Перегоревшая

– У всех есть проблемы, Чжан Энлэй. – Я смотрела в его глаза прямо, практически жёстко, хоть и понимала, что что-то от его взгляда внутри скручивалось. – Просто некоторые, как я, не знают, как их решить. Спасибо, что подвёз.

Я, чуть оперев руку о колено Энлэя, перекинула ногу через мотоцикл, вставая на асфальт. Чувство земли под ступнями сбавило напряжение, но не настолько, чтобы я пошла в дом, не смотря через плечо. Он попрощался первым – я неловко помахала ему ладошкой, выдыхая. Я была действительно благодарна ему. А сейчас самое время пойти в дом.

Дверь отворилась без скрипа. После того как я скрылась в прихожей, Энлэй завёл двигатель и уехал в своём направлении, а я принялась снимать ботинки и стягивать куртку. Что уж поделать, раз явно моё отсутствие заметили, прятаться не стоит – вдвойне попадёт.

Мама вышла из кухни и скрестила руки на груди, смотря на меня хмуро, исподлобья. По закону жанра, если бы я была пьяной, я бы икнула, а потом завалилась бы к курткам, но я не находилась в состоянии алкогольного опьянения: ни капли в рот не взяла, вот вообще. Но казалось, мама знала больше, чем я могла себе представить.

– Хэджин, у тебя совесть есть? – Она была, но я её успешно задавливала. Была бы совесть, я бы ложилась спать в девять вечера, делала все домашние задания наперёд и пила чай с малиной. А ещё бы никогда не спорила с родителями, но, к сожалению, только так я и могла с ними общаться. – Почему ты меня не слушаешь в последнее время? Мои слова для тебя пустой звук?

– Мам, я…

– Хэджин, я всё понимаю, вот действительно всё, но ты же ещё ребёнок для всего этого. Послушай хоть раз меня, оставь свой выпендрёж.

– Мам, это не выпендрёж. – Я раздражалась всё больше и больше. Мне, как и многим людям, не особо приятно, когда на них выливают всю грязь, но в том и дело, что это была не грязь, а чистая правда, которую мама предпочитала говорить мне прямо в лицо. – Я уже взрослая, а значит…

Мама втянула ноздрями воздух – плохой знак, очень плохой знак. Она подошла ко мне, критически осмотрела спутанные от шлема, ветра и пальцев Вэйлонга волосы, увидела на мне футболку, в которой спокойно бы поместились две меня, куртку, в карманах которой явно не было ни мобильника, ни бумажника. Как только она открыла рот, я сжалась до размеров молекулы. Представляла, что она скажет. Но не думала, что её слова будут настолько жестокими.

– Я растила из тебя хорошую и послушную дочь, а ты уходишь вечером, возвращаешься ночью, приходишь в вещах каких-то парней и пахнешь рвотой. Что я о тебе должна подумать, Хэджин? Что наши соседи о тебе подумают?

Я раскрыла рот, чтобы начать защищаться, но мама резко дала мне пощёчину. Голова закружилась, как в той комнате с Вэйлонгом, я повалилась на колени, а в глазах замигали звёздочки. Больно.

– Я не растила шлюху, Хван Хэджин. А теперь пошла наверх, умылась и легла спать.

Я плакала в подушку. Долго и навзрыд. А что рыдать, сама в этом виновата. Но я винила маму. Все подростки так делают: винят в своих промахах и неудачах кого угодно, только не себя. Забылась я только спустя час, когда уже занимался рассвет, и приснился мне сон, что не привиделся бы в обычной ситуации. Мне не снятся парни, но именно Энлэй пришёл в дрёме, обнял, утешил, а потом произнёс, подарив самую что ни на есть настоящую надежду:

– У меня для тебя есть крылья. Я подарю тебе спасение.

И этот парень вскорости стал моим спасением.

[01 марта 2017]

Глава 2

Ты утешил меня,

Но влюбляться в тебя было моей ошибкой

The Weeknd – «Call Out My Name»

У Элизабет Кюблер-Росс есть модель принятия неприятных событий, и она включает в себя пять стадий: отрицание, злость, торг, депрессию и принятие. Кажется, я до сих пор находилась на предпоследней стадии и не могла принять ситуацию целиком. Принять, что после двух лет отношений мы расстались. Расстались с болью, с вырванным на опыты сердцем, со слезами и моими попытками забыть его. Как много было разбито бутылок с алкоголем, как много было выкинуто пустых упаковок от сигарет. Я не курила ни разу за то время, что мы встречались. Я начала курить потом: заполняла ядом организм, чтобы не чувствовать боли, не чувствовать ничего.

В принципе, моё поведение не удивительно. Слишком сильно я прикипела к человеку, стала от него зависеть, послала к чертям всех, кто говорил, что мы не сможем быть вместе. Люди порой постоянно напоминали мне, что он старше, что он студент-врач, одновременно учащийся и работающий, что он иностранец, да плевать я хотела на то, что у него «на меня» денег нет. Присутствие рядом – вот, что действительно важно в отношениях. По крайней мере, я любила Чжана Энлэя именно за это, он всегда был рядом, поддерживал меня в моих начинаниях и утешил, когда Ким Бокхё разбился в аварии буквально на моих глазах. Да, я видела смерть друга. И да, это тоже на меня очень сильно повлияло.

Хотелось вырвать все свои волосы, добраться до мозга, вынуть его и хорошенько встряхнуть. Так нельзя, вообще нельзя было влюбиться, принимать ухаживания, делать всё так, чтобы мы находились в одном месте в одно время. Я была ему не обузой, ни в коем случае. Но порой чувствовала, что навязывалась.

Так нельзя было делать.

Но так хотелось.

[два года назад]

В начале марта каждый год все корейские школьники и студенты окунались с головой в учёбу. Я не исключение. Беда была только в том, что из раза в раз, как наступал март, а я, как и многие другие, не могла сосредоточиться на учёбе. Абсолютно не понимала половины предметов и уже который год сидела в классе «С». Зато не одна, а с подругой, которая так же, как и я, вроде старается, но получает всё равно низкие баллы.

На следующий день после той злополучной вечеринки меня разбудила мама. Она вела себя как обычно: пришла, разбудила, сказала, что оставила завтрак на столе, и уехала на работу. Папа уехал ещё до неё. В доме я была одна. Позавтракав, пошла умываться, на ходу вставляя в уши наушники и включая самые энергичные и быстрые треки, чтобы проснуться и быть свежей до конца сложного дня.

За произошедшее вчера мне отчасти было стыдно. Поняла, что если бы не мой длинный язык, я бы не получила пощёчину. Место удара до сих пор жгло. Коснулась рукой щеки. Боль. Ненастоящая. Остаточная. Она ещё долго будет преследовать меня, невидимо напоминая о себе во снах и слегка-слегка показываясь в реальности.

Пора собираться на учёбу.

Толпа, состоящая из мне подобных подростков, шла к воротам школы. Мне повезло: я не ездила на автобусе или велосипеде по утрам, хоть мой дом находился в получасе ходьбы от образовательного учреждения. Многие ученики проезжали мимо, знакомые махали рукой, держа в зубах с завтрака недоеденный бутерброд. Они такие смешные, на самом деле. Что им мешало поесть дома?

Хвиён была сонной и немного лохматой. Она сидела одна за партой, положив сумку под голову, и тихонько посапывала, лишь бы никому не мешать. Я опустилась на стул рядом с ней, вынимая из рюкзака учебник по корейской литературе, а потом зевнула. Вечер и ночка были явно и у меня, и у Хвиён не из лучших. Конечно же, терзало любопытство, что было между ней и Тэёном, но такт надо знать.

– Я ненавижу четверги, – прохрипела девушка рядом со мной. – И ненавижу корейскую литературу. Ненавижу!

Хвиён зевнула, потягиваясь. Рукава формы немного смялись, погнулись, но девушку это мало волновало. В то время как я даже пальцами разглаживала светлую плиссированную юбку, моя подруга очень уж неаккуратно закатывала рукава, побуждая моего внутреннего перфекциониста кричать от ужаса.

– Четверги— это всего лишь одни из дней недели, которая в конце принесёт нам выходные, – ответила я. – А корейская литература… ладно, я тоже не понимаю, зачем она нам сейчас, но, возможно, для общего развития?..

Хвиён поправила серёжки, а потом сладко потянулась. Я смотрела на девушку с улыбкой – она меня умиляла, ей единственной я могла довериться. Хотелось высказаться по поводу вчерашнего, ведь она явно не знала о моих приключениях ночью, и меня действительно распирало от всего, что произошло: хотелось рассказать про Вэйлонга, про Энлэя, про поцелуи первого и заботу второго, умолчав лишь об одном: о том, как мы поругались с мамой. Как бы я ни была на неё обижена за несправедливое обзывание и пощёчину, выносить сор за пределы нашего дома не хотелось. А хотелось по-девичьи посплетничать про мальчиков.

Мы же девочки, нам можно.

– А куда вы ушли с Тэёном? – будто бы невзначай начала я, уже предчувствуя длинную тираду девушки с последующим вопросом «а у тебя что?»

Хвиён, в принципе, была любительницей поговорить, были бы слушатели. Поэтому она в ярких красках донесла мне снова, что у Тэёна губы вкуса сахарной ваты и тёплые ладони, которые постоянно греют её холодные руки. Я была из типажа тех девушек, которые, в принципе, любили все эти сладкие любовные истории, но которые не хотели бы, чтобы с ними такое было. Поэтому я просто наслаждалась историей подруги, улыбалась, будто бы сама хотела такой романтики. Приятно слушать, что у кого-то всё хорошо.

– Ну а ты как без нас развлекалась? – к сожалению, прозвенел звонок, и я не успела ничего рассказать. Расскажу на следующей перемене. А пока можно открыть скетчбук и вновь приняться за дело, которое я тщательно избегала несколько месяцев подряд. Не было вдохновения – я не рисовала. А тут появилось.

Как-то странно…

Я не слышала, о чём говорил учитель Ким. Честно – было всё равно, потому что мои мысли возвращались ко вчерашнему дню, к Энлэю, который пожирал меня глазами, к его сильным рукам. Он был необыкновенным парнем – это я поняла сразу. Потом убедилась больше, влюбилась в него сильно. Переставала дышать, когда он стоял рядом, а сердце сжималось, бедное, в комочек и стучало бойко-бойко. Я не любитель сопливой любви, да. Но именно такая любовь к парню накрыла меня чуть позже.

– Повторю свой вопрос, дорогуша. – Хви расчёсывала волосы, максимально заинтересованно глядя в моё лицо. Посмотреть в глаза ей не удавалось – взгляд был направлен на крафтовые листки, на которых я старательно прорисовывала завитки волос. – Эй, ну отвлекись немного!

Вздох сорвался с губ, а потом я вздрогнула, поняв, что хотела рассказать об Энлэе. Чжане Энлэе. Двадцатитрёхлетнем.

– Ну… – Мысли не хотели собираться в кучу, оттого я прокашлялась, настраиваясь. – В общем, сначала был один парень, он китаец, зовут Вэйлонг. Он попытался накачать меня таблетками, но у него не получилось, так как…

– Он тебя накачал таблетками и?.. – Хвиён чувствовала, что я от неё что-то скрыла, и именно поэтому хитро уставилась на меня, будто намекая, что от неё ничего нельзя скрыть.

Я без слов начала расстёгивать рубашку, хоть фактически такое поведение – неприемлемое. Отогнув край, я показала следы вчерашнего дня, которые будто складывались неведомым созвездием на моей коже. Эстетика отвратительного – тебе вроде это и нравится, но одновременно до омерзения отталкивает.

– Это он тебя так? О боже, ты с ним…

– Между нами ничего не было. – Я судорожно поправила галстук, застегнув пуговицы, и выдохнула. – От изнасилования… – На краткое мгновение я сглотнула. Фактически, это было не совсем изнасилование, но мы же все порой привираем, да? – В общем, меня спас Энлэй.

Его имя на краткое мгновение будто бы выжгло мои лёгкие – настолько волнительно оно звучало для меня. Волнительно и прекрасно. Я вообще любила китайский язык, с удовольствием посещала уроки учителя Ли, что знал его на хорошем уровне. Я могла написать своё имя по-китайски! Для меня это уже было плюсом. Может быть, если мы ещё раз встретимся с этим парнем, мне удастся поговорить с ним на его языке.

– Потом я проблевалась в туалете, а он отвёз меня домой. Конец. – Я уткнулась носом в листы. Смущение накрыло меня – не подумала, что некоторое не захочется говорить. Почему – чёрт его знает. Хвиён и я до сих пор помнили Мёнсика и его выходки, и говорить, что какой-то парень проявил сильное участие в моём вчерашнем вечере, не хотелось. Вдруг подруга захочет найти его и сразу сказать, что я не готова к отношениям и не хочу переживать это снова.

– Очень информативно, могла бы тогда и не упоминать никакого парня с китайским именем.

Для Хвиён он навсегда остался парнем с китайским именем. Даже не «медик», не просто «парень моей подруги». Она уже подсознательно ему не доверяла, пыталась себя отгородить от него. Энлэй был порядочным – на других девушек не смотрел, не заигрывал с ними. Он делал больно по-другому.

– Смотри, Хви. – Я повернулась к девушке резко, ёрзая на стуле. Бедро оголилось, и Ким Ынхо, учитель корейского языка и литературы, который остался в кабинете, потому что у нас второй урок с ним, достаточно укоризненно посмотрел на меня. Хотелось назвать его пуританином и показать язык, ещё больше задирая юбку и показывая край чулок, но я наплевала на это дело. Больно надо учителей совращать. – А давай, если я вновь его увижу, то постараюсь с ним замутить?

Кажется, девушка подавилась. Азарт плескался в моей крови – чтобы окончательно заявить Киму Мёнсику «пошёл ты на хер, козёл», мне нужен парень. Вроде бы неплохой план, хоть немного всё скручивалось от тех слов, что я услышала во сне. Кажется, если я встречу Энлэя вновь, я буду банально использовать парня, чтобы прекратить свою боль. Будет мучить совесть или нет – чёрт его знает. Но попробовать стоит.

Хотя только потом, позднее, я поняла, что нельзя использовать человека как таблетку от болезни к другому человеку. Как минимум – это низко и подло. Как максимум – тебя самого будет мучить совесть.

– Если хочешь, конечно, играй, но потом не плачься, если влюбишься. – Такая позиция у моей подруги была всегда, ведь она знала – говорю о парне, а потом раз – и влюбляюсь. – Знаю я тебя.

Я улыбнулась и вновь кинула взгляд куда-то в окно, будто надеялась там увидеть Энлэя. Его не было – время учебное, рабочее, а где он учился или работал, я не имела ни малейшего представления. Просто знала, что он может помочь прочистить желудок, но это не означало того, что он являлся медиком. Либо студентом-медиком. Впрочем, чуть позже я узнала, что Чжан Энлэй действительно учился на медицинском факультете одного из наших центральных университетов, получал то ли повышение какое-то, то ли второе высшее – в этом я не разбиралась. А также он одновременно работал в городской поликлинике и у нас в школе, но об этом будет рассказано несколько позже.

Урок корейского языка прошёл достаточно скучно. Снова мы разбирали известные нам темы, Хвиён переписывалась с Тэёном, хоть знала, что использовать телефоны в школе и на уроке запрещено, а я смотрела в окно. Сегодня было солнечно, и будет плохо, если во время перерыва я не выйду на улицу. Возможно, Ким Бокхё потащит курить, потому что ему нужна никотиновая подзаправка, а я бы просто постояла рядом, за компанию, пошутила бы вместе с ним, возможно, позаигрывала. Это нормально: мы никогда не говорили, что именно дружим, потому что априори считается, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует. Но если нет и женской дружбы, то с кем мы дружим? Неужели дружба есть только у мужчин?

– Благодарю вас за урок. – Мы все поклонились учителю Киму, а потом стали собирать сумки. Обеденный перерыв длился долго, а значит, можно выйти на улицу, посидеть и поболтать с друзьями.

Хвиён упорхнула на задний двор – именно там они должны были встретиться с Тэёном и целоваться под раскидистыми деревьями нежной вишня. Меня же поймал Бокхё: его тяжёлая рука опустилась на плечо, он улыбнулся, ведя меня по коридорам школы и выводя на улицу, в закуток между задним и передним двором, который порой называли «курилкой» и «кишкой». Курилкой-то называли за дело: все, от мала до велика, курили там, прячась от учителей. А почему «кишка», не было известно никому, пожалуй, кроме сторожа. Господин Ким – весьма уважаемый человек и многое знает. А следовательно, верить и доверять ему можно.

Бокхё всегда держал в кармане штанов пачку сигарет. Он не уподоблялся большинству любителей электронок, предпочитал стандартные никотиновые палочки без всяких дополнительных вкусов или ароматизаторов. Стоит заметить, что из-за этого его дыхание было неприятным, а вещи прокуренными. Учителя считали, что у него курят родители, потому что не чувствовали запаха из его рта. Буквально каждый раз после курения он засовывал полпачки мятной жевательной резинки в рот и под конец большой перемены выплёвывал серый комок. Интересно, что скажет личный стоматолог семьи по поводу состояния его зубов?

В курилке никого не было: младшие скуривали только половину сигареты, кашляли и уходили в кафе, ближнее к школе, и заедали чем-то сладким горечь от дыма. Ким Бокхё, лохматя тёмную шевелюру, называл таких детей слабаками. Они ему казались донельзя смешными, и я даже порой чувствовала обиду за этих ребят – они были моими ровесниками, чуть помладше, и, можно сказать, мой друг намекал, что я слабачка. Но я не была таковой – знала это, потому что слабаки не загоняют в статус друзей горячих красавчиков с татуировкой в виде колибри на предплечье. Хоть в Южной Корее до сих пор достаточно настороженное отношение к татуировкам, парень не побоялся реакции более старшего поколения.

Бокхё закатал рукава белой школьной рубашки, вновь показывая подкачанные мышцы рук и цветную татуировку, на которую он потратил уж никак не меньше ста тысяч вон. Карманные и заработанные честным трудом деньги он тратил на себя любимого: одно убивало его организм, второе гробило его кожу. Но Ким, чего уж греха таить, был мечтой любой девочки от тринадцати до шестнадцати лет. Каждая, чёрт побери, каждая с открытой неприязнью смотрела на меня и чуть ли не раскладывалась перед ним. А этот кот не ластился ни к кому. Просто ко всем подкатывал, каждую лапал, с каждой его речи были приторными. Даже со мной. Я не могла наши взаимоотношения назвать дружбой.

Даже сейчас он стоял практически рядом со мной и трогал моё колено, которое было согнуто, опиралось о кирпичную кладку за стеной. Его рука скользила по коже, которая была скрыта чулками, а я лишь улыбалась, понимая, что мне абсолютно всё равно на то, что он делал. Ну трогал колено и трогал. Я не обеднею от этого. Тем более он вроде как друг.

– Куда вчера с вечеринки вместе с мотоциклом пропал? – Парень выдохнул дым сквозь зубы, и я разогнала серое облако рукой. Мне было неприятно – таким образом, по моему мнению, выражали презрение к человеку. – Между прочим, если бы твоя королевская задница соизволила быть со мной, то мне бы не пришлось ловить попутного парня.

Бокхё выдохнул дым в сторону, задерживая руку на моём бедре. Я скрестила руки на груди, смотря на его лицо, такое сосредоточенное, будто не он от меня прятался, а я от него. Отобрав сигарету, я повернулась к парню спиной, чтобы затушить ярко-рыжий огонёк о кирпичную стену. Парень ненавидел, когда я так делала – порывался отобрать сигарету, наполовину выкуренную, но вдруг резко намотал на кулак мои волосы и чуть потянул вниз, заставляя спину прогнуться. После этого, прижимая животом к стене, предпринял попытку нащупать мою руку с сигаретой, но я не далась – та оказалась на земле, я сама практически не дышала.

– Девочку подхватил, вот и пропал. – Честность всё же хороша. Но сообщением бы скинул, что не сможет меня забрать. – А сейчас ты поплатишься за то, что отобрала у меня сигарету.

И парень прислонил ладони к моим рёбрам, а потом принялся щекотать, одновременно пытаясь не сорваться на смех из-за того, что я начала банально хрюкать. Знал, что когда меня щекочут, меня можно трогать везде, а поэтому руки схватили бёдра, слегка сжимая мягкую кожу, а потом Бокхё с хохотом отошёл от меня. Как бы он ни злился, когда я отбирала у него источник яда, он всё равно был весёлым и долго обиды не хранил.

Ким не стал закуривать вновь; он был из того рода людей, которые вполне в состоянии бросить портить свой организм, но не хотел чисто из-за того, что потеряет некую «зрелость». Я бы поспорила. Ты не можешь считать себя взрослым, если пачками скуриваешь сигареты или литрами пьёшь алкоголь. Взрослым считается человек, готовый взять на себя ответственность за собственные поступки, не кичащийся тем, что он взрослый. И забавно было порой смотреть на малолеток, считающих себя взрослыми только потому, что потеряли девственность или пришли на вечеринки «для взрослых» с кальяном, соджу и иными крепкими алкогольными напитками, которые я не любила, ведь они сильно обжигали горло.

– Пойдём в школу, – Бокхё пошёл первым, а я носком туфли-лодочки смела окурок ближе к стене, к таким же окуркам. Слишком много учеников курили, все они были «крутыми», которые не боялись кислого постоянного привкуса во рту.

В коридорах стоял шум, который учителя не пытались угомонить. Кто-то списывал домашние задания, кто-то, хохоча, делился своей едой с друзьями. Кто-то, как я, тенью шёл вдоль стены к своему классу, думая о своём. О чём думали другие, я не ведала, но мои мысли заполнял Чжан Энлэй. Странно – о парнях с разных вечеринок я забывала в первые минут двадцать, на следующее утро даже не могла назвать их имён. А этот парень… он отличался от других остолопов, что, напившись, флиртовали со всеми девочками сразу и вели в постель как минимум двух за ночь. Этот парень предпочёл помочь мне, а не воспользоваться беспомощностью.

– Хэджин, боже, ты такая медленная, прямо как черепашка. – Бокхё обернулся и склонил голову к плечу. – Пойдём, достало уже ждать тебя.

Спохватившись, я вновь последовала за другом. Начинались сложные два урока математики, раздел тригонометрии, и учитель Ким собирала нас порой раньше, чем звучала мелодия звонка. Но оказалось, что учителя до сих пор не было – вместо неё рядом с доской стоял председатель ученического совета, что был на год нас старше, и ждал, пока все зайдут в помещение. Слегка поправив юбку, я присела за парту, толкнув Хвиён, что широко улыбалась, печатая своему парню сообщение.

Сидящий чуть впереди Джинён передал какую-то бумажку, в которой надо было поставить свою подпись, что мы ознакомлены с какой-то информацией. С какой именно – мы все пока не имели понятия, но у председателя было достаточно бумажек, так что, я не сомневалась, оглашение всей информации займёт минут двадцать от урока. А может быть, меньше.

– Итак, здравствуйте, класс. – Как только все уселись за парты и поставили свои закорючки на белой бумажке, председатель откашлялся; он был высоким парнем с кучерявыми волосами и очками на носу – ну чем не типичный сладкий мальчик на побегушках у учителей. – Так как наши педагоги часто забывают доносить до вас информацию, а школьное радио перестало работать, доношу до вас сведения об…

Чон Миджэ говорил много. Рассказал о том, что вход на крышу скоро откроется и там же будут располагаться специальные столики, чтобы мы могли посидеть и поесть во время перемены. Сказал о том, что парочка учителей уходят на заслуженный покой и на их место приходят новые, молодые и энергичные. Рассказал о том, что совсем скоро сюда на работу от городской поликлиники приходит студент медицинского факультета, который будет принимать нас по любым жалобам. Актив класса попросили объединиться с активами других классов и организовать для молодого мужчины приветствие. Медики – это хорошо, прошлая медсестра от нас сбежала с криками, потому что парни к молоденькой Пак СэХи липли, как мухи на мёд. Я понадеялась, что с новым медработником так не будет.

На тот момент я совершенно не знала, кто пожалует к нам. И лучше бы вообще не вступала чуть ранее в актив класса.

– Благодарю за внимание. – Прошло десять минут от начала урока, и я опустила голову на учебник по математике, притянув его к себе. Сейчас придёт учитель Ким, и мой мозг будет страдать. – А, забыл предупредить. Учитель Ким сегодня взяла отгул за свой счёт, так что вы можете либо выполнить задания, что она оставила, здесь, либо пойти домой, потому что, насколько я знаю, у вас сегодня мало уроков.

Уроков было действительно мало, но лично я решила остаться в школе – у меня потом шёл факультатив по английскому языку, который я надеялась худо-бедно сдать на экзамене. Напряжённо вчитываясь в задачи, которые я практически не понимала, я сверялась с формулами, написанными в учебнике, и выполняла всё по образцу. Да, сложно было – не зря же я в классе «C», даже не в «B». Зато за те часы, что я просидела одиноко в кабинете, я успела решить всё. Руки перепачкались в синей пасте, зато на дом ничего не было задано.

Факультатив прошёл более-менее быстро, я даже наконец-то начала понимать структуру английских предложений и смогла повторить за диктором с аудиозаписи простейшие слова. Учитель Мун была восхищена тем, что я начала делать успехи, но я всё равно снова налегла на учебник, мучая свой мозг адскими транскрипциями. Я бы лучше китайский изучала в таком темпе, чем английский – если язык соседней с нами страны был для меня ещё более-менее, то английский меня порой доводил до истерики.