скачать книгу бесплатно
Но теперь вид разгорячённых алкоголем людей явно нас угнетал, мы прошли парк, нашли пустую скамейку, и Илюша заговорил первым.
– Представляешь, а я ведь сам забыл об этом, как в семь лет пожар в квартире устроил… Если бы сестра не пришла, всё бы на хрен сгорело! И зачем это всплыло…
– Ладно, ну а что потом? Какую картину он тебе показал?
Илюша вдруг улыбнулся.
– Остров. Я видел тропический остров… Как в «Клубе Кинопутешественников» по телевизору. И я знал, что это мой остров, я там живу… И мне вот подумалось – хорошее это место, чтобы там остаться… Жить, а потом и умереть. Не сейчас, конечно, а когда всё в жизни испытаешь.
– Типа в старости?
– Да зачем её ждать. Нет, пораньше, лет в сорок…
В то время груз возраста представлялся нам чем-то тягостным, а взрослые в большинстве своём казались занудами – в эпоху перемен одни из них ныли о том, как всё стало плохо, а другие мутировали в безжалостных хищников, поэтому становиться такими же, как они, мне совсем не хотелось. Я знал, что в 2000 году мне исполнится 26, но это было совсем далёкое будущее, а сорок лет представлялись и вовсе недостижимой датой, за которой закономерно следует старость и смерть.
И я на много лет забыл эту Илюшину фразу, до тех пор, пока она сама не всплыла, как обломок доски с названием затонувшего корабля, выброшенный после шторма на песок того самого острова.
– А как думаешь, это всё-таки может иметь к нам какое-то отношение? – спросил я своего друга, после того, как рассказал про падение в лужу и видение странной комнаты.
– Да я вообще хрен знаю, как он всё это проделал!
– Может, мы были под гипнозом? Там лампочка мигала,– предположил я.
– Может быть. Но только знаешь, что я тебе скажу: Это были просто потоки нашего подсознания и не надо к этому так серьёзно относиться и искать мистику там, где её нет!
На том мы и порешили, не придав особенного значения этому происшествию, эху настолько отдалённых от нас событий, что произойдут только через двадцать с небольшим лет.
И я больше никогда не встречал того ряженного человека и понятия не имею, что это была за машина.
…Уже в конце короткой июньской ночи случилось так, что самая интеллигентная часть из оставшейся публики собралась на задворках сада, у большого костра, где пели цыгане. Царила тут какая-то душевная «походная» атмосфера, все знакомились и делились опытом своих первых заграничных путешествий. Помню, что я тогда только прочитал в «Юности» «Аполлона Безобразова» Бориса Поплавского и запальчиво говорил, что хочу побывать на Монпарнасе. А двадцатипятилетний юноша в очках, обнимавший очень красивую спутницу, сказал мне, что уже был там и не увидел ничего, кроме стай проституток – видимо, Муза уже покинула этот город. Все, кто творили там, уже умерли.
Перед рассветом мы тоже покинули «Эрмитаж» и Москва в то утро казалась вымершей, как после нейтронного взрыва. Но именно в эти дни, тем летом, за плоскими декорациями города бурлила жизнь. Это было время больших надежд, головокружения от успехов и наркотического опьянения заработанных денег.
Мы зашли в пустое метро, даже не заплатив за вход, а просто отжав турникеты. На станции кроме нас никого не было. Когда подъехал первый поезд, мы попросили машинистов прокатить нас одну остановку в кабине. Они неожиданно быстро согласились, и мы промчались с ними по туннелю между Чеховской и Боровицкой.
Это напоминало фрагмент из фантастического фильма, когда герои проходят через «червоточину», связывающую самые удалённые места во вселенной. Мы пронизывали пространство и время по пути в наше будущее, которое представлялось нам многообещающим и полным разных возможностей.
– Знаешь, что я подумал, – сказал Илья после того, как мы вышли из кабины водителей поезда и теперь стояли на станции, но не спешили расходиться по домам, – Надо заниматься таким делом, чтобы давать людям то, чего они хотят. Помнишь мои прошлогодние задумки с коммуной? Сейчас это кажется таким бредом. Но потом мы устроили концерт и вот сейчас попали на этот праздник… Короче, люди работают, а потом хотят приятно себя чувствовать, и если ты дашь им это ощущение, чтобы им было хорошо, то они готовы за это платить. Надо только понять, что именно для них устроить.
– Илья, а я вот, год спустя, решил, что идея поселения хороша в том смысле, что само поселение надо устраивать не где-то в жопе мира, в деревне без электричества, а здесь, в центре Москвы. Знаешь, в чём проблема наших родителей? Они всегда разделяли свою жизнь и свою работу, а сейчас совсем другое время и надо просто найти занятие, которое понравится не только тебе, но и другим людям, тогда это принесёт много денег!
– Но ведь работа и развлечения несовместимы, это ещё древние греки понимали.
– Да можно просто эти развлечения там, на месте, и делать, как в 20-е годы в «Баухаусе» говорили, что нужно производить само искусство!
Илья на мгновение опустил голову, задумавшись, а потом опять посмотрел на меня.
– Знаешь, это действительно интересно, но только пока мы всё это обсуждаем, кто-то наверняка уже что-то подобное делает. Идеи – они ведь носятся в воздухе… А это значит – надо ехать в Питер! Ветер дует пока оттуда!
Неоконченное путешествие
В самом конце девяносто второго я чуть не загремел в армию, успешно пройдя комиссию в военкомате, но всё-таки получил от частной клиники маминых знакомых направление в психдиспансер, а оттуда – в Кащенскую больницу.
Провёл я там всего десять дней и меня даже отпустили домой на выходные. В конце декабря для самых нормальных посетителей психбольницы устроили концерт в старом здании клуба, переделанного из бывшей церкви, где пациенты исполняли номера с песнями, танцами и комедийными монологами, а потом мы водили хоровод вокруг пахнущей лесом ёлки.
Вернулся я в подавленном состоянии, встретил новый год со случайными знакомыми, а девушка, в которую – как мне тогда казалось – я был влюблён, встреч со мной избегала.
В январе Илюша окончательно расстался со своей петербургской подругой и приехал в Москву. То, что произошло тогда в Питере, мы не обсуждали. Оба мы были опустошены, но в тоже время не собирались сидеть, сложа руки. Илюша рассказал мне о том, как он участвовал в организации техно-пати в большой выселенной квартире и принялся искать сквот для подобного места в Москве.
В то время у нас уже прошли первые вечеринки в клубе «Джамп» и «Эрмитаж», многие поняли, что пришло время новой музыки, но продвигалась она с трудом. Бандиты тогда ещё не ели кислоту и не слушали хаус, поэтому могли запросто подойти к диджею во время сета и, приставив к его виску пистолет, попросить поставить что-нибудь «более танцевальное». Да и клубов самих практически не было, так, два-три места на весь большой город, в рестораны тогда ходили только бандиты, а обычные люди выпивали в гостях друг у друга.
Мы по-прежнему продавали книги в депрессивной кишке продуваемого всеми ветрами перехода на Китай-городе, а вечерами, закончив работу, обходили плохо освещённые районы в пределах Садового Кольца и искали выселенные дома.
В некоторые из них мы легко проникали, обнаруживая печальные следы остатков чужой жизнедеятельности и вандализма, а один раз нам даже пришлось спасаться бегством, застав приготовление ритуала какой-то мрачной сатанинской секты.
Центр Москвы тогда казался нам поселением, возникшем на месте крушения целого флота кораблей, где уцелевшие в катастрофе люди принялись обустраиваться, используя все остатки былого великолепия, выброшенные штормом на берег.
– Надо просто найти хороший сквот, врезать на дверь свой замок, а потом уже идти договариваться в ЖЭК, написав бумагу, что мы хотим там открыть свой дом творчества, – говорил мне Илюша, – Надо как у Петлюры всё провернуть.
Петлюру тогда уважали, у него во дворе собирались молодые снобы в обносках из секонд-хэндов, но в то время это выглядело стильно. К нам эти люди относились снисходительно, как к детям, поэтому Илюше важно было устроить собственное место.
Квартиру в доме на Ордынке мы нашли в марте.
Илюша быстро зарегистрировал её как некоммерческое творческое объединение – кажется, так это тогда называлось.
Сначала мы позвали туда наших друзей, чтобы разгрести и выкинуть огромное количество мусора, но всё это вылилось в неконтролируемую пьянку с какими-то случайными людьми, знакомыми чужих знакомых – их потом пришлось реально выставлять за шиворот из этого тёплого места.
Поэтому потом мы всё делали сами, а помогать нам приходили только самые ответственные подруги. Так, днём мы продавали книги, а вечером красили двери и клеили обои, часто оставаясь там ночевать. Два хмурых алкаша из местного ЖЭКа исправили нам канализацию, а за электричество мы заплатили на пол года вперёд. Работники жилищной конторы поначалу отнеслись к нам с подозрением и три раза к нам неожиданно приходила одна суровая тётка – чисто посмотреть, что происходит, но увидев плоды нашего труда, прониклась к нам уважением.
Параллельно Илюша готовился к поступлению в РГГУ, а я собирался подавать документы в Литературный, где главным было хорошо написать литературный этюд и не срезаться на русском языке. По поводу экзамена по истории я не волновался, а что касается немецкого языка, который я был вынужден изучать в школе вместо более престижного английского, то, пролистав как-то на ночь учебник за последний класс, понял, что его я не сдам, и спасти меня могут только высокие баллы по другим предметам. Илюша же, делал над собой серьёзные усилия – ему предстояли суровые экзамены. Все эти толпы зубрил-абитуриентов, над которыми мы смеялись в МГУ и которые легко обошли нас по баллам – видимо они стояли у него перед глазами и он готовился к реальному сражению с ними.
– Я всегда не любил этих задорных комсомольских лидеров, которые у нас в школе на собраниях выступали, но с ними можно конкурировать, они не всегда умны и просто прут, как молодые бычки. А вот если на моё место возьмут какого-нибудь очкастого задрота, потому только, что он больше меня чах над книгами из-за отсутствия личной жизни – это будет хреново… – сказал он однажды.
Как-то в апреле, в тот день, когда маятник природы качнулся, наконец, в сторону тепла и над городом появилось долгожданное солнце, мы разбирались в последней, самой маленькой комнате, которую определили под склад и хозяйственное помещение. Мы открыли единственное окно и в наши лица ударили брызги капели, тесное пространство вокруг наполнилось свежестью и зазвучало взбудораженным пением птиц. Выбросив мусор, мы подмели пол и принялись подбивать гвоздями плинтуса в углу комнаты, где они слишком сильно отошли от стены, обнажив рваную рану несущей конструкции здания. Там Илюша и обнаружил небольшой тайник, вытащив из щели над полом завёрнутый в тряпку плоский предмет, оказавшийся общей тетрадью в прозрачной обложке и со страницами, разбухшими от сырости и тепла.
Это оказался удивительный артефакт, который мы ещё долго потом вспоминали. В тетради был расписан подробный план чьей-то жизни на ближайшие десять лет, с девяностого года по двухтысячный.
В этих подробностях сквозило нечто скурпулёзно-маниакальное, такие записи мог вести либо очень в себе уверенный человек, либо очень больной. Чего только стоили такие планы, как:
«Заработать первый миллион к декабрю 1991».
«В апреле 1992 года сбрить бороду, а в августе заработать второй миллион».
«В январе 1993 жениться, свадьбу отпраздновать в Париже, а в декабре 1994 развестись».
«Купить яхту к открытию навигации 1995».
Ну и ещё много другого бреда, который мы в последствии разнесли на цитаты.
В тот первый день настоящей весны 1993 года уже было понятно, что человеку, строившего свои наполеоновские планы из глубины 1990 года ничего из этого не удалось. Ведь даже тот, кто считает, что у него всё под контролем не застрахован от контрольного выстрела в голову или, в лучшем случае, потери всего своего состояния.
А в этом дневнике про прекрасное будущее читалось что-то неуловимо детское, наивное, как фантазии подростка, не подкреплённые его поступками. Нам даже показалось, что это писал наш ровесник.
– Надо это обязательно оставить на память, – сказал Илюша, когда мы, наконец, закончили долгое изучение этой тетради, – Чтобы перед глазами всегда был пример, как сгорают чужие мечты.
Открытие состоялось в середине мая, и его успех превзошёл все наши ожидания. Тогда мы решили устроить какой-нибудь литературный праздник и, в результате, придумали «День памяти Гумберта Гумберта». Сейчас бы это, разумеется, сочли безнравственной педофильской акцией, но на самом же деле это была обычная поэтическая клоунада с элементами эротики и чёрного юмора. У нас ведь никогда не было карнавалов, и мы надеялись, что сможем воссоздать их своими силами.
С того дня нас и началось удивительное сумасшедшее лето, оно просто вступило в силу, как вырвавшаяся из тесной коробочки спиральная часовая пружина.
Мы быстро поняли, что пускать людей сюда стоит не чаще, чем дня три в неделю и, желательно, эти дни должны идти подряд, поэтому самым удобным оказалось работать по выходным, а всё остальное время заниматься подготовкой мероприятий. У нас появились такие заботы, как закупка алкоголя по оптовым ценам и выслушивание многочисленных предложений знакомых наших знакомых, которые собирались что-то у нас устроить.
В то время уже существовало современное искусство, ведь Осмоловский ещё пару лет назад выложил телами добровольцев знаменитое слово из трёх букв на Красной Площади и какие-то непонятные люди, которые называли себя «художниками» хотели использовать наше место под свою площадку. Разные музыканты так же хотели у нас играть и чтобы им за это платили хорошие деньги, а так как мы собирались устраивать вечеринки в стиле эйсид-джаз, то за диджеями подтянулись их знакомые драгдилеры – всю эту публику приходилось отсеивать.
К тому же ещё до нашего открытия я влюбился в Веру, и любовь моя была безответной – это стало понятно через два месяца.
Мы познакомились в Ленинской библиотеке, то есть это я к ней пошёл и познакомился, мне понравилось, как она внимательно читала, время от времени заправляя за ухо спадавшие на страницы книги длинные волосы. Я тогда подумал, что это уж точно умная девушка и не ошибся. Она училась на искусствоведа, где, уже и не помню, и она была такой стильной, но «домашней» девушкой, поэтому, когда я первый раз привёл её к нам в субботу вечером, это немного её шокировало.
– Слушай, ну что это за люди,– сказала она мне потом, имея ввиду публику, – Это же какие-то анархисты!
Встречались мы не часто, иногда Вера ссылалась на занятость в институте, но тогда я просто не понимал, что она не рассматривает меня в качестве кандидатуры на роль своего молодого человека.
Когда я рассказал про неё Илюше, он ответил: «А ты познакомь меня с ней и я тебе помогу». Я это сделал, решив впоследствии, что именно это стало моей ошибкой, мне тогда в голову не могло прийти, что ей просто нравятся другие мальчики.
Сначала мы хотели назвать наше место «Корабль дураков», в честь картины Босха, но потом подумали, что это может отпугнуть кого-то из публики. Другой вариант был «Капитан Немо» как бы намекая на глубоководное погружение. Вообще, в перебираемых нами названиях было много морской тематики, мы скучали по морю, мечтали о плаваниях по открытым водам, и даже в найденной нами тетради один из последних планов её автора звучал так: «К 2000 году завершить морское кругосветное путешествие».
Поэтому мы, в результате, назвали наш клуб «Кругосветное Путешествие».
К июню наш режим уже устоялся. Мы принимали посетителей в субботу, воскресение и понедельник. Понедельники, кстати, пользовались успехом, потому что многие скучали после выходных, страдая «синдромом продолжения праздника». Остальное время мы подготавливали всё необходимое для следующего уикэнда, готовились к экзаменам и просто отдыхали. То есть отдыхал в основном я, потому что Илюша был всегда чем-то занят.
С Верой Илюшу я познакомил в первый понедельник июля, когда в Москве ещё длятся короткие светлые ночи. В летней Москве в те времена совершенно нечего было делать, все, кто имел возможность, к этому времени уже покинули город и гостей к нам тогда пришло очень мало. В тот день мы устраивали просмотр фильма Тима Бартона «Эдвард руки-ножницы», а в полночь заперли входную дверь и пошли втроём гулять по Москве.
Посреди ночи мы стояли у лавочек ночного Гоголевского бульвара, пили шампанское и говорили о поэзии, когда к нам вдруг подошёл странный, очень высокий человек и со смехом начал что-то говорить.
– Извините, а вы хоть спросили у нас, хотим ли мы с вами общаться? – строго сказала ему Вера.
Тогда он достал из внутреннего кармана куртки открытую бутылку дешёвого портвейна и протянул её Вере.
– Да угощайся!
– Спасибо, я не хочу, – ответила она.
– А, девчонка,– засмеялся человек, – Я люблю девчонкам носы ломать.
Возникла мрачная пауза.
– То, что вы сказали, это неприятно для меня, – ответила Вера после недолгого молчания, – У нас тут свой разговор и, может быть, вы уйдёте?
И тогда этот человек усмехнулся и ударил Веру по лицу.
Следующая секунда длилась для меня очень долго. Я понял, что сейчас произошло событие, на которое нужно как можно более быстро отреагировать.
В эти микросекунды Вера только отшатывалась от удара, а Илья открывал от изумления рот – я понимал, что в драку он не полезет, да и сам я тоже не умел драться, но выбрал единственное, правильное на этот момент решение. Я вскочил на лавку, рядом с которой мы находились. Дело в том, что я маленького роста, поэтому, в качестве компенсации, всегда старался держать себя в спортивной форме, отжимался, подтягивался, хотя в то время это было совсем не модно.
Так вот, встав на эту лавочку, я оказался на такой высоте, что мог достать до лица этого придурка и, как учил меня мой покойный одноклассник Лёша Монастыршин, нанёс ему не один удар, а целую серию. Я бил его по морде до тех пор, пока он не отшатнулся.
Потом он взревел, как доисторическое чудовище и, пошатываясь, двинулся в сторону дороги. Вера и Илюша всё это время находились в состоянии ступора. Спрыгнув с лавки, я подошёл к Вере.
– Куда он тебя ударил?
Вера дотронулась пальцами до брови.
– Здесь. Сейчас будет опухать, надо холодное что-то приложить.
– Ох, какой урод, – произнёс Илюша, только начиная приходить в себя.
Я обернулся и увидел, что высокое чудовище бродит в этот момент по проезжей части, с инфернальной ловкостью уворачиваясь от редких, проезжающих мимо машин.
– Так, а где мы возьмём что-нибудь холодное… где тут ближайший ночной магазин? На Арбатской? – от волнения я очень плохо соображал, а Вера просто испытывала состояние культурного шока от того, что какой-то непонятный человек может просто так взять и ударить её по лицу.
– Федя, он возвращается! – стиснув зубы, пробормотал Илюша.
И действительно, существо, закончив шляться по пустой дороге, где оно не нашло своей погибели, теперь уже уверенно брело в нашу сторону. Видимо для того, чтобы закончить эту историю.
Вера ахнула.
– Ну что, Илюша, дальше так же ссать будешь или мне поможешь? – поинтересовался я.
Он только отрицательно помотал головой.
– Убейте его, ребята, – неожиданно сказала вдруг Вера.
И это сработало. Как-то не сговариваясь мы шагнули на встречу к подходившему монстру и высокий Илья взял на себя его верхнюю часть тела, а маленький Федя – нижнюю. Нам как-то очень быстро удалось повалить его на асфальт перед памятником Гоголю – именно тем местом, где мы, собственно и познакомились, не испугавшись два года назад толпы гопоты. Потом мы некоторое время били его ногами, а Вера, в своих новых ботинках «Доктор Мартинс», прыгала на его туловище, как на куске поролона.
Понятно, что убивать мы его не собирались, нам просто хотелось усмирить это существо, чтобы оно потом, как в фильме ужасов, не встало и не пошло вслед за нами.
Продолжалось это недолго – мы не были кровожадны, но сильный выброс адреналина заставил нас ещё долго гулять по переулкам, вглядываясь в светлое и пронзительно синее июльское небо. Наверно, именно таким оно было в сорок первом году или на пороге любых катастроф и революций.
Мы пили вино в каких-то дворах, похожих на обветшалые усадьбы деревенских помещиков – тогда такие ещё оставались – а потом расстались, пройдя по ступенькам подземной станции. Мы вошли в утреннее метро, Вера поцеловала каждого из нас в щёку и уехала к себе на Проспект Вернадского. Бровь у неё к этому времени уже сильно опухала.
На следующий день я позвонил Вере, и она сказала, что у неё появился фингал и теперь она должна будет несколько дней провести дома.
И я только спустя месяц узнал, что в тот день к ней приехал Илюша. А потом и на следующий день, а потом и вовсе остался у неё ночевать.
Как раз в это время, в августе, у меня начинались экзамены в Литературный Институт, которые я с треском провалил, прославившись тем, что пришёл пьяный на апелляцию из-за тройки по истории.
В то время я находился в состоянии такого эмоционального раздрая, что мог легко пройти по перилам моста и очень любил кататься сзади на троллейбусах, там, где наверху у них – лесенка, а внизу – очень удобные подножки для ног. И только ангел, который нежно целует в затылок всех, кто болен от несчастливой любви, спас меня от несчастного случая.
Сам же Илюша успешно поступил в РГГУ и после зачисления стал всюду теперь бывать вместе с Верой. Отношений мы не выясняли. Я просто перестал приходить в «Кругосветное путешествие».
