Дорожное эхо

Апокриф

Вот апокриф старый…Полицейский пристав допрашивает юнцаи, окинув взглядом фигурку студента Ульянова Вовы,укоряет отечески, убирая суровость с лица:– Молодой человек, посягаете на основы!Мол, всему нигилизму вашему – грош цена!Мол, стена ж перед вами, батенька, что ж даромв тюрьме-то чалиться!А Ульянов ему отвечает с вызовом:– Стена-то стена,да прогнила вся, ткните пальцем, она и развалится!..Чудный, чудный апокриф – потом их напишут тьму!Но когда бы все так и было, допустим, тем более —как же он сохранился, кто о нем рассказал и кому,чтобы так хорошо запомниться для истории?Неужели сам пристав в участке потом разболтал спьяна —и чинам, и филерам, и жену тормошил под утро:– Слышь, Аглая!Тут вчера на допросе скубентишка мне говорит: «Стена, —это он про державу-то мне говорит, – гнилая!..»Или это Ульянов потом соратникам вспоминал сто раз:– Вы бы видели гожу пгистава! – и в улыбке щурился,светел. —И тут я ему как отвечу не в бговь, а в глаз,мол, гнилая стена, ткни, газвалится, так и ответил!О, какой поразительный хрестоматийный пример!Он вождя биографии придает возвышенностьи приятность…А вот приставу стыдно трепаться: не принявший строгих мер,он – слуга закона! – проявил историческую халатность.Полагаю все же, что – и пристав с компанией, и его мадамни при чем, ведь в Казани нравы простые (чай, не столица!),и студент, если что на допросе и брякнул, то услышал:– А по мо-р-р-дам!..Вот что помнится долго, но об этом не говорится…2002

Слова

В переходе подземном от Сорок второй стритк Таймс-сквернад людскою рекой, на бетонных балках пролета,я прочел: Get tired? – как будто из вышних сфер:«Умотался, устал?» – кто-то спрашивает кого-то.И еще через десять метров: «Проспал?» (Sleep leit?)…И опять через десять: «Уволили, да?» (Got fired?)…У стены музыканты играли на паре флейт,подтверждая печальным блюзом, что так бывает…От подобных намеков и впрямь очень грустно жить!Дайте лестницу нам, абразивный круг или шпатель!Но виднелось следом: Why bother? («Зачем тужить?»)…Why the pain? – чуть дальше(«К чему эта боль, приятель?»)…И строка Go home! – на виски или портвейн,чтобы дома напиться, намека не означала,потому что последним написано было: Do it again! —что по-русски звучит очень просто: «Начни сначала!»И идут ньюйоркцы – спокойной большой толпой,во всю ширь и даль заполняя тоннель просторный —работяги,студенты,клерки,еврей с кипойи примкнувший к ним невзначай ваш слуга покорный…Чернокожие, белые, желтые – всем гуртом…К пересадке – прямо, направо – к дневному свету.И тоски я не видел на лицах, ни на одном —словно все с утра уже следовали совету!..2003

Нью-Йоркская сакура

Если б «как тебе здесь живется?» – ее спросили,на колодец дворовый глянув, вздохнет она:– Хорошо живется, – ответит, – не как в России…А всего-то хорошего: в город пришла весна.И с работой сложности, и с грин-картою волокита,и от сына-подростка внимания даром ждет.– Может быть, в выходные мы в Бруклин съездим, Никита?Говорят, в Ботаническом сакура расцветет!А ему до лампочки все эти чудо-вишни!Что в России, что здесь – дети это такой народ…Он уже весь в друзьях и в делах, отвлекать излишне —у него глаза нараспах для других щедрот…Лидер в классе школьном – контактный такой и умный!И конечно в субботу занят, ведь лучший френдпригласил его за город…– Мама, ну ты подумай!Мы в Нью-Джерси с компанией едем на уик-энд!..И уже голосок по-мужски басовит и звонок.И проходит неделя. И снова, как в пустоту:– Ну хоть день один не беги от меня, ребенок!..В новостях сказали: сакура вся в цвету…Да куда там – у мальчика с девочкою проблемы!И глаза круглы от влюбленности и тоски…И махнула рукой, ведь такими бывали все мы.…В воскресенье поехала – потрогала лепестки.Надышалась в аллее. Так розово там и мило…Но для счастья надо чуть больше – не быть одной.Заглянула к лотосам. Рыбок в пруду покормила.И так грустно стало – кончается выходной….И опять – на работу в Бронкс и домой с работы…На газоне у дома белка желудь берет с руки.И никто не скажет: «Ну ладно, ну что ты, что ты…»А друзей здесь нету. А прежние – далеки…Соберется в прихожей у зеркала: «Что это я, в самом деле!»Тут и сын о ней вспомнит, предложит из-за стола:– Мам, давай в Ботанический съездим в конце недели!И она заплачет:– Сакура отцвела…2004

Бейсбол

Этот выпивший негр душу, родственную вполне,угадал в Чайна-Тауне – в сотнях людей идущих…И когда поравнялись мы с ним, обратился ко мне —я и был выпивающий в пестрой толпе непьющих!Я повздорил с сыном, и, видимо, я был зол,и водил слишком долго глазами по рекламному стенду.Он спросил:– Что ты думаешь, парень, о вчерашней игре в бейсбол?И напрасно я с ходу сказал:– Ай ду нот уандерстенд ю! —Потому что, вспылив и ладонью толкнув в плечо,он – как уличный проповедник,вдохновленный божьим законом, —возопил, воззвал (как лучше сказать еще?)и уже мне в спину, ярясь, взревел геликоном!Я в английском слаб и за русское слово «жид»понапрасну принял, в толпу ретируясь быстро,раза три в тех воплях звучавшее слово – sheet!..Оказалось, я просто обидел старого бейсболиста!Но китайцы шарахались, чуя, какую струнуя задел в человеке черном, – и эхом неслось за нами:«Ты не смыслишь в бейсболе, приехав в мою страну,за которую я подставлял свою задницу во Вьетнаме!»Он гремел, возвышаясь над всеми, как черный шкаф,он честил меня – полной бестолочью и уродом!Мой смышленый сын, утащив меня за рукав,с полквартала еще услаждал прямым переводом…Лишь потом я понял, в чем суть истории сей!Этот выпивший негр мне, как мог, объяснить старался:«Будь, как мы, если ты собираешься жить в Ю-Эс-Ей!»Впрочем, я и не собирался…2004

Парк Форт Трайон

Вот вам парк манхэттенский с видами на Гудзон —на гранитных скалах деревья с листвою сочной,всюду белки скачут, скворцами обжит газон…И ни с чем другим не сравним парадиз цветочный!Ароматный рай – лепестков и стеблей уют…Он любого от входа к себе привлекает разом.И садовник местный (иль как его здесь зовут?)развлекает зевак достижений своих показом…Он в джинсовом комбезе, совсем не старик еще,Он здесь как домовой – все названья и тайны знает.Гладит белку, нахально взбегающую на плечо,и с газона скворцов мановеньем руки сгоняет…Говорит:– В этих флоксах живет, как в отеле, шмель!Подошел, качнул – и ведь впрямь зажужжал мохнатый,никого не тронул, лениво поплыл отсель —переждать в тени между львиным зевом и мятой…– А вот этот красавец, чей запах так сладок и густ,на сирень похожий, – мечта всех бабочек в парке!Он зовется буддлея, по-нашему – бабочкин куст.Ишь, как липнут к соцветьям – огромны, пестры и ярки!А вон те колокольчики – к нам из Мексики прямиком!Берегли их всю зиму, боялись, чтоб не погибли,а когда расцвели… Вот, всмотритесь – кто над цветком?Все воскликнули:– Ва-у-у! – ибо это была колибри!..А садовник смеется – он сам здесь десятый год!До сих пор не в силах избавиться от удивленья,что так много чудес от простых зависит забот —от полива, подкормки, мульчированья, рыхленья!– Даже крона дуба, вон там, за сосной, правей(чуть подвиньтесь, мистер, а то не видать детишкам!),где курчавое облачко дремлет среди ветвей……Я подумал: «Облачко – это, пожалуй, слишком».2005

В подземке

По вагону с дальней стороны,абсолютно схожий с шоколадом,приспустив до копчика штаны,ходит негр, поигрывая задом.Он с улыбкой, но не идиот.Он танцует, но не извращенец.Он скорее как поэт – он ждет,что его заметят и оценят.И народ весь едет, как во сне,с неким пониманьем и смущеньем!Лишь мулатки в ближней сторонена танцора смотрят с восхищеньем…Думаю, что в нашем бы метроон такого б не имел успеха,не одно вскипело бы нутро,в ухо сразу б кто-нибудь заехал!Знающие люди скажут тут,что при всех нью-йоркских достиженьях —эти негры так себя ведутв память о межрасовых сраженьях!Это было много лет назад.Это ненормально, но и только.Копов пес вцепился в чей-то зад…Но зато теперь – нормальных сколько!Ходит негр и, чувствуется, рад,что в его движеньях есть эффектность —будто предъявляет шоколаддля проверки на политкорректность!А блондинки в розовых очках,и хасиды в шляпах, и «латинос»,прячут взгляды – в книжках, в рюкзачках…Ну тогда – я тоже отодвинусь!2004

Рома

По ночному хайвею, сквозь дождь с замашками водопада —через весь материк на автобусе в штат Колорадо —едет Рома жениться, чтоб сделать на жительство вид…Он полгода назад в Новый Свет сбежал из Ташкента,где в торговой сфере был не последним кем-то…– Там Каримов, мафия, жить нельзя! – говорит.– Перестал делиться – подсунули в стол наркотик… —И в оживший мобильник воркует: – Ну что ты, котик,что, какие бабы, ну брось! – и на кнопку жмет.И на новый звонок:– Я дня на три, по делу, Галка! —Объясняет мне, что она почти нелегалка,с гостевою визой кантуется третий год…А я – Ромин попутчик, в соседнем ряду усажен,я в Чикаго еду, к друзьям, чересчур отважен,языка не знаю и, слыша родную речь,рад беседе с ним – и киваю, как простофиля,и себя ощущаю почти внутри водевиля —кроме жизни чужой, сутки нечем себя развлечь!А он весь уже там – в Колорадо, в лесной округе,где живет индеанка некая, мечтающая о супруге…(Кореша на сайте знакомств нашли адресок.)И все мне твердит:– В Штатах главное, зацепиться! —мол, уже где-то в Бронксе успешно торгует пиццей,мол, с грин-картою он и кафе откроет, дай срок!..И все пахнет вчерашней пиццей своей и пьянкой…Я спросил:– Ну а вдруг не получится с индианкой?И лишь зуб золотой мне в улыбке блеснет с высот:– Поживем-поглядим, ведь с узбечками получалось!…Я в Чикаго сошел на землю. И жизнь умчалась.И зачем-то думаю: «Пусть ему повезет…»2004

Тормоза

Я сперва не поверил своим глазам,но водитель ударил по тормозам —впереди во мраке белела майка,не спеша проплывая через бульвар,даже надпись видна была в свете фарна нагрудной части: I LOVE JAMAICA!..А потом над майкой лица овалсам себя из мрака нарисовал,на щеках пропечатался потный глянец,а потом – чернея в белке – глаза,следом весь – машине пальцем грозя! —подгулявший афроамериканец.И водитель – мой питерский друг, еврей —лишь махнул рукою:– Иди скорей! —и вздохнул:– Привык за четыре года…Перехода нет, а сбивать нельзя!Здесь за это судят, не тормозя,а за негра – точно: прощай свобода!..Чтоб утешить его в тишине ночнойя сказал:– В чем дело, айда со мной,через месяц вместе вернемся в Питер!И умолк мой друг, головой потряс,будто вспомнил что – и нажал на газ…И рукой со лба капли пота вытер.2004

На выставке Эль-Греко

На картине Христос изгоняет торговцев из храма…Он в багровом хитоне, он в гневе, он в бешенстве прямо!И почти не касается пола, но очень здоровый!Вот и бич у него, на прикидку, почти трехметровый!А торговый народ с покупающим всем населеньем,от бича разбегаясь, глядит на Христа с изумленьем.Старики головами качают: «Нельзя же так в Храме!»Дети плачут. Корзину затопчут вот-вот с голубями!У хозяйки корзины – бедро обнажилось и груди!Тут уж не до приличий, ведь свалка – пугаются люди!Тут уж точно все мысли должны быть совсем не о Боге…И представить такое нельзя ни в какой синагоге!Ох и темный же это момент из евангельской сказки —это ж повод прямой к предстоящей ужасной развязке!Ведь «Распни!» – закричат, вспоминая тот бич и толкучку…И Эль-Греко, отвлекшись, рисует нам зрителей кучку:это учителя его – слава и блеск, что ни имя!Он и сам, молодой, скромно с краю стоит рядом с ними.И, похоже, по теме картины и Божьего ликаТициан говорит благосклонно: «Не дрейфь, Доменико!Ты растешь на глазах, есть большие подвижки в колоре!»Микеланджело хмур – он соперника чует в сеньоре.Тихо Джулио Кловио шепчет: «Всмотрись в человека!»И вослед его жесту – на нас обернулся Эль-Греко…2004

Собаки

В Нью-Йорке всякая собака,гуляет – ангелу под стать!В ее глазах не видно мрака,а лишь покой да благодать.Она причесана, умыта,она шагает налегке,за ней хозяева как свита —с пакетиком и при совке!Ее рычать не приневолишьв довольстве за судьбу свою,и «гав!» ее звучит всего лишь —как те же «how!» и «how are you!».В ней столько внутренней свободы,что никогда нигде ей вследнасчет осанки и породыникто не выскажется, нет!Ее – ни-ни, чтобы обидеть!Вы что? О чем, простите, речь?Закон велит собаку – видеть,ласкать, ухаживать, беречь!Не потому ль ньюйоркцев лица —еще милей, чем у собак?А вот у нас, как говорится —увы, но все еще не так…И если в парке, пасть раззявив,на вас овчарка глянет зло —глядеть излишне на хозяев,там тоже морда иль мурло!Вот и от тети с бультерьеромдержаться лучше в стороне,ей бобик служит револьвером —он может выстрелить вполне!И остальные все дворнягивзгляд не порадуют, дрожа —у ног бабули-бедолагиили похмельного бомжа!И говорят собаки наши,что им живется нелегкои что от пайки и парашимы все ушли недалеко…2005

Брайтон-Бич

Записал случайно случайный наш разговор,диктофоном купленным хвастаясь, и осталасьна кассете запись, слышная до сих пор…Звук шагов. Два голоса. Вот что там записалось.Ты сказала: «Останься с нами, здесь можно жить, —и запнулась, сбившись, и справилась, продолжая, —надо просто обдумать, и взвесить, и все решить…»Я ответил: «Здесь жизнь прекрасная, но чужая…»Проповедник-негр (их в Нью-Йорке много!),запавший в транс,где-то рядом вопит о всесилье библейских истин…Ты сказала: «Но это твой единственный шанс…»Я ответил: «Плохо, что шанс, да и тот – единствен…»Я сказал всерьез: «Мое место не здесь, а там.Кем себя ни считай – все равно это будет бегство.Как же я о себе – хоть кому! – так подумать дам?» —и хохочет чайка, случайно попав в соседство…Даже чайке смешон этот выспренний старый хрыч,торопящий слова о причастности к жизни, о чувстве долга?..…Каблучки твои звонко цокают по набережной Брайтон-Бич.А она – дощатая, гулкая – слышно долго…2005

Капибара

В дебрях Бруклинского ZOO есть питомица одна —с мордой суслика большого, с круглым телом кабана.По лужку бредет лениво, от жары ныряет в пруд…И так дивно это диво – капибарою зовут.Хорошо здесь капибаре – тут корытце, там лежак.Позовут – подходит к паре заглядевшихся зевак.Ишь, как смотрят, мол, как рады – эта women, этот man!И совсем себе награды с них не требует взамен.Поведет крутой ноздрею и отправится назад…До сих пор ночной порою снится мне тот карий взгляд.Снится край земного шара – этот ZOO, этот зной…Капибара, капибара, что ты делаешь со мной!Твое чудное явленье третий год в душе ношу.И сейчас в стихотворенье об одном тебя прошу:если та, что там со мною летним днем была в тот год,вновь к тебе порой дневною ненароком подойдет —повернись лохматым брюхом иль по кругу пробеги,почеши себя за ухом трудным способом ноги!Даже если зной начнется – подойди к ней от пруда!Пусть увидит, улыбнется – как со мною, как тогда….И, улыбкою согретый, улыбнусь и я судьбе.Я грущу о women этой. Я вздыхаю о тебе.2006

Щенок

Этот черный щенок был как засланный казачок —к магазину на даче подкинутый в это лето…Подбежал и прильнул ко мне, выбрал хозяина, дурачок!Но зачем и кто мне послал испытанье это?В электричке молчал, на соседей глядел, как граф,но потом, близ метро, лай собачий услышав в парке,он из сумки моей вдруг ответил басистым: «Гав!» —О, вы видели только б растерянность той овчарки!И потом – сколько раз обмирала моя душа,когда он грыз книги и нагло трепал тетрадки,и глядел, ну, точно, как Гриня на Бурнаша,ни малейшей вины не чувствуя в беспорядке!Никого не боялся – с ротвейлером к носу нос!Тот с ощеренной пастью – на пару с владельцем дюжим!Но уже через миг играют – щенок и пес,и с хозяином мы – улыбаемся, курим, дружим…Он и умер играючи – слишком уж был живой!За обрывком газеты помчался веселым бесоми догнал, придавил – на совсем пустой мостовой! —и на фары далекой машины взглянул с интересом…А она – иномарка! Все гуще, все ярче свет!Тормозов ей жалко, и ряд поменять – ума нет!…Много в небе вечернем осенью звезд и планет,ни одна из-за бобика падать в траву не станет.2008

Соловей

Щелкая и чмокая всю ночь,соловей поет о жаркой страсти —так что куст шатается, точь-в-точькак безумный, от такой напасти!А вослед другие соловьи —не таясь, признаться в чувствах рады!А поэты пишут о любви —больше от тоски и от досады…Господи, прочти хоть у кого —где же эти радостные вопли?Эти «ах!» и трепетное «О-о!»…Нет, все больше – вздохи или сопли…Отчего ж о счастье без затейне поем, пока оно в избытке?Отчего в густом меду страстейвязнут даже слабые попытки?Я мечтал порядок изменить!Я влюблялся, может быть, затем лишь,чтобы страсть словами оттенитьи объять, как Ты весь мир объемлешь!Но и я был звучен лишь сперва,и гортань пересыхала скоро!А когда опять нашлись слова —и для соло слабо, и для хора!Господи, ну что ж Ты, как назло —вовремя не дашь воспеть реальность?Ведь когда остыло и прошло —все не то – и голос, и тональность!«Впредь тебе наука!» – хмуришь бровь…Но скажи мне, Господи, а ну-ка:для чего ж тогда Ты шлешь любовь,если в ней – такая лишь наука?2008

Письмо чужой подружке

Ты была с любовником тверда,говорила грустно, но сурово —что пора расстаться навсегда,что выходишь замуж за другого.Мол, поскольку с ним в твоей судьбеничего не светит, муки кроме,срок пришел подумать о себе…Ты сказала: «Поздно пить боржоми!»То-то он и мне, приятель мой,с этой тусклой новостью несносен —меж тобой, бедняжкой, и семьейтретий год плутает, как меж сосен!Говорит: «Расстались, баста, ша!»Но послушай, тут такое дело:я – то вижу, где его душа,дурочка, остаться захотела…Ты уж ее, глупую, гони,чтоб не шлялась по твоим пределам,ты уж ей, наивной, объясни,что негоже расставаться с телом.Не мешай, скажи, моей судьбе,не следи за мною, сделай милость!Больше не обломится тебеболее того, что обломилось…2008

Баллада для двоих

У нее со здоровьем все время одни напасти!То спина заболит, то сердце, то набегается на морозе —вот уже и ангина; не женщина, а несчастье!И хандрит опять, в самый раз при таком хондрозе!И приходит он – под хмельком, и ботинки в глине.Снова шлялся где-то и якобы с другом Сашкой!И напрасно он ей с порога рассказывает, что при ангинепомогает водка, а также шалфей с ромашкой!И уже намечается ссора – у всех же нервы!И игра в молчанку как минимум до рассвета!Я не знаю, как в этом случае выкручиваетесь, например, вы?Но послушайте, что он ей говорит на это.– Вот и мне, – говорит, – хоть с болячкой готов любоюсовладать легко, со здоровьем одно мученье!Потому что болен давно и тяжко одной тобоюи уже не знаю, возможно ли излеченье!..Никогда не знал чудеснее карантина,дай мне руку, и сразу все мысли мои – в цейтноте!И вся жизнь за дверью – тоска, суета, рутина,ты и там звучишь в моем сердце на верхней ноте!Как же жил я раньше, симптомов таких не зная?Об одном прошу: не растай, прошу, не исчезни!Видишь, жар у меня, ты – прохлада моя лесная!А других лекарств и нет при такой болезни…2009

Композитор в Крыму

Леша Мыльников входит в воду, как со стапеля верфикрейсер,и вскипает Черное море перед мощной его фигурой,и скрывает от взглядов женских с ближних к нам лежакови кресел,и кильватерным следом вьется за седой его шевелюрой…Я его догонять не лезу – ни с охотой, ни с чувством долга!ибо мы с ним вчера поддали, и полнеба сегодня в тучах,и к тому же он плавать любит далеко и довольно долго,и к тому же медуз полно там – круглых, скользкихи очень жгучих!И пока я сижу на пляже, стиховой пробавляясь строчкой,три часа сторожа уныло полотенце его и тапки —наблюдаю из-под ладони за далекою белой точкой…Иногда и совсем не вижу, и тогда мои чувства – зябки!Нет, наверно раскинул руки и глядит в небеса, ощерясь —никакого ему похмелья, никаких размышлений трудных, —то ли слушает музы голос, моря Черного звон и шелест,то ли их уже переводит – на язык духовых и струнныхМне не важно, с какой Эвтерпой он сейчас тамбеседы водит, —пусть скорее плывет обратно, удивительно мне не это…Вот откуда таким счастливым он на берег из волн выходитс совершенно готовой темой для дуэта или квартета?..И пока мы идем до дома, он ворчаний моих не слышит —потому что он композитор, ну а я-то поэт всего лишь…Листик нотный из папки вынет – и рисует значки, и пишет.– Леша, выпьем?– Потом, я занят. —Против этого не поспоришь.

Колокольчики

Да простят меня люди верующие и неверующие извинят:на Валдае чудес немеряно, вы их встретите неизбежно…А в селении Мшенцы ангелы колокольчиками звенят —и так трогательно, и так трепетно, и так нежно!Я и сам изумлялся, слыша их – и у этой избы, и той!И у той, в иван-чае тонущей – то едва-едва, то слышнее…А еще здесь ключи, как омуты (говорят, что один – святой)!И старинная церковь высится, и поповский дом рядом с нею.Эти Мшенцы – деревня бывшая, не поймешь уже, чем жива:избы, крытые старой дранкою, вряд ли чиненные лет двести…Перетерли деревню в крошево века прошлого жернова:две-три бабки да пять-шесть дачников – вот все жителив этом месте.Но, похоже, и здесь меняется жизнь убогая на глазах —подступает пора духовности, наступает конец безверью!Вот и церковь, спасибо батюшке, оживает, стоит в лесах,и туристы спешат к источнику, где часовенка над купелью…Может быть, от усердья этого и наладятся здесь дела?Не о том ли и колокольчики так играют, поди узнай-ка!Но тут дождик случился затемно – наша крыша и потекла…Поутру подсобить с починкою попросила меня хозяйка.И полез на чердак заброшенный я по лесенке приставной,вижу клочья соломы сгнившие, рухлядь всякую посередке;сквозь дырявый фронтон полосками льется с улицысвет дневной,и вся дранка прибита гвоздиками к доскам треснувшимобрешетки…И когда вновь нежная музыка зазвучала вокруг и над —не готов повторить я письменно то, что чуть не вымолвилустно! —ветер в щели подул, и гвоздики все – шевелятся и звенят…Чудеса не бывают долгими, долго может быть только грустно.2010

В метро

На «Удельной» ты сядешь в метрои – под рокот соседней беседызадремав – полетишь, как ядро,в направлении «Парка Победы».А напротив – девчоночий лик,то ли едет она, то ли снится.Ты на «Невском» очнешься на миг,а на месте девчонки – девица.Та в веснушках была и юна.Эта в блеске косметики броской.А на «Фрунзенской» глянешь из сна —едет женщина с полной авоськой…Двери хлопнут, проедут огни,сквознячок пробежится по коже —и подумаешь вдруг, что онидруг на друга – все трое – похожи.И привидится вдруг в твоем сне,что вот так, если вдуматься здраво,и мелькает вся жизнь – как в окнеструны кабелей слева направо,что, пока ты в дремоте витал,жизнь свою продремал ты, беспечный…И скрежещет колесный металл —на краю остановки конечной!Тут ты вздрогнешь, мотнешь головойи ресницы раздвинешь – и точно,вон старуха сидит пред тобой,все в морщинах лицо и отечно…А уж больше и нет никого.Знать, и впрямь – окончанье маршрута.И в стекло на себя самогострашновато взглянуть почему-то…2001