот-вот, – согласилась Оксана, глядя на фото Ольги.

Улыбка девушки была как нож в сердце. «Ты не заслужила этого», – подумала она, чувствуя, как эмоции рвутся наружу. Она заперла их на замок. Чувства подождут, ответы – нет.

Она встала, собирая бумаги в аккуратную стопку, движения были четкими, несмотря на ломоту в теле.

– Гони эту ткань в лабораторию, и я хочу сама проверить жилье Ольги. Если он оставляет крошки, надо их собрать, пока не появился новый труп.

Игорь поднялся, пальто зашуршало.

– Думаешь, он уже прикидывает следующую жертву?

Оксана замерла у двери, рука на ручке, взгляд – в пустоту.

– Я думаю, он уже начал.

Она толкнула дверь, и шум участка хлынул на нее, как волна. Погоня началась, а алая нить вела их в темноту, где убийца ждал, готовя новый акт своего кровавого спектакля.

Глава 3: Танец с тьмой

Офис Оксаны был как её личный театр абсурда: тесная комнатушка без окон на третьем этаже участка Серебрянска, где хаос человеческих душ превращался в подобие истины. Стены облеплены белыми досками, испещрёнными графиками, ментальными картами и заметками её аккуратным почерком – как будто кто-то решил расписать стены её мозгом. Стопки папок на столе громоздились, как мрачные монументы нераскрытым делам, а воздух пропитался запахом застарелого кофе и чернил, напоминая, что здесь она сражается с демонами чужих умов. Это было её убежище, её поле битвы, где она, как алхимик, пыталась превратить безумие в ответы. «Ну что, готова снова лезть в голову к психу?» – подумала она, криво усмехнувшись своему отражению в тёмном экране монитора.

Когда дневной свет пробивался сквозь жалюзи, рисуя на полу полосы, похожие на решётку. Оксана сидела за столом, её худощавая фигура склонилась над фотографиями с места преступления, будто над картой сокровищ. Пальцы, ноющие от усталости, сжимали красный маркер, чей цвет будил в памяти алую розу на груди Ольги. «Символ, постановка, роза… ты, гад, явно любитель драм», – пробормотала она, чувствуя, как внутри закипает знакомый азарт. Игорь оставил её наедине с этим пазлом, его громоздкая фигура растворилась в суете участка. Он знал: когда Оксана вгрызается в дело, её лучше не трогать – иначе можно нарваться на взгляд, от которого даже кофе стыдно остывать.

Гул участка – голоса, стук клавиш, треск раций – превратился в фоновый шум, пока её мир сузился до снимков. Тело Ольги, выложенное с жуткой аккуратностью на траве, было как картина, где каждый мазок нёс смысл. Роза, спираль на груди, едва заметные синяки на запястьях – всё кричало о намерении. Оксана водила маркером по фото, обводя детали, скрип пера резал тишину. «Это не просто убийство, – думала она, чувствуя, как пульс бьётся в висках. – Это твой чёртов спектакль». Погружение в разум убийцы было как нырок в ледяную реку: холодно, опасно, но отказаться она не могла. Это было её ремесло, её проклятье.

– Мужчина, – сказала она вслух, голос прозвучал глухо в пустой комнате. Сила, с которой он обездвижил и разместил Сару, указывала на мужчину. Она прищурилась, изучая фото: конечности жертвы расставлены с пугающей точностью, роза лежит ровно, как на витрине. «Тридцать пять – сорок, не старше», – добавила она, постукивая маркером по блокноту, ритм успокаивал её, как метроном. «Моложе – и он был бы слишком горяч, старше – уже пыхтел бы от усилий». Она почти видела его: уверенные движения, холодный расчёт. «Ты не новичок, да? Это не твой первый выход на сцену», – подумала она, чувствуя, как холодок бежит по спине.

Оксана встала, ботинки зашаркали по линолеуму, и подошла к белой доске, где синими чернилами была расписана хронология жизни Ольги. Схватив маркер, она вывела слово «ДОТОШНЫЙ» жирными красными буквами. «Ты не импульсивный псих, – пробормотала она. – Всё спланировано, отрепетировано, как чёртов балет». Она представляла его: руки, аккуратно поправляющие тело, глаза, горящие гордостью. «Ты упиваешься этим, сволочь. Контроль – твой наркотик». Дрожь пробежала по телу, но она стряхнула её, как назойливую муху.

Вернувшись к столу, она взяла пакет с алой тканью из парка. Поднеся его к свету, Оксана разглядывала рваные края, яркий цвет, так похожий на розу. «Ещё одна твоя подпись? Или ты прокололся?» – подумала она, чувствуя, как профессиональный инстинкт бьёт в грудь, как молот. Ткань была как насмешка, как шепот убийцы: «Найди меня, если сможешь». Она схватила блокнот, ручка запорхала по странице, выплёвывая характеристики: «Организован. Контролирует всё. Любит детали. Снаружи – обычный, может, даже обаятельный. Хищник в овечьей шкуре». «Ты где-то там, прикидываешься нормальным, да?» – подумала она, стиснув зубы.

– Эй, Оксанка, ты всё ещё живая? – голос Игоря ворвался в её мысли, как грузовик в тишину. Он стоял в дверях, заполняя проём, пальто помялось от бесконечной беготни. Его лицо, потрёпанное годами службы, было смесью усталости и привычной подначки, – ты тут уже несколько часов сидишь. Уже поймала нашего психа за хвост или всё ещё танцуешь с его тенью?

Оксана подняла глаза, уголки губ дрогнули в улыбке.

– Танцы с тенями – мой конёк. Не мешай, – она кивнула на доску, теперь похожую на паутину из стрелок и надписей и продолжила, – мужчина, тридцать пять – сорок, маньяк-контролёр. Не новичок – слишком всё гладко, слишком уверенно. Роза, спираль, постановка – это его визитка.

Игорь шагнул внутрь, половицы скрипнули под его весом. Он уставился на доску, потирая седину в волосах.

– Итак, у нас псих, который считает себя Пикассо с трупами. Замечательно. Что им движет? Хочет всех впечатлить своей гениальностью?

Оксана откинулась на стуле, взгляд стал отстранённым, будто она заглядывала в пропасть.

– Может, власть. Может, месть. Но тут есть ярость, спрятанная под ледяным контролем. Эта постановка – его способ показать, что он бог. Но под этим… что-то личное. Как будто он возвращает себе то, что у него отняли, – решительно сказала она.

Воспоминание о прошлом деле – алая роза, нераскрытая загадка – кольнуло в груди, как заноза. «Я не дам тебе уйти, гад», – подумала она.

Игорь хмыкнул, скрестив руки.

– Прямо дневник обиженного маньяка.

Она стрельнула в него взглядом.

– И он играет с нами – роза, ткань. Это его вызов. И я не собираюсь проигрывать, – продолжила Оксана.

Он кивнул, лицо посерьёзнело.

– Ладно, гений. Есть лицо к этому психу?

– Пока нет, – ответила Оксана, подходя к окну. Сквозь жалюзи виднелся Серебрянск – кирпичные дома, шпили, умытые утренним светом. Город жил своей жизнью, равнодушный к её битве. – Он там, сливается с толпой. Работа, рутина, улыбка для соседей. Но Ольга была не случайной – он выбрал её. Она что-то значила, даже если не подозревала.

Игорь прислонился к столу, пальто зашуршало.

– Ребята уже перетрясли её общагу, болтают с друзьями, преподами. Пока тишина – Ольга была пай-девочкой. Но мы копаем её телефон, соцсети. Если есть ниточка, найдём.

– Хорошо, – сказала Оксана, голос стал твёрдым, как сталь. Она посмотрела на доску, на слово «ДОТОШНЫЙ». Она сжала маркер, чувствуя, как холод пробирает до костей.

– Он смотрит, Игорь. Ждёт, что мы сделаем.

Он фыркнул, поправляя пальто.

– Ну, тогда не будем разочаровывать нашего зрителя. Хотя, знаешь, кофе бы тебе не помешал. Или сон. Когда ты последний раз спала?

Оксана бросила на него взгляд, полный сарказма.

– Сон? Это что, новый тренд? Я подумаю, когда поймаем этого артиста.

Она посмотрела на фото Ольги, её улыбка была как нож в сердце. «Я найду тебя, – подумала она, обращаясь к убийце. – И ты пожалеешь, что начал эту игру».

Участок гудел вокруг, как улей, полный жизни и усталости. Снаружи Серебрянск уже проснулся, его улицы звенели дневным неторопливым ритмом. Но для Оксаны мир сузился до доски, снимков и алой нити, ведущей к убийце. Игра умов началась, и она была готова танцевать с тьмой, пока не вытащит его на свет.