Хирург: последняя надежда

Хирург: последняя надежда

Левсет Дарчев

© Левсет Дарчев, 2020

ISBN 978-5-0051-6514-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ1

В жизни главное не годы, а содержание

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ТРЕВОЖНОЕ УТРО

Она открыла окно и холодный ноябрьский воздух ворвался в комнату. Лучи тусклого солнца, пробираясь сквозь облака, нарисовали остроконечную длинную геометрическую фигуру вдоль горизонта Каспийского моря.

С течением времени солнце становилось все ярче и меньше. Наида с минуту постояла возле окна, желая глубже созерцать превращение тьмы в свет. День в день миллионы лет строго по графику. Откуда берется столько энергии, чтобы крутить и вертеть огромные планеты и бесконечные пространства. А я кто? Пылинка с четырьмя детьми и мужем, которые еще спят и досматривают свои сладкие детские сны? Они проснутся и усыпят меня вопросами, которым не всегда есть ответ.

Наида послушала- предрассветная тишина: город еще спит, ни гула машин, мчащихся к центральной площади, ни шума дворовой детворы, из которого она запросто могла различать звонкие выкрики своих детей, особенного маленького Гамида. Он уже задавал мне вопрос, почему солнце утром большое и красное, потом становится маленьким и таким ярким, что ослепляет глаза. Я не смогла ответить- вмещался его отец и долго объяснял про преломление света и что лучи Солнца не сразу доходят до Земли. Гамид, молча, кивал головой, потом проронил:

– Да, я понял, папа. Иногда я тоже бываю как солнце

– Это как, малыш? – спрашивает отец.

– Когда я прячусь от мамы и долго не выхожу, она кричит: «Солнышко мое, ты где?» и я выхожу на свет.

– А где ты прячешься?

Гамид призадумался: он не решался выдать свой секрет.

– А маме не скажешь?

– Нет, конечно. Мужчины должны уметь хранить свою тайну.

Гамид улыбнулся. Он подошел поближе к отцу и прошептал на ухо:

– Под столом.

Рашид долго смеялся всем своим басом, хватая пальцами за пухлую щечку и потягиваясь, чтобы приложить губы к продолжению своей плоти.

– Хорошо, малыш. Я обещаю не выдать твою тайну, даже когда ты станешь большим.

Сегодня она встала чуть раньше. На то есть причина- день рожденья мужа: придут гости, родственники и друзья. Прошел час, и она успела сварить кашу, заварить чай, сварить яйца и приступила к салатам на торжество.

Сзади скрипнула дверь кухни. И вот он, его величество – Рашид в спортивных брюках синего цвета, голым торсом с полотенцем, перекинутым через плечо. Он встал в проеме двери с зажмуренными, все еще сонными глазами.

– Привет, Найка, – буркнул он с виноватым оттенком.– И где я?

Наида отвернулась от газовой плитки и опустила руки.

– Доброе утро, – произнесла Наида с тонкой иронией в голосе.– Ты хоть помнишь, во сколько ты вчера вернулся домой?

– Не-а, – выдохнул Рашид, отнимая руку от дверной рамки.– Еще раз такая охота и я умру…

– Ты тратишь себя без жалости, – сказала Наида.– Тебе надо остановиться.

– Ничего не поделаешь, милая, – сказал Рашид.– Работа такая. Выходит, я сам себе враг. Сколько время?

– Вон, посмотри- часы на стене за спиной. Увидел? Половина седьмого. Сейчас побежишь на море и без завтрака на работу.

– Нет, нет, – отрезал Рашид.– С сегодняшнего дня я меняюсь – у меня будет строгий режим питания и отдыха.

Зазвонил телефон. Рашид покосился. Он знал, кто это может быть: Шихсаид или Айгум. Он почесал щеку и решил не отвечать.

– Ты возьмешь трубку? – спросила Наида, указывая кивком головы на аппарат.– Может, с работы.

– Нет, это Айгум

.-Откуда ты знаешь?

– Не веришь?! – Рашид потянулся, снял трубку и сходу прорычал:– Ало, какого черта ты меня будишь в такую рань?

– Ох! – Рашид, я не успел голоса подать, а ты узнал, что это я. Как…

– У меня нет других знакомых, которые могут бесцеремонно разбудить меня так рано. Что случилось?

– Анекдот свежий. Хочешь?

Рашид поднял глаза на жену

– Да, пошел ты! – рявкнул Рашид.– Если выходишь, выходи, а то я побегу на море без тебя.– Он бросил трубку на рычаг и лукавой улыбкой уставился на жену, одной рукой выдергивая телефонную вилку из розетки.– Лучше выключить. Сейчас телефон нагреется от звонков. Детей разбудит.

– И вправду, как ты узнал, кто звонит? – спросила Наида, расслабляясь.

– Чутье охотника, – проговорил Рашид, приближаясь к жене. Он подставил щеку.– Поздравь меня еще раз, – сказал он.

Наида чмокнула.

– Поздравляю.

– Спасибо. Принимаю. А какой сегодня год? Вот черт- моя голова. На твой день рождения я отвезу тебя в Нью-Йорк.

– Не хочу. Я там была.

– Тогда в Токио.

– Я там тоже была.

– И куда ты хочешь, милая?

– Тихо. Детей разбудишь.

– Вау! Почему они так долго спят?

– Как они встанут, если до 11 ночи они ждали тебя? У них были планы на день рожденья папы. А его нет.

– Ничего страшного – в их возрасте я не знал, что такое «день рождения», – Рашид изменился в лице, его черты напряглись.– Мне приснился отец – не знаю, к чему это. Его палец. Боль.– Рашид опустился на стул, засутулился и уставился в угол. Наида посмотрела на его лицо. Карие глаза спрятались под ровными арками бровей. Он был двояким, раздвоенным: один – открытый, заботливый, веселый дома, другой – серьезный, жесткий, безжалостный на работе. Его боялись и уважали.

– Как он приснился? – спросила Наида, зная, что он часто просыпается от чувств, что забыл сделать нечто важное.

– Забыл, – буркнул Рашид, Он тяжело поднялся и направился в душевую. Его взгляд застыл на зеркале, где видел свое отражение. Что изменилось? Морщины в уголках глаз, складка от крыльев носа ко рту. Он провел рукой по щетине. Можно не бриться? Нет: слишком красноречивый аргумент на язык недругов в коллективе. Ладно, не буду думать. Он взял в руку зубную щетку, задержал руку, потом передумал – лучше сначала побриться, затем уже скоблить кожу, чтобы казаться свежим.

«Как он мне приснился? Он говорил: «Забери мою боль». К чему это? Он вернулся на кухню. Наида продолжала утреннюю стряпню, итак каждый день. Интересно, она не устает. А если спросить ее об этом и она ответит, что устает. Что я смогу предложить ей? Помогать по кухне, надев передник. Нет. Мне плохо оттого, что она у меня в голове чаще, чем наяву. Она стала частью моей жизни, обладает высоким чувством собственного достоинства, дочь первого министра просвещения.

– Как дела у детей в школе? – спросил Рашид

Наида задумалась, задержав вилку в воздухе.

– Все нормально. Меджид —лучший в классе. У него все хорошо с естественными науками. Эмина в одной паре- ей ничего не угрожает: подтянулась и исправила свои четверки по русскому и математике. А Тамара,..-Наида запнулась и засмеялась.

– Что с ней?

– Вчера, представляешь, что она мне заявила- начала Наида.– Сумку собрала в школу, сидит и плачет. Спрашиваю: «Что случилось?» Отвечает: «Я не смогла решить задачу». Почему, что она такая сложная? – спрашиваю. Говорит: «Не знаю. Я не смотрела»

– Вот хитрюга, – сказал Рашид. – А Гамид?

– Портится с каждым днем. В садике – лидер, во дворе – лидер, дома тоже. Вчера порвал тетради Тамары, размазал чернилами дневник Эммы и косо смотрит на портфель Меджида.

Рашид издал короткий смешок, потом загрустил.

– На море, наверное, не пойду.

– Почему?

– Хандра напала. Хочу уединиться, – он сел на табуретку за столом, вжавшись в угол, – сделай, пожалуйста, свежий чай с лимоном и мятой.

– Черный или зеленый?

Рашид покатил голову по стене направо, продолжая думать, что лучше: чай зеленый или черный. Зеленый борется против вредного холестерина, укрепляет стенки сосудов и защищает легкие от вредных смол и никотина. Это по моей части

– Зеленый.

– А почему не черный? Он мне больше нравится. Кофеин способствует концентрации внимания и улучшает настроение. Ты говорил.

– Он мне не поможет. Он опасен людям с легко возбудимой психикой. К тому же, дорогая, он вымывает магний, ослабляя сердце.

– Как скажешь. Тебе виднее. Кто на что учился.

Рашид оставил свой взгляд на обоях, поймав одну точку. Он вгляделся в орнамент и нарисовал себе образ человека с рогами и большими глазами. Он закрыл глаза и снова открыл – рисунок исчез: просто плетеные линии. Он наклонил голову, чтобы нарваться на прежний рисунок.

Наида, заметив движения его головы, спросила:

– Ты что там видишь?

– Так, мои мысли о прошлом, – произнес Рашид.– думаю, зачем я стал врачом, а не инженером, учителем. Вместе ходили бы в школу туда и обратно и никаких забот. Я взвалил на себя очень тяжелую ношу. Люди хорошие, люди плохие, больные, нервные…

– Вчера тебя показывали по телевизору.

– Да, ты смотрела?

– Конечно. Видел бы ты твоих детей, как они гордились, кричали. «Мой папа». Вы вели себя слишком развязно и устроили балаган на всю республику. И что там делал Айгум?

– Группа поддержки, – сказал Рашид. – Зато ты видела, как красиво получилось. Как эмоционально, нарушили шаблоны и принятые нормы. Передача должна быть привлекательной. Знаешь, сколько звонков было и корреспондент Комиссаров доволен. Без Айгума никуда: этот человек мой друг.

ИНТЕРВЬЮ

Вдруг Наида поджала губу и за держала взгляд на знакомом профиле человека, который сделал себя сам: известный хирург, в 35 лет ставшим доктором наук, профессором. Два Рашида: один домашний с раскрытый, доступный, общительный, другой – служебный с жестким характером и беспощадным руководителем здравоохранения, закрытый со своими принципами и деловыми качествами организатора. Но главное в нем – это хирург. Перед ее глазами всплыл его вчерашнее интервью республиканскому телевидению.

Корреспондент с довольной улыбкой на лице и планшетом в руке:

– Дорогие друзья, я хочу представить вам всеми уважаемого известного хирурга Рашида Аскерханова. Он завтра, 20 ноября, отмечает свой день рождения. Давайте спросим, как он добился всего, чего добился. Может, получиться раскусить его и узнать о его житье-бытье. Если понравится, то многие пойдут по его стопам в хирургию.

– А интересно быть хирургом, Рашид Пашаевич и с какой профессией вы могли бы сравнить профессию хирурга?

– Извечный вопрос и банальный ответ: сапера, – не задумываясь, ответил Рашид.– У нас просто последствия ошибок одинаковые- человек может погибнуть. Хотя, надо признать, есть небольшая разница: некоторые люди не захотят жить после ошибки хирурга

– Вы кто, прежде всего: хирург или учитель?

– Прежде всего, я человек, такой же, как все. Я люблю вкусно поесть и хорошенько поспать.

– Получается? Не жалуетесь?

– Жалуюсь. Поспать не получается никогда, и это уже прямое свойство профессии хирурга: недосыпание преследует всю жизнь. А на счет поесть мешает первое- занятость. Круг замкнулся.

«Он беспощадно тратит себя, – подумала Наида, сидя перед телевизором.– Работа, друзья. Друзья, работа и в последнее время прибавилась охота. Работа его изматывает: он мечтает выспаться, потому что из 32 часовой смены на сон он сможет потратить часа два, три. Иногда он «живет» в больнице из-за непредвиденных ситуаций без стабильных выходных. Повседневный стресс, глубокая ответственность за больных, контроль ошибки персонала слаженность его работы и жизнь на грани человеческих возможностей. Может ли он быть другим? Нет, не может. «Чем бездельничать час, я предпочитаю находиться в операционной два».

– Вопрос на счет отдыха, я вижу, сам по себе отпадает.

– Не совсем так: у меня, получается, соединить профессиональную занятость с отдыхом в одном месте, и это место – моя дача.

– У вас есть принципы, которые можно нарушить.

– Если вы привыкли ездить на работу на машине, это не значит, что не нужно идти на работу пешком, если сломалась ваша машина.

– Понятно. Вы долго держите обиду на человека, если он чем-то провинился?

– Нет, – задумался, – вообще-то у этого вопроса много граней. Если такое обстоятельство есть на работе, то никак: обидам или другим гуманным чувствам не должно быть места – только работа хирурга.

– А в быту?

– А в быту, – задумался, глядя по сторонам, – на жену что ли? Никогда. Потому что, это мне невыгодно.

– Для вас существуют проблемы, которые не можете решить сам?

– Для меня проблема это когда человек не может встать с кровати или дотянуться до стакана воды. Остальное все- это надуманное самим человеком: деньги, богатство, авторитет.

Корреспондент:

– Что вы испытываете, когда берете нож в руки и начинаете резать мясо?

– У меня давно стерлись ассоциации сравнения мяса, крови, человеческой плоти. Я запретил себе всякие переживания о тех вещах, которые составляют мою профессиональную принадлежность. Я могу держать на руках сердце также как и стакан воды, нисколько не думая, что в одном человеческая жизнь, а в другом вода. Очерствение. Но! Есть огромная разница: воду я просто могу выпить, а сердцем посложнее – там за операционным столом я чувствую, что превращаюсь в машину со всем моим опытом и знаниями, интуицией который со скальпелем становится против смерти и чужой боли. В это время, хоть земля перевернется я – воин без сантиментов: главное победа. Что касается сравнения, то скажу вам так: резать может любой, а хирургия начинается потом.

– Можете рассказать самый запомнившийся случай из вашей практики хирурга?

Рашид задумался, и наступила короткая пауза..

– Вас не затошнит?

– Нет.

– Это было в военном госпитале в войну. Я ассистировал хирургу, когда, как нам показалось, успешно провели операцию офицеру на брюшной полости. Но через день после операции нас подняли по тревоге. Оказалось: после приступа кашля у пациента разошлись швы и кишки вывалились наружу…

– Все, все, – журналист выставил руку вперед.– Понятно, а то точно затошнит.

– Я предупреждал вас. Тогда приведу другой случай. Я на заре практики хирурга оперировал молодого парня двадцати двух лет с переломом левой бедренной кости. Я допустил оплошность при сшивании сосудов и глоток кислорода попал в сердце. Пациент умер, не придя в сознание. Когда я вышел из операционной, мать парня задала мне вопрос, над которым думаю до сих пор: «Доктор, надеюсь, мой сын не будет хромать».

– Почему до сих пор?

– Потому что в ней еще жила надежда и мне так хотелось продлить в ней это состояние. Я сказал «нет». Это стало для меня большим уроком на всю жизнь, после которого я долго не мог придти в себя.

– Да, печальный случай. У вас, наверное, тогда была тонкая кожа, а со временем выработались другие качества и привычки?

– Не когда-то, а сейчас тоже она тонкая. Единственное, что я научился делать и скрывать – это насколько я расстроен и задет. Мне все равно, что люди обо мне думают, но стоит меня позвать на помощь, я тут, же приду и отзовусь. Мне не стыдно ни за что мною сделанное.

«Он никогда не сдается, – подумала Наида.– Он не убегает и верит в то, что он делает. Убедите его, что он не прав, он тут же поменяет курс, извинится и начнет действовать иначе. Он быстро принимает решения и еще быстрее меняет их, если видит, что ошибся. Так что, он уже нарастил себе толстую кожу, хотя порой бывает слишком доверчив. Это его слабость, когда он отношения с людьми начинает с доверия и порой они заканчиваются разочарованием. Но это его не останавливает, потому что его доверие имеет хитрое сплетение как капитал в своих подчиненных и коллегах. Когда приходит время или обстоятельства, он достает его как оружие. Неплохо срабатывает. У него нет страхов и комплексов, и я никогда не видела, чтобы он прибегал к успокоительным таблеткам. Он озлобляет, он же и умиротворяет, он внушает страх и вместе с тем – уверенность. Он обожает поднимать волны. А потом успокаивать их. Люди сами потом создают о нем мифы. Его можно уговорить, но не запугать. Он научился доводить спорные вопросы до кризиса, потом одним маневром вскрывать его, обрекая противника в неуверенность.

Иногда кажется, что вместе с ним идет его аура и ею он заполняет все помещение. Выносливость и высокая работоспособность, наработанная годами – его особенность: не отстанет, пока не завершит то, что начал. Он всегда выглядит уверенным, даже тогда, когда не знает и сомневается. Многое в нем для меня остается необъяснимым, и она уверена, что для него нет ничего невозможного».

– У вас много государственных наград. Какая из них самая главная?

– Уважение людей.

– А в вашей семье кто главный: вы или жена?

Он потер нос, задумался.

– Жена, – пауза. Журналист округляет глаза. – Спокойно. Это когда меня не бывает дома.

«Он – буря, я – скала, – подумала Наида.– Когда он бушует, я безмятежна. Когда он нетерпелив, я – само терпение. Он спешит, я – нет. Он снисходительный, но суровый отец. Звучный голос, соответствующий его телосложению усугубляет чувство тревоги, которое он внушает другим, когда он злой. Он не только смотрит на собеседника, но, сколько сверлит его глазами. Даже его смех, который раздается очень часто и его любезность не помогают людям избавиться от напряженности. Если он вам предложит чай, пейте сразу. Его настойчивость бесцеремонно продолжит: черный или зеленый».

– Если бы вам предложили возможность выбора другой профессии врача, какую бы выбрали?»

– Я бы выбрал профессию ревматолога. Скучный врач, которого посетите, когда с вас будет сыпаться перхоть и вам будет безразличны последствия его лечения.

«Шутками он умеет говорить правду, – подумала Наида, – и странное дело – друзья не обижаются. Странное психологическое состояние, когда вместо человека занимает его авторитет, его хорезма».

– В газетах ваша характеристика – клише? – спрашивает журналист, – криклив, безжалостен, вульгарен, несносен, упрям.… Это что, качество хирурга?

– Неправильно пишут: я спокоен, как удав, сдержан и собран, – заявляет Рашид.– Хотя надо сказать, что хирурги сами по себе бывают, жестоки и как правило, это оправдывается хорошими результатами, что способствует росту профессионализма и дисциплины коллектива.

– У вас есть хобби?

– Нарды

«Конечно, нарды для него не только хобби, но и полное расслабление, – хотела его поправить Наида.– Айгум тут как тут: крики, ругательства и вечные споры..

– Перейдем к вашему главному призванию – человека ученого. За какое научное работу вам дали звание «Кандидата наук»?

– Это было давно, в 1948 году и называлась кандидатская диссертация, сейчас вспомню, – «Изменение костей голени при варикозном расширении вен нижних конечностей». Она целиком была посвящена проблеме лечения венозных заболеваний.

– А что сделало вас известным в научном мире?

– Я защищал мои открытия на международных конгрессах и симпозиумах Мой доклад на первом Международном конгрессе флебологов в Париже «Некоторые вопросы патогенеза и исследования варикоза вен» вызвал в среде моих коллег резонанс и был переведен на многие языки мира. А на третьем съезде флебологов в Амстердаме я выступил уже с новым исследованием « Новая систематизация патогенеза, клиники и лечения варикоза вен». Затем было мое выступление в Швейцарии с докладом» Костные изменения при хроническом венозном стазе». С другими докладами меня слушали в Чили, Аргентине, Франции и конечно, в Москве.

– И к вам пришло мировое признание и вас можно назвать пионером в области современного изучения венозных заболеваний?

– Ну что вы! Варикоз существует столько же, сколько человечество. Его диагностировали и лечили задолго до Галена и Авиценны. В Сахаре нашли наскальный рисунок, на котором изображены танцующие люди с бинтами на ногах. Это варикоз времен пирамид и фараонов. Доказательством является мумии с признаками варикозного расширения вен и следами проведенного лечения. Хотя не было ни малейшего представления об антисептике и подобающих хирургических инструментов все равно делались отчаянные попытки проведения операций. Гален удалял тромбозы при помощи специального крючка, хотя люди умирали от заражений – не было антисептики. В лечении ног основоположником тугого бинтования был Авиценна. И в настоящее время компрессии являются неоспоримым фактором успешной реализации лечения варикоза вен. А из современников я бы отметил.… Вообще -то основателем флебологии в России считается Алексей Троянов, который использовал метод перевязки и резекции подкожной вены у ее устья. Это было до революции. Потом этим до 1950 года мало кто занимался, считая вены пассивными трубками, несущие кровь. Не видели глазами, как обращается кровь в венах. Вот я и начал разрабатывать методы, которые позволили бы видеть разветвления вен и обнаруживать характер их болезни. Сеть венозных разветвлений несет кровь из мельчайших сосудов в более крупные и в сердце. Для того, чтобы увидеть поток крови в вене обычно вводили специальный раствор. Закачка контрастирующего вещества в одну вену позволяла видеть поток крови только в одной вене. Это недостаток. Я же предложил впервые в мире осуществить ввод этого вещества в губчатую отдаленную кость, что позволило заполнить всю венозную сеть. Этот метод получил название «чреспяточная флебография».

– Эта тема была вашей докторской диссертации?

– Одним словом, да. А на деле этому предшествовала многолетняя напряженная практическая и теоретическая работа, которая включила в себя тысячи исследований на животных и анатомическом материале. Благодаря этому методу, коллеги могли исследовать патологию заболевания вен и увидеть злосчастный тромб, как он «устроился», какова его динамика и на основании таких данных проводить оперативное вмешательство и реконструировать венозную сеть. А в качестве терапии в клиниках для промывки венозной сети и артерий стали использовать лекарственный состав моей разработки.

– Хочу похвалиться – я знаю, как он называется: «коктейль лекарственный Аскерханова»?

– Да. Материалы по лекарству напечатаны в зарубежной медицинской литературе. Позже появились разработки микрохирургических операций не только на стенках, но и на клапанах сосудов. Также появилась научная работа «Внутренняя и наружная коррекция клапанов вен по методу Р.П.Аскерханова».

– По этой тематике вы выступили с докладом в Париже, и известный французский флеболог Р. Фонтэн предложил избрать вас членом Международной ассоциации флебологов.

– Да.

– Также по предложению Генерального секретаря Международного ассоциации хирургов Ж. Трюидена вас избрали действительным членом этого общества?

– Да.

– Вам удалось передать весь свой накопленный опыт и знания в подготовке дипломированных докторов и кандидатов наук, число которых перевалило за пятьдесят?

– Да.

– Можно ли назвать все это «Школой Аскерханова»?

– Нет

– Почему?

– Потому что скромность украшает человека, -быстро среагировал Айгум, пока профессор думал.

– Вам снятся сны? И что такой сон с точки зрения профессора медицины?

– Конечно. Мне часто снится мой отец, который говаривал… Мое село Султанянгиюрт, где родился. Сон это разность напряжения в нейронах головного мозга, который снимает это напряжение.

А учителя ваши вам снятся?

– Учителей я часто вспоминаю, когда сталкиваюсь с проблемой. Конечно, как не вспомнить Некрасова, Петро, Максудова, Ризваша. С каждым из них связаны отдельные воспоминания.

– Например, когда умирал Соломон Израилевич Ризваш, я с Нагорным смотрели за ним, желая продлить его жизнь, как можно дольше. Человек с большим юмором. «Рашид, как думаешь, – спросил он меня, – куда мне хочется попасть: в рай или ад?» Я потерял дар речи. Он продолжает: «Не знаю: у хирургов полно врагов и в аду и в раю».

– Да, смешной хирург. Еще один вопрос: если я попаду к вам в больницу, вы меня примете без очереди?

– Как же без очереди?! Время тоже лечит.

Ха-ха.

– Как вы думаете, мужская дружба может быть вечной? Я имею в виду вас двоих.

– Это спросите у него, – он ткнул пальцем в Айгума, директора кумыкского театра.

– Наше общение с профессором не меняется, -ответил Айгум, вливаясь в беседу с улыбкой.– Мы можем не видеться день, месяц и когда увидимся вновь, можем смеяться над какой-нибудь ерундой, как и раньше. Нет скованности. Такая дружба имеет шанс быть бесконечной.

– Хороший ответ, философский. И наконец, последнее: что бы вы хотели сказать нашим телезрителям.

– Сделайте все, чтобы к нам не попасть, ведь здоровье каждого в его руках. А так- я сделаю все, что могу.