скачать книгу бесплатно
– …Как приятно ужинать вот этак, запросто, в тесном кругу! Милочка, ваши чудные котлетки, и вы сами, как котлетка, ох, Костик, – Алик облизнулся, – повезло тебе!
– Вы друзья?
– Да нет, – Мила пожала плечами, – Костя сегодня у магазина познакомился.
– Выходит, Матвея вы тоже не знаете?
– Нет, конечно.
– Мила, – начал я осторожно, – а вы не боитесь, что к вам могут прийти не те люди?
– К нам плохие люди не попадают!
Я ошарашено замолчал и начал будить Матвея.
– Матвей вставай, хватит!
Выспавшийся Матвей бодро открыл глаза:
– Лёшка? – Удивился.
– Пошли, ладно?
– Передавайте привет! – Вскочил и затряс руку Алик. – Вы в хоре поёте? Нет? Жаль! А привет, так и скажите – от Алика… Случайно шляпочку не забыли? – Продемонстрировал засаленную кепку.
– Я вас провожу, – неожиданно решила Мила.
Рассвет. Надо же, досидели. Над домами посерело, и в этой дымке стал виден пустынный пляж, размножившиеся маленькие улицы, редко-редко машина проедет, одиноким жёлтым перемигиваются светофоры.
И вдруг заалело, покатилось ленивым ветром. Встающее солнце, изломав над прищуренным глазом, бровь, оглянуло владения. Рыжий кот под роскошно заваленной коробками мусоркой проснулся, открыл зелёный хитрый глаз, бомж на скамейке облегчённо вытянул ноги, повернулся на другой бок. Шабатное утро: закрыты кафе и дискотеки, кошерные и некошерные магазины, за крепкими запорами спрятан припудренный воздух пип-шоу и массажных кабинетов.
– Мила, забрать с собой Алика?
Пренебрежительно махнула рукой:
– Сама справлюсь.
– А можно дать вам совет?
– Дайте.
– Никогда не приглашайте к себе неизвестных.
– А то что?
– А то придёт тьма со Средиземного моря и накроет.
– Да, ладно.
– Безумие какое-то… – Пробормотал я, когда она ушла. – Или все ненормальные, или только я один. Матвей?
– Что?
– Вокруг что-то не правильно! Будто ненастоящее, как сминающаяся бумага. И в этой шуршащей реальности ходят биороботы. Простые желания, понятные инстинкты. Но много испорченных! Знакомишься – всё нормально, разговор, движения, потом хлоп и задёргался. Что скажешь?
– Ну, не знаю… – Матвей зевнул и потёр обеими руками своё удлинённое крупное лицо.
– Мог бы уже и выспаться.
– Мешали…
Руки в карманах, показался навстречу маленький худенький человек в мешковатой, больше на размер, одежде. Добрёл, поздоровался. Глаза тревожные.
– Привет, Саша, не спится?
– Доброе утро, Матвей.
– Саша, это Алексей, мой друг.
– Очень тонко. Вы знаете, Алексей… – неожиданно взялся за пуговицу на моей рубашке. – Иду я вчера, вижу, собачка за мной бежит, и долго так бежит. Я уже всё Алленби прошёл, а она бежит и бежит – пристала. Каких-то мужиков, как своя, облаивает. Ну, надумал я от неё избавиться. Перескочил дорогу, глядь – она за мной, и не успела, попала под такси. Лежит, скулит, я плачу, поднял, отнёс под дом. А оттуда хозяин выскочил: Убери, – кричит, – что ты падаль принёс.
Вздохнул:
– Пойду я.
– Пока, Саша.
Я посмотрел вслед:
– Как он выживает вообще?
– У него квартирка в Яфо.
Мы свернули на Шенкин. Семь ступенек вверх – и вот желаемый солидный дом с внушительной дверью между двумя высокими кирпичными вертикалями.
Хлопнула дверь, и наружу показался лысый худощавый старик с длинным острым носом, одетый в настолько грязный халат, что обтрёпанные рукава и верхние полы его залоснились до черноты, и начал такой же грязной тряпкой протирать мраморные поручни.
– Доброе утро, Семён! – Сказал Матвей.
– Доброе… – Пискляво отозвался старик и высморкался в ту же тряпку, которой протирал мрамор.
Мы вошли в тёмный коридор, в беспорядке заполненный всякой дребеденью – сломанными стульями, сломанными вешалками, какими-то огромными тазами. С середины потолка на длинном проводе свисала люстра в холстинном мешке, от пыли сделавшаяся похожей на шерстяной кокон, в котором сидит червяк. Сразу потянуло гнилостным запахом.
– Никогда не подумаешь, что это миллионер, – сказал я.
– Ты о Семёне?
– А о ком же ещё?
Несмотря на непрезентабельный вид, Семён действительно был миллионером. Ему принадлежал не только этот четырёхэтажный дом на престижнейшей улице Тель-Авива, но ещё три дома в Хайфе и Нетании.
В Израиле Семён появился в семьдесят первом и, не справившись с трудностями абсорбции, быстро перешёл ночевать на скамейки в парках. И наверняка там бы и остался, если бы его не нашли два холёных, с невозмутимыми физиономиями адвоката, объявивших о наследстве и заполучивших доверенность об управлении делами. Вот только в жизни самого Семёна за тридцать лет миллионерства ничего не изменилось. Дойдя до крайней степени скупости, он проводил время, роясь в помойках и таская к себе все, что мог найти. Семёну много раз предлагали продать его имущество, окружённое ночными клубами и современными бутиками, но домовладелец упрямо отказывался.
– Я только смотритель, – хитро сощурившись, говорил своим писклявым голоском, – что вы от меня хотите, я только смотритель.
Но была у Семёна слабость: следуя каким-то окликам из прошлого, он любил русскую нищую богему, и его скупость удачно уживалась со снисходительностью к людям, говорившим на одном с ним языке. За гроши он сдавал им квартиры, прощал долги, а как-то даже поселил в своём доме целый русский цирк, который обманули менеджеры, бросив в Израиле без денег и билетов на обратный путь. Вот только мало кто мог выдержать длительное соседство с грязным, пропахшим потом и свалками стариком.
– Лёшка, давай выпьем?
– Матвей, сколько можно?
– Помянуть надо, – глухо объяснил Матвей.
– Кого?
– Ольгу, ты её не знаешь. Мой друг по Питеру. Она приезжала недавно, читала стихи. Мне не понравились её стихи. Делала фотографии, мне не понравились её фотографии. Выпустила книжку, мне не понравилась её книжка. Торопливо всё это. Но она умерла. А я её знал. И относился к ней.
Сутулясь, открыл, налил.
Потом я лёг. Сначала никак не удавалось заснуть, а когда заснул, приснился мне вопрос:
Почему в пите щель?
Серьёзный вопрос, а ответа нет. Сколько мне ни втолковывали, объясняли – мол, разница температур, где-то что-то отслаивается, отходит, где-то склеивается, пристаёт, не понимаю. Физика не моя наука. А что моя наука? Нет таковой. Начинаю что-либо учить, бросаю. Опять начинаю. Зато сны. Вот и сейчас – лечу в самолёте, отсвет бортовых огней, стюардессы чай разносят. Но вдруг наш самолёт начинает снижаться. Становятся видны деревья, дороги, машины движущимися точками, одинокий шлагбаум на переезде, быстро бежит земля, касаемся колёсами, подпрыгиваем, опять касаемся, свист ветра, едем, замедляемся, остановились. Я выхожу: Что это!! Какая-то деревня? Снег, редкие мужики, как озябшие кукушки, около сельпо трактор. Сзади гул. Я оборачиваюсь: Батюшки мои! Мой самолёт улетел! Что тут поделаешь! Захожу в сельпо, на полках берёзовый сок в трёхлитровых банках, консервы со шпротным паштетом, сухие грибы, банные веники висят у притолоки, в углу к портрету Ленина ружьё прислонено. Спрашиваю у пьяненькой продавщицы, далеко ль до Питера? Она с изумлением смотрит:
– Ты что, дядя, с глузду съехал?
Я обозлился, выхожу, а за мной пацан увязался.
– Дядь, дай рубль?
– Пацан, далеко ль до Питера?
– Дай рубль, скажу!
– Ну, на.
– Год, если пешком.
Косит пацан глазом, шмыгает, нос рукавом вытирает.
Вот, думаю, сейчас пожалуюсь в милицию, что самолёт улетел, и тут же мысль – я иностранец, у меня доллары, вдруг заберут? Нет, не буду я никуда заходить, пойду себе в Питер. Выберусь за околицу и с Б-гом! Открываю чемодан, и где тут мои валенки?
Чёрно-белый сон начинает рваться. Рвётся как в старой кинохронике – полосы, полосы. Порвался, и вот: на побережье ям-суф живет чернокожий народ маленького роста. Они засевают свои поля, и когда приходит время созревания, к ним прилетает птица Зиз. Она пожирает посевы, нападает на чернокожих и ранит их в глаза.
2.
На самом деле, я живу в Иерусалиме на улице Штерн. У меня комната с большим окном и выходом в садик из одного дерева. Вот мы с Жориком Карениным в ней и живём. Жорик Каренин это чёрный большой котяра, наглый и хитрованистый, как всё его племя. Жалюзи на окне полуопущены, в комнате полутемно, я в кровати, только что проснулся и сонными глазами осматриваю свою комнату. Каждый раз так, просыпаешься и будто родился вновь. А с тобой вместе рождаются твои вещи: компьютер, два стареньких кресла, коврик на полу и панно из Юго-Восточной Азии с победительным рыжим тигром.
Но хватит, пора вставать, сегодня у меня важный день, я записался на приём к заместителю мэра, её зовут Алина, и эта Алина не совсем чужой человек, два года назад я ходил в её литературный клуб и мы даже здоровались. Замечательное было место – зал с полукруглыми окнами, в которых видны стены и башни Старого города, мягкие кресла. Доклад о Пушкине, доклад о Чехове, доклад о Бунине, и в разгорячённые голоса угасающим звуком вплетается звон колоколов.
Бунин с молодой женой был в Иерусалиме. Написал рассказы светлыми жаркими словами. До сих пор в глубине улицы Яфо стоит двухэтажное здание, служившее тогда гостиницей. На первом этаже мастерская краснодеревщика, на втором, если подняться по мраморным ступеням и пройти через балкон, мастерская Славы Коппеля – моего любимого художника.
В бытность существования клуба я работал в ресторане, с румынским рабочим мыл посуду. Приходишь после пара и объедков – Пушкин. А эта Алина плюс ко всем её достоинствам ещё и пела. Красивым ртом выводила песни Окуджавы. Нет, жаль, что кончилось.
На улице ранняя июльская жара, а перед глазами моя извилистая тесная улица с чередой мусорных ящиков. О, автобус! Я напрягся, добежал до остановки. Лениво распахнулись двери, я зашёл, а внутри ребёнок плачет, захлёбывается. Уже сипит от надрыва.
Я порылся в сумке, протянул шоколадку.
– Спасибо, спасибо! – Горячо отреагировала мать в платке, закрывающем малейшие признаки волос. Взяла шоколадку, сунула всхлипывающему дитятке, тот с размаху выбросил.
Все едут, на полу точно посередине шоколадка в надорванной упаковке.
– Вот, так всегда! – Чётко выговаривая слова, посочувствовал рядом человек в сером костюме. – Хочешь помочь и получаешь с размаха.
Протянул руку. Рукопожатие крепкое:
– Будем знакомы – Мессия.
Я опешил.
– Что, удивлены? – Рассмеялся собеседник. – Не удивляйтесь. Я ведь тоже всего два года, как осознал. До этого был точно такой, как вы. Работал себе кочегаром. Работал, работал, и вдруг…
– Что вдруг? – Я осторожно спросил.
– Да как обычно: проверил давление, лёг покемарить. И вдруг меня что-то дёрнуло! Открываю глаза – батюшки! На стене кочегарки, как живое, изображение бородатого старца. Смотрит и улыбается. Я сразу понял – Авраам! Потом вижу – со лба старца до моей головы протянулся золотой луч. Я сразу понял – неспроста! И тут Авраам гулко так мысли стал передавать: Мы, мол, через звёзды общаться будем. Давай езжай в Израиль, строй царство. – Вот как раз с этой ночи, – собеседник победоносно посмотрел, – меня будто подменили! Я начал читать Библию, пророков, Нострадамуса, расшифровывать смысл. Наконец, приехал в Израиль, и здесь на меня снизошло откровение, – скоро будет построен Третий Храм!
– Может вам в ешиву обратиться?
– Обращался.
– И что?
– Выслушать – выслушивают. Потом ходят, внимания не обращают. История повторяется, народ наш, как был жестоковыйный, так им и остался!
Автобус сделал поворот, я поднялся на выход.
– Вы обо мне можете почитать! – Крикнул человек вдогонку. – В газете «Следопыт» за две тысячи третий год! Я там интервью дал!
Мэрия у нас расположена напротив старого города. Её отстроили, фонтанчики, пальмы, в их густых кронах кошки сидят, горячий ветер обдувает охранников. Внутри, как в советских райкомах, красные дорожки.
– Алина у себя?
– Занята! – Взвизгнула секретарша. – Ждите.
То же мне, шавка.
Час прошёл. На самом деле я хотел попросить денег на водку – мы же здоровались? Эта визгливая не хотела меня записывать, но я настоял. А сейчас вдруг очень ясно дошло, что денег мне не дадут. Матвей был прав. Что тогда меня стукнуло? И что я скажу? Ходил в клуб, дайте денег? Я вас очень уважаю, дайте денег? Я к вам, профессор, и вот по какому делу…
