скачать книгу бесплатно
– Я не обижаю.
– А кто это, интересно, только зараз ему сказал «Хочу на танцы», и потом утик?
Мальчик терпеливо рассматривал свои сандалии.
– Смотри, черт заберёт!
– Чертей не бывает, – проглатывая букву «р», сказал мальчик.
– Ишь, який разумник! – Возмутился дядя Костя. – Ну, добрэ, иди…
Ближе к ночи опустел двор, и задул ветер, заметался по Красноармейской, цеплял пригоршнями песок с песочницы и рассыпал вокруг, застучался в окна, зашелестел ослабевшими листьями, качая податливые гибкие ветви деревьев, пел на разные голоса, задувал в подъезд, натыкаясь на припрятанный Сашкин, тёти Насти сына велосипед, а сверху уже бежали тучи – над «Свитанком», да над базаром, над рекой с мостом, да над домом офицеров, где обычно играет музыка, а сегодня тихо – что-то мешало, что-то не получалось, что-то было невмоготу. Прорезал небо всполох молнии, прогремел гром, но не было дождя. Ещё молния, ещё гром, и опять осечка, только метут воздух, как в забытьи, длинными ветвями плакучие ивы, обнажая в своей заполошности спрятанные скамейки, хотят тоже заплакать и не могут. А во дворе возникла и мается узкоплечая чёрная фигура – не сосед, не дворник, не милиционер. Встаёт на цыпочки, заглядывает в окна, что-то высматривает, что-то подсчитывает, загибает пальцы, шепчет, плюётся, чешется.
– Свят, свят, свят, – видя такое томление природы, начал креститься старый бобыль дядя Костя. Закрыл плотно окно.
Пошёл к телефону и проверил номер участкового, написанный ручкой на обоях – в такую ночь всё возможно.
По соседству мальчик Алёша крепко спал. Он сегодня хорошо напугался: под вечер они всей компанией сели в кружок у старой липы и рассказывали страшные истории.
– В чёрном-чёрном доме за чёрной-чёрной дверью есть чёрная-чёрная комната. В чёрной-чёрной комнате есть чёрный-пречёрный шкаф. В чёрном-пречёрном шкафу живёт чёрная-пречёрная рука. – Тут рассказчик драматически сделал паузу, и неожиданно заголосил. – Хвать тебя за волосы!
Бабушка тоже спала, а дедушка на кухне крутил настройку старенького радио, ловил «Голос Израиля». Обычно у него ничего не выходило, но иногда сквозь многочисленные помехи пробивались позывные печальной и такой знакомой мелодии. Дед припал ухом к динамику, скрывающемуся за аккуратно вырезанными в пластике дырочками, прикрыл глаза и начал вслушиваться. Открылась дверь – дети из гостей пришли. Оп-па – вешалку уронили! В тишине с трудом сдерживаемый женский смех и вторящая ему густая басистость.
– Тише, тише!
Замолчали и вдруг возглас:
– Нинка, а я в зеркале не отражаюсь!
– Как это?
– Да нет, показалось. Тьфу, глупость какая.
– А ты пей больше…
Утро. Неизменный дядя Костя на скамейке. Рядом тётя Настя.
– А дощу глянь, як и нэ було.
– Так тож воробьиная ночь, – объяснил всезнающий дядя Костя, – она завсегда сухая.
– А ось вчора… – Настя запнулась.
– Да-да…
– А нащо чорт их крадэ?
– Длинная история, – дядя Костя уселся поудобнее, – ходылы они по пустыне…
– А навищо?
Дядя Костя озадаченно почесал голову:
– А як же? Воду шукалы! Без воды как выжить? И был у них начальник Моисей.
– Дывыся, – Настя фыркнула, – звати як сусида нашого.
– Да. Так вот, ходылы, ходылы, и потерялись. Разбрелись кто куды. Моисей придумал звернуться до чёрта. Мол, спаси, а я тебе обещаю даваты одного еврея каждый год. Чёрт согласился, затрубил в большой рог, евреи и зыбралися.
Настя, наморщив лоб, задумалась и вдруг безапелляционно выпалила:
– Набрехав вин усэ!
Дядя Костя поперхнулся:
– Кто, Моисей?
– Ни, чорт!
– Як это?
– Ну… Подывыся сам: еврэи и у нас у Коростыни живуть, и у Новогради, и у Житомири, куды нэ кинь – по всим вуглам. Нэ зибрав вин их, а колы так, и вымогаты ничого. Скажи, еврэи ти сами знають, що чорт их можэ вкрасты?
– Конечно, – не подвёл дядя Костя, – есть у них така примета: если в зеркале не отразился, всё, чекай!
Настя осуждающе покачала головой, поднялась:
– Пиду, большенький зи школы зъявытся, млынчики захоче.
И ахнула:
– Постий, постий, а христыян вин нэ чипае?
– Не-а, – протянул дядя Костя, – живи спокойно.
Тут порыв ветра неожиданно сыпанул пылью, запорошил глаза.
– Ах, ах! – Застонал дядя Костя.
Кряхтя, встал: сверху небо быстро заполнялось угрожающего вида тучами. Ещё порыв ветра, ещё, какой-то злой присвист, и вокруг потемнело. Тётя Настя, охнув, бросилась в школу. Дядя Костя торопясь, взобрался на порожек, и перед тем, как скрыться в подъезде, оглянулся: ветра больше нет, кругом безлюдность, тишина, только где-то на самой границе слышимости раздаётся чей-то тоненький прерывающийся смех.
– Чур меня, чур меня! – Перекрестился. – Хапун наступаеть!
Опять родился ветер. Тронул листья, пробежался вихорьками по потрескавшемуся асфальту, закручивая оброненное людьми – сигаретные упаковки, горелые спички, взлетел и ухнул вместо мяча в волейбольное кольцо.
– Баба, а баба? – Алёша сидит за обеденным столом и держит в руке хлеб с маслом. – А ты почему не ешь?
– Мне нельзя.
– Ты больная?
Бабушка улыбнулась:
– Нет. Понимаешь, сегодня у нас, у евреев, важный день. Так я и дед постимся.
– Почему тогда мама и папа едят?
Бабушка в затруднении пожевала губами:
– Им ещё рано.
– А почему этот день важный?
– Время…
– Мама, хватит, – Нина вошла, поморщилась, – что ты ребёнку голову дуришь! Ух! – повернулась к окну. – Какие тучи! Точно дождь будет.
В ответ на её слова без малейшей задержки закапали первые капли, чаще, чаще, и полился мерный сильный дождь. Пахнув холодом и свежестью, дождь занесло и бросило в открытое окно, сбило газ на плите, намочило бабушкин халат.
– Окно! Окно!
Ворвался с улицы намокший Яша, схватил полотенце, снял рубашку, запрыгал по комнате, растираясь. Остановился напротив зеркала чуб расчесать, и замер: в глубине зеркала родилось движение. Ещё неясное, оно приближалось к поверхности. Яша вгляделся: тёмная точка быстро увеличивалась в размерах, и от неё распространялась рябь. Ближе, ближе, зеркальная гладь заволновалась и лопнула, оттуда внезапно вынырнула рука, поросшая чёрными волосами. Яша отпрянул, пятерня, промахнувшись, вцепилась в полотенце, вслед за рукой вывалился из зеркала узкоплечий клетчатый, обдал смрадным дыханием и, с неожиданной силой схватив Яшу поперёк голого торса, поволок к окну.
– Нинка! – Крикнул Яша и, взмахнув руками, уронил торшер.
Вбежала жена:
– Ой, родненький!
Храбро вцепилась в Яшину ногу.
– Мама, папа!
Захватчик тянул с упорством танка, но ему противостояли не один, а четыре человека, плюс Алёшка раздражал своим плачем. Тут Яша извернулся и ткнул противнику пальцем в глаз – обиженный вопль потряс квартиру. Хватка разжалась, все кубарем повалились с ног. Захватчик встряхнулся и вдруг превратился в крепкого лысого дядьку с вислыми усами. На поясе у него болталась кривая сабля.
– Я тебя породил…! – Загремел дядька и попытался вытащить саблю.
– Врёшь! – Азартно выкрикнул Яша и ударил противника по челюсти. – Знай комвзвода девяносто шестого пехотного!
Черты дядьки смазались.
– Мать твою! – Перед Яшей стоял жирный, ненавидимый всеми в части, политрук Голопупенко.
– Лейтенант, – пискляво сказал Голопупенко. – почему одеты не по уставу? Я вас научу Родину любить! – его рука начала удлиняться, удлиняться, тянуться к Яшиному горлу. Но против ожидания, Яша не испугался.
– Наконец-то, – радостно сказал и двинулся вперёд, – ох, и давно я мечтал тебе рожу расквасить.
Голопупенко отпрянул и, на мгновение потеряв очертания, трансформировался в другого лысого, почему-то сжимающего в руке ботинок и до ужаса напоминающего… напоминающего…
– Было бы ошибкой думать, что дальнейший подъём сельского хозяйства, – произнёс лысый скучным голосом, – пойдёт самотёком. Все ли вы коммунисты? – Строго осведомился.
И без промедления запустил ботинком в полуголого оторопевшего комзвода. Попал.
– Ах, ты сука! – Взбесился Яша, – да я тебя, да я тебе…
– Барух, Ата Адонай, – задыхаясь, начал дед.
Обманщика закрутило волчком.
– … Элогейну Мелех а-олам…
И крикнул что есть силы:
– Избавь нас, детей твоих, от нечисти!
Пришелец взвыл, окутался дымом и, тяжело подпрыгнув и невообразимо вытянувшись, вылетел через форточку. Увидя по пути испуганную физиономию дяди Кости в окне, он со всего маху заехал ему в стекло появившейся в руке палкой и, забористо ругаясь, исчез.
– Что это за мерзость! – В оглушающей тишине, прерываемой всхлипываниями Алёши, передёрнувшись, крикнул Яша. – Мне объяснит кто-нибудь?!
– Хапун. – Коротко сказала бабушка. – Ворует. Не наше поверье, а вот, прицепился, как и любой другой навет.
– Он не вернётся? – Дрогнувшим голосом спросила Нина. – Ну, всё маленький, не плачь, всё…
– Нет. – Дед с трудом встал. – Там, где дают отпор, он не появляется.
– Но я, при чём тут я? – Тихо спросил Яша.
А через два дня качались в окне бескрайние славянские леса, поля, а с ними качался и, позванивая ложечкой, опасно ехал к краю столика чай. Жена задумалась, чему-то улыбается, ребёнок заснул, от соседа запах перегара. Яша молча перебирал струны:
– Возьму шинель, и вещмешок и каску, в защитную окрашенные краску, ударю шаг по улочкам горбатым, как славно быть солдатом, солдатом…
Итак, стояла Осень…
Остались в прошлом старый мост, магазин «Свитанок», кинотеатр «Жовтень» – там уже новые фильмы. Сломалась и безжалостно выброшена скамейка с заветными словами про любовь, другие люди живут в доме, другие дети играют во дворе. Но всё так же бежит речка Случ, возвращаются вечерами, неспешно заполняя дорогу, коровы с пастбища, метут воздух плакучие ивы, целуются пары, задувает ветер, и каждое утро кто-то наверху, высоко-высоко в небе, аккуратной кисточкой рисует облака и солнце.
3.
Итак, я имею честь жить на улице Штерн, с размаху прилепленной на склон холма. Одетые в солдатскую гимнастёрку дома охраняются мусорными баками и, ввинченные в деревянные скамейки, старухи верстовыми столбиками отмеряют расстояние. Моё съёмное обиталище сброшено в доме пятьдесят девять вниз, к самому его подножию. Жёлтые кошки с удлинёнными глазами день и ночь дерутся за мой садик из одного дерева, но потом лениво показывается огромный чёрный котище, разгоняет кошек на время, и, в знак победы, полосует когтями подобранный возле помойки и установленный, как флаг, диван.
Нет, всё-таки одиночество странная вещь. Больше всего мечтаешь от него избавиться и, в то же время, больше всего хочешь, чтобы не нарушали твоего покоя. Хорошо, что у меня есть Матвей, Виталий, Борисик, Катя. Они в другом городе, и этот великолепный город-собака так поспешно построен, что, если не уследишь, всё время по жаркому сухому песку съезжает в море. Криво установленные обереги из черепов отцов-основателей – Моше Даяна, Голды Меир, Бен-Гуриона стоят на страже, но ночами на дискотеках не верящие дедам малолетки крепкими молодыми ногами разбивают асфальт, пытаясь добраться до песка.
– Матвей?
– Да, Лёшка, привет.
– Как дела?
Неуверенный голос:
