скачать книгу бесплатно
Мне здесь очень нравится.
Наши несколько пятиэтажек стоят параллельно друг другу, и я вижу свет в окнах напротив вечером и редкие желтые окна ночью.
Одни и те же окна ночью светятся, почему-то всегда это вызывает тревогу… Здесь совсем другая жизнь, чем в панельных высоких и длинных многоэтажках.
Все знакомы, все подвальные кошки кормлены и поглажены, летом под окнами разбиты клумбы, для себя и для людей.
Много зелени и даже дикие вишни с маленькими красными вишенками. В Петербурге.
Очень напоминает детство все вместе.
Часто кто-то громко, для всех, включает музыку, и этот кто-то, невидимый, с хорошим вкусом.
Сегодня полдня парил над дворами дудук.
Дудук! Полдня!
Плакал и плакал.
Рвал душу.
Да ну вас всех
Неделю я носила в себе страшную тайну, государственную.
Это было очень тяжелое испытание, это совсем не то, что никому на работе не проговориться, что Ирка влюбилась в гражданина Бангладеш. Хотя и это тяжело, про Ирку и Бангладеш молчать.
А тут такое!
Тайну мне выдала женщина в очереди к зубному.
Она из тех женщин, которые тайны не выдают только в зубном кресле, потому что рот открыт и там посторонние предметы.
Женщина оказалась супругой (именно супругой, настаиваю) какого-то крупного человека из военной промышленности.
Я сразу поняла, что муж у нее крупный, по ее расслабленности, беззаботности лица и постоянным позевываниям.
В общем, проговорилась супруга, что муж только на пенсию вышел, а его тут же возвернули назад, поскольку пошли большие заказы из Пакистана на наши ракеты, номера не помню ракет.
– Так что теперь квартиры новые детям купим, а свой таунхаус внуку отдадим, – сказала супруга.
Я подумала, что муж ее ночью проговорился, наверное, во сне, и что она теперь по всем зубным коридорам несет эту военно-промышленную тайну моей страны.
Неделю я ходила с проглоченной тайной и боялась заснуть на работе, чтобы не проговориться.
Тайна подпирала меня изнутри и мешала дышать и думать о чем-то другом, более низменном, чем ракеты.
А вчера я включила телевизор, а там один гость в студии вдруг так спокойно берет и МОЮ тайну всем выбалтывает.
То есть вот прям так и говорит про заказы, Пакистан и ракеты.
Я так и села.
Потом расслабилась и подумала – да ну вас всех.
Не ешь
Каких только диет мне не предлагают.
Справа, слева, сверху, снизу…
Всплывают окна с разными диетами. И все потому, что всего один раз за долгую жизнь я зашла на сайт одежды для пышек.
Теперь я обречена, помечена, занесена и вовлечена.
Диеты есть разные. Одна лучше другой.
Просто не ешь.
Ешь, но не просто.
Не ешь.
Ешь что хочешь, все равно похудеешь.
Не ешь после шести. Считай калории.
Калории считать не надо, надо просто есть, но только жиры. Только. А углеводы и белки не надо.
Диета Пугачевой и Милявской.
И даже диета Валерии.
Валерии! Диета!
И все во имя чего?
Во имя того, чтобы сбросить свои сто кг и с ужасом обнаружить, что ничего – ничего! – в твоей жизни не изменилось. Ничего. Ничегошеньки просто.
Счастья не меньше.
Горя не больше.
Любят не меньше.
Завидуют больше, потому что еще и худая.
Во имя чего тогда?
Чтобы сесть легко и воздушно в кресло, подпереть опавшую в пять раз щеку, закинуть похудевшие ноги одна на другую, как в «Основном инстинкте», и заплакать.
Горькими и светлыми, как и раньше, слезами.
Очищенными, правда, от шлаков.
Ничего не понимаю
Я слышу польскую речь – и каждый раз реагирую. Всем существом.
Потому что мои предки польские евреи.
Я слышу украинскую речь – и слышу музыку.
Могу долго слушать.
Потому что мама из Николаева, а папа из Запорожья.
Они учились в украинской школе и в их речи до сих пор украинизмы.
Я слышу узбекскую или таджикскую речь – и становлюсь ребенком, потому что там я родилась и выросла.
Я слышу иврит – и со мной происходит что-то невероятное. Потому что много веков назад у моих праотцов все было по-настоящему и навсегда.
А русский просто мой родной язык и самое большое удовольствие.
И я себя спрашиваю – о какой независимости друг от друга мы все говорим?
Мы связаны веками, историей, слезами, радостью и кровью крепче любых деклараций о любых зависимостях, независимостях и созависимостях.
А в остальном я ничего не понимаю.
Снаряды и сердца
В нашем городе дождь.
Я люблю дождь.
Больше, чем солнце.
Но дождь можно любить, когда солнечно в душе.
А когда нет – затяжной дождь вытягивает остатки души и не оставляет надежды.
Но у нас всего лишь идет дождь, подумаешь…
А тоже у нас, только все называют это место, где война, по-другому, просто ад.
Так что пусть идет дождь и днем и ночью.
Пусть вытягивает душу.
Остатки ее пусть рвутся.
Только пусть не рвутся больше снаряды и людские сердца.
Скорбные лица счастливых
Есть люди, которые рождаются со скорбным лицом и одновременно с как бы брезгливым…
Они скорбно и брезгливо проходят по родовым путям, скорбно и горестно сидят на горшке в яслях, скорбно отдаются и наслаждаются… И вообще – с отвращением читают жизнь свою. И с завистью – чужую…
А пока раздаются их нескончаемые стоны про то, что жизнь говно и все люди тоже, жизнь этих скорбных людей проходит в благополучии и полном здравии. Слава те господи.
А в это же время из разных палат нашей онкологической больницы доносится вполне здоровый смех прооперированных или ожидающих операцию людей.
Они все знают уже про себя, но их носогубные складки не опустились в вечной скорби обреченности, они никого не винят и не кричат – за что мне, праведнику, это…
Они помогают друг другу хорошей шуткой, словом, молчанием и взглядом.
Эти люди сидят сейчас за одним со мной столом, разговаривают обо всем и ни о чем и часто гомерически хохочут, потому что живы, всегда были живы и будут еще живее.
Я их всех люблю и восхищаюсь ими…
И совсем чуть – собой тоже… Теперь.
А еще больше я восхищаюсь нашими врачами, которые не выходят сутками из операционных и спасают, спасают, спасают…
Они не ищут плохого в жизни. У них просто нет на это времени. Они настоящие мужики и больше молчат, молчат и спасают…
Без всякой скорби на лице и ежедневного поиска несовершенств мира.
Какой прекрасный опыт я приобрела, какой удивительный…
Которого не пожелаю.
И все же удивительный, и – да – прекрасный.
Ватрухи
А вчера меня навестили девочки с работы, Маша и Лиля.
Они принесли мне большой букет крупных ромашек, который еле поместился в широкую пластиковую банку из-под фурацилина.
Девчонки всегда мне дарят только полевые цветы, хотя я совсем не напоминаю русское поле с его тонким колоском.
Но полевые цветы и правда люблю, наверное, когда-то проговорилась об этом в рабочее время.
Маша так похудела за полтора года, что я узнала о ее визите только по янтарным бусинкам на ее же шлепках, а так бы думала, что одна Лиля пришла. Которая всегда была нетолстой, но на фоне Маши сегодня любой борцом сумо покажется.
