скачать книгу бесплатно
Но что было делать дальше – непонятно. Как-то собрав мысли, я вспомнил, что кроме подаренных мамой двадцати пяти рублей других денег у нас нет – мы всё выгребли, расплачиваясь за проезд до страны чудес, из которой едва смогли выбраться.
Ночью на шоссе опасно светить такими деньгами, а бесплатно нас никто отсюда не повезёт. Поэтому есть два варианта: либо попытаться устроиться прямо здесь, чтобы переждать ночь, либо идти по трассе в сторону Симеиза.
– Конечно, идти! – закричал в ответ Илюша так громко, словно получил контузию, – Не надо тут оставаться!
Впрочем, контужены мы были оба. Я пытался себе представить, чтобы произошло, если б мы не сбежали, а валялись сейчас на том уютном пляжике, рядом с обступившими нас четырьмя существами… и от таких мыслей я проваливался тёмную и жаркую невесомость.
Два раза перед нами тормозили машины, но мы сами, видимо, казались другим людям настолько страшными, а речь наша сбивчива и сумбурна, что они сразу же уезжали.
Впрочем, идти по шоссе было даже приятно, оно представлялось мне безопасной транспортировочной лентой, а вот по сторонам от него что-то постоянно двигалось и шуршало, словно выжидая момент, когда мы окончательно расслабимся и сделаем роковой шаг в сторону. Я даже серьёзно задумался о том, способны ли мои мысли материализоваться, но здраво рассудил, что тогда бы любой наркоман мог бы погрузить мир в хаос собственного кошмара.
А потом Илюша молча дотронулся до моего плеча, указывая на что-то слева от себя, я повернулся и заметил широкую полосу света. Казалось, что она проявляется прямо на глазах – линия горизонта над морем, где должно взойти солнце.
И когда мы поняли, что ночь кончилась, то сели прямо у дороги. Попытались что-то сказать друг другу, но не смогли, потому что едва шевелили языками – у нас ведь и воды даже не было!
Мы сидели на камне, и чем светлее становилось вокруг, тем меньше мыслей оставалось у нас в головах, пока все они не исчезли.
Кажется, я уснул, потому что встрепенулся от странных звуков, какого-то стального цоканья и скрипа, этот шум настойчиво приближался из-за поворота, а потом мы увидели запряжённую в повозку лошадь и управлявшего ей бородатого мужика. Это был крымский татарин, ехавший куда-то в сторону Фороса. Он сам вызвался подвести нас и даже угостил яблоками.
Мы поблагодарили его, когда он высадил нас на верхней дороге над заповедником и с трудом добрели оттуда до нашего лагеря. Там мы напились воды и завалились на свои спальники, а друзьям сказали, что просто опоздали на автобус и добирались ночью на перекладных.
И никто из нас никогда никому не рассказывал эту историю.
Эрмитаж
То странное лето девяносто второго года я помню уже совсем смутно.
Мы с Илюшей работали продавцами книг в длинном подземном переходе на Китай-городе и поступали на философский факультет МГУ. Оба понимали, что шансов у нас практически никаких, стоило лишь взглянуть на табуны отличниц, золотых медалисток и упёртых ботанов, которые весь год что-то зубрили, но для себя мы решили, что опыт абитуриентства нам не помешает. Тем более, где ещё знакомится с умными и красивыми девушками, как не при поступлении в Университет?
Тогда мы и подружились с сёстрами-близнецами Любой и Надей, лихими выпускницами гуманитарного лицея, которые читали нам стихи Луи Арагона на языке оригинала и умели пить шампанское прямо из горлышка.
В самом начале лета мы планировали заработать денег и устроить в Симеизе уже настоящий музыкальный фестиваль со своей базой и приглашёнными группами, но новости из Крыма были одна хуже другой: Одного известного организатора концертов кинула на деньги местная мафия, так же в разных местах гопники избивали не только неформалов, но и обычных отдыхающих, а украинская милиция не уступала им по свирепости и вымогала деньги у кого только можно.
Поэтому Илюша решил сделать что-то в Москве, но перед этим съездить в Питер, чтобы посмотреть, как обстоят дела там и набраться опыта.
В Петербурге мы первый раз попробовали кислоту, после чего я вернулся домой, а Илюша встретил девушку и остался там до января.
А самым запомнившимся для меня событием лета стало не знаменитое «Гагарин-пати», про которое я слишком поздно узнал и не попал, а Булгаковский Бал в саду «Эрмитаж» – первая вечеринка, где я увидел по-настоящему богатых людей.
В тот вечер мы гуляли по бульварам и уже тогда заметили, что в окрестностях Каретного Ряда намечается нечто грандиозное – у входа собирались нарядно одетые мужчины и женщины в платьях, а в самом парке надувался настоящий воздушный шар, как в фильмах по Жюлю Верну.
Пройдя по задворкам, мы с Илюшей забрались на старую кирпичную стену, отделявшую сад от жилых домов, дождались темноты, наблюдая за перемещениями охраны, и в нужный момент спрыгнули вниз, сразу смешавшись с толпой.
Так мы, как сироты из святочного рождественского рассказа, оказались на чужом празднике, который журналисты «Московского Комсомольца» окрестили потом «Балом Сатаны».
Впрочем, ничего сатанинского, кроме отсылки к Булгакову, там не происходило. Просто одни люди бесцельно шатались по парку, пытаясь представить это светским променадом, и внимательно сканировали друг друга, прикидывая стоимость чужого внешнего и внутреннего капитала. Иные хохотали, обливаясь шампанским, и веселились, кто как умеет, а некий ценитель красивой жизни блевал прямо из гондолы висящего над парком воздушного шара, но в целом всё происходило относительно прилично. Возможно потому, что это всё-таки была вечеринка для тех, кто позволил себе купить дорогой билет и старался соответствовать своему новому положению в обществе.
Поначалу мы чувствовали себя зажато, но потом встретили знакомых, которые пробрались сюда примерно таким же образом и они показали нам один трюк: подвели к веранде закрытого шторами ресторана, просунули туда руку с пустым пластиковым стаканом и попросили налить чего-нибудь выпить. За шторами раздался смех и вскоре в руках наших товарищей оказался стакан вина, который они распили на четверых.
Затем за дело принялись мы, а точнее я, потому что Илюша сам просить стеснялся, но выпить нам было просто необходимо. И не смотря на то, что какие-то деньги у нас с собой и были, здесь они совсем ничего не стоили.
Я подобрал на лавочке несколько пустых стаканов, выбрал из них самый чистый, прошёл в другой конец веранды, набрался решимости и просунул руку между натянутыми белыми полотнами.
Возможно, я сделал это слишком резко, потому что услышал испуганное женское аханье. Затем кто-то отогнул штору, и передо мной возникло лицо мужчины с аккуратно подстриженной бородкой, которое показалось мне смутно знакомым. А он, в свою очередь, взглянул на меня и увидел перед собой невысокого кудрявого мальчика с виноватой улыбкой.
– Извините, – сказал я, – Пожалуйста, плесните мне немного выпить, а то очень хочется…
Тот удивился, бросил взгляд на стол и налил мне шампанского.
Я сказал «спасибо» и хотел, было, убрать руку, но он жестом попросил меня подождать и неожиданно плеснул в стакан щедрую порцию водки. «Это коктейль Северное Сияние, – объяснил мне мужчина, которого я явно видел по телевизору, – Чтоб уж наверняка!»
Мы с Илюшей выпили этот стакан на двоих и тогда, наконец, ощутили себя участниками представления.
Огни стали ярче, музыка громче и всё происходящее больше не казалось каким-то бредовым.
Мы пообщались с живущей в сквоте у Петлюры Пани Брони – жизнерадостной бабушкой, которая спела нам про попугая, сидящего на плече у шарманщика и вытягивающего билетики счастья.
Красивых девушек здесь хватало, но те из них, что явились сюда без мужчин, сами искали себе солидных спутников и общество таких персонажей, как мы, их не устраивало.
Потом мы опять встретили товарищей, научивших нас этому фокусу. К тому времени они были уже пьяны, а посетители ресторана отдали им примерно третью часть небольшого поросёнка на блюде. У него была полностью цела голова, но выглядел он совсем не страшным, а каким-то усталым.
С этим поросёнком мы принялись ходить по парку, а когда встречали каких-нибудь известных людей – а их там было много – то пытались этим поросёнком их угостить. Все, разумеется, отказывались, а музыкант знаменитой тогда группы «Технология» сказал, что у него изжога и отдал нам бутылку джина, где ещё оставалось грамм сто пятьдесят.
Тогда голова поросёнка была превращена в арт-объект и оставлена на постаменте фонарного столба. В назидание гуляющим мимо людям она – по замыслу авторов, должна была олицетворять человеческую похоть и чревоугодие.
А на самом пике опьянения, в попытке отыскать туалет, я обнаружил на задворках сада странную будку с задёрнутым шторой входом и указал на неё Илюше.
– Смотри, это что, камера обскура?
Мы подошли ближе и увидели хозяина этого аттракциона – человека с набелённым лицом, во фраке и цилиндре, взятом, судя по всему, из костюмерной театра «Сфера».
– Здравствуйте, – сказали мы, – А что вы тут устраиваете? Представление?
Он смерил нас оценивающим взглядом и слегка улыбнулся, но улыбка эта была не данью вежливости, а какого-то сочувствия.
Других людей поблизости не было и вообще мне показалось странным, зачем он поставил свою конуру на самом отшибе, но, возможно, в этом и заключалась часть его замысла.
– Можно сказать и так, – ответил человек, – Но только для одного зрителя.
Возможно, мы его чем-то заинтересовали, потому что после небольшой паузы он продолжил.
– Это машина различий, моё изобретение. Я назвал её так в честь Чарльза Бэббиджа, но считают на ней не математику, а метафизику. Она показывает людям картины – преимущественно те, которые они мечтают увидеть. За это они мне и платят.
– Это как цыганкам с картами, что ли? – усмехнулся я.
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что этот усталый актёр, так же, как и мы, сильно нетрезв, но уверенно держится на ногах благодаря профессиональной привычке.
– Я не гадалка, мальчик, – проговорил он, – Всё гораздо сложнее.
– А можно на неё посмотреть?
– Я дорого беру за вход… Но, знаете, чтобы она правильно работала, надо, чтоб кто-то её подпитывал, а такие молодые люди, как вы, вполне могут подойти мне в качестве аккумулятора…
– А, так вы актёр в роли сумасшедшего изобретателя! – догадался Илюша.
Ряженый усмехнулся.
– Давайте так – вы либо принимаете правила игры, либо нет. Сегодня через неё, – он указал в сторону будки, – Прошло слишком много людей с запоротой кармой, и она от них устала. А вы, я вижу, чистые юноши, пока ещё не успели ничего натворить. Поэтому если вы заплатите мне одним своим воспоминанием, каким-нибудь счастливым детским событием из вашей жизни, просто вспомнив о нём, то я загружу их в машину, а потом включу её для вас поработать.
– Но это действительно того стоит?
Фокусник пожал плечами.
– Если у нас равнозначная сделка, то я вас мурыжить не собираюсь. Вы покажете мне ваше прошлое, а я вам – возможное будущее.
– Ой, только не надо тут волшебника из себя строить! – усмехнулся Илюша.
– Как хотите, – и оператор машины сделал вид, что теряет к нам интерес.
– А я согласен!
Он совсем не удивился и откинул передо мной штору.
– Тогда заходи.
Я пробрался в кабину и заметил, что она очень похожа на фотокомнату конца семидесятых годов – маленькое закрытое пространство с направленным на тебя объективом. У меня осталось воспоминание, что лет в пять в подобном месте делали мой фотопортрет, а моя трёхлетняя подруга испугалась фотографа и «на карточке» – так ещё назывались тогда фотографии, получилась заплаканной.
Сейчас я, в отличие от неё, фотографа не боялся, но немного удивился, когда этот человек протянул мне обычную строительную каску, из макушки которой выходил обмотанный изоляцией провод, ведущий к аппарату, похожему на те, что используются для звукозаписи в музыкальных студиях.
– Надень на голову шлем, он свяжет тебя с машиной.
– И что мне дальше делать? – поинтересовался я, нацепив каску.
– Просто вспоминать.
Он вышел, и свет в кабине погас.
Под мерное гудение механизма я, поначалу, просто сидел на стуле и покачивался на волнах опьянения, а потом вдруг неожиданно ощутил себя в некоем подобие библиотеки, которая, видимо, всегда существовала у меня в сознании. Там, на нижней полке, в виде объёмных голографических открыток, стояли мои детские воспоминания.
И самые первые из них оказались связаны со сквером на Серпуховском Валу.
Когда-то это была насыпь, за которой заканчивалась граница города и по обеим сторонам от неё сторожевыми крепостями стояли Донской и Даниловский монастыри, а позже Вал превратился в подобие бульвара. Ветви деревьев, сходясь наверху, образовывали нечто вроде зелёной арки длинной в километр. С самого глубокого детства я смотрел в её далёкую перспективу, и она приучала меня к ощущению бескрайности мира, поэтому впоследствии я стал называть это место Первосквер.
… И вот мне три года, кажется, стоит лето, потому что на мне только шорты и маечка, мы с бабушкой идём по скверу, но она почему-то всё время держит меня за руку и мне это не нравиться. Гулять так совсем не интересно, ведь я хочу сам всё исследовать, поэтому, выждав подходящий момент, я высвобождаю руку и что есть мочи несусь вперёд.
Бабушка не может меня догнать и что-то кричит вслед, я оборачиваюсь и вижу её далеко позади, она кажется совсем маленькой; я уже ничего не слышу и бегу дальше, под аккомпанемент звенящих трамваев, с их рогов сыпят разноцветные искры, и всё новые и новые арочные своды огромных деревьев расступаются надо мной.
А потом я опять оглядываюсь назад, чего, конечно, не стоило бы делать, но в то время я ещё не знал истории Орфея и жены Лота, поэтому поскальзываюсь и со всего размаха падаю в подсыхающую лужу, состоящую целиком из грязи.
Когда бабушка ведёт меня домой, мне очень стыдно, потому что я весь перемазан какой-то чёрной дрянью со дна лужи, прохожие бросают на меня удивлённые взгляды, а бабушка обещает рассказать о моём позоре не только папе и маме, а ещё и язвительной тёте и ехидному дяде, которые и так постоянно меня подкалывают.
– Готово! – раздался вдруг голос над моим ухом, и я встрепенулся, забыв на мгновение, где нахожусь.
Надо мной загорелась лампочка, а рядом стоял хозяин аттракциона. Он был теперь бодр и доволен, словно сам проглотил моё прошлое, и оно предало ему сил.
– А теперь уступи место своему другу.
– Так, подождите, а как же вторая часть нашего соглашения?
– Ах да,– человек лукаво улыбнулся, – Только имей в виду, что по условиям нашей сделки я не покажу тебе, как всем остальным, то, чего ты желаешь увидеть. Я просто запускаю машину.
– Ну, хорошо,– ответил я, и Ряженый снова задернул штору.
Видимо, он что-то переключил на наружной стороне будки, потому что лампочка начала гаснуть и снова включаться. Сначала через небольшую паузу, а потом ускорилась и замигала, как на дискотеке, не хватало только других звуков, кроме уже привычного шума, а когда её свет вдруг погас, я увидел не просто яркие пятна на сетчатке глаза, а совершенно ясную, составленную из них картину.
На ней я увидел человека, сильно похожего на меня, только не кудрявого, а уже лысого. И он был заперт в тесном помещении, которое отчасти напоминало библиотеку моего прошлого, но всё же сильно от неё отличалось.
Мой повзрослевший и полысевший двойник сидел на полу, прислонившись спиной к каким-то стеллажам, уставленным разными фигурами. Эти стеллажи занимали почти всё пространство комнаты, а стоящие на них объекты хоть и не казались пугающими, но таили в себе некую угрозу. Казалось, что через секунду эти фигуры оживут и набросятся на сидящего на полу, который, судя по всему, пребывал в бессознательном состоянии. Я знал это потому, что хоть и не отождествлял себя с ним, но я всё же ощущал между нами некую связь.
Яркий свет ударил мне по глазам. Я зажмурился и быстро вышел наружу, где по-прежнему была ночь, и я пытался что-то разглядеть в свете далёких фонарей.
– Ну, как? – спросил меня Илюша.
– Не знаю…
Мне было трудно что-то сейчас объяснять, поэтому я просто отошёл в сторону, а мой друг надел на голову каску с проводом и зашёл в будку.
Служитель машины принялся что-то подкручивать, а я, тем временем, пытался поразмышлять над увиденным. Как-то мне показали фотографию меня спящего, и я почему-то с трудом самого себя в ней узнал. Сейчас же была какая-то подобная ситуация, похожая на увиденный сон и поэтому недостоверная. Здесь можно вспомнить и всякие псевдомистические откровения, о том, как душа покидает тело и видит со стороны мир, а так же свою брошенную физическую оболочку. И ещё. Меня не покидало ощущение, что во всём этом сквозит какая-то чертовщина. Только не опереточная, как в остальных декорациях Булгаковского бала, а самая настоящая.
Потом Илюша вышел из будки.
Его лицо было таким, словно он постарался заранее убрать и спрятать с него все эмоции.
– Пойдём отсюда, – только и сказал он, даже не обернувшись на Ряженого во фраке.
И принялся уходить.
Я замешкался, не зная, стоит ли мне попрощаться с этим человеком, но тоже решил промолчать, тем более, что он сам уже не смотрел на нас, сделав вид, будто занят. Впрочем, в последний момент он всё-таки на нас оглянулся.
– Ну как, вы довольны? – поинтересовался он.
Оба мы промолчали.
– Какие-то несчастливые у вас воспоминания… – бросил нам вслед Оператор машины.
– А чего вы хотели? – хмуро ответил Илюша, – Мы ведь обычные советские дети…
И мы двинулись в сторону горящих огней и продолжавшей веселье публики.
