скачать книгу бесплатно
– Почему мамонтиха не боялась красного?
– Наверное, у неё был дальтонизм. Не различала цветов. Звери этим тоже страдают. Не перебивай.
Матриарх в ярости. Рыкнула на Айю. С подозрением глянула на больную ногу Яа. Девушка скрылась в мамином шалаше. За ней проследовала матриарх. Вышла тут же с внушительным суковатым дрыном, уважительно именуемым «укоризной». Заметив «укоризну», старики-оружейники активней застучали каменными молотками, ниже согнулись над верстаками-колодами. Матриарха не провести. Понюхала чуткими ноздрями воздух – не баловался ли кто без нее мухомором. Наметанным взглядом оценила число нуклеусов-кремневых заготовок, горку отщепов, наработанную за день. Ей ясно, как минимум, два изделия на выкладке готовой продукции не представлены. Куда-то «ушли»?
У костёнковцев нет своего кремня. Его выменивают за мясо и шкуры у соседей с Нижней реки. Там из-под воды торчит «камень-блескунчик» (гранит), попрочнее топоров из кремня. В дело не идет. Технологии пока не позволяют. Кремневые стяжения обильны в писчем мелу и только над «блескунчиком». Их «нижние» собирают, продают «костенковцам». Запросы немыслимые: вес кремня против восьми весов мяса! Или двенадцати весов рыбы! Это справедливо? Монополизм. Обдираловка. С «нижними» бы разобраться, да кто знает, сколько их. И как они в бою.
Матриарх неслабо прошлась «укоризной» по шеям и спинам четырех оружейников. Старики терпели, прикидывая, ограничится ли матриарх такой расправой или вечером у них будут проблемы с едой. Не досталось только молодому Гаа, который недавно изложил матриарху собственную идею пращи. Круглое стяжение серного колчедана, которых в писчем мелу у Костенок немало, Гаа обвязал оленьем сухожилием. Раскрутив конструкцию над головой, он метнул увесистый снаряд на сто шагов и пробил на вылет рогожку, плетение из стеблей камыша-рогоза. Это втрое дальше броска копья с каменным наконечником самым сильным мужчиной. Гаа продемонстрировал и поселянам новое оружие, прилюдно запустив камень в летящую воронью стаю. Две птицы сбиты. Несомненное ноу-хау со значительными перспективами! Были осложнения. При испытаниях камень оторвался от перевязки и угодил в жилой шалаш, прорвав стенку из шкур. К счастью, никого не убило.
– Данила, к черту оружейников! Совсем заврался, друг мой.
Адель нетерпеливо дернула командора за рукав.
– Давай дальше про Айя и Яа.
– Хорошо. Знаешь, Аделюшка, что такое «промискуитет» применительно к древним обществам? Будто бы были времена, когда все дамы были общими. Надежных примеров нет. Указывают на бесписьменное прошлое. То есть на непроверяемое. Врут, Адель! Не было такого. Всегда были между мужчиной и женщиной предпочтения и любовь. Иначе к чему у дам в палеолите все эти украшения, краски, как в современной косметичке, если нет конкуренции, попыток завоевать любимого?
– Не отвлекайся. Давай про Айя и Яа!
– Ну… Что сказать. У матриарха в Костенках под «укоризной» было человек четыреста. Соединиться молодым при столь суровой маме можно, например, побегом из поселения к чужакам, на Нижнюю реку… Но лучше бы свой статус утрясти среди своих. Дома.
– Вот! Давай про Нижнюю реку!
– Да. Но то большая история… Раз настаиваешь…
В далекие семидесятые годы Данила, мастер-металлург Алюминиевого завода, довольно близко познакомился с профессором Евсеем Моисеевичем Перпендикуляровым. Что общего могло быть у молодого (тогда) металлурга и старого геолога из Пересветовского университета? Правильно, профессорские рассыпающиеся от непосильных нагрузок «Жигули». Прицеп геологу для вывоза находок из поля в город был нужен, а в продаже его не найти. Данила-мастер склепал профессору Евсею замечательную прочную и легкую конструкцию из дюралевого уголка и нескольких листов алюминия. Ось и колеса от «Опель-Кадета» тридцать четвертого года выпуска нашли на авторынке. Обошлись они недешево, в пять бутылок «Солнцедара», по рублю и пять копеек каждая. Это вино возили из солнечного Алжира в Новороссийск танкерами, где разливали по бутылкам, которые народ называл «огнетушителями». Так молодое государство расплачивалось с СССР за оружие. И присказка была: «Не теряйте время даром, заправляйтесь солнцедаром».
Это попутные мелочи. Главное, зачем был нужен прицеп?
Оказалось, когда строили Гранитный ГОК на реке Гаврило, что ниже Костенок на Дону, Перпендикуляров наткнулся на пласт из песка и глины, переполненный костями древних животных. Поздние мамонты, носороги, длиннорогие зубры, пещерные львы. Встретил Евсей Моисеевич и челюсть редкостного альпийского слона. Описания с удовольствием печатали в СССР и заграницей.
Жил Перпендикуляров в собственных «жигулях» на краю ржаного поля. Тогда это было безопасно. Варил дважды в день на бензиновом примусе «молодильную кашу» (так на Руси звали варево из зеленой ржи), грузил в прицеп, слепленный Данилой из пустяков, огромные кости. Коричневые шли из песка, белесые и зеленоватые – из глины. Чтобы не пропустить ничего, сидел днями у шагающих экскаваторов, «выпасал» своих зверей. Чтобы рабочие не вредничали и не спускали в отвал находки, покупал им ежедневно в сельмаге по паре «огнетушителей» с «солнцедаром». Начальство карьерное его не любило. Опасались, из-за раскопок могут добычу гранита приостановить. Удивительное дело, но местный райком партии в Петровске против ожиданий поддерживал профессора. Велел добытчикам гранита ему не мешать. Значит, было бескорыстное уважение к науке, ныне утерянное. Особенно к тем разделам, которые дают, конечно, новые знания о природе, прошлом, но к быстрой прибыли отношения не имеют. Жак Паганель, симпатичный рассеянный географ Жюля Верна, выглядел бы сейчас существом не от мира сего. Никчемным ботаном, хранителем ненужностей.
Тем не менее, не смотря на такое отношение рвущегося к баблу общества, Паганели ему объективно нужны. Как первопроходцы, толкаемые в дорогу бескорыстным любопытством. Расходов и головной боли от них нет, а найдут что, можно сделать, например, объект-достопримечательность для втюхивания туристам. Кафешку рядом открыть. Экскурсовода за рупь в месяц нанять.
Евсей пробил даже решение областных экологов о необходимости исследовать гранитный карьер у села Шкурлат в связи с обилием костного материала, не меньшим чем в Костенках. Теперь собственник по закону был обязан пожизненно оплачивать исследования на своей территории. Чтобы научный материал не пропал. Но ставший собственником некий Непойманный имел другие планы. Больше Евсея к гранитному куполу не пускали. Вскоре средства предприятия оказались на Кипре, а их несчастный хозяин Непойманный сел на три года.
– Так и было, – сказала Адель. – Я в том ГОКе выпускала многотиражку «Гранит». Много писала. Надо было спасать советские еще теплицы, которые подкармливали рабочих. Они Непойманному не нужны. Людей увольняли, хотя на гранитный щебень был спрос. Вот и закрыли газету.
Так в тихой беседе долетели они до реки Осереди. Посмотрели сверху на долину маленькой речки Гаврило, на перегибе которой добывали гранит.
– Это и есть Нижняя река из твоей сказки, Данила?
– Конечно! Но чтобы нашу сказку, а точнее, реконструкцию, продолжить, нам нужно пообщаться с Евсеем Моисеевичем Перпендикуляровым. Единственным на Земле знатоком местного «кладбища костей» на реке Гаврило.
– Господи! Ты говорил, что когда был молодым этот… Евсей уже был стариком. Ты когда был молодым? Неужели Евсей еще жив?
– Однозначно, жив. Я говорил, Евсей питается «молодильными кашами»? Вот! И сохранился.
Адель в каши не верит. Было бы так, все их ели. А трескают другое. Кто щи, кто бургеры. Решили профессора навестить. Данила настаивал: будет интересно. А ей как «золотому перу» (шутка) еще и полезно.
Данила полдня сидел за компьютером. Нашел электронную почту Евсея. Написал письмецо. Ему ответили. У профессора и скайп оказался.
Наконец, Адель смогла рассмотреть на экране человека, которому, страшно сказать, сто четыре года! Ожидала ветхость и утлость невероятные. Немыслимое переплетение морщин, Невнятный язык. Полное беззубие. Последнюю стадию деменции. Ан нет. Евсей Моисеевич выглядел немолодым кавказцем, спустившимся с гор на равнину. Без очков и слухового аппарата (последний, оказалось, все же был, но внутриауральный, в ушной раковине). Сидел перед экраном прямо. Отвечал быстро. В какой-то момент встал, чтобы показать свое помещение. Повернул планшет налево, направо. Адель заметила множество ящичков с зелеными всходами. Стеллажи с крупными костями. На экране крупным планом ударный объект – челюсть со страшными зубами. Пещерный лев.
По скайпу мало, что рассмотришь. И нет ощущения реальности. Все непонятно. По счастью, Данила и Адель получили приглашение посетить старца. Когда? А что откладывать? Давайте завтра!
И вот Данила и Адель ищут частный дом на улице Социалистической в Пересветовске. Микрорайон Осиновая Роща. Осин, вопреки названию, нет. Единичные дубы-великаны. Им полтора века. Тогда на здешних пустошах был дом архиерея.
Немцы с мадьярами в войну стояли в пятистах метрах. Славно отдубасили снарядами округу. Металлоискатель звенит уже на расстоянии от дубов, столько в них осколков. Поисковый магнит льнёт к деревьям, с трудном отстает. По той же причине.
Стынут под ветром поздней осени хрущевские пятиэтажки, поздние высотки новостроя. Серенький мир, но нет-нет, а на детской площадке летом вдруг распустится необычный цветок. Под стеной гаража-самостроя покажет признаки жизни древняя изуродованная туя. История силится напомнить внимательному глазу: об архиерейском подворье, Ботанической балке, где разводили первые в крае помидоры. О народниках «Земли и воли» Георгия Валентиновича Плеханова. Славно те пошумели на этих пустырях летом 1879 года! Гремело плехановское: «Люди ищут пути на небо по той простой причине, что они сбились с дороги на земле».
Сохранились в Осиновой Роще немногие одноэтажные домишки. Они очень мешают новострою. Строителям никак не удается оторвать хозяев от клочков земли. На счастье домоседов, посылать киллеров к упрямцам уже не принято. Не девяностые годы. Один из таких домиков и искал спешившийся экипаж «Лолы».
Они не опоздали. Калитка и дверь в прихожую предусмотрительно открыта. Адель входит за Данилой растерянная. Хозяин застыл на пороге комнаты. Улыбнулся Даниле:
– Все с девушками бегаешь? И правильно!
Кивнул Адели. Посторонился, опершись на бадик. Впрочем, он и без него, кажется, неплохо двигался.
Адель поглядывала на него осторожно, чтобы не показаться назойливой. Сто четыре года!
Евсей был очень худ. Наверное, невесом. В свитере. На голове шерстяная шапочка, так что волосы, если и есть, не видны. Будто поняв вопрос, старик ее снял. Волосы есть! Прекрасные снежно-белые. Улыбнулся. Зубы – тоже! Конечно, искусственные, но очень приличные. Морщин много, но не такая густая сеть как думалось Адели. И осанка (или ее следы) есть. Не горбится, как Данила.
Квартира трехкомнатная. Первая вся в ящиках с землей на стеллажах. Травы с зелеными колосками. Пшеница и рожь. Их она и по скайпу видела. Неяркий свет от люминесцентных ламп. Орошение капельное, повсюду тонкие оранжевые трубки, сочащиеся водичкой. Вторая комната побольше, потемнее. Тоже стеллажи по стенам. На них – кости, коричневые, белые, зеленоватые. Очень крупные бивни слонов. На стенах два мужских портрета. Один ей знаком. Владимир Михайлович Зельдин. «Друга я никогда не забуду, Если с ним подружился в Москве». Точно. Если в Пересветовске подружиться, через пять минут забудут. Сто три года актер прожил и до конца дней играл на сцене.
Посредине комнаты два стола. На них крупные черепа с очень большими рогами. «Длиннорогие зубры», – поясняет хозяин. О многом говорящие экземпляры. Взгляните на этот. Видите на правой лобной доле длинный шрам? При жизни зверя залечен костной тканью. По типу раны любая трассологическая экспертиза определит тип оружия. Острие уплощенного наконечника копья. Не столкновение двух животных и ранение рогом. Тогда бы рана в кости была округлой. Несомненно, удар нанес древний охотник. Бил теленка, но вышло неудачно. Потом теленок вырос в гиганта, которого копьем запросто не взять. Прямое доказательство того, что на месте нынешнего Гранитного карьера долгое время было поселение, не моложе костенковского. В противном случае, откуда бы гигантская гора костей?
– А вот и останки хозяина! – торжествующе произнес Евсей, открывая шкатулку. В ней лежала одна небольшая серо-коричневая косточка. – Это, ребята, человеческая ключица, потолще чем у нас с вами. Оттого не вполне обычная. Человек это был современного типа, как и жители Костенок. У меня есть заключение Хрисанфовой, крупнейшего русского антрополога из МГУ.
– Это наши «нижние», – шепнула Адель Даниле. – Из сказки. У которых Матриарх выменивала кремневые блоки на мясо.
Евсей ее услышал! Да, черного кремня у гранитного купола Шкурлата было полно. Особенно, когда карьер строился. Стяжения попадались прихотливой формы, иногда округлые, но чаще ветвистые, плоские, треугольные. Встречались природные статуэтки. Можно было разглядеть в них морского льва, медвежонка, тюленя. Почему? Вода речки Гаврило просачивалась в писчий мел до поверхности гранита и оставляла то, что несла с собой – кремнекислоту. По составу это один к одному конторский клей. «Клей» застывал, выполнял пустоты. Вот вам и стяжения кремня.
На одном стеллаже они лежали, в белой патине, под которой проступало черное вещество.
– У меня к вам несколько вопросов, – нерешительно начала Адель, поглядывая на Данилу.
– Буду рад, – не изобразил, но наметил церемонный поклон хозяин.
– Дама у нас журналист, – поспешил объяснить Даниил Егорович. – Сейчас довольно часто печатается в Пересветовских изданиях.
– Понятно, – наметил не вполне уважительный взмах руки хозяин. У него неплохо получалось такая условная жестикуляция, не требовавшая больших трудозатрат. – Ходили ко мне, ходили журналисты, смотрели, иногда писали. Все непробиваемо. Сейчас в Гранитном карьере ничего такого нет (обвел рукой стеллажи), все ушло в отвал. Я исчезну, все это пристроить некуда. Да и никто не будет пристраивать. И о том, что Костёнки на Дону не единственное поселение позднего палеолита, никогда не узнают.
– Но почему на такую интересную тему, о «шкурлатовцах», никто не клюнул, ни Академия наук, ни местные ученые? Ведь к Костёнкам внимание не угасает?
– Оттого, что Костёнки раскручены. О необходимости собирать их кости писал Петр Первый. Стоянки человека, кремневые наконечники копий и много еще чего в 1879 г. обнаружил Иван Семенович Поляков, раскопки ведут с двадцатых годов. А Шкурлат погубил вселенский хапок девяностых годов. И новый хозяин ГОКа Непойманный. Человек своего времени.
– Могу вас порадовать, Евсей… Моисеевич, Непомнящему только что три года колонии дали. Реальные. Девять лет человек успешно защищался. Может, что-то меняется к лучшему?
– Что ж, заслужил…
– Как же вы, Евсей… Моисеевич столько лет выживали? Без всякой поддержки.
Старик показал на пожелтевшую полоску ватмана под потолком с цитатой из Плеханова: «Воспитание человека в духе нравственности состоит именно в том, что поступки, полезные обществу, становятся для него инстинктивной потребностью».
– Передам все в добрые руки. Тогда и… отдохну. А пока поработаю. Вот в Нью-Йорке Тао Порчон-Линч в девяносто шесть йогу преподает. Это потрудней моих размышлений над костями.
Гости не вполне согласились. Во-первых, девяносто шесть это не сто четыре, а во-вторых, сидеть в «позе лотоса» проще, чем тяжелые кости ворочать.
Адель не выдержала:
– Не расскажете историю своей интересной фамилии – Перпендикуляров?
Данила сделал ей со спины хозяина страшные глаза. Погрозил пальцем. Но хозяин не обиделся.
– Да, люди интересуются. По семейной легенде, когда крестьян отпускали на волю после Великой реформы Александра Второго, помещик вписал предкам в бумаги «Перпендикуляр». Пошутил. Наверное, геометрию уважал. Так и пошло. Спасибо, не «Эксцентриситетовым» сделал.
На этом гости откланялись. Уже за порогом Данила неодобрительно отозвался о последнем вопросе Адели.
– Может, еще и Вертолетова спросишь, какие у него связи с геликоптерами?
– А что? И спрошу!
– Опасное погружение в экзистенциализм, мадам! Головокружение от успехов. Самолюбование!
За вечерним яблочным соком Адель сказала:
– Твоя, Данила, идея о палеолитическом «племени Нижней реки» блестяще подтверждена! Пересветовцы о реке Гавриле и селе Шкурлате пока не знают, но мы им расскажем! Журналистика должна нести народу знание о нем самом!
Данила хмыкнул.
– Не отлынивай. Продолжим про костенковских Ромео и Джульетту. Им теперь есть куда смыться от свирепой мамы с «укоризной»? На улице лето. Пусть бегут к «нижним»!
– Еще чего! Что их ждет у чужаков? Политическое убежище? Благодарность за знакомство с украденной пращей? Как бы не так! Скрипали счастливыми не бывают. Нет. Айя и Яа должны бороться за любовь у себя. Победить шансы есть. Оба молоды. Яа ценный парень. Талантливый скульптор, резчик по кости. Ножка у него прошла. Айя найдет подход к сердцу мамы-матриарха, которая её обожает. Другое дело, вступает в дело политика. Соперники у Яа – самые сильные и авторитетные мужики Клав и Шред. От их голосов на племенном собрании в Центральном шатре многое зависит. Сохранение Ань статуса матриарха. Внутренняя политика. Очередность в отправке людей на охоту и рыбную ловлю. То же – на разделку и хранение добычи. Изготовление охотничьего и боевого инвентаря. Распределение съестных припасов. Строительство общественных сооружений…
– Спальных ям?
– Дались тебе эти ямы! Не только. До войны Петр Ефименко будто бы раскрыл в Костёнках единую конструкцию из бивней и бревен на площади почти в шесть соток. Под общим покровом из шкур были скрыты двенадцать кладовых и четыре жилых землянки. Не слабо? Таким мог быть и Центральный шатер для племенных дискуссий.
– Сложно… И не доказано.
– Что делать! Костёнковцы были не проще нас, Аделюшка! Ни страстями, ни эмоциями, ни интригами. Ни в прогнозировании будущего. Ни надеждами на счастье. А в чем-то нас опережали. В умении радоваться малому. В толковом распоряжении доступным. Жили, вот, очень недолго…
У каждой столицы – своя провинция: новые открытия в гранитном карьере.
Статья в воскресном «Твоё» привлекла внимание многих внимательных пенсионеров, не считая уволенных работников ГОКа. Но не только. На нее откликнулся сам Виктор Петров, главный координатор Костёнковского проекта. Он сослался на статью Джона Хоффекера в «Сайэнс», в которой Костенки признавались самым ранним поселением человека современного типа на востоке Европы. Крупным, с сотнями жителей. Но столица ли это, говорить преждевременно. Петров упрекал «умеренно талантливого» автора (ехидно, ехидно!) в накрутке романтических обстоятельств над бесспорными научными фактами. Сомневался в оправданности псевдоисторических реконструкций. Однако профессору Перпендикулярову он отвесил дистанционный поклон: «Если будут увеличено финансирование, Костёнковский научный центр готов включить в ареал своих исследований площади в районе Гранитного карьера и села Шкурлат на Нижней реке».
Пересветовский комитет по экологии промолчал. Ему было не до лишних трат. Еще бы. Грошi понад усе!
А вот письмо из управления архитектуры. Заместитель главного архитектора г-н Вертолётов предложил по материалам Антона Верхогляда организовать краудфандинг среди предпринимателей для выкупа коллекции профессора Перпендикулярова в интересах местного краеведческого музея. Недобрые языки это тут же связали с амбициями Вертолетова – планируемым участием в думских выборах. Или – выборах мэра. Какая разница.
Но для Адели – маленькая победа. Родившаяся в Даниловой сказке идея о «нижних» ожила!
Глава 7. Mortui non mordent!
Трехбунчужный паша Айдозли Мехмет девятого декабря 1790 года, пыхтел, поднимаясь на верхнюю площадку мечети Мухаммад-джами. Считал ступени. На каждой тринадцатой передыхал. Узкая винтовая лестница трудна для старика, но желание самому оценить русские позиции, полукольцом окружившие Ишмасль («Услышь, Боже!», тур.), велико.
Трехбунчужный паша Айдозли Мехмет,
комендант Ишмайсля
Двадцативосьмилетний султан Селим III, полтора года как севший на османский престол, удостоил пашу звания сераскира, командующего турецких войск на Дунайском левобережье. Султан дважды предлагал паше стать великим визирем (главнокомандующим всеми вооруженными силами). Вместо неудачника Шериф-паши, сдавшему русским столько крепостей. Мехмет-паше не соглашался, сославшись на годы и раны. Неразумно вступать в игру, когда четырехлетняя война почти проиграна. Он понимал, что султану, талантливому музыканту и композитору, коего в юности обучал военному делу, начатая не им война не нужна.
Да, мощная крепость строилась трудно. Обошлась дорого. По прибытию за год до суворовского штурма сераскир проверил, на что шли траты из султанской казны. Как знал, половина акме и курушей ушли в карманы местных чиновников. С ними паша разобрался по закону, то есть по личному усмотрению. Жюри присяжных ему не понадобились. Коррупционерам калёным железом выжигали пятки, с живых сдирали кожу. Палачи на плахах тяжелыми палицами прилюдно ломали им кости. Живыми водружали на колья, воткнутые по кромке обворованных укреплений. С этих позиций их крики подолгу разносились над притихшим Ишмаслем. Имущество казнённых уходило по Дунаю и морем в султанскую казну. В мае девяностого года сераскир сообщил Селиму III об отправке очередной порции конфиската – четырехсот пятидесяти тысяч курушей. Один куруш – пять граммов серебра. Следовательно, только за месяц возвратил монетами две тонны двести килограммов благородного металла.
Да, не могли тогда чиновники вывезти добычу на Канары или Каймановы острова. Суровое было времечко. Не то, что сейчас.
На минарете сераскир хотел предугадать предстоящие события.Ишмасль (русские звали его «Измайлово») был твердыней, которую противнику не одолеть. Что из того, что враг сокрушил худо защищенные турецкие позиции в Аккермане, Очакове, Вилково, Фокшанах, Рымнике, Килии, Тульчи, Исакчи. Измаил им не чета. «Орду-колесси», опорная армейская крепость, назначенная для сбора войск! Семь бастионов с башнями, укрепленным по советам французского инженера де Лофит-Клове и прусских фортификаторов. Рвы длиной шесть с половиной верст с волчьими ямами и прочими ловушками глубиной более пяти метров. У трехъярусного пушечного бастиона Табия стены толщиной четыре метра, одиннадцать амбразур.
Ишмаслю надо продержаться зиму. О том по распоряжению сераскира просят Господа в восьми мечетях, греческом, армянском монастырях, еврейских молитвенных домах. Весной в игру вступит коллективный Запад: Пруссия, но также Англия, Голландия, Польша.
У Мехмет-паши сорок тысяч воинов. В их числе, блистательная конница Каплан-Гирея, брата крымского хана, и его шести сыновей. Восемь тысяч клинков, недавно учинившим австрийцам конфузию под Журжей на Дунае. Готовы к бою двести пятьдесят пушек. У Дунайского берега десант встретят восемь лансонов (боевых парусно-гребных судов), двенадцать паромов, двадцать два прочих судна. Провианта в крепости запасено на полтора месяца. Мяса, правда, маловато. Оно положено только важным командирам. Русских не более тридцати одной тысячи (на самом деле, двадцать восемь). Как при таком соотношении они думают штурмовать твердыню?
Вон там, на востоке, у села Сафьяны, штаб Суворова. Лазутчики из местных влахов видели его шатер на Трубаевском кургане. Паша пожал плечами. Главнокомандующему мелькать перед стрелками противника на фоне неба не пристало. Этот Суворов, впрочем, и у русских слывет помешанным. Может выйти к подчиненным в сапоге на одной ноге и с туфлей на другой. Даром, что со старыми ранами в ногу и колено. Тем лучше.
Седьмого декабря от него пришло предложение капитулировать. Но, паше известно, у полевой артиллерии Суворова снарядов один комплект! Солдаты восемь месяцев не видели жалованья. Офицеры обносились и без белья. Еда скудная. Дров нет. Жгут в кострах дунайский камыш. Все простужены. Болезни косят.
Суворов с приближенными несколько дней сновал вокруг стен на расстоянии в ружейный выстрел. Прицельно выстрелить из мушкета тогда можно было только до шестидесяти шагов. Но – если цель не движется. Александр Васильевич перемещался в виду крепости стремительно. Было дело, его не раз чуть не поразили, но потом перестали принимать во внимание. Надоел. Пусть смотрит.
Седьмого декабря в два часа дня Мехмет-паша получил два письма на греческом и молдавском. Одно было от русского главнокомандующего светлейшего князя Григория Александровича Потемкина из Бендер, второе – от Суворова. В обоих предлагали сдачу, свободный выход на правый берег Дуная с «имением». Суворов дополнительно грозил: «двадцать четыре часа на размышление для сдачи и воля; первые мои выстрелы уже неволя, штурм, смерть». Его письмо для полной ясности было с турецким переводом. Не ведают гяуры о султанском фирмане: в случае сдачи крепости казнить всех защитников. Зачем им в такой ситуации выходить на правый берег?
Недавно, рассказал перебежчик, Суворов во время обеда выпустил из-под полы казака незаметно пронесенного орла. Птица рванула вверх, врезалась в полотняный покров палатки и грохнулась оземь. «Это значит, – объяснил Александр Васильевич, – что Измаил падет!». Мехмет-паша вздохнул. Как бы не так! Вот если бы орел прорвал палатку и взмыл в небо, дело другое. А то взлетел да шлёпнулся? Больше признаков неуспеха русского штурма.
«Главное, не торопить события, – размышлял серакир. – Тянуть до края возможностей». На утро одиннадцатого он сам готовил три вылазки в расположение русских, на батареи и штаб Суворова. Пойдут сыновья Каплан-Гирея, знающие толк в набегах.
Паша просил у Суворова перемирия на десять дней для связи с великим визирем. Молчок. Девятого декабря он вновь послал Суворову гонцов с просьбой ответить. В итоге получил: «Согласиться никак не могу».
Дерзкое турецкое письмо русским пригодилось. Гордые слова Мехмет-паши («Скорее Дунай остановится, и небо обрушится на землю, чем сдастся Ишмасль») зачитали в каждой роте. На военном совете быстро решили, что осадной армии предпринять. Первым выступил по традиции самый младший из тринадцати офицеров бригадир Матвей Платов. Он сказал: «Штурм!». Все бригадиры, генерал-майоры и генерал-поручики его поддержали. Суворов расцеловал каждого, приговаривая: «Сегодня – молиться, завтра – учиться, послезавтра – победа!».
Среди суворовцев много иностранцев, «понаехавших» из европейских стран в погоне за должностями и наградами. Все оказались отважными и достойными воинами (Ланжерон, Рожер Дамас, принцы Карл де Линь, Гессен-Филиппсталь). Участник штурма герцог де Фронсак (полное имя Арман Эммануэль Софи-Септимани де Виньеро дю Плесси, граф де Шинон, 5-й герцог Ришелье) – тот самый Эммануэль Осипович Ришелье. Основатель Одессы и поныне ее любимец (Дюк). Он, кстати, предлагал Екатерине заселить Новороссию французами. И не было бы у нас теперь конфликта с бандеровцами (шутка).
Перед штурмом Измайлова штатное расписание в офицерской части переполнено. Полковники командовали батальонами, сотнями, а то и… никем (пристроенные по протекции, просто числились при ударных колоннах, но жалование получали). У русской коррупции в этом случае нашлись положительные качества. При штурме выбыло до четырехсот офицеров из шестисот. И кто бы командовал войсками без не вполне легитимного кадрового «жирка»?
В ночь штурма к туркам перебежало несколько запорожских казаков и предупредили о неизбежном. Эффект внезапности был потерян. Правда, неприятель не знал, где будет главный удар и вынужден прикрывать все шесть верст стен и валов.
– Генерал Аншеф честь нам оказал, Иван Федорович, – сказал полковнику Волкову, командиру Пересветовского гусарского полка, генерал-поручик и кавалер Павел Сергеевич Потемкин, троюродный брат Светлейшего. – По батальону выделяй в резерв супротив всех ворот – Хотинских, Бродских, Бендерских.
