скачать книгу бесплатно
Я боялась услышать – совсем крови нет, совсем, куда кровь делась, а? Но тут вошла медсестра постовая и сказала:
– Ну и жара… Ужас… Как я ненавижу жару, ужас, а говорят, что еще две недели будет и под сорок…
И тут моя, которая по венам, говорит:
– Слушай, Ира, не беси меня, не мешай работать со своей жарой… И так не знаешь, откуда кровь брать, все вены как провалились… Выйди из кабинета, давай-давай…
Ира обижаться не стала, а ответила, выходя:
– Совсем от жары все обнаглели… Орут… Выгоняют… Вены не может найти, а я виновата, ага. И подмигнула мне.
А которая по венам сказал:
– Вы не переживайте, мы так-то вообще-то дружим все… Но эта жара, блин… И ведь еще две недели, ужас…
Не повезло вам… Зато я веночку нашла, ваточку прижмите и подержите… А то синяк будет.
Я пошла мимо поста, и Ира мне говорит:
– Как будто я виновата, что жара, ужас, еще две недели, говорят…
Тут я рассмеялась и забыла ваточку прижать.
Теперь синяк будет.
И тебе заодно
Мне тут не спалось немного, а вспоминалось…
Например, как я застряла в туалете самолета Таллин – Адлер.
Больше часа простояла в туалете, никак не могла выйти, от паники не на те кнопки жала, но тщетно.
За собственные деньги медитировала на воронку унитаза и мечтала через нее выйти в открытый космос.
А когда кто-то просто открыл дверь с той стороны, я была уверена, что это мой сосед-эстонец, с которым у нас локти в креслах соприкасались.
Думала, он разволновался, что меня долго нет, и всех поднял на ноги.
Но сосед как сидел в кресле, так и головы даже не повернул при виде меня. Теперь я знаю, что это называется прайвеси или еще как-то. В общем, это когда к тебе не лезут ни в душу, никуда. Пока ты не попросишь сам.
Но и то гарантии нет.
Вдруг ты попросишь, но пожалуйста забудешь сказать.
Или попросишь, а им неохота. Спасать там или вмешиваться в чужое.
Чужие проблемы решать, тащить их на себе.
Есть здесь и плюс – если никто в душу не лезет, значит, потом в нее не плюнет…
Вообще у эстонцев много этнического достоинства, двенадцать лет с ними прожила и проработала.
Например, если на пляже в Сухуме сидят эстонские спортсмены, то они не умрут от радости, что кто-то вдруг с ними по-эстонски заговорил.
Не улыбнутся даже, а уж тем более не вскочат, не обнимут и не побегут тебе шашлык покупать.
Просто с достоинством ответят тебе так же, по-эстонски, как будто это всемирный язык, эсперанто такое, и чего тут радоваться. Не то что узбеки питерские или таджики.
Я ужасная гадина, все время использую этнические особенности в корыстных целях.
Они как одно слово хотя бы услышат от меня на их языке – тут же готовы на все, весь мир подарить, цену сбросить, угостить и чуть ли не взять к себе на работу кондукторшей.
Не говоря уж о грузинах.
Им только одно слово на их языке скажешь – они тебе все розы с революции роз притащат.
В общем, есть этническая специфика, как ни крути.
Кстати, эстонцы отличные ребята.
Я в эстонском коллективе на их языке даже думать стала, а когда уезжала в Казахстан, они мне щедро подарков надарили и даже плакали, правда.
А когда мы их отпустили из нерушимого, сразу расслабились и очень нас напоминать стали.
На красный свет ходить стали, бумажки на газоны бросать, громко смеяться иногда…
И русский сразу понимать стали.
Вот мне никто не верит, а я всегда говорю: хочешь, чтобы тебе не сопротивлялись – оставь человека в покое, отпусти, не насилуй, пусть живет, как хочет.
Не обращай в свою веру и не причиняй добро.
И будет ему счастье. И тебе заодно.
Крутая
Дети купили мне в больницу планшет, чтобы веселее болеть было.
Сказали – не позорься, тебя уже целых несколько сотен на земле знает, а ходишь с отстойным мобильником, который с совком для обуви путают… И даже ноута не хочешь. Вообще без желаний какая-то.
В общем, я планшет осваиваю, но он меня нет.
Например, я пишу одно, а он выдает другое, решает за меня, как лучше. Хорошо хоть не по-китайски редактирует, но бесит ужасно.
А сегодня в очереди на перевязку я сидела с этим планшетом, а потом меня позвали, и я его оставила в коридоре.
А пока я заливалась молча слезами от боли и хватала, позорница, молодого доктора за рукав, чтобы не заорать, в кабинет вошел еще один красавец доктор и сказал:
– Это не вы гаджет оставили?
А я ответить не могу и только пальцем показываю, что я.
Доктор укоризненно говорит:
– Не оставляйте, пропадет, какая вы легкомысленная…
И тут мой лечащий Дима отвечает коллеге:
– Вот не пошел бы ты куда подальше со своими нравоучениями… Нашел время… Лучше шпатель подержи, строгий ты наш… Видишь, как терпит, поражаюсь просто.
А я как услышала, что я терплю, то сразу мне себя впервые жалко стало, впервые за столько дней.
Телефон же мой, без наворотов, но с тревожной кнопкой зачем-то, меня вполне устраивает.
Если нажать невзначай эту кнопку в полном автобусе, то все выскакивают от ужаса, и я могу сесть на любое место. Так что вполне себе крутой телефон.
Бахила
У меня сейчас сюжетов – раз-два и все не о том… (я не хочу печалить вас ничем).
Но даже в этом вынужденном однообразии моей сегодняшней жизни есть свои забавные проблески.
Сегодня одна женщина в очереди к врачу вдруг опустила глаза вниз и сказала всем:
– Ой, а где моя вторая бахила? Было же две!
Все посмотрели сначала друг на друга, очнувшись от своих невеселых мыслей, а потом на ноги той женщины.
Надо было что-то говорить.
Как-то вступать в социальную связь.
Но все молчали.
Просто смотрели на ногу в бахиле и на ногу без бахилы и молчали.
– Где? Ничего не могу понять… Точно же две было, когда я очередь занимала. Где же вторая, где?
Все пожали плечами, а самая активная и сердобольная сочувственно сказала: потерялась…
Которая в одной бахиле возмущенно всплеснула ногами и говорит:
– Как я могла потерять? Я еще в своем уме… и где я могла потерять?!
Активная и сердобольная обиделась, поджала губы и отвернулась.
Тут уборщица протаранила мокрой шваброй коридор, попросив всех нас поднять ноги, и говорит:
– Господи, ну пройдите по поликлинике, где-нибудь слетела с ноги, вот делов-то… Идите и новые возьмите в ящике, они бесплатные…
– Может быть, вы, когда полы мыли, видели мою бахилу? – не унималась героиня.
– Вы думаете, если я ее даже увижу, буду ходить и искать хозяина? Вот вы смешная, не могу… – ответила уборщица.
И тут одна в очереди резко встала, сняла одну свою бахилу, нагнулась и надела на белую шлепку нашей растеряшки.
Все, говорит, не могу больше это слушать, успокойтесь уже и не морочьте нам голову! И даже пятнами пошла.
А та содрала бахилу и говорит:
– Мне чужого не надо. Спасибо. Я хочу понять, куда могла моя деться. Моя, понимаете?
В этом месте я, конечно, не выдержала и захохотала. Постаралась негромко.
А единственный среди нас печальный, худой и небритый мужчина вдруг как заматерится, как-то неожиданно.
– Блядь, – говорит, – во всем ей хочется дойти до самой сути… епта.
Ну, это он зря сделал.
Уже сколько часов прошло, а я все вспоминаю и смеюсь.
Но он же не знал о моей смешливости, такой худой, небритый и печальный.
Не грусти, мужик, прорвемся.
Нельзя
Позвонил бархатный слишком интимный баритон и спросил:
– Вы готовы разговаривать?
Я сказала:
– Смотря о чем.
И на всякий случай поправила волосы.
– О цифровом телевидении и Интернете, – ответил баритон.
– Мне не нужно цифровое телевидение, у меня телевизор старый, не для цифрового, – отвечаю. – И Интернет есть. Мне хватает.
– Как это старый? Почему старый? Зачем вам старый? Почему не новый? – интимный баритон сменился маркетинговой трескотней натренированного юноши.
– Молодой человек, вы хорошо работаете и все у вас будет хорошо, но мне нравится старый телевизор, на нем может лежать моя кошка и стоять ваза с цветами, а на новом не может, и это для меня важнее цифрового телевидения, которое от этого лучше не станет и хуже тоже. До свидания.
– До новых встреч, мы вам перезвоним вечером, а вы подумайте…
