С царём в голове. Мастерская современного каприза

Поэма наша – не «Война и мир»,

Баталий нет и говора Парижа.

Герои – мы в ней, и враги – они же.

Она «Онегину» скорее ближе —

И густ, и солон творческий наш пир.

А главное, что сам переворот,

Благодаря которому Россия

Другой природой явится, от силы,

Был лишь порыв, но надо ж, просквозило

Страну насквозь в тот незабвенный год.

Как с «Рождеством Христовым», бытие

Вдруг станет – «до» и «после революций»,

И связи временные вдруг порвутся,

Но люди, выжив, и не оглянутся,

Со страху присягнув галиматье.

Но и закон себя переменил,

И вся потребность в правильном законе,

И будет их конвейер непреклонен,

Пока любой «не тот» не похоронен.

А кто ж «не тот»? Любой, кто вдруг не мил.

Не знал Григорий, что, когда пошел

Работать с новой властью в то же место,

Он с ней соприкоснулся слишком тесно,

А власть, известно, вовсе не невеста,

И ей, где тесно, там нехорошо.

В нем все не подходило: взгляд и рост,

Национальность, возраст, нос, манеры,

И к Богу отношенье в пользу веры,

И в поведении ума примеры,

И прежний пост. Увы: не мил – «не тот».

Что радостно, что он был не один.

Нет, нет, мы не о голливудском брате.

О том, что в силу разных бюрократий,

Пока пришел черед его «потратить»,

Аж двадцать лет «кухаркин род» чудил.

И что ж Мария, светлый гражданин

Страны недоданных в пылу советов?

Она боялась правильных ответов,

Вопросов, неожиданных приветов,

И жизнь жила, как долгий день один.

29. (Кто чего не знал)

В любом музее есть прехитрый зал

Для пестрых экспозиций эпилогом:

Не без царя, с героем и под Богом,

От двери скрупулезно до порога —

Там собрано всё, кто чего не знал.

Не знал Царь-Миротворец, Царь-атлет,

Царь Александр, что он уйдет так рано,

Как тот пастух, что не довел баранов,

И, да простят бараны, без охраны

Оставит родину на много лет.

Не знал и верноподданный Мартын,

Что вычеркнут окажется из списков

Всех гильдий. Только в пыльных книгах сыска

Задержится, как Штырь – любитель риска…

И никакой отец, и скверный сын.

Не знал и генерал наш адъютант,

Черевин Петр, советник гениальный,

Что зря старались, жизнь тряхнет глобально,

И будет не до родственников дальних

Царю. А он ведь был один гарант.

Не знал и Ники бедный, что одну

Из всех ушедших по расстрельным спискам,

Благодаря ли отчествам не близким,

Или простым метрическим опискам,

Не тронут лишь Марусю в их роду.

Не знала и старушка, мать купца,

Вдова Мирона, Лидия Иванна,

Что правнучка ее повторит странно —

Хитро, эгоистично и упрямо —

Чуть не погубит сына до конца.

И Вавич тоже много не знал:

Что надо помнить, где родные кручи,

И отвечать за тех, кто был приручен…

Похоже, что у нас в Музее лучший

Теперь имеется финальный зал.

Одна лишь Анна знала все вперед:

Что завтра же, будь бел день или черен,

На мытарства ребенок обреченный,

Причем никто и не при чем. Учено!

Ведь женщина. А кто их разберет!

30. (Сохранность духа)

Но Александровна? Прошу простить,

Мартыновна, Мария – героиня —

Чего не знала? Больше половины!

Утратив трех родителей, в помине

Сумела сиротою не прослыть.

За мужем в ссылку посреди войны

Проездить умудрилась без болезни,

А, потеряв, была в дому полезней

Всех слесарей, и если что угнездит,

То намертво. Не верить вы вольны.

Уже поздней, живя в дурной стране,

По внутреннему пониманью строя,

Конечно, вспоминалось ей, порою:

Шаляпин, шишка и подруги роем,

Но «под табак» и в полной тишине.

Пройдет Таганкой, дольше помолчит,

На постового косо обернется —

Блестит кокарда, в ней играет солнце —

Лохматкин? Вряд ли. Нет, не отзовется…

И не зовет, и даже не молчит.

Но вот ведь, сохранился русский дух,

И рядом с нею точно Русью пахло.

Не созидатель, но не растеряха,

Не попадала на моменты краха

И дождалась… восьмидесяти двух.

А пестрый исторический свой срез

Интуитивно тонко, как науку,

Лимоном в рис к бульону, не на скуку

Передала внимательному внуку.

Он по уши в него позднее влез.

Мария и не знала, что отец

Ребенка родом был, как раз, из Ялты,

Где рядом Александровы палаты,

Где умер он безвременно когда-то —

Ливадии Божественный Дворец.

И уж сюрприз, что мальчик-книгоман

Сыграет Ники, вточь, как на портрете,

Покуролесит-побузит на свете,

И из Борисова супругу встретит…

И в стихотворный сложит все роман.

31.8.02.

Ялта – Ливадия – Ялта – Москва

ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ СУДЕБ

Конец XIX – начало XX века. Время перелома в истории Европы, время тяжелейших испытаний для России и русского народа, время переплетения судеб и столкновения каждой семьи в отдельности с Историей в море бытия, как тысяч маленьких «Титаников» с одним никого не щадящим айсбергом.

Записки, оставшиеся от Марии Александровны-Мартыновны и её устные рассказы-воспоминания, на которых основывается роман, не доказывают подлинности родства девочки, воспитанной в традиционной купеческой среде, с двухсотлетней династией Дома Романовых. Но они определённо являются свидетельством времени, памятью о незаурядных действующих лицах, подтверждением сложности эпохи и поводом к столь нестандартному изложению.

А правду о земных отношениях, о родственных и духовных связях, и о чистоте или греховности внезапной любви знали и знают лишь Анна, Александр и Бог!

И. Борисова,консультант-литературовед

2. «ИЗ КНЯЗИ, ДА ПОД БОЖЬИ ГЛАЗИ»

ПОЭЗИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

Патриции прекрасны, словно Боги,Честь Кесарей кровь переходит вброд,Зазывны Королевские чертоги,Цари милы,…но вечен лишь народ.

«ОРЁЛ». Рис. 2012 г.

ЖИТЬ, ЛЕТАТЬ И БЫТЬ ЦАРЁМ

«Унижен. Втоптан в грязь. Творцу проклятье!

Как мусор, на тропе среди камней

Лежу, как будто нет других занятий.

Царь среди птиц, орёл среди царей.

Но я – не я, коль бросив все усилья,

На этом успокоюсь рубеже,

И умывая в луже крови крылья,

Дам вольную измученной душе.

И нужно-то чуть-чуть, не до каприза —

Всего лишь метров пятьдесят ползком.

Преодолеть, схватить остаток жизни,

И снова в небо. Небо – это дом».

И полз орёл, простреленную лапу

По тропке каменистой волоча,

Назло тому, кто выстрелил внезапно.

По—царски презирал он палача.

И мысль одну сознание рядило,

Боль побеждая резкую с трудом:

«Уж если эта пуля не убила,

То надо жить, летать и быть царём.

Быть там, откуда жалкая планета

Красива, но беспомощно мала.

Не нужно скипетра. Любви! Рассвета!»

Вместо всего есть небо у орла.

Свобода титанических размеров…

Не сможет без неё, кто в ней рождён.

И на земле, что нет ему удела,

Чем смерть, другого, тоже понял он.

И кровью каждый след омыт невинной.

В ушах вороний беспрерывный гам.

Но стал ещё короче этот длинный

Путь, возвращающий Царя орлам.

Должно хватить, должно хватить терпенья.

Победа в полуметре! Ближе, сир…

Он оглянулся. Позади сомненья.

«Прощай, земля, прогнивший лживый мир!»

Оборвалась тропинка у обрыва.

Всем телом устремился он вперёд.

И вновь летит, и снова он счастливый.

Боль зачеркнул целительный полёт.

Да, да, летит, летит, свободен снова,

И свежий ветер ввысь его зовёт.

Он не услышал выстрела второго,

Которым и убит был метко влёт.

06.07.78.

ЗЕРКАЛЬНЫЙ ПОЛ СОЛОМОНА

В золоте явь плясала,Поступь молва лизала,В жадном пространстве залаРечи связало.Будто водою полно,Скалит зеркальном поломЦарского зренья поле —Прочь тайны пола.Много ли разрешая,Им этикет мешает?Замерли в позах шахматЗлости от шарма.С пряностями за взяткиСравнивая загадки,Воспоминанья гладкиБудут и сладки.3.05.01.

«ТЕЗЕЙ». Рис. 2007 г.

ТЕЗЕЙС туманом дефицит в чужих столицах,И ясен лабиринт, и жребий – друг.До тошноты лишь масляные лица,Грибам подобно, лезли в ближний круг.И жертвоприношенье – святотатство,И псевдоодалиски – не вои,И потных рук он не хотел касаться,И из карманов вынимать свои.Жаль слепнут раньше времени МиносыИ острова теряют сгоряча,И в блеске факелов под самым носомИм минотавр наследует, мыча.И ясен лабиринт в следах традиций,И нитку тратить жалко на версту,И балагуры могут отшутиться,И навигаторы застрять в порту.Но всё запуталось довольно складно:По картам лоций даже ветер тёк.Клубок – подарок глупой Ариадны —Тезей себе на свитерок берёг.Он не носил доспехи у Миноса,Шутил с Быком, туман рассеял в дым.Бык ранен! Шут, останься! Боги просят!Но шут был гордый. Шут был дворянин.17.11.04.ГЕРАКЛ(Из цикла «Критерии»)У нас Геракл завелся от обеда,Из книги вылезает почудить,От Эврисфея так и до Адмета —Являет подвигов златую нить.Немейский лев ему – на склонах кошка,С Лернейской гидрой – церемоний нет,Птицы Стимфала великану – мошки,Лань Керинейскую – загнал в рассвет.Кабан – убит, и скотный двор Авгия —Очищен от навоза влагой рек,И Критский бык, и кони, дорогиеЦарю бистонов – всех укротит грек.За поясом Царицы ИпполитыСегодня к амазонкам он пошёл,А завтра за коровами! И врытыУже столпы, что тоже хорошо.Пёс Цербер трёхголовый укрощен им,И доблестный освобождён Тесей,И яблоки добыл чудорождённый,И победил Антея. Службе всейВенцом было держанье свода небаВо славу Зевса, грозного отца…А нам его рассказы – вместо хлебаИ русского родного холодца.20.07.14. о. КритДЕДАЛ И ИКАР(Из цикла «Критерии»)Дедал знал: нет у неба брода!Пусть выше всех взлетит Икар,Но кара выбором свободы —Страшнейшая из многих кар.Он славы суетной добьётся,На миг став равным небесам,И не дотянется до солнца,И солнцу пищей станет сам.Дедал премного потрудилсяИ лабиринт нагородил,Что минотавр переродилсяВо славу брака двух светил.Покинуть же головоломкуЕму и сыну целикомДля мифа стало слишком громкоИ для Миноса не тайком.Дедал знал: нет у неба тропок,И мест для передышки нет.Икар был лёгок и не робок,Но мотыльком летел на свет.И – прочь советы! Море света!Зачем куда!? Зачем домой!?Раскинул крылья – стал планетой!Дедал же – улицей хромой.21.07.14. г. Ретимно, о. КритЭГЕЙСКИЕ ВЕТРЫ. ТриптихПЕРЕХОДЯЩИЙ ЗОЛОТОЙ ЛУКПопутного ветра стреле откровений!Ушных перепонок коснётся в полёте.И пенье лихое её опереньяРоднее оркестра разбуженной плоти.И рук не поранишь о Лук Аполлона,И каждая Муза на нём расписалась,И меткости – гордость прилипчивым фоном.А цели, ожив, тетиву бы кусали.Прицелиться – выбор, а выстрел – решенье,Под смех или слёзы – забавы вершина.И даже пикантней – в изнанку мишени,Огонь на хвосте – поцелуй петушиный.Однажды уже перейдя к Одиссею,Сей Лук воевал, восстанавливал память.Его полюбить, он и бредни рассеет,И хамелеонов разгонит клопами.Колчан офицера прибавим к оружью.Там стрелы остались, всё верно и просто.О, звонкий и точный! Лук вечен и нужен,Пустить эпиграммы свободно и остро.Стреле откровений попутного ветра!Хотят Робин-Гуды турниров и споров.Так пусть же подвозят и буки, и кедры!Мы все их – на стрелы, и стрел будут горы!

«ТРОЯ. ОДИССЕЙ». Рис. 2014 г.

НО́МОС (собственный мир)«Берега, что мне обещаны,Исчезают за туманами».Н. ГумилёвИ Троя далеко, и идол нем.На достиженье цели равноправие.Везение прощает, но не всем,Как ясно, что не каждый чих во здравие.Понадобится убивать – убью,Помочь – так помогу и не задумаюсь.Спасение в любви? Так я люблю!Зачем же, право, волновать звезду мою?Туникою на ветре поигратьТебе пора. Укрощены чудовища.И поцелуй, как яблоко, сорвать,Вкусить, да и потребовать ещё, ещё.Наш Но́мос – достижение легенд!Предательство простить? Так это, Господи!..У поражений все черты победВ любом, увы, неповторимом возрасте.Обходит стороной меня беда,Я не герой, и в этом нам везение.Предать понадобится – я предам.Предназначение – моё спасение.В попутный ветер клясться – пить эфир.Птиц пропущу, как брызги моря, мимо я.Наш Но́мос – это собственный наш мир,Понятие на Трои неделимое.Оскал вперёд смотрящей головыПугает встречных близостью прощания.Понадобится воскресить – увы…Нам лоция заменит завещания.К гекзаметру спиной сумеем встать.Не прячься, цвет туник ярче вырази!И идол, глядя вслед, не смел махать.И по лицу струились капли сырости.НЕСРАВНЕННОЕСияньем звёзд отмечена строкаИ оперением богаче стала.Покину скоро облик старикаИ седина совьётся в цепь металла.Летит строка сквозь кольца топоров.Всё позади, и Сциллы, и Харибды.Я в жители готовлюсь тех миров,Что выше и Тартара, и Аида.Не надо сравнивать ни жизнь и смерть,Ни песнь и плач, ни даже вдох и выдох.И на людей, как на Богов, смотретьНельзя! Ослепнешь зрячим с умным видом.Не надо сравнивать и с жизнью жизнь,И с песней песнь, и даже вдох со вдохом.Людей рядить промежду воздержись,Прозреешь в слепоте, от истин охнув.Шагами меря остров поперёк,Летая вдоль, окружность голосую.И степень соли слёз проверить смог,И от неё отсеять соль морскую.Не надо сравнивать и с жизнью плач,Богов и песни, выдохи со смертью,И вдохом человека не означь.Всевиденье убьют всезнанья клети.Да, сравнивать нельзя ни плач и вдох.Ни выдох с человеком, ни на песнюЖизнь не походит, да и смерть – не Бог.Циклопом у костра в ночи не грейся.Виденья, отсветы ты примешь за гостей,И перебрав наощупь всех баранов,Потребуешь наряд под цвет костей.В Гомеры – поздно, а в Орфеи – рано.2.09.01.

«ТРОЯ. ЕЛЕНА». Рис. 2014 г.

ОДИССЕЯКакая бы ни близилась премьера,Иль мера жизни б стала полумерой,Моей ход мысли мной освобождёнОт Маркса с Кантом, но не от Гомера,Что проливается, порой, дождём,Иль вылезает вдруг из-за кулисы,Иль в костюмерной туникою вислойВдруг пальцем мне грозит, как неслепой:«Страшись Судьбы!», «Пройди тропой Улисса!»,«Ну, победи в борьбе с самим собой!»В младые дни, когда морская пена,Но не прописанная, как ни странно, сцена,К себе манила пуще озорства,Уже являлась на пути ЕленаС умом в глазах и патокой в устах.И лихорадило и колотило,И от ворот бараном воротило,И вёсел треск ушёл в копейный лом,И Пенелопа всё давно простила —И так Итаки Царь не впал в полон.Мы – э-ге-гей! – Эгею переплыли,И ближе локтя стены Трои были.Но Нестор вдруг женился на другой,Ахилла пляс в Раю и в новой силе,А был ли Менелай – тут в тексте сбой.Конь, фаршированный тупым десантом,Перед Приамом показавшись франтом,Был скормлен илионцам под вино.Я ж оседлал строптивые пассаты,Обрёл заветный лук, и всё вольно!Побег Елены и её Париса,Чей юный тополь выше кипариса,Из летописи греческих победВ былины дотатарских русских высейНе удивили мудрецов и свет.Как раз тогда и раскрутились гайки,И не по Гегелю писались байки,И острова мозаикою днейСрывались, будто гончие собаки,Для встречи выживших в боях людей.На задниках описанных страданий,Где целых, где местами даже драных,Не скверы, но пучины в бурунах,Не карусели у массивов зданий…И парки – те, что судьбы рвали в прах.И зрителей пейзажи не смешили,И падуги сменяться не спешили,Свет выставляли зевсовы пять жён.Не мы сюжету главному служили,Но он терпел нас – нем и поражён.Легенды – наши верные холопы.Мой к Пенелопе путь от Пенелопы —Через прекрасное и злой кошмар —Себе под киль легко века ухлопалПод крики гарпий и хмельной угар.Сирены, в сладкой пене возникая,Навязчиво наш воск в ушах лаская,Томились. Нам простить их и забыть.И даже любящая НавсикаяРвалась не в счастье, но поработить.И бой в дому – себе за время мщенье.И возвращение, и превращеньеИз старца в мужа, из бомжа в себя —Лишь отрезвление и подношеньеОдной лишь милой, что ждала, любя,И претерпела, и перестрадала,Сопротивлялась и не увядала,И сохранила, и загнала вглубь.И по-божественному – это мало,А по-людски, поверьте – груда груд.Но Одиссей ведь мог и не проснуться,Родной Итаки снова не коснуться,Не протрезветь, не приказать себе,И в соль воды опять не окунуться,Не возрази однажды он Судьбе,Не вспомни, что пути желаний – к бедам,Пути ошибок – к внутренним победам,Незаурядность – не для суеты.Где Альфа зрима – там вернее Бета,И Гамма – там, где не горят мосты.Сладка соль мысли и пороку встречна.Елены – славны, Пенелопы – вечны!Парисы – для названий городов.Но Одиссеи наши – бесконечны,Как род, предназначение и кров.И как бы и когда меня ни злили,Но стрелы лука пребывают в силе,Когда я заправляю их в салат.Кто ест, тот есть! И значит, мы и были!И это – не Гомер, но Сопромат!15.10.11.АЛКИВИАД

Из пыли столетий он выметен ветром.

Он – Алкивиад, он – любимец толпы.

Не знаем деяний, не помним заветов,

Глаз, цвета волос, высоты, худобы.

Он так захотел, он был Алкивиадом —

Явленьем природы, причудой страстей.

Собачьи хвосты разноцветной гирляндой

На бедрах его – привлекали людей.

То там пробежал и следов не оставит,

То тут наследил, хоть ему не с руки.

Коль брался, то всё у него получалось.

А нет его, бей кувшины в черепки.

С закатом исчезнет, вернётся с рассветом.

При нём – кавардак, без него – кутерьма.

При беге хвосты развивались по ветру,

Бросались в глаза и не шли из ума.

Преступен ли был? Удручён ли виною?

Не битый и сам не желающий бить —

Властителей он обходил стороною,

Они же его и не смели ловить.

Одеждой разбойника-комедианта

Храбрился он или же след заметал?

Он – Алкивиад! Он – ценнее таланта!

Он то, чем никто в этой жизни не стал.

Где он улыбнётся, там плач прекратится.

А в шторм окунётся, тишь сразу и гладь.

Он – песня прозрения маленькой птицы,

Которая тучи сумела прогнать.

Облаянный снова при каждом рассвете,

Запомнился всем он, как снегом зима,

Как вкусом вино, как свободою ветер,

Как вбитые в летопись строки письма.

Он – Алкивиад! Он – легенда! Он – сказка!

Украл – подарил, не смолчал – подсказал.

При жизни не пойман он и не доласкан,

А смерти, как выяснилось, и не знал.

Собачьи хвосты разноцветной гирляндой