скачать книгу бесплатно
– Ну, хорошо, а штурманом эскадрильи вертолётов Ми-8?
– ??? Мне бы Ан-24 или Ан-26.
– Ну, а штурманом на Ми-6? Большой винт рубли считает, а маленький – копейки, а?
(Честно говоря, я понимал, как летает вертолет с точки зрения аэродинамики. Но вот умозрительно мой разум отказывался въезжать в это.) Хорошо сказал Шура об этом: “Ну, ты представь себе, как можно всю эту массу на одной гайке подвесить!”
– Ладно, есть у меня одно вакантное место, раз на вертолётах летать не хочешь, штурманом отряда Ми-6 пойдешь. Полетаешь, побудешь в этой должности года два – и потом Ил-76 или Ту-154!
Был я наивным, но не до такой степени. В то время нужно было полетать не меньше пяти-семи лет, чтобы переучиться на такую технику.
– Мне бы Ан-24 или Ан-26, – скромно попросил я.
– Ну, так мы тебя, если, конечно, пробьешься, и сгноим на Ан-24.
К слову, Серёга Устюжин, падал на вертолетах раза четыре. Ни один с нашего выпуска на вертолётах уже не летает. У некоторых даже кончилось здоровье на этих вертолётах.
…Первый вертолёт на земле был Ми-4, севший в Сестрорецке в 1973 году прямо у озера Разлив, в его северной части. Из вертолёта вышли пограничники, сели в машины и уехали в северо-восточную часть Сестрорецка, где у них был санаторий, а я сел на велосипед, отъехал, потом вернулся, чтобы посмотреть на это четырёхлопастное чудо ещё раз.
Я гордился тем, что видел, как вертолёт взлетает и как садится! Всё это было при мне!
Впечатлений мне хватило на целый год! За этот год я уже и самолёты повидал, поэтому и забыл увиденное.
Потом я овладевал ценными знаниями для моих будущих полётов. После второго курса меня отправили в Псков для углубления и расширения моих знаний, полезных и не очень полезных навыков.
Как-то я был в резерве. Мне было 18. Я очень гордился, а моя кровь просто бурлила.
В общаге, где я жил, я познакомился с командиром вертолёта Ми-1, который был единственным членом экипажа. Сам себе командир. Сам себе команды отдаёт и сам их выполняет!
В общем, находясь в этом самом резерве, я вышел на стоянку погулять. Летал я тогда, стажёром, на Ан-24, но гордился даже больше, чем член экипажа. Я очень старался!
Прилетает тот самый сосед из общаги, в командирской фуражке (с : “дубами” шапке-фуражке и с видом обыкновенного пилота), это произошло в тот момент, когда я отправился бродить по стоянкам.
Я подошёл к Ми-1. Охренеть! Вертолёт можно потрогать, и никто не станет орать, что трогать нельзя!
Своей хрупкостью вертолёт меня просто поразил! Не то, что аэроплан.
Командиру, который сам себе и командир, и вообще начальник, мне и говорит: “Ты ничего не понимаешь, летишь над водоёмом, вниз смотришь, а там “бабы” загорают. Выбрал себе. Круг сделал, подсел, на вертолёте её прокатил. Всё, познакомились, она твоя!
Хочешь, я тебя прокачу?”
Конечно, мне очень хотелось прокатиться, но в этот момент узнаю, что мы с резерва летим в украинский город Черкассы за свежими куриными яйцами и поскольку я был членом экипажа (занимал место), то полетел на Ан-24 за куриными яйцами, а вовсе не на разведку вдоль водоёмов с красивыми женскими телами.
Кстати, я помню, что пока нам грузили яйца, мы пошли на рынок (традиция была такая).
На рынке я купил кактус, потому что мне ничего было не нужно, и я был ещё не женат. Я просто вспомнил, как на уроке ботаники бросался кактусами без горшков. С тех пор я чувствовал себя плохо, чувство вины меня не покидало, и я поливал кактус чаще, чем было надо…
А на обратном пути началось масляное голодание двигателя. Но всё хорошо кончилось.
В общем, я хотел летать на самолёте, поэтому даже в Тюменскую область не поехал, а поехал в Архангельск, аэропорт Талаги, где вертолётов не было.
Раз мы куда-то улетали. Сел самый современный и самый большой вертолёт в мире Ми-26, зарулил на стоянку и дал задний ход!
– Ни фига себе! – сказал я.
– Ну и что, мы тоже так сможем, – сказал командир.
Я видел вертолёты в воздухе и на земле, но жгучего желания полетать на них не возникало.
Через несколько лет я вернулся в Питер.
Как-то мы отрабатывали действия при вынужденной посадке вне аэродрома.
Мы должны были разжечь костёр (чтобы нас могли увидеть с воздуха) и включить аварийную радиостанцию. Мы тряслись в автобусе несколько часов, прежде чем достигли места.
Я очень утомился трястись в автобусе и хотел домой, потому что выходных было мало.
Мысль посетила меня. По правилам учений больного члена экипажа должны были поднять на борт. Я решил, что должен стать раненым и вместо того, чтобы трястись на автобусе ещё несколько часов, лететь вертолётом. Тем более, что я никогда не летал на вертолёте.
Так и поступил. Никто не предполагал моих тайных мыслей, и сыграв, что я раненый, меня подняли. Вертолёт дал задний ход, я испугался и попросил, чтобы меня выпустили. На самом деле я вовсе не испугался. Просто пилоты мне сообщили, что посадка будет во Ржевке, а не в Пулково. Из Ржевки добираться сложно и долго, поэтому я решил не лететь, упустив свой единственный шанс полететь на вертолёте.
Так, налетав свыше 11 000 часов (660 000 минут) на самолётах, я налетал на вертолёте минуты две, хорошо если три.
Ну, 11 000 будут ещё впереди. А пока меня отправили на преддипломную практику в Тюмень.
Ведение связи – это как иностранный язык. В самом начале, конечно. А ведется связь по определенным правилам. Летит Андрюша, и надо ему попросить снижение, а ему словно память отшибло. Надо снижаться, время идет, расстояние уменьшается, а он забыл. Ему уже все члены экипажа напоминают, что снижаться пора, но в учебный процесс не вмешиваются. А надо было ему сказать: ”Тюмень контроль, 46651, расчётное начало снижения”.
На что ему должны были ответить:
”46651, Тюмень контроль, снижайтесь, занимайте три тысячи (например).
Андрюша подумал ещё и говорит:
– Диспетчер, я снижаюсь.
А диспетчер ему и отвечает:
– Валяйте.
Память об этом разговоре в небе осталась, а вот Андрюша уже ушёл в страну песчаных холмов.
Когда консервные банки, которые мы привезли с собой, окончательно примерзли к окну, ребята поехали домой писать дипломы, а я ещё не налетался и остался один.
Когда ночью летишь и есть возможность посмотреть в окно над Тюменской областью, то видишь сотни костров, горит газ. Так много газа, который выходит из недр, и он готов затопить все, что его поджигают.
И вот я дома, пишу диплом. Я восхищался инерциальными системами навигации, о них и писал.
Мой друг детства, Дима, с компьютером вместо головы подбросил мне такую замечательную идею, что её реализация могла уже тянуть не только на диплом, но, к сожалению, идея только и осталась идеей по ряду причин.
Мои признания в невозможности летать на вертолёте возымели действие, и мне было разрешено перераспределиться и поехать в Архангельск, Талаги, где вертолётов не было. А вот Женя поехал в Тюмень и боролся с ними целый месяц, оголодал и все же перераспределился в Москву, Быково на Ан-24.
На защите присутствовал сам Главный штурман ГА Киселев В. Ф., и моя речь заняла всего 20 минут, и вот конец учёбы наступил и вот мы уже штурмана 3 класса и ждет нас весь Советский Союз.
Выпускная газета “Принимай, страна, подарок” получилась, бесспорно, замечательной. В этой газете мы с Вовой Бураковым рисовали, а Игорь Осинцев писал совершенно бесподобные эпиграммы. Причем на всех и очень остроумно.
Вдруг он мне протягивает свою новую рукопись, и я, не веря своим глазам, читаю:
Он был диспетчер, теперь он штурман
Его доверья к ДИССу нет –
По облакам счисленье ветра
Познал он редкостный секрет.
Я провёл бессонную ночь, оформляя нашу газету, и вдруг такое! ДИСС – это Доплеровский Измеритель Скорости и Сноса. По этой штуке мы определяем ветер. Да, я спросил профессора Баранова о том редком явлении, когда облака вытягиваются в одну линию. Да, я определил ветер по дыму из трубы, при заходе на посадку на нашем Ан-24. Но согласитесь, что писать на меня эпиграмму не следовало бы. Я просил этого не делать, но Игорь мне предложил написать эпиграмму на него.
Я обиделся и написал:
Писал наш Игорь, наш Осинцев эпиграммы
Писал он их по поводу и без,
Он желчи изливал на эти строчки килограммы
Какого черта ты в поэзию полез?
Писал бы лучше теще оды регулярно,
Жене б по дому помогал и КУРы бы писать её не заставлял.
Да, Игорь, ты не Пушкин и даже не сатирик Иванов.
Писать стихов не надо больше, не расточай запасы ценных слов.
Теперь уже Игорь пытается что-то изменить…
В результате я нарисовал Игоря летящем на Пегасе, себя – на воздушном шаре с подзорной трубой, Вову Буракова – на старом автомобиле, а под нами Игорь написал:
О, Мать-Земля, когда б таких людей
Ты не рожала б миру,
Заглохла б нива жизни!
Замечательные и правдивые строки. Жаль, что это уже было написано до Игоря…
Вова Бураков летал в ВВС на Ан-12, а потом работал дежурным штурманом в Домодедово, где мы первый раз после Академии увиделись в 2002-м. Сейчас его уж…
Игорь остался в Ленинграде единственным с нашего выпуска и летал на Ан-12, потом – Ту-134 и, наконец, Ту-154 Он был штурман эскадрильи Ту-154, а потом работал в лётно-штурманском отделе ГТК Россия, А-319, 320.
Приступить к работе в Архангельске с августа 1981-го
Отдохнув и весело проведя время, я приехал в Архангельск.
Про Женю, друга моего Евгения Ивановича, я писал. Потом он едва долетал до пенсии и работает уже на земле в обеспечении полётов.
Вова Вавилов поехал в Таллинн (извините, если не дописал в названии какой-нибудь буквы) как штурман эскадрильи Як-40.
Вова Ольчев не ездил никуда, он сразу попал в Быково на Ан-24.
Архангельск мне понравился. Кто сказал, что Север? Я купался в Двине в конце августа. Зато через месяц не знал, что надеть – было очень прохладно.
Вообще-то я хотел попасть на Ан-26. Мне очень хотелось побывать на Грэм-Бэле. Земля Франца Иосифа, это южная часть Северного полюса, но штурман лётного отряда мне сообщил, что надо иметь не менее 500 часов налёта, прежде чем со мной будут разговаривать на эту тему.
Со мной приехали еще шесть человек. Нас поселили в общежитии, и кто-то не поленился и, вырезав из газеты, наклеил на дверь: ”Здесь живет интеллигенция народов Севера“. Через пару дней кто-то дописал газетное: “Каждый второй не умеет ни писать, ни читать“.
У нас говорили, что меньше летаешь – дольше живёшь.
Из тех, кто со мной приехал, половина умерли. Причём, чем меньше летал, тем быстрее ушёл.
А вообще, из ”Эскадрона гусар летучих“ за 35 лет после окончания Академии почти сотня человек, разбилось двое (два процента), летает два на ”Руслане“ (один из нашей 672 группы и был в экипаже, про который фильм отсняли ”Кандагар“) штурманами, два капитанами на MD-11 и Фальконе 50.
Четверо штурманы отрядов Б-767 и А-319 и 320. Работает в брифинге человек 10, Сидят на пенсии и наслаждаются жизнью человек 50, а человек 30 ушли в страну песчаных холмов.
Самым главным соседом для меня, да и для нас, зелёных пацанов, был Серёга Раймуев. Он уже летал на Ту-134 года три и уже во всю топтал глиссаду, когда мы только ещё поступали в Академию. Сережа был тоже ленинградцем и как старший наш товарищ старался покровительствовать нам во всём.
Даже перед первым моим вылетом, я пришёл к нему и спросил об особенностях прохождения санчасти. Серёга с совершенно серьёзным лицом мне и дал очень ценный совет:
– Когда у тебя замерят пульс, покажи свои носки.
Так я и сделал. Все кто был рядом, с нескрываемым восторгом ходили на эту премьеру…
Пол-августа мы рисовали навигационные карты, палетки проходили бесчисленные тренажёры, наземные подготовки, сдавали зачеты и, наконец, полетели в качестве штурманов-стажёров.
Лето 81-го года было “урожайным“. Разбилось три самолета. Поэтому внимание к нам было очень пристальным. Я помню, что даже на разборе (меня лично начинает тошнить, когда какой-нибудь шибко умный журналист начинает с пониманием дела называть свой шабаш разбором полетов) меня вызвали, и замполит потребовал продемонстрировать мои носки. Носки были серыми. А носки должны быть черными или синими. Другой цвет носков – это нарушение безопасности полетов.
– Это почему такие носки?! – проорал он.
– По цвету обшивки Ан-24! – проорал я.
Он так меня напугал, что именно такие типы, как я, портят нам картину безопасности полетов, что последние четверть века я продолжаю ходить в черных или синих носках.
Оказалось, что носки – это очень важная и очень нижняя часть одежды. Но эта прописная истина не пришла в мою голову сразу, а прошли годы, прежде чем это стало моим убеждением, даже аксиомой. Процесс познания начался свыше 30 лет тому назад, когда я стал слушателем штурманского факультета Ордена Ленина Академии Г.А.
Как-то, отслушав лекции, старательно законспектировав их, и наработавшись на овощной базе, мы с моим товарищем, чья кровать была напротив моей, аккуратно сложили вещи и, побросав носки, очень усталые рухнули в свои кровати.
На часах наступило утро, а вместе с ним команда “Рота, подъём!” Когда звучит этот мерзкий призыв строиться на зарядку, то хочется превратиться в одеяло или подушку с матрацем – только бы не покидать кровать. Были, конечно, отчаянные смельчаки, которые прикидывались одеялом или прятались в шкафах, но потом они становились похожими на полотёров с ручным приводом, поэтому я выбегал на стадион и делал утреннюю зарядку.
