Взгляд в звездное небо. Избранные эссе о культуре

Что это за место такое – публичный дом? Там получают наслаждение, там падают духом, там доходят до разорения и учатся транжирить деньги, там становятся распущенными и опускаются на самое дно. Даже обладающие невероятной волей и несгибаемым характером в публичном доме чаще всего сгнивают до костей и превращаются в грязь. Но Лю Юна публичный дом не испортил. Его талант и здесь нашел применение. В китайском языке есть такое изречение: талант как шило – в мешке не утаишь. Действительно, шило рано или поздно уколет своим острием. Императору Жэнь-цзуну талант Лю Юна был не по нраву, и он выбросил поэта из императорского двора прямо на дно городской жизни, совершенно не предполагая, что простая одежда и мирская жизнь не уменьшат блеск его поэзии. «Песенник известный, /Я средь простого люда, / В сущности, первым министром ⁄ Принимаюсь повсюду», – как писал Лю Юн. Все так и получилось, просто блистательный талант облачили в скромный наряд. Но одного таланта мало, нужна еще и воля, ведь многие в окружении певичек беспечно растрачивали свой талант впустую. Конечно, можно обвинять Лю Юна в отсутствии воли, в том, что он не был таким, как призывал поэт Синь Цицзи: «Мужчина должен обладать железной решимостью, / проявлять себя в деле, / держать на плечах небосвод». Можно корить его в том, что он не был похож на поэта Лу Ю: «За тысячи ли, в званье хоу, ⁄ Отправиться жажду я снова. ⁄ Пусть сед я, ⁄ Но сердце пылает, / Да только про то ⁄ Кто узнает!»[46]. Но они все жили в разное время. Лю Юн – в самом начале эпохи Сун, когда страна была едина, царило спокойствие, а культура и экономика возрождались и процветали. Столичный город Кайфэн тогда был самым большим в мире, стремительно формировался новый слой городского населения и под стать ему развивалась популярная городская культура. Фридрих Энгельс писал об эпохе Возрождения: «…эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов»[47]. Городская культура тоже нуждалась в своих титанах. И появился Лю Юн. Он стал первым в истории Китая писателем, который посвятил себя городской поэзии. Плодородная городская среда приняла и вскормила его, и он, словно упавшее в землю зернышко, стал стремительно расти, раскрывая свой талант.

Вклад Лю Юна в поэзию можно сравнить с вкладом Ньютона и Эйнштейна в физику, он носит эпохальное значение. Поэт создал новую форму цы – чандяо, которые насчитывали более ста иероглифов. Эта форма сменила дуаньлин – цы малой формы в несколько десятков иероглифов. Лю Юн освободил цы от официального стиля, смело привнес в него мотивы городской жизни, городские чувства, городской язык, создал стихи, в которых горожане воспевали сами себя. Он также развил повествовательные приемы, отказался от метафор и с помощью простого повествования воспроизвел в своих стихах невероятное настроение. Его слова пронизывали, словно ультразвуковое зондирование, были точны, как электронный микроскоп, невозможно не восхититься тонкостью, которой он достиг в искусстве. Ему хватало нескольких слов, чтобы добиться эффекта, который сложно обеспечить даже с помощью целого набора видеооборудования. Обратимся к его знаменитому цы на мелодию «Башэн Ганьчжоу», которое не устаревает уже девятьсот лет:

Шелестящей моросью под вечерсмыта осень,шквалистый неукротимый ветерхолод носит,пригасив закат.Красота увяла, и несносенкрасный листопад.Только Вечная река безмолвнона восток уносит волны.И за ними устремилась в далимысль к родным пенатам…Нет туда возврата,на лице следы печали от забот остались.Милая, ты, верно, на балконеждешь, когда река пригонитот границы неба челн назад,тщетно ждешь, что я домой вернусь…В этот миг меня у балюстрадытяжко обволакивает грусть[48].

Прочитав эти строки, я вспомнил, как впервые попал в долину Цзючжайгоу. Тогда мне совершенно не нужно было искать хороший вид для фотографии, можно было снимать наугад – все равно получился бы прекрасный кадр. Так и с этим стихотворением: можно взять из него любое предложение, и оно будет чувственным и проникновенным, невероятно прекрасным. Таким мастерством обладали лишь немногие древние поэты.

Как знаменитые горы и высокие пики возникают по велению природы, так и человек достигает вершин искусства независимо от своей воли. Лю Юн сам не думал, что когда-либо займет столь важное место на китайской литературной арене. Это подобно оригиналам каллиграфии, которые в основе своей лишь каменные таблички на могильных плитах, где описана жизнь усопших, их создатели даже не оставили своих имен, но именно их мы сегодня используем как образец. Все творческие успехи рождаются по стечению обстоятельств, сочетание разных факторов создает особый климат, в котором творческое зерно сначала пускает корни, а затем дает ростки. Лю Юн спустился на дно городской жизни не потому, что хотел стать знаменитым писателем; глубоко опечаленный результатами экзаменов, он в тоске скитался по публичным домам, но его литературный талант и художественный дар нашли отклик в здешней шумной жизни, вдохновился мелодичным перебором струн и нежными, изящными женщинами. Лю Юн не деградировал. Он попал в ловушку, что вытягивает из людей деньги, но стал не потребителем, а великим творцом. Это еще раз доказывает, что успех в жизни не зависит полностью ни от человека, ни от случая. На игровом поле общества человек лишь фишка и судьба здесь играет им, как хочет, но на собственном игровом поле человек может вести свою игру. Талант, время, воля, знания, среда – вот фишки, которыми ему дано распоряжаться по своему усмотрению. Он не может выбирать среду жизни, но может ее использовать. Какие-то базовые условия, базовый талант и образование есть у всех, но добьется ли человек успеха, зависит от того, как он использует эти данные. Например, сосна, встречающая путников на горе Хуаншань. Она растет на отвесной скале, страдает от ветра и снега, но ствол у нее твердый, как железо, а листва пышная, как облако, у путников она вызывает глубокое почтение. Но если бы у соснового семечка была возможность выбирать, оно, конечно, предпочло бы расти на равнине, где мягкий ветерок и яркое солнце. Бессердечный горный ветер занес его сюда, а может, его принесла в клюве птица и бросила на вершине, на самом краю крутого обрыва. Оно взывало к небесам, молило о пощаде землю, а затем, вдоволь наплакавшись (и, быть может, даже пороптав, как Лю Юн), покрепче вцепилось в горный камень и решило, что если жить, то жить ярко! И стало изо всех сил наполняться питательными соками и стремиться листиками к солнцу, глубоко пустило корни в поисках воды, боролось с ветром и снегом и, наконец, выросло в высокое дерево. И тогда оно подумало: «Как хорошо, что когда-то я попало именно сюда, ведь если бы я родилось где-то под горой, то провело бы самую обычную жизнь». Что такое жизнь? Это созидание, максимальное взаимодействие с внешним миром с помощью тех скромных данных, что дала мать-природа, создание новой жизни. Почему талант зарождается в сложных условиях? Потому что человек мечтает совсем не о том, что дали ему небеса. В борьбе за желаемое он обретает нечто совершенно иное, лучшее, чем то, что у него было и что он желал. В благоприятных условиях, когда все происходит как хочется, у человека нет ни внутреннего конфликта, ни желаний, он не мечтает о новом мире, ради которого стоило бы бороться и творить, ему остается лишь коптить небо и зря проживать жизнь. Лю Юн получил степень цзиньши после четырех попыток сдать экзамены при императорах Чжэнь-цзуне и Жэнь-цзуне. За это время степень цзиньши получили всего 916 человек (включая Лю Юна). Они успешно стали чиновниками, некоторые, возможно, даже прославились, но история давно позабыла о них, а слава Лю Юна пережила его самого.

Небеса справедливы ко всем. Всем отмерена своя воля, свой талант – неважно, большой или маленький, неважно, у знатных или у бедняков. Если у человека горячее сердце, его талант найдет применение, он не впустую проживет жизнь и оставит о себе добрую славу. Именно поэтому история запомнила императоров Цинь Шихуана и У-ди, именно поэтому помнит она и Лю Юна.

«Дандай», 1997 год, № 2

Синь Цицзи похлопывает по перилам

В истории Китая был только один человек, который родился в семье военных и начал карьеру с военного дела, но в итоге занялся литературой и стал крупным поэтом. Синь Цицзи (1140–1207) занимает особое место среди других поэтов, писавших в жанре цы. В материалах, которые я читал, говорится, что Синь Цицзи ловко обращался с оружием и ему доводилось убивать. Он был смелым и воинственным, а оружием владел с детства. Поэт родился в беспокойное время в эпоху Сун, поэтому в 22 года, возмущенный наглыми набегами чжурчжэней, организовал армию добровольцев из нескольких тысяч человек. Затем он примкнул к армии под предводительством Гэн Цзина, стал старшим секретарем и отвечал за сохранность военной печати. Однажды в их войске появился предатель, который украл печать и переметнулся на сторону чжурчжэней. Синь Цицзи в одиночку преследовал вора двое суток, а на третьи вернулся с его головой. Чтобы восстановить китайскую власть в стране, он уговорил Гэн Цзина отправиться на юг, а сам отправился на восток, в Линьань, чтобы наладить связи. За время его отсутствия многое изменилось. Когда он выполнил задачу и вернулся, оказалось, что командиры частей подняли восстание, а Гэн Цзина убили. Синь Цицзи вышел из себя, вскочил на коня, обнажил меч и всего с несколькими конниками ворвался во вражеский лагерь. Он схватил изменников, проделал путь в тысячу ли, чтобы доставить их в Линьань и предать правосудию, а затем во главе десятитысячной армии вернулся на юг. Эти великие дела он совершил совсем юным, в нем бурлила молодая кровь, он мечтал расправиться со всеми врагами и вернуть императору земли.

Однако не все в жизни происходит так, как хотелось бы. Вернувшись на юг, он сменил меч на писчую кисть из козьего ворса и больше никогда не бывал на поле боя. Ему больше не довелось испачкать военный халат вражеской кровью, оставалось лишь, роняя слезы, писать летящим почерком трагические поэмы, вздыхать с сожалением и горько подшучивать над самим собой.

Дом-музей Синь Цицзи в Цзинане

Можно сказать, что свои стихи Синь Цицзи писал не пером, а высекал ножом и мечом. В истории и поэзии он остался как полководец-патриот и герой военных сражений. Минула уже тысяча лет, но когда мы читаем его произведения, то чувствуем отчаянную ярость и невероятную мощь. Например, его знаменитое цы «Посылаю Чэнь Тунфу боевую оду, для него написанную» на мелодию «Почжэньцзы»:

Был пьян, а меч блеснул в луче свечи,и сон увел на плац, рожок звучит,в степи бойцы свежуют у огня бычков,им маршем дух вздымают трубачи,и к смотру осенью боец готов.Мчат кони, словно звездные Дилу,громоподобен свист летящих стрел.Небесный долг монарх свершить сумел,мне – ныне, присно – воздадут хвалу…Увы, уже давно я бел![49]

Осмелюсь заявить, что этому стихотворению не уступает разве что произведение военного гения Юэ Фэя на мелодию «Мань-цзянхун». За все пять тысяч лет в творчестве китайских литераторов сложно отыскать такое же превосходное стихотворение на военную тему. Ду Фу писал: «Если хочешь подстрелить врага, подстрели сначала его коня, ⁄ если ловишь бандитов, начинай с главаря», – а военный поэт Лу Лунь: «Враг бежал, армия выступила в погоню налегке, / внезапный снегопад укрыл наши луки и мечи», но они воспевали и описывали это лишь с позиции наблюдателей. Какой поэт может похвастаться тем, что ему довелось самому подержать в руках меч? «Ряды кораблей высятся как башни», «Побросав плетки в воду, переходят через реку», «Меч, направленный на бывшие земли Цинь», «Осенью лошади на заставе» – на основе его произведений можно составить словарь военного дела. Синь Цицзи изначально хотел принести жизнь в жертву своей стране, умереть в бою, с честью пасть на поле брани. Но, вернувшись на юг, он был вынужден оставить сражения, больше ему негде было применить военные навыки. Как Цюй Юань, что взывал к небесам, как Гун-гун, который бился о гору Бучжоу, он стоял у реки Янцзы, смотрел в сторону Чаньаня, поднимался на высокую башню, сжимал перила, проливал горячие слезы.

Цы на мелодию «Шуйлунъинь»:

На землях древнего царства Чу царит холодная осень,воды Янцзы текут вслед за облаками,бескраен осенний пейзаж.Я вглядываюсь вдаль, смотрю на высокие горы и мощныехребты севера —вид прекрасен, но вызывает во мне лишь злобу и отчаяние.Некоторые горы напоминают яшмовые шпильки,а некоторые – девичьи волосы, собранные в узел.Лучи закатного солнца освещают балкон,в горестном крике отбившегося от стаи гуся звучит скорбьи негодование странника.Я перекатываю в руках рукоять уского меча[50]да в который раз похлопываю извилистые перила.Никому не понять,зачем я поднялся сюда и смотрю вдаль.

Кто мог понять горестное настроение этого скитальца, который на самом деле был бродягой из погибшего государства? Это цы он написал, поднявшись в городе Цзянькан в беседку Шансинь-тин. Беседка стояла над рекой Циньхуай, открывающиеся виды испокон веков радовали утонченные сердца ценителей культуры, но Синь Цицзи исполнил здесь трагичную песню. С тоской похлопывая по перилам беседки, он наверняка вспоминал, как когда-то размахивал мечом и понукал коня, как скакал во весь опор по полю брани, и не знал, куда теперь направить свою энергию, свою волю. Когда-то я специально ездил в Нанкин, чтобы отыскать место, где он с горечью хлопал по резным перилам, но от беседки уже ничего не осталось и даже следов ее теперь не найти, и только река по-прежнему несет свои воды, плеск волн подобен вздохам поэта, они бегут и бегут вдаль.

Еще одно глубинное отличие стихов Синь Цицзи от всех остальных заключается в том, что он писал их не тушью – он создавал их слезами и кровью. Сегодня, когда мы читаем его стихи, мы отчетливо слышим в них слова министра-патриота, чувствуем все его пролитые слезы, признания. Невозможно забыть его образ, эту фигурку, опершуюся о перила, смотрящую вдаль, пытающуюся разглядеть родные места.

Почему, когда Синь Цицзи вернулся на юг, его так невзлюбил императорский двор? В своем цы «Бросаю вино» на мелодию «Циньюаньчунь» он в шутку говорит: «К тому же и большая, и маленькая беда в этом мире / происходит от чрезмерной страсти к чему-то. /Слишком сильная любовь/несет большую опасность». В этом произведении описаны его политические злоключения. Он попал в беду из-за любви к своей стране, а любовью к своей работе навлек на себя невзгоды. Он слишком любил народ, страну, императорский двор, а знать его боялась, чуралась и опасалась связываться с ним. Он был подданным Южной Сун сорок лет и почти двадцать из них маялся без дела, а за те двадцать лет, когда его хоть как-то привлекали к работе, его переводили с места на место 37 раз. Всегда, когда ему выпадал шанс проявить себя, он очень внимательно и усердно брался за работу. Казалось бы, достаточно получать зарплату и не вмешиваться в лишние дела, но горячее сердце патриота упорно не давало ему покоя. Все сорок лет, где бы он ни был, кем бы ни работал, даже когда был не у дел, он постоянно учился, беспрестанно ворчал, а при возможности даже брался за дело на практике, обучал войска, изыскивал средства, приводил в порядок административные дела, демонстрировал готовность сиюминутно отправиться на фронт. Разве могло это не раздражать власть, которой всего лишь хотелось наслаждаться временным благополучием? Однажды он был генерал-губернатором Хунани, по сути просто главой местной администрации, но и на этой должности он организовал отряд «летающих тигров» в две с половиной тысяч человек, и это грозное войско конников в латах наводило трепет на всю Цзяннань. Когда при создании отряда начали строить казармы, грянули затяжные дожди и никак не удавалось обжечь черепицу. Тогда он приказал городскому населению Чанши принести по двадцать черепичных пластин с каждой семьи, черепицу он сразу менял на золото, всего за два дня удалось собрать нужное количество. Уже по этому можно составить представление о его стиле работы. Позже он стал чиновником в Фуцзяни, где снова начал призывать солдат и закупать лошадей. Южный край Фуцзянь и север великой пустыни Гоби находятся далеко друг от друга, но даже это расстояние не останавливало его заботу о народе и мечты о восстановлении государства. Синь Цицзи был настоящим трудоголиком, но чрезмерная любовь к делу навлекла на него беду и породила много клеветы и нападок. Поговаривали даже, что он хочет захватить власть и пойти против императора, и император стал прибегать к его помощи только в крайней нужде. Если в стране назревал кризис, правитель призывал его на службу, если поднималась новая волна клеветы, отправлял отдохнуть – так протекала жизнь поэта, и в этом заключалась его главная трагедия. Он был очень эрудированным человеком, часто использовал классические сюжеты в своих стихотворениях, его даже называли настоящим «книжным червем». До самой своей смерти он так и не смог понять, почему двор Южной Сун стремился только к временному спокойствию и не спешил отвоевывать утерянные земли.

В имени Синь Цицзи есть иероглиф (цзп, «болезнь»). Но болела у этого крепкого молодца, который с детства занимался фехтованием и был знатным силачом, только душа. Он страдал, оттого что государственные владения уменьшились, словно убывающая луна.

У подножия ЮйгутаяИ чиста и прозрачна река.Сколько путниками – кто знает! —Тут пролито слез за века?Там, на северо-востоке,На Чаньань затерялся след.Цепи тянутся гор высоких,И горам этим счета нет.Только горы – что за преграда!Все, я верю, придет в свой срок.Одолел же эти громадыИ пробил себе путь поток…Опускается у причалаВечер, в сердце рождая печаль,И кукушка прокуковала,Улетая в горную даль[51].

Это знаменитое цы на мелодию «Пусамань», в котором слышатся нотки уныния, мы читали еще в средней школе.

А в цы на мелодию «Юнъюйлэ» поэт даже посмеивался над своей фамилией:

Пылкость солнца и чистота инея,Верность и преданность —Вот, что записано в наших родословных книгах.Когда мои предки получили эту фамилию?Я расскажу вам, что значит фамилия «Синь»,И вы, возможно, рассмеетесь.Иероглиф «синь» происходит от слова «невзгоды»,Содержит значение «скорбь, страдания»,неразрывно связан с «тяготами» и «тяжелым трудом».Столько в нем горечи,Что люди, услышав это слово,Плюются, как от молотого перца или корицы.Конечно, в мире полноСладких почестей и богатства,Но наш род их не видывал.

Только вслушайтесь: горести, тяготы, невзгоды, скорбь – от одних этих слов сжимается сердце. В мире столько всего прекрасного, столько удач и подарков судьбы, почему же они не выпали на его долю? Он то маялся без дела, то переезжал с места на место, меняя должности одну за другой. В 1179 году его из Хубэя перевели в Хунань, когда сослуживцы провожали его, он сильно горевал и очень мягко пожаловался на свое разочарование в политике. Его сожаление вылилось в знаменитое произведение «Опять дожди…» на мелодию «Моюйэр»:

Опять дождиИ бесконечный ветер!Каким же надоОбладать терпеньем!..Весна готоваРаствориться в лете —Живет онаПоследние мгновенья.Ее прошу яНе спешить с уходом.Как жаль, что былоРаннее цветенье!Теперь – вдвойне,Когда под небосводомСонм лепестковПроносится в смятенье.«Постой, весна,Не уходи! Куда ты?Я слышал – травыРазрослись стеною.С пути собьешься —И не жди возврата!..»Молчит весна,Не говорит со мною.Но мне видныВесенние приметыВ тенетах,Заплетенных под стрехою.Они пух ивыС самого рассветаК себе влекутНезримою рукою.Минувших летСвершения в Чанмыне —Крушенье грезИ тщетность ожиданья,И красотаЧанмыньской героини,И зависть,Что не знает состраданья!.КрасавицаСтихи Сянжу купила —Не пожалелаЗвонкого металла.И мне, как ей,Ничто теперь не мило —И на меняОбрушилась опала.Вы, торжествуя,В танце не кружите! —Забылись вы совсемВ своей гордыне…Но где Фэй Янь?Где Юй Хуань, скажите? —Истлел их прах,Давно их нет в помине!Боль одиночестваС тоской его бескрайней!..Я тишиныНа башне не нарушу.Что там увидишь? —Ивы лишь в туманеДа луч заката,Леденящий душу![52]

Говорят, когда император Сяо-цзун, правивший в 1162–1189 годах, прочитал это стихотворение, то был очень недоволен. Лян Цичао[53] так оценил его: «Невероятно волнующее, трогающее за душу произведение, ему пока что нет равных».

В палаты Чанмэнь (то же самое, что и Чанмынь. – Примеч. пер.) император У-ди ссылал наложниц, ставших ему неугодными. Синь Цицзи обратился к этой истории, чтобы поведать и о преданности, и о слепой страсти, и о горе, страданиях, терзаниях, позволить читателю прочувствовать всю палитру чувств. Даже сегодня каждое написанное слово пробирает до глубины души, кажется, что это капли крови или слез. Древние поэты написали с гору печальных стихов о весне. Но кто сумел так уклончиво, так печально перейти от темы весны к политике, поведать о своем разочаровании в политике? И о печалях красавиц древние поэты тоже исписали немало бумаги, но кому пришло в голову поведать так о государственных делах, пожаловаться на несправедливость, выразить недовольство?

И все же сунский двор оставил его не у дел на целых двадцать лет. Все это время он был отлучен от политики, мог наблюдать за ней, но не имел права вмешиваться и что-либо высказывать. В своих произведениях Синь Цицзи подшучивал над собой: «Император милостив, он отправил меня садить лотосы». Впору вспомнить, как когда-то император Жэнь-цзун отзывался о Лю Юне: «Только и знает, что петь да балагурить, за ним идет дурная слава». Лю Юн действительно отправился петь свои песни в самые низы и стал непревзойденным мастером в жанре цы. Синь Цицзи был другим человеком, он много пил, вволю ел, в сердцах хлопал руками по перилам беседки, громко спорил о политике. Поняв, что не сможет отплатить отечеству, он уехал на северо-восток, построил усадьбу на озере Дайху и погрузился в одиночество. В цы на мелодию «Шуйдяогэтоу» он признается:

Дайху – это самое любимое мое место,взгляда не хватит, чтобы охватить гладь этого озера,она подобна бирюзовой поверхности зеркала,чиста и прозрачна.Я живу без дела, хожу, опираясь на бамбуковый посох,ношу туфли из конопляного полотна,слоняюсь по берегу, за день обхожу его по тысяче раз.Чайка, раз уж ты стала мне другом,то прилетай почаще,не сомневайся.А где же белый журавль?Может, и он прилетит?Чайка то взбалтывает ряску,то ищет что-то в водорослях,сидя на зеленом мху у берега.Оказывается, она выглядывает рыбу,ждет момента, чтобы ее поймать.Смешно, она лишь глупо пялится на свою рыбуи не знает, с каким настроением поднимаю я этот бокал.Когда-то здесь был заросший пруд да пустынные горы,но этой ночью серебрится лунный свет, мягко дуетпрохладный ветерок.Сколько радости в этой жизни и сколько печалей?На востоке Хуанхэ зелени еще маловато,надо посадить здесь больше тополей и ив.

Недаром его второе имя – Цзясюань – означает «плуг, которым вспахивают землю», он вернулся на родину и занялся обработкой земли. Этот мужчина в самом расцвете сил, политик с богатым опытом и благородными целями целыми днями расхаживал по склону горы и побережью, вел с народом праздные беседы о земледелии и шелководстве и разговаривал сам с собой, наблюдая за птицами и рыбами. Вот уж воистину «Боль одиночества С тоской его бескрайней!..» и «Ничто теперь не МИЛО»[54].

Талант Синь Цицзи настолько огромен, что стихи его кажутся вырезанными мечом и написанными кровью, только вот сам он никогда не мечтал стать поэтом. Го Можо[55] говорил о Чэнь И[56]: «Любой полководец от природы поэт». Синь Цицзи же был поэтом, хоть от природы являлся военным; был военным, хотя желал быть политиком. Его стихи – это мука, смолотая в огромных жерновах политики. Он переходил от сражений к стихам, от стихов к политике, то уходил от мира, то вновь включался в общественную жизнь, страдал от того, что его то призывали на службу, то вновь ссылали. Будучи образованным человеком феодальной эпохи, он относился к политике не как Тао Юаньмин, который лишь чуть-чуть попробовал себя на этом поприще и сразу отказался, и не как Бо Цзюйи, который долгое время занимал свой пост, одновременно занимаясь и литературой, и политикой. Он не мог не думать, не переживать за народ, его сердце пылало жарче огня, он давно скопил в себе огромные силы, которые было невозможно ни сдержать, ни применить. Он не хотел унижаться перед кем-то на государственной службе, не боялся, что на него выльют ушат клеветнических помоев. Одновременно с изменением ситуации в стране он то активно трудился, то скучал без дела, то взлетал, то падал, то продвигался вперед, то отступал назад. Стоило ему добиться небольшого успеха, как его отстраняли от дел из-за наговоров, но в смутные времена его вновь призывали на службу. Он лично тренировал войска, стал автором знаменитого труда об управлении страной «Мэйцинь Шилунь» («Десять рассуждений о прекрасном сельдерее»[57]). Он был политиком, чье сердце постоянно болело за народ, таким как Цзя И, Чжугэ Лян, Фань Чжунъ-янь. Его словно кусок железа то нагревали докрасна и отправляли на наковальню, то бросали в воду поостыть. Некоторые причисляют его к направлению хаофан пай («свободного стиля»), называют последователем Су Дунпо, но у Су Дунпо этот стиль выразился в основном в цы «Река течет на восток» на мелодию «Няньнуцяо», то есть в пейзажной лирике. Су Дунпо жил в лучшие годы эпохи Северная Сун, его поэзию не отточили национальная вражда и мечты о возрождении государства, в его стихах не звучит звон клинков, не клубится пыль на поле брани. Настоящий поэт способен услышать зов эпохи лишь тогда, когда его сжимает, скручивает, вертит, закаляет, обжигает какой-то важный политический (общественный, национальный, военный) конфликт, только тогда он становится глашатаем истины. Стихи тоже могут взлететь, запылать, зазвучать, разбудить массы, только направляемые вихрем политики. Мастерство поэзии лежит за пределами самой поэзии, и эффект поэзии – тоже. Мы признаем ценность искусства как такового, но также признаем взрывную силу искусства, в основе которого лежат идеи.