Стихотворения. Поэмы. Маленькие трагедии (сборник)

Цыганы

Цыганы шумною толпойПо Бессарабии кочуют.Они сегодня над рекойВ шатрах изодранных ночуют.Как вольность, весел их ночлегИ мирный сон под небесами;Между колесами телег,Полузавешанных коврами,Горит огонь; семья кругомГотовит ужин; в чистом полеПасутся кони; за шатромРучной медведь лежит на воле.Всё живо посреди степей:Заботы мирные семей,Готовых с утром в путь недальний,И песни жен, и крик детей,И звон походной наковальни.Но вот на табор кочевойНисходит сонное молчанье,И слышно в тишине степнойЛишь лай собак да коней ржанье.Огни везде погашены,Спокойно все, луна сияетОдна с небесной вышиныИ тихий табор озаряет.В шатре одном старик не спит;Он перед углями сидит,Согретый их последним жаром,И в поле дальнее глядит,Ночным подернутое паром.Его молоденькая дочьПошла гулять в пустынном поле.Она привыкла к резвой воле,Она придет; но вот уж ночь,И скоро месяц уж покинетНебес далеких облака, –Земфиры нет как нет; и стынетУбогий ужин старика.Но вот она; за нею следомПо степи юноша спешит;Цыгану вовсе он неведом.«Отец мой, – дева говорит, –Веду я гостя; за курганомЕго в пустыне я нашлаИ в табор на́ ночь зазвала.Он хочет быть как мы цыганом;Его преследует закон,Но я ему подругой будуЕго зовут Алеко – онГотов идти за мною всюду».

Старик

Я рад. Останься до утраПод сенью нашего шатраИли пробудь у нас и доле,Как ты захочешь. Я готовС тобой делить и хлеб и кров.Будь наш – привыкни к нашей доле,Бродящей бедности и воле –А завтра с утренней зарейВ одной телеге мы поедем;Примись за промысел любой:Железо куй – иль песни пойИ селы обходи с медведем.

Алеко

Я остаюсь.

Земфира

Он будет мой:Кто ж от меня его отгонит?Но поздно… месяц молодойЗашел; поля покрыты мглой,И сон меня невольно клонит…Светло. Старик тихонько бродитВокруг безмолвного шатра.«Вставай, Земфира: солнце всходит,Проснись, мой гость! пора, пора!..Оставьте, дети, ложе неги!..»И с шумом высыпал народ;Шатры разобраны; телегиГотовы двинуться в поход.Все вместе тронулось – и вотТолпа валит в пустых равнинах.Ослы в перекидных корзинахДетей играющих несут;Мужья и братья, жены, девы,И стар и млад вослед идут;Крик, шум, цыганские припевы,Медведя рев, его цепейНетерпеливое бряцанье,Лохмотьев ярких пестрота,Детей и старцев нагота,Собак и лай и завыванье,Волынки говор, скрып телег,Все скудно, дико, всё нестройно,Но всё так живо-неспокойно,Так чуждо мертвых наших нег,Так чуждо этой жизни праздной,Как песнь рабов однообразной!Уныло юноша гляделНа опустелую равнинуИ грусти тайную причинуИстолковать себе не смел.С ним черноокая Земфира,Теперь он вольный житель мира,И солнце весело над нимПолуденной красою блещет;Что ж сердце юноши трепещет?Какой заботой он томим?Птичка божия не знаетНи заботы, ни труда;Хлопотливо не свиваетДолговечного гнезда;В долгу ночь на ветке дремлет;Солнце красное взойдет,Птичка гласу бога внемлет,Встрепенется и поет.За весной, красой природы,Лето знойное пройдет –И туман и непогодыОсень поздняя несет:Людям скучно, людям горе;Птичка в дальные страны,В теплый край, за сине мореУлетает до весны.Подобно птичке беззаботнойИ он, изгнанник перелетный,Гнезда надежного не зналИ ни к чему не привыкал.Ему везде была дорога,Везде была ночлега сень;Проснувшись поутру, свой деньОн отдавал на волю бога,И жизни не могла тревогаСмутить его сердечну лень.Его порой волшебной славыМанила дальная звезда;Нежданно роскошь и забавыК нему являлись иногда;Над одинокой головоюИ гром нередко грохотал;Но он беспечно под грозоюИ в вёдро ясное дремал.И жил, не признавая властиСудьбы коварной и слепой;Но боже! как играли страстиЕго послушною душой!С каким волнением кипелиВ его измученной груди!Давно ль, на долго ль усмирели?Они проснутся: погоди!

Земфира

Скажи, мой друг: ты не жалеешьО том, что бросил навсегда?

Алеко

Что ж бросил я?

Земфира

Ты разумеешь:Людей отчизны, города.

Алеко

О чем жалеть? Когда б ты знала,Когда бы ты воображалаНеволю душных городов!Там люди, в кучах за оградой,Не дышат утренней прохладой,Ни вешним запахом лугов;Любви стыдятся, мысли гонят,Торгуют волею своей,Главы пред идолами клонятИ просят денег да цепей.Что бросил я? Измен волненье,Предрассуждений приговор,Толпы безумное гоненьеИли блистательный позор.

Земфира

Но там огромные палаты,Там разноцветные ковры,Там игры, шумные пиры,Уборы дев там так богаты!..

Алеко

Что шум веселий городских?Где нет любви, там нет веселий.А девы… Как ты лучше ихИ без нарядов дорогих,Без жемчугов, без ожерелий!Не изменись, мой нежный друг!А я… одно мое желаньеС тобой делить любовь, досугИ добровольное изгнанье!

Старик

Ты любишь нас, хоть и рожденСреди богатого народа.Но не всегда мила свободаТому, кто к неге приучен.Меж нами есть одно преданье:Царем когда-то сослан былПолудня житель к нам в изгнанье.(Я прежде знал, но позабылЕго мудреное прозванье.)Он был уже летами стар,Но млад и жив душой незлобной –Имел он песен дивный дарИ голос, шуму вод подобный –И полюбили все его,И жил он на брегах Дуная,Не обижая никого,Людей рассказами пленяя;Не разумел он ничего,И слаб и робок был, как дети;Чужие люди за негоЗверей и рыб ловили в сети;Как мерзла быстрая рекаИ зимни вихри бушевали,Пушистой кожей покрывалиОни святого старика;Но он к заботам жизни беднойПривыкнуть никогда не мог;Скитался он иссохший, бледный,Он говорил, что гневный богЕго карал за преступленье…Он ждал: придет ли избавленье.И всё несчастный тосковал,Бродя по берегам Дуная,Да горьки слезы проливал,Свой дальный град воспоминая,И завещал он, умирая,Чтобы на юг перенеслиЕго тоскующие кости,И смертью – чуждой сей землиНе успокоенные гости!

Алеко

Так вот судьба твоих сынов,О Рим, о громкая держава!..Певец любви, певец богов,Скажи мне, что такое слава?Могильный гул, хвалебный глас,Из рода в роды звук бегущий?Или под сенью дымной кущиЦыгана дикого рассказ?Прошло два лета. Так же бродятЦыганы мирною толпой;Везде по-прежнему находятГостеприимство и покой.Презрев оковы просвещенья,Алеко волен, как они;Он без забот и сожаленьяВедет кочующие дни.Всё тот же он; семья всё та же;Он, прежних лет не помня даже,К бытью цыганскому привык.Он любит их ночлегов сени,И упоенье вечной лени,И бедный, звучный их язык.Медведь, беглец родной берлоги,Косматый гость его шатра,В селеньях, вдоль степной дороги,Близ молдаванского двораПеред толпою осторожнойИ тяжко пляшет, и ревет,И цепь докучную грызет;На посох опершись дорожный,Старик лениво в бубны бьет,Алеко с пеньем зверя водит,Земфира поселян обходитИ дань их вольную берет.Настанет ночь; они все троеВарят нежатое пшено;Старик уснул – и всё в покое…В шатре и тихо и темно.Старик на вешнем солнце греетУж остывающую кровь;У люльки дочь поет любовь.Алеко внемлет и бледнеет.

Земфира

Старый муж, грозный муж,Режь меня, жги меня:Я тверда; не боюсьНи ножа, ни огня.Ненавижу тебя,Презираю тебя;Я другого люблю,Умираю любя.

Алеко

Молчи. Мне пенье надоело,Я диких песен не люблю.

Земфира

Не любишь? мне какое дело!Я песню для себя пою.Режь меня, жги меня;Не скажу ничего;Старый муж, грозный муж,Не узнаешь его.Он свежее весны,Жарче летнего дня;Как он молод и смел!Как он любит меня!Как ласкала егоЯ в ночной тишине!Как смеялись тогдаМы твоей седине!

Алеко

Молчи, Земфира! я доволен…

Земфира

Так понял песню ты мою?

Алеко

Земфира!

Земфира

Ты сердиться волен,Я песню про тебя пою.Уходит и поет: Старый муж и проч.

Старик

Так, помню, помню – песня этаВо время наше сложена,Уже давно в забаву светаПоется меж людей она.Кочуя на степях Кагула,Ее, бывало, в зимню ночьМоя певала Мариула,Перед огнем качая дочь.В уме моем минувши летаЧас от часу темней, темней;Но заронилась песня этаГлубоко в памяти моей.Все тихо; ночь. Луной украшенЛазурный юга небосклон,Старик Земфирой пробужден:«О мой отец! Алеко страшен.Послушай: сквозь тяжелый сонИ стонет, и рыдает он».

Старик

Не тронь его. Храни молчанье.Слыхал я русское преданье:Теперь полунощной поройУ спящего теснит дыханьеДомашний дух; перед зарейУходит он. Сиди со мной.

Земфира

Отец мой! шепчет он: Земфира!

Старик

Тебя он ищет и во сне:Ты для него дороже мира.

Земфира

Его любовь постыла мне.Мне скучно; сердце воли просит –Уж я… Но тише! слышишь? ОнДругое имя произносит…

Старик

Чье имя?

Земфира

Слышишь? хриплый стонИ скрежет ярый!.. Как ужасно!..Я разбужу его…

Старик

Напрасно,Ночного духа не гони –Уйдет и сам…

Земфира

Он повернулся,Привстал, зовет меня… проснулся –Иду к нему – прощай, усни.

Алеко

Где ты была?

Земфира

С отцом сидела.Какой-то дух тебя томил;Во сне душа твоя терпелаМученья; ты меня страшил:Ты, сонный, скрежетал зубамиИ звал меня.

Алеко

Мне снилась ты.Я видел, будто между нами…Я видел страшные мечты!

Земфира

Не верь лукавым сновиденьям.

Алеко

Ах, я не верю ничему:Ни снам, ни сладким увереньям,Ни даже сердцу твоему.

Старик

О чем, безумец молодой,О чем вздыхаешь ты всечасно?Здесь люди вольны, небо ясно,И жены славятся красой.Не плачь: тоска тебя погубит.

Алеко

Отец, она меня не любит.

Старик

Утешься, друг: она дитя.Твое унынье безрассудно:Ты любишь горестно и трудно,А сердце женское – шутя.Взгляни: под отдаленным сводомГуляет вольная луна;На всю природу мимоходомРавно сиянье льет она.Заглянет в облако любое,Его так пышно озарит –И вот – уж перешла в другое;И то недолго посетит.Кто место в небе ей укажет,Примолвя: там остановись!Кто сердцу юной девы скажет:Люби одно, не изменись?Утешься.

Алеко

Как она любила!Как нежно преклонясь ко мне,Она в пустынной тишинеЧасы ночные проводила!Веселья детского полна,Как часто милым лепетаньемИль упоительным лобзаньемМою задумчивость онаВ минуту разогнать умела!..И что ж? Земфира неверна!Моя Земфира охладела!..

Старик

Послушай: расскажу тебеЯ повесть о самом себе.Давно, давно, когда ДунаюНе угрожал еще москаль –(Вот видишь, я припоминаю,Алеко, старую печаль.)Тогда боялись мы султана;А правил Буджаком пашаС высоких башен Аккермана –Я молод был; моя душаВ то время радостно кипела;И ни одна в кудрях моихЕще сединка не белела, –Между красавиц молодыхОдна была… и долго ею,Как солнцем, любовался я,И наконец назвал моею…Ах, быстро молодость мояЗвездой падучею мелькнула!Но ты, пора любви, минулаЕще быстрее: только годМеня любила Мариула.Однажды близ Кагульских водМы чуждый табор повстречали;Цыганы те, свои шатрыРазбив близ наших у горы,Две ночи вместе ночевали.Они ушли на третью ночь, –И, брося маленькую дочь,Ушла за ними Мариула.Я мирно спал; заря блеснула;Проснулся я, подруги нет!Ищу, зову – пропал и след.Тоскуя, плакала Земфира,И я заплакал – с этих порПостыли мне все девы мира;Меж ими никогда мой взорНе выбирал себе подруги,И одинокие досугиУже ни с кем я не делил.

Алеко

Да как же ты не поспешилТотчас вослед неблагодарнойИ хищникам и ей коварнойКинжала в сердце не вонзил?

Старик

К чему? вольнее птицы младость;Кто в силах удержать любовь?Чредою всем дается радость;Что было, то не будет вновь.

Алеко

Я не таков. Нет, я не споряОт прав моих не откажусь!Или хоть мщеньем наслажусь.О нет! когда б над бездной моряНашел я спящего врага,Клянусь, и тут моя ногаНе пощадила бы злодея;Я в волны моря, не бледнея,И беззащитного б толкнул;Внезапный ужас пробужденьяСвирепым смехом упрекнул,И долго мне его паденьяСмешон и сладок был бы гул.

Молодой цыган

Еще одно… одно лобзанье…

Земфира

Пора: мой муж ревнив и зол.

Цыган

Одно… но доле!.. на прощанье.

Земфира

Прощай, покамест не пришел.

Цыган

Скажи – когда ж опять свиданье?

Земфира

Сегодня, как зайдет луна,Там, за курганом над могилой…

Цыган

Обманет! не придет она!

Земфира

Вот он! беги!.. Приду, мой милый.Алеко спит. В его умеВиденье смутное играет;Он, с криком пробудясь во тьме,Ревниво руку простирает;Но обробелая рукаПокровы хладные хватает –Его подруга далека…Он с трепетом привстал и внемлет…Всё тихо – страх его объемлет,По нем текут и жар и хлад;Встает он, из шатра выходит,Вокруг телег, ужасен, бродит;Спокойно всё; поля молчат;Темно; луна зашла в туманы,Чуть брезжит звезд неверный свет,Чуть по росе приметный следВедет за дальные курганы:Нетерпеливо он идет,Куда зловещий след ведет.Могила на краю дорогиВдали белеет перед ним…Туда слабеющие ногиВлачит, предчувствием томим,Дрожат уста, дрожат колени,Идет… и вдруг… иль это сон?Вдруг видит близкие две тениИ близкой шепот слышит он –Над обесславленной могилой.

1-й голос

Пора…

2-й голос

Постой…

1-й голос

Пора, мой милый.

2-й голос

Нет, нет, постой, дождемся дня.

1-й голос

Уж поздно.

2-й голос

Как ты робко любишь.Минуту!

1-й голос

Ты меня погубишь.

2-й голос

Минуту!

1-й голос

Если без меняПроснется муж?..

Алеко

Проснулся я.Куда вы! не спешите оба;Вам хорошо и здесь у гроба.

Земфира

Мой друг, беги, беги…

Алеко

Постой!Куда, красавец молодой?Лежи!Вонзает в него нож.

Земфира

Алеко!

Цыган

Умираю…

Земфира

Алеко, ты убьешь его!Взгляни: ты весь обрызган кровью!О, что ты сделал?

Алеко

Ничего.Теперь дыши его любовью.

Земфира

Нет, полно, не боюсь тебя! –Твои угрозы презираю,Твое убийство проклинаю…

Алеко

Умри ж и ты!Поражает ее.

Земфира

Умру любя…Восток, денницей озаренный,Сиял. Алеко за холмом,С ножом в руках, окровавленныйСидел на камне гробовом.Два трупа перед ним лежали;Убийца страшен был лицом.Цыганы робко окружалиЕго встревоженной толпой.Могилу в стороне копали.Шли жены скорбной чередойИ в очи мертвых целовали.Старик-отец один сиделИ на погибшую гляделВ немом бездействии печали;Подняли трупы, понеслиИ в лоно хладное землиЧету младую положили.Алеко издали смотрелНа все… когда же их закрылиПоследней горстию земной,Он молча, медленно склонилсяИ с камня на траву свалился.Тогда старик, приближась, рек:«Оставь нас, гордый человек!Мы дики; нет у нас законов,Мы не терзаем, не казним –Не нужно крови нам и стонов –Но жить с убийцей не хотим…Ты не рожден для дикой доли,Ты для себя лишь хочешь воли;Ужасен нам твой будет глас:Мы робки и добры душою,Ты зол и смел – оставь же нас,Прости, да будет мир с тобою».Сказал – и шумною толпоюПоднялся табор кочевойС долины страшного ночлега.И скоро все в дали степнойСокрылось; лишь одна телега,Убогим крытая ковром,Стояла в поле роковом.Так иногда перед зимою,Туманной, утренней порою,Когда подъемлется с полейСтаница поздних журавлейИ с криком вдаль на юг несется,Пронзенный гибельным свинцомОдин печально остается,Повиснув раненым крылом.Настала ночь: в телеге темнойОгня никто не разложил,Никто под крышею подъемнойДо утра сном не опочил.ЭпилогВолшебной силой песнопеньяВ туманной памяти моейТак оживляются виденьяТо светлых, то печальных дней.В стране, где долго, долго браниУжасный гул не умолкал,Где повелительные граниСтамбулу русский указал,Где старый наш орел двуглавыйЕще шумит минувшей славой,Встречал я посреди степейНад рубежами древних становТелеги мирные цыганов,Смиренной вольности детей.За их ленивыми толпамиВ пустынях часто я бродил,Простую пищу их делилИ засыпал пред их огнями.В походах медленных любилИх песен радостные гулы –И долго милой МариулыЯ имя нежное твердил.Но счастья нет и между вами,Природы бедные сыны!..И под издранными шатрамиЖивут мучительные сны,И ваши сени кочевыеВ пустынях не спаслись от бед,И всюду страсти роковые,И от судеб защиты нет.1824

Полтава

The power and glory of the war,

Faithless as their vain votaries, men,

Had pass’d to the triumphant Czar.

Byron[16]

Посвящение

Тебе – но голос музы темнойКоснется ль уха твоего?Поймешь ли ты душою скромнойСтремленье сердца моего?Иль посвящение поэта,Как некогда его любовь,Перед тобою без ответаПройдет, непризнанное вновь?Узнай по крайней мере звуки,Бывало, милые тебе –И думай, что во дни разлуки,В моей изменчивой судьбе,Твоя печальная пустыня,Последний звук твоих речейОдно сокровище, святыня,Одна любовь души моей.

Песнь первая

Богат и славен Кочубей[17].Его луга необозримы;Там табуны его конейПасутся вольны, нехранимы.Кругом Полтавы хутора[18]Окружены его садами,И много у него добра,Мехов, атласа, серебраИ на виду и под замками.Но Кочубей богат и гордНе долгогривыми конями,Не златом, данью крымских орд,Не родовыми хуторами,Прекрасной дочерью своейГордится старый Кочубей[19].И то сказать: в Полтаве нетКрасавицы, Марии равной.Она свежа, как вешний цвет,Взлелеянный в тени дубравной.Как тополь киевских высот,Она стройна. Ее движеньяТо лебедя пустынных водНапоминают плавный ход,То лани быстрые стремленья.Как пена, грудь ее бела.Вокруг высокого чела,Как тучи, локоны чернеют.Звездой блестят ее глаза;Ее уста, как роза, рдеют.Но не единая краса(Мгновенный цвет!) молвою шумнойВ младой Марии почтена:Везде прославилась онаДевицей скромной и разумной.За то завидных жениховЕй шлет Украйна и Россия;Но от венца, как от оков,Бежит пугливая Мария.Всем женихам отказ – и вотЗа ней сам гетман сватов шлет[20].Он стар. Он удручен годами,Войной, заботами, трудами;Но чувства в нем кипят, и вновьМазепа ведает любовь.Мгновенно сердце молодоеГорит и гаснет. В нем любовьПроходит и приходит вновь,В нем чувство каждый день иное:Не столь послушно, не слегка,Не столь мгновенными страстямиПылает сердце старика,Окаменелое годами.Упорно, медленно оноВ огне страстей раскалено;Но поздний жар уж не остынетИ с жизнью лишь его покинет.Не серна под утес уходит,Орла послыша тяжкий лет;Одна в сенях невеста бродит,Трепещет и решенья ждет.И, вся полна негодованьем,К ней мать идет и, с содроганьемСхватив ей руку, говорит:«Бесстыдный! старец нечестивый!Возможно ль?.. нет, пока мы живы,Нет! он греха не совершит.Он, должный быть отцом и другомНевинной крестницы своей…Безумец! на закате днейОн вздумал быть ее супругом».Мария вздрогнула. ЛицоПокрыла бледность гробовая,И, охладев как неживая,Упала дева на крыльцо.Она опомнилась, но сноваЗакрыла очи – и ни словаНе говорит. Отец и матьЕй сердце ищут успокоить,Боязнь и горесть разогнать,Тревогу смутных дум устроить…Напрасно. Целые два дня,То молча плача, то стеня,Мария не пила, не ела,Шатаясь, бледная как тень,Не зная сна. На третий деньЕе светлица опустела.Никто не знал, когда и какОна сокрылась. Лишь рыбакТой ночью слышал конский топот,Казачью речь и женский шепот,И утром след осьми подковБыл виден на росе лугов.Не только первый пух ланитДа русы кудри молодые,Порой и старца строгий вид,Рубцы чела, власы седыеВ воображенье красотыВлагают страстные мечты.И вскоре слуха КочубеяКоснулась роковая весть:Она забыла стыд и честь,Она в объятиях злодея!Какой позор! Отец и матьМолву не смеют понимать.Тогда лишь истина явиласьС своей ужасной наготой.Тогда лишь только объясниласьДуша преступницы младой.Тогда лишь только стало явно,Зачем бежала своенравноОна семейственных оков,Томилась тайно, воздыхалаИ на приветы жениховМолчаньем гордым отвечала;Зачем так тихо за столомОна лишь гетману внимала,Когда беседа ликовалаИ чаша пенилась вином;Зачем она всегда певалаТе песни, кои он слагал,Когда он беден был и мал,Когда молва его не знала;Зачем с неженскою душойОна любила конный строй,И бранный звон литавр, и кликиПред бунчуком и булавойМалороссийского владыки…[21]Богат и знатен Кочубей.Довольно у него друзей.Свою омыть он может славу.Он может возмутить Полтаву;Внезапно средь его дворцаОн может мщением отцаПостигнуть гордого злодея;Он может верною рукойВонзить… но замысел инойВолнует сердце Кочубея.Была та смутная пора,Когда Россия молодая,В бореньях силы напрягая,Мужала с гением Петра.Суровый был в науке славыЕй дан учитель: не одинУрок нежданый и кровавыйЗадал ей шведский паладин.Но в искушеньях долгой кары,Перетерпев судеб удары,Окрепла Русь. Так тяжкий млат,Дробя стекло, кует булат.Венчанный славой бесполезной,Отважный Карл скользилнад бездной.Он шел на древнюю Москву,Взметая русские дружины,Как вихорь гонит прах долиныИ клонит пыльную траву.Он шел путем, где след оставилВ дни наши новый, сильный враг,Когда падением ославилМуж рока свой попятный шаг[22].Украйна глухо волновалась.Давно в ней искра разгоралась.Друзья кровавой стариныНародной чаяли войны,Роптали, требуя кичливо,Чтоб гетман узы их расторг,И Карла ждал нетерпеливоИх легкомысленный восторг.Вокруг Мазепы раздавалсяМятежный крик: пора, пора!Но старый гетман оставалсяПослушным подданным Петра.Храня суровость обычайну,Спокойно ведал он Украйну,Молве, казалось, не внималИ равнодушно пировал.«Что ж гетман? – юноши твердили, –Он изнемог; он слишком стар;Труды и годы угасилиВ нем прежний, деятельный жар.Зачем дрожащею рукоюЕще он носит булаву?Теперь бы грянуть нам войноюНа ненавистную Москву!Когда бы старый Дорошенко[23],Иль Самойлович молодой[24],Иль наш Палей, иль Гордеенко[25]Владели силой войсковой;Тогда б в снегах чужбины дальнойНе погибали казаки,И Малороссии печальнойОсвобождались уж полки».Так, своеволием пылая,Роптала юность удалая,Опасных алча перемен,Забыв отчизны давний плен,Богдана счастливые споры,Святые брани, договорыИ славу дедовских времен.Но старость ходит осторожноИ подозрительно глядит.Чего нельзя и что возможно,Еще не вдруг она решит.Кто снидет в глубину морскую,Покрытую недвижно льдом?Кто испытующим умомПроникнет бездну роковуюДуши коварной? Думы в ней,Плоды подавленных страстей,Лежат погружены глубоко,И замысел давнишних дней,Быть может, зреет одиноко.Как знать? Но чем Мазепа злей,Чем сердце в нем хитрей и ложней,Тем с виду он неосторожнейИ в обхождении простей.Как он умеет самовластноСердца привлечь и разгадать,Умами править безопасно,Чужие тайны разрешать!С какой доверчивостью лживой,Как добродушно на пирахСо старцами старик болтливый,Жалеет он о прошлых днях,Свободу славит с своевольным,Поносит власти с недовольным,С ожесточенным слезы льет,С глупцом разумну речь ведет!Не многим, может быть, известно,Что дух его неукротим,Что рад и честно и бесчестноВредить он недругам своим;Что ни единой он обидыС тех пор как жив не забывал,Что далеко преступны видыСтарик надменный простирал;Что он не ведает святыни,Что он не помнит благостыни,Что он не любит ничего,Что кровь готов он лить, как воду,Что презирает он свободу,Что нет отчизны для него.Издавна умысел ужасныйВзлелеял тайно злой старикВ душе своей. Но взор опасный,Враждебный взор его проник.«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! –Скрежеща мыслит Кочубей, –Я пощажу твою обитель,Темницу дочери моей;Ты не истлеешь средь пожара,Ты не издохнешь от удараКазачей сабли. Нет, злодей,В руках московских палачей,В крови, при тщетных отрицаньях,На дыбе, корчась в истязаньях,Ты проклянешь и день и час,Когда ты дочь крестил у нас,И пир, на коем чести чашуТебе я полну наливал,И ночь, когда голубку нашуТы, старый коршун, заклевал!..»Так! было время: с КочубеемБыл друг Мазепа; в оны дни,Как солью, хлебом и елеем,Делились чувствами они.Их кони по полям победыСкакали рядом сквозь огни;Нередко долгие беседыНаедине вели они –Пред Кочубеем гетман скрытныйДуши мятежной, ненасытнойОтчасти бездну открывалИ о грядущих измененьях,Переговорах, возмущеньяхВ речах неясных намекал.Так, было сердце КочубеяВ то время предано ему.Но, в горькой злобе свирепея,Теперь позыву одномуОно послушно; он голубитЕдину мысль и день и ночь:Иль сам погибнет, иль погубит –Отмстит поруганную дочь.Но предприимчивую злобуОн крепко в сердце затаил.«В бессильной горести, ко гробуТеперь он мысли устремил.Он зла Мазепе не желает;Всему виновна дочь одна,Но он и дочери прощает:Пусть богу даст ответ она,Покрыв семью свою позором,Забыв и небо и закон…»А между тем орлиным взоромВ кругу домашнем ищет онСебе товарищей отважных,Неколебимых, непродажных.Во всем открылся он жене[26]:Давно в глубокой тишинеУже донос он грозный копит,И, гнева женского полна,Нетерпеливая женаСупруга злобного торопит.В тиши ночей, на ложе сна,Как некой дух, ему онаО мщеньи шепчет, укоряет,И слезы льет, и ободряет,И клятвы требует – и ейКлянется мрачный Кочубей.Удар обдуман. С КочубеемБесстрашный Искра 14 заодно.И оба мыслят: «Одолеем;Врага паденье решено.Но кто ж, усердьем пламенея,Ревнуя к общему добру,Донос на мощного злодеяПредубежденному ПетруК ногам положит, не робея?»Между полтавских казаков,Презренных девою несчастной,Один с младенческих годовЕе любил любовью страстной.Вечерней, утренней порой,На берегу реки родной,В тени украинских черешен,Бывало, он Марию ждал,И ожиданием страдал,И краткой встречей был утешен.Он без надежд ее любил,Не докучал он ей мольбою:Отказа б он не пережил.Когда наехали толпоюК ней женихи, из их рядовУныл и сир он удалился.Когда же вдруг меж казаковПозор Мариин огласилсяИ беспощадная молваЕе со смехом поразила,И тут Мария сохранилаНад ним привычные права.Но если кто хотя случайноПред ним Мазепу называл,То он бледнел, терзаясь тайно,И взоры в землю опускал.……………………………….Кто при звездах и при лунеТак поздно едет на коне?Чей это конь неутомимыйБежит в степи необозримой?Казак на север держит путь,Казак не хочет отдохнутьНи в чистом поле, ни в дубраве,Ни при опасной переправе.Как сткло булат его блестит,Мешок за пазухой звенит,Не спотыкаясь, конь ретивыйБежит, размахивая гривой.Червонцы нужны для гонца,Булат потеха молодца,Ретивый конь потеха тоже –Но шапка для него дороже.За шапку он оставить радКоня, червонцы и булат,Но выдаст шапку только с бою,И то лишь с буйной головою.Зачем он шапкой дорожит?Затем, что в ней донос зашит,Донос на гетмана злодеяЦарю Петру от Кочубея.Грозы не чуя между тем,Неужасаемый ничем,Мазепа козни продолжает.С ним полномощный езуит[27]Мятеж народный учреждаетИ шаткой трон ему сулит.Во тьме ночной они как ворыВедут свои переговоры,Измену ценят меж собой,Слагают цифр универсалов[28],Торгуют царской головой,Торгуют клятвами вассалов.Какой-то нищий во дворецНеведомо отколе ходит,И Орлик[29], гетманов делец,Его приводит и выводит.Повсюду тайно сеют ядЕго подосланные слуги:Там на Дону казачьи кругиОни с Булавиным[30] мутят;Там будят диких орд отвагу;Там за порогами ДнепраСтращают буйную ватагуСамодержавием Петра.Мазепа всюду взор кидаетИ письма шлет из края в край:Угрозой хитрой подымаетОн на Москву Бахчисарай.Король ему в Варшаве внемлет,В стенах Очакова паша,Во стане Карл и царь. Не дремлетЕго коварная душа;Он, думой думу развивая,Верней готовит свой удар;В нем не слабеет воля злая,Неутомим преступный жар.Но как он вздрогнул, как воспрянул,Когда пред ним незапно грянулУпадший гром! когда ему,Врагу России самому,Вельможи русские послали[31]В Полтаве писанный доносИ вместо праведных угроз,Как жертве, ласки расточали;И озабоченный войной,Гнушаясь мнимой клеветой,Донос оставя без вниманья,Сам царь Иуду утешалИ злобу шумом наказаньяСмирить надолго обещал!Мазепа, в горести притворной,К царю возносит глас покорный.«И знает бог, и видит свет:Он, бедный гетман, двадцать летЦарю служил душою верной;Его щедротою безмернойОсыпан, дивно вознесен…О, как слепа, безумна злоба!..Ему ль теперь у двери гробаНачать учение изменИ потемнять благую славу?Не он ли помощь Станиславу[32]С негодованьем отказал,Стыдясь, отверг венец Украйны,И договор и письма тайныК царю, по долгу, отослал?Не он ли наущеньям хана[33]И цареградского салтанаБыл глух? Усердием горя,С врагами белого царяУмом и саблей рад был спорить,Трудов и жизни не жалел,И ныне злобный недруг смелЕго седины опозорить!И кто же? Искра, Кочубей!Так долго быв его друзьями!..»И с кровожадными слезами,В холодной дерзости своей,Их казни требует злодей…[34]Чьей казни?.. старец непреклонный!Чья дочь в объятиях его?Но хладно сердца своегоОн заглушает ропот сонный.Он говорит: «В неравный спорЗачем вступает сей безумец?Он сам, надменный вольнодумец,Сам точит на себя топор.Куда бежит, зажавши вежды?На чем он основал надежды?Или… но дочери любовьГлавы отцовской не искупит.Любовник гетману уступит,Не то моя прольется кровь».Мария, бедная Мария,Краса черкасских дочерей!Не знаешь ты, какого змияЛаскаешь на груди своей.Какой же властью непонятнойК душе свирепой и развратнойТак сильно ты привлечена?Кому ты в жертву отдана?Его кудрявые седины,Его глубокие морщины,Его блестящий, впалый взор,Его лукавый разговорТебе всего, всего дороже:Ты мать забыть для них могла,Соблазном постланное ложеТы отчей сени предпочла.Своими чудными очамиТебя старик заворожил,Своими тихими речамиВ тебе он совесть усыпил;Ты на него с благоговеньемВозводишь ослепленный взор,Его лелеешь с умиленьем –Тебе приятен твой позор,Ты им, в безумном упоенье,Как целомудрием горда –Ты прелесть нежную стыдаВ своем утратила паденье…Что стыд Марии? что молва?Что для нее мирские пени,Когда склоняется в колениК ней старца гордая глава,Когда с ней гетман забываетСудьбы своей и труд и шум,Иль тайны смелых, грозных думЕй, деве робкой, открывает?И дней невинных ей не жаль,И душу ей одна печальПорой, как туча, затмевает:Она унылых пред собойОтца и мать воображает;Она, сквозь слезы, видит ихВ бездетной старости, одних,И, мнится, пеням их внимает…О, если б ведала она,Что уж узнала вся Украйна!Но от нее сохраненаЕще убийственная тайна.