Скальпель и перо

–Мгновение! О. Ты – прекрасно!

Чёрт побери, остановись!

Неверно, что друзья уходят -

Они со мной, они со мной!

И кровь во мне хмельная бродит

В своей греховности земной.

И говорю я: «Будь мужчиной,

Не разводи в бессилье рук.

Ищи в себе первопричину

Происходящего вокруг.

Тогда не будет очень нервно.

Не будет вьюга выть в трубе.

Я это знаю достоверно.

По многим людям. По себе…»

КАТЕ

Вот уж год, как нету твоей мамы.

Это очень трудно воспринять,

И понять, выстрадать. Туманы

Будут звёздно над тобой летать.

Это очень больно и жестоко.

Сердце не приемлет пустоту.

Всё случилось будто бы до срока

И смутило жизни красоту.

Многое теперь ты поняла.

Ты прости моё стихотворенье

(То, что называлось «Ускоренье»)

Первое ты место заняла.

А пока – безмерное пространство

Всей душой сердцем принимать

Будешь глубже, ярче понимать

В будущем,

Как женщина и мать…

из литературных дневников Л.П.Попова, 1976 год.

ПРОЩАНЬЕ

С ОСТАФЬЕВО

Загустел у пруда ветер августа,

Нагусто до сини загустел,

Приполынился в закате нагусто,

Под кустами дремлет чистотел.

Старый дуб застыл в тени как амфора,

А над кроной – звёздные миры…

Как бы в эту ночь уснуть без камфоры,

А, точней сказать, – без камфоры.

Тишина вечерняя нахлынула…

Где-то мчится в необъятной мгле

Экипаж полковника Волынова

Метеором огненным к Земле.

Я по-доброму и не с обидою

И не ради золотой звезды,

Экипажу этому завидую

И не вижу в том большой беды.

хотел, скажу, друзья, по совести,

Знать хотя бы, – аж душа поёт! -

Как оно б трудилось в невесомости

Сердце утомлённое моё?

Как оно бы над полями русскими

Одолело б этот смерч и вихрь,

Справилось в полёте с перегрузками?

На земле-то сколько было их?..

И, смешно сказать, с какою рьяностью

Одолела вдруг меня мечта -

Стань же этот миг самой реальностью!

Покорись, мол, сердцу, высота!

А не то -

Засни! Уйди в забвение!

Иль уж так, – презревши маяту, -

Как сказал поэт по вдохновению:

Можешь разорваться на ходу…

СОБАКЕ ИСАЕВА

(в день 50-летия Егора Исаева)

Дай, Рем, на счастье лапу мне,

Такую лапу не видал я сроду.

Не нам с тобою тявкать при луне

Качаловскому Джимчику в угоду.

Теперь совсем другие времена.

Что тявкать-то? Равно плестись в обозе.

А что луна? Распахана она.

И Джим, увы, давно почил в обозе.

Ну бог с ним Джимом… Ныне при луне

С тобой нам, друг, и радостно и гордо,

Когда кладёшь ты на ладони мне

Свою доброжелательную морду.

О, у тебя сократовы глаза!

Вовек я нашей дружбы не нарушу.

Твои глаза! Ну как кремень-слеза

Ознобленную согревают душу.

Хозяин твой и мил и знаменит.

И может и кому-то и на зависть,

Идёт его поэзия в зенит,

Нисколько от земли не отрываясь.

Ты по-собачьи так хорош на вид!

Но может, кто из «прилипал» по лисьи

К тебе в друзья пробиться норовит,

Пробиться норовит не без корысти.

И если он тебя и приласкал,

Погладил шерсть с улыбкой оголтелой

И намекнул… Ты покажи оскал,

Мол, это не твоё собачье дело.

А если он, рассудку вопреки,

Всё прёт и прёт на «творческое счастье», -

Облай его нахальные зрачки.

Мол это, друг, не по собачьей части.

Но наша дружба – сказкою во сне

И – наяву. Как небо голубое

Она чиста. И мы друзья с тобою.

Дай, Рем, на счастье лапу мне.

***

Вот уж скоро пробиваться ландышу.

Март роняет раннюю капель.

Ну а я?

Я, вроде бы, на ладан дышу…

Наплывает на душу апрель

То с надеждой, то с тоскливой радостью.

Очень трудно примириться мне

С этой тяжкой непосильной праздностью,

Душу раскрывать моей весне.

Вот смотрю я на берёзку рослую.

Спит ещё. Но скоро – сок на снег.

Значит всё ещё противоборствуют

Силы тлена и огня во мне.

И опять -

И дышится, и пишется

Вроде бы свободно и легко…

ВЫКОРМЫШ

Из песни слово, говорят не выкинешь.

Историю не взять единым днём -

Вот предо мною самый истый выкормышь,

Из той плеяды культовских времён.

Их ещё много. Как они расстроены:

Ни кресла тёплого, ни звёзд и ни высот.

Всё, чем когда-то были удостоены

Всё прахом, прахом, всё к чертям несёт.

Бывало как: составил околесицу

О достиженьях в целом по стране -

И – дальше, выше по служебной лестнице

Он прёт вперёд по лёгкой целине.

Десятки лет он нюхал конъюнктуру

И влез-таки в неё – в номенклатуру,

Где всё как есть, что надобно душе:

Большой оклад, закрытые пакеты,

Кремлёвка – шоколадные брикеты

И самого закрытое клише.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Жду не чуда, не святого дива.

Неисповедимы все пути.

Невозможно жить без перспективы,

Без звезды-надежды впереди.

Взлёты.. Спады.. Мировые сдвиги…

Всё что в силах – подпирай плечом!

Вот уж перспектива новой книги!

Перспектива сына – быть врачом!

Новой строчки трудное рожденье,

Как похмелье на людском пиру…

Перспектива жизнеутвержденья,

Перспектива послужить добру.

Чтение стихов (не просто чтиво!).

Дерзкая мечта – не быть во мгле.

Некая – в задумках – перспектива.

Перспектива мира за Земле.

Вся земля! – что душу обольстила.

Все друзья! – которых обойму.

Всё – во мне! И даже перспектива,

Даже не подвластная уму.

Всё – во мне: надежды и обеты.

Всё влечёт, уставшего, меня -

Перспектива светлого рассвета,

Перспектива завтрашнего дня.

Слушать стародавние мотивы.

Сердце новой песней обогреть.

Надо верить!

А без перспективы

Можно ненароком умереть.

Люди!

Перспективою живите,

Высекая искру из кресал.

«Прописная истина! Простите»,

Как Землянский некогда сказал.

***

Строфу тарю, Благодарю

Своё тяжёлое прозренье.

Смотрю в лицо календарю.

А в нём – мой стих -

Стих-откровенье.

А календарь-то отрывной,

Его листки, как листья клёна

Летят на берег островной,

Мелькают в дымке отдалённо.

И в каждом листике – судьба

Однополчан, друзей и близких

И грусть, и радость, и борьба, -

В снегах Российских – обелиски.

Ах! Календарный листопад,

Попридержать бы как-то надо!

Бессменный промельк дней и дат…

…Пестрит в глазах от листопада.

НОЧНАЯ

ЗАПИСЬ

Я этой грани одолеть не смог,

Постичь истоки юности далёкой

И глубины, и дали синеокой.

…Плывёт аквамариновый дымок

И всё покрыто дымкой-поволокой.

А что за гранью?

И была ли грань?

А может, грань в граните затаилась?

Хоть расшибись, хоть до крови тарань -

Какая заумь? Ну скажи на милость?

То низвергаюсь, то взлетаю ввысь…

То слушаю напев ночного табора,

То вдруг в башке одна абракадабра -

Бредовая алхимикова закись…

Я б ничего не знал,

не появись

Вот эта самая

Моя ночная запись.

***

День выстрадан раздумьями и болью,

Отгрохотал. Затем притих и сник.

Я вновь и вновь перед самим собою

Предстал. Как совесть времени возник.

Судилище ночное. Но за что же?

И за какие тяжкие грехи?

Я вновь своё безвременье итожу -

Пишу исповедальные стихи.

В прожилках промерзающих речушек -

Кристаллики ночной голубизны.

Из дальних далей искони и вчуже

Врываются в мои больные сны.

Я новые перечеркнул чертоги

(Остафьевский отпелся соловей)

И вновь и вновь больничные тревоги

Влекут в неотвратимости своей.

Леса снимают летние одежды…

И в этой круговерти бытия -

Со мною снова новые надежды

В преодоленье собственного «Я».

ОСЕННИЕ

ЦВЕТЫ

…И где-то там – во глубине души,

В первичности не изначальной

О, как они прекрасно – хороши

В своей красе задумчиво-печальной!

Они ещё совсем не отцвели

Живут в моей поэзии (не прозе),

На лепестках – последние шмели.

Хотя они почти в анабиозе…

СОСНЫ

Они, отнюдь, не корабельные,

В преклонном возрасте моём

Поют мне песню колыбельную

О чём-то прошлом, о былом.

И я иду за далью памяти,

Стихи про сосны говорю,

Как будто научились грамоте

Понять вечернюю зарю.

Постичь рассвет и ночи-ноченьки

И где-то, где-то на краю

Земли, где нет уж моей доченьки.

А, может, там она – в раю?

Гляжу, как в детстве, в дали гумные,

Что пахнут сеном (ворошить!),

А люди добрые и умные

Мне помогают видеть! Жить!

Объять на свете необъятное,

Постичь на праведном веку,

Постичь в себе всё непонятное.

Глядеться на Москву-реку.

***

Живём, как будто мы бессмертны,

Теряя дни, порой года.

И ждём, что кто-то нас заметит -

Всё образуется тогда.

Но после сутолоки буден

В тревогах вновь не спится нам,

И беспощаднее, чем судьи,

Себя мы судим по ночам.

Так почему, входя в рассветы,

Под листопад календаря,

Живём, как будто мы бессмертны,

Опять теряем время зря?

***

Такое благо получить

Хочу в тиши лирической

И тихо душу полечить

Картиной идиллической.

Забыть тревоги и войну

И вспомнить пору дальнюю

И погрузиться в тишину

Пускай, в сентиментальную.

Забыть, как плавилась броня,

Как шли страной пожарища.

…Не осуждайте вы меня,

Друзья мои – товарищи.

За эту блажь, за эту боль,

За память искромётную,

За трудный бой с самим собой,

За слабость мимолётную.

***

Откуда-то, из мозговых глубин

Минувшей ночью вспомнилось мне детство.

И небо снова стало голубым,

Но боль души, что никуда не деться.

Я вновь припомнил как детей спасал.

От этого великодушья не легко мне…

Но этих строк я вроде не писал,

А кто их создал, господи, не помню.

Всё повидавший на пути своём,

Изведавший все горести на свете,

Из благ земных молю я об одном -

Пусть никогда не умирают дети.

Я понимаю: этому не быть,

Смерть без разбора расставляет сети,

И всё ж я не устану говорить:

«Пусть никогда не умирают дети».

Не распуститься дереву опять,

Которому зимой весна не снится,

О невозможном если не мечтать,

То вряд ли и возможное свершится!

Я мир воспринимаю без прикрас,

И жизнь не в розовом я вижу свете.

И всё-таки кричу в сто первый раз:

«Пусть никогда не умирают дети!»

16-ти летний Леонид Попов. Учеба в Оренбурге.

***

Всё близкое! И люди дорогие!

Вновь тянется к перу моя рука -

Живёт во мне святая ностальгия -

Непостижимо сладкая тоска.

Я будто вновь седлаю Сивку-бурку

И снова -

По распахнутой земле

Я мчусь и мчусь

К родному Оренбургу

И чуть в глубинку -

К милой Губерле.

МОЁ ЗЕМНОЕ ИЗНАЧАЛЬЕ

П.И. Фёдорову

1

Ах, горы-долы, ковыли, закат,

Черёмуховый дым, яры, да речки.

До этих пор на дедовском наречье

Они со мной по-свойски говорят.

В душе моей по-прежнему живут

Какоё-то сладкой болью неизбывной,

Приходят в сны

То песней заунывной,

То радужной – когда пшеницу жнут.

Весь этот мир рассветом осиян -

С янтарною речушкой Чебаклою,

С нависшею над Чебаклой скалою

По прозвищу преданьему Шихан.

А со скалы – родная Губерля! -

Моя станица распахнёт объятья…

Я был доверчив и хотел объять я

Всё необъятное по имени Земля.

А как её, родимую, объять

Припасть к ней – до сыновьего рыданья?! -

Понять её сказанья и преданья,

Постичь – как душу на кресте распять?..

Увы, такому не было дано

Свершиться просветляющему чуду.

Оно и по сей день со мной повсюду.

Забыть такое – пред людьми грешно.

2

Хмелящий запах первой борозды!..

И вороньё за лемехом – гурьбою…

Да, боже мой! Мне век бы жить с тобой,

Моя земля, где дедовы кресты;

Где горы-долы, ковыли, закат,

Черёмуховый дым, яры да речки,

Которые на дедовском наречье

До этих пор со мною говорят.

…Бывало, в зной – купанье лошадей!

Ребячий праздник. Крик, многоголосье…

У Рыжки в гриву спелые колосья

Вплелись. Он любит эту из затей.

Как старый дед плывёт себе, кряхтит,

Вздуваясь крупом над зеркальной водью.

А я бросаю мокрые поводья

И вижу – Рыжка на меня глядит,

Косится на крутые берега,

Гривастый, сильный, бархатные ноздри.

А над водою – солнечная роздымь

Течёт медово в синий перекат.

И по сей день душа моя поёт…

Мне никуда от этих дум не деться.

О, как бы я хотел вернуться в детство,

В мальчишество станичное моё,

Туда,

В мою станицу Губерлю,

К тем родникам,

в ту даль,

в тот день вчерашний,

В тот сенокос,

в ту молотьбу

да пашни -

Наивно я судьбу свою молю.

Но я молю,

Как зёрнышки мелю

Под жерновами время и пространства.

Да будет свято это постоянство

И преданность тому, что я люблю.

И что любил. Чем в юности жилось.

То самое земное изначалье,

Что радостью и нежною печалью

В душе моей потом отозвалось.

3

Над Чебаклою плыл вечерний дым…

До робости и до сердечной дрожи

Всё пригласить Есенина Серёжу

Хотелось мне к станичникам своим,

Чтоб почитал он нам свои стихи,

Казачьи песни ниши бы послушал -

Не только голоса, а наши души, -

И как горланят наши петухи.

Он был в те годы от стихов хмельной.

А то – счастливый, то, увы, понурый,

С волнисто-золотистой шевелюрой,

С задумчивой глазной голубизной.

И мнилось мне – на сказочной земле,

Не только в Константиново, в Рязани,

Он, обливаясь чистыми слезами,

И здесь творил бы – в нашей Губерле.

Казалось мне – и мы не лишены

Тех образов, что он руками трогал:

«Изба-старуха челюстью порога

Жуёт пахучий мякиш тишины…»

4

А время шло. И Чебакла текла.

По дну янтарно камешки катались…

Однажды вижу – девочка, купаясь,

Коленку вдруг о камень рассекла.

И кровь…

Ну, как расплавленный рубин

В струе прозрачной – иссиня прозрачен…

И вдруг я стал непостижимо зрячим,

Один на всей земле, среди рябин;

Один перед бедой, лицом к лицу

С чужою болью, как с своей судьбою.

Та боль была уже моею болью.

Один я с ней – здесь у воды, в лесу.

Земное чудо. Солнечная дочь.

Под мамкиным, должно быть , полушалком

Калачиком свернулась. Стонет. Жалко!

Я должен этой девочке помочь.

Я ничего девчонке не сказал.

На ранку положил цветок-ромашку,

Порвав свою любимую рубашку,

Коленку девочке перевязал.

А ей?

Неведомо, должно быть, ей,

Той девочке,

Что это было тайной,

Моею тайной – первым испытаньем.

Да!

Первой операцией моей!

Что я живу извечной маятой,

Что было то – не знали и другие -

Моею самой первой хирургией

И смутно-дерзновенною мечтой.

Свершением того, о чём мечтал…

Выходит, я, не написав ни строчки.

Родился в свежевымытой сорочке,

В той самой, что поэт предпочитал

Суетности житейской да рублю…

А я люблю земное изначалье

И с гордостью и нежною печалью

Благодарю родную Губерлю.

Оттуда всё пошло – от ран и до наград!

Ведь после, в сорок первом – сорок пятом,

Я жизнь спасал как мог! Своим солдатам

И подвигом горжусь своих солдат.

России хлеборобы, косари,

На нивах от зари и до зари

Вы трудитесь…

Но пробил грозный час -

Вы грудью защитили нашу землю,

Ту самую, что я душой объемлю.

Я рад, мои станичники, за вас.

Спасибо вам, мои богатыри!

Сергей – сын Л.П.Попова

СЫНУ

Жизнь

Как дважды два

Не подытожишь.

Ты меня за это

Не кори.

Ты лишь

Повтори меня,

В чём сможешь,

И в чём надо,

Просто -

Повтори.

Повтори

В нелёгких испытаньях,

В шорохах и запахах

Зари,

В правде,

В изумленье мирозданью,

В удивленье жизни

Повтори.

Повтори

В любви,

В доверье к людям.

Душу настежь

Другу отвори.

Если путь мой

Был тернист и труден,

Ты его -

не бойся -

Повтори.

Льстивых слов

Не принимай на веру.

Путь к сердцам

Открытым

Протори.

Уважай себя,

Но только в меру.

Не кури.

И в этом повтори.

Если повторенье -

Мать ученья,

За плохое

Слишком не кляня,

Все мои

Грехи и увлеченья -

В самом лучшем

Повтори

Меня.

ПОЛЫНЬ

Густая августовская теплынь.

До синевы наполнен день теплынью.

Мне хочется упасть лицом в полынь

И вдоволь надышаться той полынью.

Пронизан солнцем дремлющий зенит,

Весь мир объят полуденною хмарью.

Сквозь хмарь смотрю я на иван-да-марью.

От гулкой тишины в ушах звенит.

Ах, разве позабыть когда смогу

В полдневье задремавшей деревеньки,

Девчонки босоногой на лугу?!

Мы будто снова с нею вяжем веники.

Она тихонько, про себя поёт

Про даль степную, про любовь, про житце.

Не знаю: от полыни – ль, от неё

Немножко голова моя кружится?

Я сам полынным запахом пропах.

Из глаз подружки зной земной лучится.

Пыльца полыни на её губах

И холодок горчайший на ключицах.

С тех пор воды так много утекло!..

Но вот до боли в сердце

Вдруг нахлынет -

Припомнится родимое село

Со всех сторон продутое полынью.

И ты от этой думы захмелев,

Как будто снова у речной излуки

Жуёшь, – с полынкой, – горьковатый хлеб.

Гудят твои натруженные руки.

Бредут отары, солнечно пыля.

В духмянной дымке зеленеют пажити.

И кажется!

И кажется!

И кажется! -

Бессмертен я, как родина бессмертна, -

Краса моя и боль -

Моя земля.

НОЧНОЕ

В ГУБЕРЛЕ

Припомнишь -

И сердце заноет

Щемящей

И сладкой тоской.

Ночное,

ночное,

ночное! -

Весёлый ты наш непокой.

Деревня родимая.

Травы

В вечернем закате горят.

И вот мы – горластой оравой -

Выводим свой конный отряд.

Визжит подворотная псина.

Мы песню казачью орём

И – мчимся!

Рубахи на спинах

Надуты у нас пузырём.

Полынью настроенный воздух

Ударит прохладой в логу.

И мягкие конские ноздри

Хватают его на бегу.

И вот кавалерия наша,

Ночной развернувши бивак,

Дымами пропахшую кашу

Уже уплетает.

Да как!

С каким аппетитом и смаком!

Котёл в окружение взят!

И звёзды над нашим биваком

Как мокрые вишни висят.

И бродит чудесная сила -

Ночная дремотная хмарь…

В кругу балагур-заводила

И свой губерлинский Щукарь.

Он, морщась от едкой махорки,

Беззубый осклабивши рот,

До самой до утренней зорьки

Истории разные врёт.

Мы смотрим на звёзды.

А кони,

Бывало, к костру подойдут

И с наших ребячьих ладоней

Горбушки губами берут.

ДОЖДИК

Настиг под вётлами в урочище

В июльский предвечерний зной -

Внезапный!

Радужный!

Рокочущий!

Весёлый!

Тёплый!

Проливной!

Дыша озоном, млели тополи,

Спасаясь, взмыли сизари.

И на дорогах звонко лопались

В зелёных лужах пузыри.

Гремя над радугой торжественно,

В раскатах плавилась гроза.

А я смотрел на профиль женщины -

И просто – запросто сказал:

–Чего нам мокнуть под дождём,

Давайте лучше подождём…

И ждали мы, пока он кончится,

Пока он вдосталь наклокочется,

Пока он, схлынув за полянами,

Затихнет в предзакатном пламени,

Пока дрожал осинник розовый

И капал сок с коры берёзовой,

Пока в реке дымились лилии,

Пока цветы нектар не вылили,

Пока закат горел,

пока

Летела песнь издалека…

из литературных дневников Л.П.Попова, 1976 год.

МОСКОВСКИЕ БЕЛЫЕ НОЧИ

А сумерки стали короче -

Вливается вечер в рассвет…

Московские белые ночи,

Московские белые ночи -

В мерцанье далёких планет!

Сквозь клёны, берёзы, рябины

Московская светит земля.

Над ней пламенеют рубины

Седеющих башен Кремля.

В немыслимом зареве этом,

Идущем с большой высоты,

Дымят фосфорическим светом

Почти голубые мосты.

Летят запоздалые чайки,

Куранты рассветную бьют,

И девушек белые стайки

На площади Красной поют.

Мне видится: в мареве гулком

В такие же ночи, один

По белым ночным переулкам

Когда-то Есенин бродил.

И белою ночью московской,

Взирая на ту красоту,

Стоял молодой Маяковский

На старом Кузнецком мосту.

НАЗАРЬЕВО

Закат похож на зарево.

Под заревом – Назарьево.

Сторонка подмосковная.

Река – подать рукой.

Вдали берёзы светятся.

Уже краюха месяца

Повисла над дымящейся

И дремлющей рекой.

Над балкой, в мелколесии

Уже звезду подвесили.

Здесь вечерами поздними

Среди густых ветвей

Поёт, поёт соловушка,

Весёлая головушка -

Испытанный в поэзии

Российский соловей.

Цветёт к рассвету жимолость,

А донник дремлет с донницей.

И мне бы, разумеется,

Уснуть давно пора.

Но я как одержимый

Брожу вдвоём с бессонницей

До самого рассвета,

До самого утра.

НА КАТКЕ

В морозной дымке лунный вечер,

Неон в сиреневом дыму.

И к вечеру тому навстречу,

А может, к счастью своему

Бежала девушка с коньками

Сквозь блеск снежинок слюдяной.

И вот, как крыльями,

руками

Взмахнув над гладью ледяной,

Она – в стремительном полёте.

И лёд под режущим коньком

На вираже, на повороте

Искрит бенгальским огоньком.

И наяву, а будто снится:

Как чародеем сложена.

Мерцают в инее ресницы,

И вся до капельки она -

Не мимолётное виденье,

Не свет докучливой мечты -

Живое олицетворенье

Непреходящей красоты.

Леонид Попов с супругой Идой Вениаминовной и детьми: Людмилой и Сергеем.

ВАСИЛЬЕВСКОЕ

Я мало видел мест

Изящнее Васильевского

А.И.Герцен

Вот и скоро пробиваться ландышу.

Март роняет раннюю капель.

Ну, а я?

Я, вроде бы, на ладан дышу.

Наплывает на душу апрель

То с надеждой, то с тоскливой радостью.

Очень трудно примириться мне

С этой тяжкой, непосильной праздностью -

Душу раскрывать моей весне.

Вот смотрю я на берёзку рослую,

Спит ещё. Но скоро – сок на снег.

Значит, всё ещё противоборствуют

Силы тлена и огня во мне.

И опять в тоске, в надежде слышатся

Птичьи трели где-то далеко.

И опять – и дышится, и пишется,

Вроде бы, свободно и легко.