Инвестком

23

Покупатель на квартиру нашёлся очень скоро. Это был обувной нувориш, типичный новый русский, грубый и самоуверенный, лоснившийся от жира и спеси. На сделке он не присутствовал, улетел в Италию за очередной партией обуви. Вместо него приехала с доверенностью невеста, больше похожая на наложницу, в сопровождении растерянных родителей – эти простые, бедно одетые, немолодые люди из однокомнатной хрущёвки прямо-таки млели от нежданно-негаданно свалившегося на их дочь богатства. Сама девушка, в скромненьком пальтеце и в стоптанных сапогах, но уже с золотой цепью, свидетельствовавшей о новом её положении, видно, всё ещё чувствовала себя Золушкой. Она ничего не решала сама и старалась как можно точнее исполнить все инструкции своего то ли босса, то ли хозяина, то ли будущего мужа и повелителя. В день сделки она с родителями привезли деньги в небольшой сумке в шикарном «Мерседесе» нувориша, с дрессированным водителем под охраной двух автоматчиков-милиционеров. Деньги положили в сейф в отдельной комнате. Пока шло оформление у нотариуса и пока Слава ездил в «Мосприватизацию» регистрировать сделку, автоматчики сидели, застыв перед сейфом с каменными лицами, будто часовые у Мавзолея. Наконец, Слава привёз документы. Милиционеры расслабились и опустили автоматы. Золушка стала расплачиваться с ними стодолларовыми купюрами и спешно звонить в Италию.

Эта сделка, за вычетом небольших расходов, принесла «Инвесткому» сорок тысяч долларов, из которых Игорь получил около семи. Игорю стало ясно: университет закончен. Для него больше нет тайн. Теперь следовало подумать о карьере.

24

Примерно в это же время в отделе появилось трио чёрных маклеров, занимавшихся неприватизированными комнатами. Игорь их расспросил – оказалось, дело чрезвычайно выгодное и контингент значительно легче. При расселениях новорусские покупатели гнут пальцы и пыжатся, надувают щёки и изображают крутых, а там – обыкновенные люди, без дуриков. Главное, заиметь подставную площадь. У этой троицы площадей не было, а потому оформлять обмен они ходили в «Бонико». Игорь попытался поговорить с Валентиной Антоновной, нельзя ли и ему дополнительно заняться комнатами. Но Саблина к его инициативе отнеслась со скепсисом.

– Зачем вам, Игорь Григорьевич? Разве не хватает расселений? К чему вам эта возня? Вы в курсе, что у них всё время скандалы?

Наблюдая за Валентиной Антоновной, Игорь пришёл к выводу, что был бы лучшим, чем она, заведующим. Саблина очень даже неглупа, организованна и аккуратна, но при этом безразлична, себе на уме и явно недостаточно амбициозна. Нет, Игорь вовсе не хотел её подсидеть. Но ведь можно и ещё создать отдел. Много отделов. «Инвестком» будет расти. «Инвестком» – хорошая крыша и стартовая площадка. Ради этого Игорь готов был пахать на Козлецкого. Получилась бы хорошая синергия. Следовательно, необходимо было найти подход к гендиректору. Но как? Не мог же Игорь прийти к нему и сказать: «Хочу заведовать отделом». Или: «Давайте еще создадим отделение». Действовать нужно было через кого-то, но нужных людей у него не было. Оставалось предложить какую-нибудь новую идею. После долгих размышлений Игорь выбрал два направления: неприватки и обмены с Санкт-Петербургом. А там, кто знает, может, удастся открыть филиал… Воображение начинало разыгрываться. Игорь набросал схемы, продумал, с чего начать. Не всё было ясно. Но главное – ввязаться. Ему ведь всего лишь нужен был повод для разговора с Козлецким. Чтобы тот заметил. Конечно, главное сейчас – расселения и сделки купли-продажи. Никто не откажется от курицы, несущей золотые яйца, всё остальное так, для прикрытия. Собственно, почему Козлецкий выбрал в своё время Валентину Антоновну и почему не хочет замечать его, Полтавского?

Следовало только выбрать день, когда Саблиной не будет в отделе. Нет, он ни слова не скажет против неё, но всё-таки в отсутствие Валентины Антоновны явно удобнее… И вот, когда Игорь всё ещё собирался, но никак не мог решиться, он столкнулся с Козлецким в лифте. Начать разговор как бы спонтанно – это была удача.

– Сергей Александрович, я хотел к вам зайти, – заспешил Игорь. Заинтересовать Козлецкого нужно было прежде, чем лифт доедет до первого этажа. – У меня есть кое-какие идеи. Хотел поделиться с вами.

– Что за идеи? – лениво спросил Козлецкий, глядя куда-то мимо; по лицу генерального гуляла отрешённая улыбка. Спрашивал он так, будто каждый день к нему приходили с какими-то идеями. «У него прическа в барашек. Светлый барашек» – отметил про себя Игорь, будто этот барашек мог как-то повлиять на разговор.

– Обмены с Санкт-Петербургом, – сказал Игорь, – начать с обменов, а там можно утвердиться на новом рынке. И ещё неприватизированные комнаты.

Игорь хотел сказать, что у него большой опыт и что он абсолютно уверен, что справится с новым делом, продумал, с чего надо начинать, но, пока он собирался, лифт остановился. Двери открылись. Козлецкий, не говоря ни слова, вышел. Игорь последовал за ним.

– Нет, это неинтересно, – с прежней странной улыбкой произнёс Козлецкий.

И всё. На этом разговор закончился. Козлецкий не хотел разговаривать. Расстроенный, Игорь подумал, что в перспективе стоит уйти, поискать должность в другом месте. Свет вовсе не сошёлся клином на «Инвесткоме».

Дела, однако, пока шли хорошо. Думать об уходе из «Инвесткома» было явно преждевременно.

25

Когда недели через две после встречи в лифте Игоря вызвали к генеральному, он предположил, что, скорее всего, предстоит продолжение так неудачно начавшегося разговора.

На сей раз, войдя в кабинет, Игорь позволил себе оглядеться. Кабинет Козлецкого показался огромным, как у министра или олигарха, в несколько раз больше, чем разделённая надвое комната, в которой за перегородками теснились сразу два отдела. Кабинет был почти пуст, только в дальнем углу стоял стол для бильярда. Козлецкий сидел за огромным столом с львиными лапами вместо ножек, в огромном кресле, напоминающем трон, он одновременно казался маленьким и в то же время напоминал фараона.

– Садитесь, – предложил Козлецкий, – но ни стула, ни кресла возле стола не оказалось. Игорь беспомощно оглянулся. Единственное свободное кресло стояло в нескольких метрах от стола, недалеко от двери. Напротив этого кресла, по другую сторону гигантского кабинета стояло ещё одно, точно такое же, в нём сидел, положив руки на перекладины, восточного вида старик с седой шевелюрой, орлиным носом и пронзительным взглядом. На тыльной стороне правой руки и на пальцах у старика видны были татуировки, и огромные перстни на безымянных пальцах с обеих сторон. Игорь сел в свободное кресло.

– Мои акционеры утверждают, что вы сотрудничаете с налоговой полицией, – негромко и как бы слегка смущаясь, но в то же время чеканя каждое слово, заговорил Козлецкий. Игорь почувствовал: у него загудело в голове и загорелись щёки.

– Ваши акционеры? – растерянно переспросил он. От неожиданности Игорь забыл, что «Инвестком» – ЗАО[51] и, следовательно, действительно должны быть акционеры и что он даже слышал о некоторых из них.

– Да, акционеры «Инвесткома», – подтвердил Козлецкий.

– Нет, – сказал Игорь, – я ни с кем не сотрудничаю. Это какое-то недоразумение, они что-то путают, – Игорь был уверен, что ни у Козлецкого, ни у его акционеров не могло быть никаких данных для подобных утверждений. Он и представления не имел, где находится налоговая полиция. Скорее всего, акционеры заподозрили Игоря просто потому, что он старше других, или потому, что у него в прошлом была своя фирма. Или это утончённое издевательство? Но зачем Козлецкому понадобилось издеваться?

– Вы были членом партии? – неожиданно спросил Козлецкий.

– Нет, никогда.

– Кто вы по профессии? – продолжил допрашивать Козлецкий.

– Врач. Кандидат медицинских наук.

Козлецкий молчал довольно долго. Игорь оглянулся на старика. Тот сверлил его пронзительным взглядом.

– «Неужели так смотрят убийцы?» – механически подумал Игорь.

Наконец Козлецкий произнёс:

– Ладно, идите.

Игорь поднялся и двинулся к двери. Спиной он чувствовал цепкий взгляд старика. Не выдержав, Игорь обернулся. Так и есть: худощавый носатый старик сидел в прежней позе и смотрел на него немигающим взглядом.

– Идите, – повторил Козлецкий.

Игорю стало ясно, что долго работать в «Инвесткоме» ему не дадут. Нужно быть готовым ко всему, а лучше самому уходить как можно скорее. Теперь Игорь ругал себя: работал на «Инвестком», на этих… Он не находил точных слов. А нужно было думать только о себе. Увести всё, что можно. Спасибо Козлецкому, Козлу, за отличный урок – нельзя быть преданным «Инвесткому», вообще никому; выигрывает тот, кто не рефлексирует, а думает о себе. Только о себе. Только о деньгах. Это главнейший закон российской жизни. Человек человеку волк[52]. Говорили о БАМе, славили Павку Корчагина, Павлика Морозова – всё была ложь. Коммунизм – это тоталитарная секта. А он, Игорь, двоечник. Не усвоил урок, многократно преподанный государством… Нет, он не верил в эту галиматью, он либерал, и всё же… Идеалист… И всё же повёлся… Что в России можно построить демократию… А победили бюрократия и криминал. Во что он действительно верил, так это в российский капитализм с человеческим лицом; а в комсомоле тем временем растили Козлецких… Всякие центры НТТМ[53]… Козлецкий ведь родом из комсомола… Комсомольско-бандитско-милицейское сообщество… Ну что же, низкий поклон Козлу за науку…

26

Игорь не фантазировал, когда, не остыв от разговора с Козлецким, возбуждённо и зло произносил про себя монолог насчёт комсомольско-бандитско-милицейского сообщества. В девяносто пятом-шестом годах ещё ничего не было забыто и живы были свидетели, прошлое не отболело и мучило фантомными болями. Кое-кто из сотрудников продолжали числиться в почти умершем НИИ, где работы практически не было, где не платили зарплату и жировала одна дирекция, кормившаяся с аренды. Последние из оставшихся изредка тенями мелькали по коридорам – в здании по-хозяйски расположился «Инвестком», постоянно расширявшийся, как Вселенная после большого взрыва. Представители вымирающего племени исследователей завистливо-ненавидяще смотрели на риэлторов: так смотрят на пиратов матросы с захваченного корабля.

Как-то Игорю пришлось выслушать одного из местных. Абориген был из опустившихся интеллигентов, слегка пьян, одет бедно и небрежно, не в меру разговорчив и классово зол на Козлецкого: «Что, думаете, “Инвестком”? Вы, может, не знаете, а я знаю. Я тут двадцать лет служу. Всё начиналось с комсомола, с затулинско-лигачёвских выкормышей[54] – рыба гниёт с головы. Вот гнило-гнило и сразу посыпалось. Я примерно в это время выбросил свой партбилет. Помните, вы вроде не очень молодой, демплатформа, марксистская[55], пошли разборки? Серёжка Козлецкий – тогда никто, рядовой программист, в институте без году неделя, всё больше ошивался в райкоме. Это как раз через дорогу. Незаметный такой, серенький. Уговорил дать ему пару комнат под новое дело. Центр, как там звали, НТТМ, – словечко стало модное. У нас говорили «замотай-центр». Они ведь ничего не производили. Только деньги крутили – из воздуха. Лёгкие деньги – у кого голова и связи. Обналичка. Мешками возили деревянные. С этих замотай-центров всё и началось. С них и ещё с кооперативов. Бандиты, рэкет только начинались. Стали облагать данью. Им ещё, бывало, безналом платили. А в замотай-центрах шла обналичка. Банк «Менатеп»[56], только помельче. Вот ваш Козлик и всплыл. Как говно, знаете. Был Серёга Козёл, а стал Сергей Александрович. Так и пошла комсомольско-бандитская смычка. А потом смотрю: замотай-центр превратили в «Инвестком». Стали отмывать деньги. А друзья-приятели по комсомолу превратились в банкиров.

– Первоначальное накопление капитала, – напомнил Игорь.

– Политэкономия, – горько засмеялся абориген, – долдонили, галочки ставили. Как-то, помню, заспорили на семинаре, на сколько лет вперёд видел Ленин: на сто, на пятьдесят, или вообще бесконечно. Доигрались… Просмотрели… Зато нынче я приторговываю на рынке, изучаю на собственной шкуре эту самую политэкономию, а то как же, научный сотрудник без зарплаты. Ваш-то Сергей Александрович, Козлик, был у нас, между прочим, главный политинформатор, активист. Если б не эта катавасия, Горбачёв с Ельциным, быть бы ему секретарём парткома, а то б и в райком взяли…».

27

Слегка успокоившись, Игорь попытался оценить ситуацию. Скорее всего, у «Инвесткома» имелся крот в налоговой полиции. Недаром среди акционеров присутствовали генералы. И этот крот сообщал, что кто-то на них капает. Но что Игорь, рядовой эксперт, мог узнать и чем бы он мог навредить «Инвесткому»? Того, что он знал, явно недостаточно. Тогда что же, Козлецкий зачем-то издевался? Без всякого смысла? Или между ним и акционерами шли какие-то игры? Тайный недоброжелатель сделал ложный донос? Сколько Игорь ни прокручивал в уме разговор с Козлецким, сколько ни думал об «Инвесткоме», ответа не находил. Разве можно понять, откуда растёт абсурд?

Зато тут же подвернулась возможность увести из «Инвесткома» сделки. Родственник одного из клиентов обратился с просьбой продать квартиру в Гальяново. Раньше Игорь скорее всего привёл бы его в «Инвестком», но сейчас оставил эту сделку себе. Принципиально. Вторая сделка пришла по инвесткомовской заявке. Вечером, как всегда, Игорь прозванивал потенциальных клиентов. Человек на другом конце провода сам предложил обменять квартиру без «Инвесткома», не хотел переплачивать. Игорь без колебаний согласился. Два ноль в тайном матче против Козла.

28

Валентина Антоновна, в свою очередь, сделала вывод, что Игорь, наконец, созрел. Правда, думать так он стал намного позже, после ухода из «Инвесткома», да и то не наверняка. Тогда же объяснил всё просто, жадностью. В любом случае это не был экспромт. У Валентины Антоновны всё хорошо было продумано, надо полагать, использовалась та же технология, по которой из-под носа у Козлецкого уводились и другие сделки. Игорь, грешным делом, предположил: а может и сам Козлецкий подобным образом уводит у своих акционеров? С помощью всё той же Татьяны Щербининой.

В это время Игорь расселял трёхкомнатную коммуналку в Перово на углу улицы Металлургов. Одну комнату в квартире занимала пожилая женщина, можно сказать бабушка, Тамара Степановна, ещё две – бойкая татарочка Галя с хамоватым русским мужем, охранником Николаем. Тамара Степановна запомнилась тем, что чуть ли не единственный раз в его риэлторской карьере пообещала отблагодарить Игоря: дать четыреста долларов в руки помимо «Инвесткома», если он хорошо её расселит. От неожиданности Игорь растерялся и промямлил что-то вроде: «Спасибо, конечно, но я риэлтор, а не врач. Когда я работал в хозрасчётной поликлинике, тогда, да, брал. А сейчас мы и так берём приличные деньги, – Игорь понял, что говорит не то и закончил уже совсем другим тоном, – но если не передумаете, я буду вам очень признателен». К концу расселения Тамаре Степановне, видно, стало жалко денег, но и нарушить слово было неудобно, и она пошла на компромисс между противоречивыми чувствами – вручила Игорю двести. Тогда же Тамара Степановна и поведала насчёт Гали с Колей. Где-то в соседнем доме, там как раз живёт её сестра, они нашли одинокого алкоголика и предложили ему на обмен очень хороший дом в области. Дом покупали по доверенности, погрузили мужичка в машину пьяным вместе с вещами и повезли – только километров на сто с лишним дальше от Москвы и в хибару с дырявой крышей. Проспавшись, бедолага поехал разбираться в Москву, жаловался соседям, ходил в милицию и в прокуратуру, но его отовсюду прогнали.

– Даже не знаю, – говорила Тамара Степановна, – сейчас все так делают, люди потеряли совесть. Одни деньги на уме. Поэтому я согласилась разъезжаться только через фирму.

К сделке всё было готово, Игорь собрался нести документы к нотариусу (примерно за месяц до этого Козлецкий пригласил в «Инвестком» свою знакомую нотариуса Олмазову, она сидела этажом ниже), как вдруг Валентина Антоновна распорядилась:

– Игорь Григорьевич, сделку будем оформлять у прежнего нотариуса, Филипповой. Эта новая, Олмазова – дура, лучше к ней не ходить.

– Хорошо, – Игорь удивился, но ничего не заподозрил.

Расселение делалось на средства покупательницы, так что обойти «Инвестком» вполне было возможно. Валентина Антоновна, сговорившись с Татьяной Щербининой, могли обойти и Игоря, отдав ему положенные восемнадцать процентов – он, скорее всего, ни о чем бы не догадался, – но они не решились, и потому уже на следующий день Валентина Антоновна предложила:

– Давайте эту сделку сделаем без «Инвесткома». Втроём.

– А кто третий?

– Татьяна Щербинина, – призналась Валентина Антоновна. – Она и прикроет. Деньги передадут через неё. Документы Татьяна придержала, Козлецкий о сделке ничего не знает. Ладно, я отблагодарю Татьяну из своей доли, – неожиданно расщедрилась Валентина Антоновна. Ей, возможно, показалось, что у Игоря есть какие-то сомнения. На самом деле Игорь был ошарашен другим: чтобы увести сделку, Валентина с Татьяной должны были сговориться заранее.

Татьяна Николаевна Щербинина служила главным офис-менеджером, а заодно кассиром, доверенным лицом и правой рукой Козлецкого. Она покрикивала на всех подряд, включая заведующих отделами, её боялись даже больше, чем Козлецкого. Он-то сидел в своём кабинете и редко показывался на людях. Как-то досталось и Игорю. Он привёл к Татьяне покупателей сдать деньги и вышел ровно на минуту, а когда вернулся, Щербинина их уже выпроваживала.

– Татьяна Николаевна, – заволновался Игорь, – вы что, так быстро приняли сто тысяч? – Игорь испугался, что вышла ошибка. Но она не отвечала. Игорь переспросил. И тут Татьяна Николаевна взорвалась и стала его отчитывать, чтобы не лез не в своё дело…

Она была красавица в русском стиле – полноватая, крепко сбитая, слегка похожая на матрёшку, с округлым кукольным лицом. Года через два Игорь зашёл как-то к нотариусу Олмазовой заверить документы и, кажется, встретил именно Татьяну Щербинину. Перед ним предстала худая, до прозрачности, болезненного вида женщина с желтоватым лицом, примерно треть от прежней Татьяны Николаевны. Женщина несколько смущённо (неловко было от своего вида?) поздоровалась первая. Игорь в растерянности смотрел на неё. Он перебирал в памяти всех, кого знал в «Инвесткоме», – это не мог быть никто другой, кроме Татьяны Николаевны. Однако Игорь всё равно продолжал сомневаться. Через некоторое время он поинтересовался у прежних знакомых. Оказалось, Щербинина умерла. Никто не знал, отчего, но подозревали, что её могли отравить…

29

Едва сделка закончилась, и Игорь получил от Валентины Антоновны несколько тысяч баксов, его снова вызвал Козлецкий. На сей раз генеральный был один.

– Вам надо пройти испытание на детекторе лжи, – велел он, – через два дня будет специалист.

Игорь мог, конечно, отказаться, мог сказать всё, что думает о самоуправстве директора. Но тогда пришлось бы уйти сразу, а Игорь всё ещё не был готов. У него оставалось расселение на ВДНХ, бросить которое было никак нельзя. События снова застали его врасплох. Игорь пожал плечами.

– Если это вам так нужно…

Кроме Игоря, на испытание детектором пригласили секретаршу из их отдела и ещё четверых малознакомых риэлторов. Спец протянул визитку и отпечатанный лист бумаги.

– Прочтите, пожалуйста, листок и, если вы согласны, поставьте свою подпись, – спец был по-старомодному вежлив, аккуратен и нетороплив. На листке было написано, что имярек – требовалось вставить свою фамилию, имя, отчество и год рождения – на испытание идёт добровольно, готов отвечать на все задаваемые ему вопросы и по результатам не будет иметь претензий к исследователю.

– А если я не подпишу? – недовольно спросил Игорь. – Я иду на исследование отнюдь не добровольно.

– Это не мой вопрос, – так же вежливо сказал спец, – решайте это с вашим руководством. Без вашей подписи начинать исследование я не имею права.

Получалось, что всё делается по закону, и только он, Игорь, может нарушить законную процедуру. Спорить с вежливым спецем – Игорь про себя назвал его Менгеле[57] – было бесполезно, бунтовать против Козлецкого – гордо, но глупо.

Детектор лжи – очень простенький прибор. Спец, по фамилии Васильев, примерно в это же время он появился и в соответствующей передаче на центральном телевидении, – обмотал Игоря проводами и датчиками, одел манжету для определения давления (собственно, смысл исследования в том и состоит, что, когда испытуемый обманывает, у него учащается сердцебиение и подскакивает давление) и начал задавать свои вопросы. Вопросы казались совершенно нейтральными. Ни слова о налоговой полиции. Только фамилии: «Вы знаете Иванова, Петрова, Сидорова, Васильева?» Если Игорь отвечал «да», спец спрашивал, кто это такой. И вот тут Игорь перемудрил. Иванов, Петров, Сидоров – это, понятно, фон, обыкновенные русские фамилии. Васильев – в прошлой жизни Игорь вспомнил профессора, который работал у него в кооперативе. Но вот когда дошли до Горюнова, – тут Игорь, как ни гнал от себя эту мысль, стал думать, что Горюнов и есть человек из налоговой полиции, только интересно, кто – начальник, или какая-нибудь пешка и что, по всей видимости, его подозревают в связи именно с этим Горюновым. Что-то вроде детектива – тайные встречи, передача каких-то бумаг. Абсурд.

– Ну как, – поинтересовался Игорь, когда исследование закончилось, – всё в порядке?

– Да, – сказал спец, – результаты я доложу вашему руководству. Скажите, другого Васильева, кроме профессора, вы не знали?

– Вроде нет.

– Моя фамилия Васильев, – напомнил спец.

– Очень приятно. Но мы с вами не были знакомы.

– Скажите, – очень вкрадчиво, показалось Игорю, поинтересовался спец, – вы не учились в Ставрополе в мединституте?

– Да, – подтвердил Игорь. – Но меня об этом никогда не спрашивали, и я ни в какой анкете этого не писал. Что за бумаги вам показывали? – Ещё не хватало, чтобы в «Инвесткоме» на сотрудников собирали досье. – Вы что, из КГБ?

– ФСБ, – поправил Васильев. – ФСБ тут ни при чём. Мы с вами, кажется, учились в одной группе. Помните Сашу Васильева?

Игорь впервые внимательно посмотрел на Васильева. Вот так встреча. Однако этот Васильев совершенно не был похож на того. Тот был ярко выраженным блондином, почти альбиносом, у того кожа была очень светлая, с лёгким красноватым оттенком и глаза с едва заметными красноватыми прожилками, а этот, перед Игорем, сухопарый, очень интеллигентный, в тёмных очках (очки были и в прошлом, только светлые), с узловатыми пальцами и пепельного цвета волосами – в этом человеке присутствовало что-то от того Васильева, но не так уж много. Тот Васильев после третьего курса уехал учиться в Военно-медицинскую академию в Саратов. Игорь слышал, что после академии он служил в авиации.

– Но вы тогда были ярким блондином, а сейчас…

– Время, – печально сказал Васильев. – Почти тридцать лет прошло…

– Нехорошая у вас работа, – Васильев со своим аппаратом был по-прежнему неприятен и Игорь подчёркнуто говорил «вы». – Ловите шпионов. Прислуживаете…

– Жизнь, – философски заметил Васильев, – приходится.

На том и расстались.

30

Мимолётное пересечение с Васильевым, которого Игорь давно забыл, пробудило неожиданный вал воспоминаний – из другой жизни, очень далёкой от сегодняшней, но вместе и неразрывно с ней связанной. Саша Васильев уехал учиться в свою академию, но в Ставрополе оставалась его сестра, кажется, двоюродная – Марина? Наташа? Таня? – Игорь не мог вспомнить за давностью лет. Она училась на курс младше. Так совпало, что как только Саша уехал, сестра стала посылать сигналы – то как бы случайно встречала Игоря и начинала с ним заговаривать, просила проводить, то на институтских вечерах приглашала на дамские танцы, то, наконец, передала через кого-то из знакомых, что хотела бы встречаться. Это не было похоже на страстную внезапную любовь. Васильева была девушка рассудительная, прагматичная, она, скорее всего, решила, что перспективный отличник Игорь ей подходит, – девушки с её курса уже начинали выходить замуж.

Она, как и Васильев, была светленькая – в её белизне, в отсутствии пигмента, даже в какой-то блёклости, было что-то семейное, генетическое; но в отличие от яркого блондина Васильева сестра была незаметная, скорее некрасивая, и Игорь оставался к ней равнодушен. Между тем она сделала откровенную попытку: Игоря позвали на день рождения к её подруге. У той, единственное, что он помнил через почти тридцать лет, было непривычное восточное имя, Игорь был с ней едва-едва знаком по летнему институтскому лагерю.

В тот день много выставлено было угощения и пили много. Игорь плохо переносил алкоголь, но тут, казалось, выпил самую малость, однако то ли смешал вино с водкой, то ли всё же превысил свою норму, не сумев отбиться от доброжелателей, – он почувствовал, что ему плохо. Превозмогая тошноту, Игорь продолжал танцевать, как вдруг один из студентов, Игорь знал его смутно, простой парень из станицы, начал говорить: