скачать книгу бесплатно
– Не в этом дело… Просто многие динны не управляют делами самостоятельно. Такие, как Усели или Рамрик Ассели, например, – скорее исключение. И уж точно… Уж точно те, кого он убил, ничего не решали сами. Они были наследниками… А наследники, поверь моему опыту… Полностью во власти родителей в том, что касается ведения дел.
– Ведения дел, – медленно повторил Ульм. – Ведения дел – возможно, да. Но ведь есть что-то, чем ребята вроде тебя занимаются, да?
Омилия хмыкнула:
– Ребята «вроде меня»?
– Ты понимаешь, о чём я. Богатые ребята. Те, кто бывает у тебя в гостях. Чем они занимаются? Интересуются?
– Танцуют на балах. Ездят на охоту. Сражаются на поединках чести. Увиваются за девушками. Учатся. Занимаются благотворительностью. Иногда, да… – Омилия помедлила, – делами Кьертании…
– Политикой?
– Иногда. Рамсон и Аллеми точно ей интересовались… Я слышала даже, что они хотели войти в совет – но старшие, конечно, их не пропустили. А вот Селли я с ними никогда не видела. Мне кажется, кроме девчонок и вульгарных развлечений его ничто не занимало.
– «Вульгарных»? Это каких, например?
Омилия фыркнула, раздосадованная – вечно не ко времени, так или иначе голос Кораделы начинал звучать в ней:
– Ну, пробраться в Нижний город под прикрытием. Крутить романы с местными девчонками… Играть в азартные игры…
– Хм. – Унельм нахмурился, а потом повторил, загибая пальцы. – «Пробраться под прикрытием», «романы с местными», «азартные игры»… Мил, у меня для тебя плохие новости. Ты вульгарна.
– Мы не в Нижнем городе, сут-стук – не азартная игра, а у нас нет никакого романа, – буркнула она, но Унельм засмеялся:
– Ну, в одном ты точно кривишь душой. Я следил за тобой, как положено сыщику… – Он сделал многозначительную паузу. – …Не видел ни одного человека, которого бы настолько увлёк сут-стук.
Она не выдержала и засмеялась тоже. Вот, что отличало Унельма от других. Её неосторожные шпильки не ранили его – он их словно не замечал…
И умел её рассмешить.
– А эти двое – Аллеми и Рамсон… Они тоже были любителями… «вульгарных» развлечений?
– Не знаю. – Омилия отщипнула кусочек окорока. – Аллеми – скорее всего, нет. Он был очень религиозен, почти как его сухарь-отец. Из тех, кто ходит проповедовать вместе со служителями Мира и Души… Ну, знаешь, нести свет веры и всё такое. Ещё он, кажется, очень любил природу – иногда месяцами пропадал в усадьбе, пропускал даже самые важные мероприятия…
– Проповедовать… Значит, он мог ходить в бедные районы? Вроде Нижнего города?
Омилия пожала плечами.
– Думаю, это возможно.
– А что насчёт Рамсона? О нём ты что-нибудь знаешь?
– Из того, что может иметь значение… Пожалуй, нет. Хотя… подожди. Знаю, что с его участием был какой-то скандал, и отец даже грозился лишить его наследства. Но это было давно, с год назад. Я думала, может, у него была тайная подружка или что-то вроде того. Динн Рамсон хотел, чтобы он женился на младшей дочке Усели, но всё сорвалось.
– А девушка – ну, та, из-за которой всё сорвалось… Она могла быть низкого происхождения, как думаешь?
– Даже наверняка. Если бы она была из наших, все бы наверняка узнали. Секретов во дворце не бывает…
Унельм снова потёр лоб над шрамом.
– Спасибо, Мил.
– Хотела бы я помочь больше…
В дверь мягко постучали – один, два, три раза.
И сразу в сердце, ещё мгновение назад гревшем её тепло, ровно, стало пусто и темно.
– Дьяволы, – пробормотал Ульм. – Вечно на самом интересном месте, верно?
– У нас есть ещё несколько минут. – Омилия стукнула кулаком по кровати, и в воздух взвилось лёгкое облачко пыли. – Что толку вообще быть наследницей, если никогда не можешь делать что хочешь?
Унельм поймал её руку.
– Если тебя это утешит, Мил, мало кто может делать, что хочет. Разве что наш маньяк. Но я надеюсь, что и ему недолго осталось. Так что, наверное, оно и к лучшему.
Омилия шевельнула рукой, и их пальцы переплелись.
– Я постараюсь узнать что-то о Магнусе, Мил… К нашей следующей встрече. Я буду ждать.
– Я тебе напишу. – Ведела будет не в восторге. – И ещё, Унельм, я подумала… Когда-нибудь, если это будет безопасно. Например, если родители соберутся в Летний дворец, а я останусь… Может, это ты мог бы прийти ко мне в гости? Если не боишься. И если хочешь…
– Хочу ли я прийти в гости в прекраснейший дворец Кьертании к прекраснейшей девушке Кьертании? Даже не знаю, надо подумать.
Их пальцы сплелись теснее.
Стук повторился – тихий, но настойчивый. Унельм вздохнул.
– Я столько не успел тебе рассказать. И о стольком – спросить.
– Мы что-нибудь придумаем, – пробормотала она, сама в это не веря.
– Мил… – вдруг сказал он, и тепло скользнуло по её пальцам вверх – к сердцу. – Можно мне поцеловать тебя на прощание? Это не будет оскорблением страны или предательством родины, как думаешь?
– Даже не знаю. Надо подумать. – Сердце в груди сорвалось вниз. Ни разу за все их встречи он не целовал её. И она сама – не раз целовавшая других – отчего-то трепетала от одной мысли о том, чтобы поцеловать его первой.
Он приблизился к ней, и она почувствовала его запах – как будто они знали друг друга тысячу лет.
Синие глаза и светлый широкий шрам на лбу – так близко. Она вздрогнула, подумав: никто не узнает об их встречах, об этом поцелуе, но сейчас, через мгновенье, обратной дороги не будет.
Она подалась вперёд, навстречу этому теплу, свету, запаху – а потом ощутила мягкое, мимолётное прикосновение его губ к щеке.
– До свидания, – прошептал Унельм, и она подалась вперёд… Но он уже отступил, улыбаясь, – а потом вышел из комнаты, навстречу красной от волнения Веделе.
* * *
Омилия вернулась домой с рассветом и, само собой, чувствовала себя так, как будто вовсе не ложилась, когда служанка вошла в её покои, чтобы разбудить.
– Мне нездоровится. Я встану позже.
– Жаль это слышать, пресветлая госпожа, – сказала служанка – не Ведела, другая, – робко улыбаясь и приседая, – но ваша матушка, она…
– Доброе утро.
Никогда прежде Корадела не врывалась к ней в покои вот так, и Омилия почувствовала, как кожу, будто озёрную гладь, сковывает холод. Даже когда она была совсем ребёнком, ей надлежало пройти через десяток чужих рук, которые укладывали ей волосы, сервировали завтрак, помогали вымыться и одеться – только после всего этого она удостаивалась аудиенции у собственной матери.
Корадела, несмотря на ранний час, была одета в парадное платье – тёмно-синее, как вечернее небо. Копна золотых волос была убрана в высокую причёску, и Омилия – ненавидя себя за это – против воли залюбовалась матерью. Как она умудряется всегда быть такой безупречной, такой прекрасной, такой ледяной?
Сидя перед ней на смятой постели в ночной рубашке со сбитым воротником, Омилия почувствовала себя голой и повыше натянула одеяло.
Зачем её мать пришла сюда?
«Если и в сотый раз быть осторожной, как в первый»…
Омилия ощутила дыхание животного ужаса за спиной, но заставила себя улыбнуться и сесть прямо.
– Матушка. Какой приятный сюрприз. Доброе утро. Ты не подождёшь? Я не одета.
Корадела, не отвечая, кивнула служанке:
– Оставь нас.
Девушка тут же исчезла за дверью. Омилия позавидовала ей всем сердцем.
Её мать пересекла комнату несколькими длинными шагами – и вдруг упала в кресло из золота и кости, стоявшее у постели, спрятала лицо в ладонях.
– Матушка?.. – Омилия медлила, ожидая подвоха. Но подвоха, кажется, не было. Плечи Кораделы вздрагивали, идеальная причёска тряслась. Неужели она и вправду плакала?
До сих пор Омилия была уверена, что её мать не умеет плакать.
– Мама. Что случилось?
Корадела резко отняла ладони от лица. Её глаза были сухими, но на бледных щеках, покрытых костной пылью, пылал румянец.
– «Что случилось»… Твой отец, Омилия. Твой отец! Я больше не могу этого выносить. Смирение смирением, но любым человеческим силам есть предел – думаю, даже служитель Харстед со мной бы согласился.
Омилия подтянула одеяло ещё выше. Конечно, её мать постоянно говорила с ней об отцовских просчётах и ошибках – но никогда её речи не походили на жалобы, как сейчас.
– Он что-то сделал? Он… обидел тебя? – Омилия помедлила, прежде чем задать этот последний вопрос, потому что ей, по правде сказать, слишком сложно было представить, что её мать возможно было обидеть. Её отец – молчаливый, закрытый, хмурый – судя по тому, что Омилия знала о нём – привык замыкаться в себе, когда говорила жена, чтобы после сделать по-своему и нанести удар косвенно, чужими руками. Интриги давно были единственным языком, на котором её родители говорили друг с другом. Во всяком случае, до сих пор Омилия была в этом убеждена.
– Обидел меня? – Кажется, Кораделу такое предположение тоже рассмешило. – Дорогая моя дочь, твой отец давно уже не может меня обидеть. И что такое любая обида по сравнению с той катастрофой, к которой твой отец может привести тебя, меня, всех нас?
Итак, дело было не в Унельме – хорошая новость. Но при одной мысли про очередной разговор о судьбах Кьертании Омилию снова заклонило в сон. Она до боли прикусила язык, чтобы мать не заметила.
– Он собирается отправиться за границу. Сам, лично. Понимаешь ли ты, что это значит?
– Отец хочет встретиться с главами иных государств, – осторожно произнесла Омилия. – Он говорил, что…
– Омилия. – Корадела закатила глаза, поморщилась, как от зубной боли. – Как много раз я говорила тебе, дитя: не слушай, что тебе говорят. Думай о том, что стоит за каждым словом. Пришла пора повзрослеть, Омилия. У твоего отца новая блестящая идея – и он, как всегда, заручился поддержкой Усели и остальных каменных. Само собой… Все они – мужчины, а мужчины склонны верить в ерунду.
– «Новая блестящая идея», – повторила Омилия. – Что за идея?
– Внедрение иноземных технологий в добычу дравта – а может быть, и препаратов. Как тебе такое, дорогая дочь?
Это и в самом деле было неожиданно. По временам, когда они с отцом ещё были близки, Омилия помнила, что изобретения иных земель его увлекали… Но позволять иноземцам проникнуть в секреты Кьертании – а это неизбежно случится, если они будут работать со Стужей…
– Должно быть, этому есть объяснение? – осторожно спросила она. – Может быть, отец надеется узнать что-то полезное для нас, и у него есть идея, как избежать…
– О, Омилия. Ты ещё так юна. Как ты будешь справляться без меня? Хорошо, что подумать об этом нам придётся ещё нескоро…
Лицо Омилии осталось невозмутимым – она думала о каждом, даже мельчайшем движении мышц, и давно привыкла не позволять себе ничего, что могло бы выдать матери её истинные чувства.
– У него нет никакой идеи, дорогая дочь. Жизнь во дворце не могла не приучить тебя повсюду искать скрытые мотивы… Но иногда человеческая глупость – это просто глупость. Твой отец загнал Химмельнов в тупик. Я хотела оградить тебя от разговора об этом, но… Денежное положение нашего дома давно уже не такое прочное, как хотелось бы.
– Что? – тупо переспросила Омилия. – Как это возможно? То есть… мы ведь владетели Кьертании.
– Даже владетели могут влезть в долги, если во главе дома стоит идиот. – Корадела по-разному говорила о муже, но никогда прежде не позволяла себе при Омилии быть настолько грубой. – Твой отец не только злоупотреблял казной – в последние годы он много пользовался помощью Усели и остальных… Годами они оказывали ему услуги, поддерживали на всех советах. Результат плачевен. Твоему отцу приходится идти до конца, чтобы, в конце концов, его славные друзья не повернулись против него и не растерзали на части.
– Ты говоришь о… перевороте, – прошептала Омилия. – Неужели такое возможно?
– Всё зашло слишком далеко, чтобы рассуждать о возможном и невозможном. Мы должны опираться на факты, Омилия. Твой отец заигрывает с Вуан-Фо, Авденалией, Рамашем… Возможно, планирует союз с кем-то из них – как думаешь, с помощью кого, моя пресветлая наследница? Усели и другие вряд ли отказались бы от возможности женить на тебе кого-то из своих отпрысков, если бы не надеялись заработать огромные деньги на иноземных… гостях. Смешно. Ни одна из этих стран понятия не имеет, что такое Кьертания. Ни одной не нужно ничего, кроме наших сокровищ. Они и каменные растащат Кьертанию на части – вот когда твой отец будет, наверно, доволен.
Омилия молчала.
– Я не позволю этому случиться, Омилия, – сказала Корадела, и голос её зазвучал вкрадчиво. – Но ты должна мне верить. Я не говорю тебе всего, моя дорогая, но над нами может нависать угроза ещё серьёзнее глупостей твоего отца и каменных. В любой момент может потребоваться вся твоя решимость… Решимость и жертвенность – две главные добродетели, доступные женщине. Ты, моя драгоценная дочь, так юна… И всё же. Решимость и жертвенность, Омилия. Ты чувствуешь их в себе? Ты готова довериться мне, когда придёт время?
Стены сжались, когда Омилия сказала:
– Конечно, мама, – как говорила всегда.
ДНЕВНИК МАЛЬЧИКА
Из тетради III
1
Не мог написать раньше, да и сейчас…
Мамы нет уже третий день. Сначала я думал, что это какая-то шутка, как тогда, давно, когда она спряталась в центре.
Папа места себе не находит. Он говорит, что охранители ищут целыми днями, но я всё равно решил ночью уйти и тоже искать её.
Я знаю, куда она любит ходить больше всего. Я пойду в библиотеку, Шагающие сады, Верхний город. Я весь город обойду, если понадобится, но я её найду, и мы все снова будем вместе.
2
Прошло уже три недели.
