Теория поля

Ничего не подозревая, он вернулся домой. Вика вела себя вполне естественно, никаких признаков неудовольствия не проявляла. Спросила только:

– Ну как сходил?

Он, вспомнив придуманную накануне легенду, буркнул в ответ что-то неопределенное, для правдоподобности добавив парочку несущественных деталей. Вика промолчала. Пришла пора укладывать дочку спать.

Снежана радостно прибежала в гостиную, громко топая по полу босыми ногами, с разбегу запрыгнула на диван и звонко чмокнула отца, пожелав ему таким образом спокойной ночи. Тут же, практически без паузы, снова спрыгнула обратно и умчалась к себе в детскую в той же шумной манере. Через минуту вернулась Вика.

– Чаю хочешь?

– Давай…

Чайная церемония с давних пор стала своеобразной традицией в семье Козыревых-младших. Практический каждый будний, да зачастую и выходной, день, завершался этой приятной процедурой.

Хозяйка вскипятила чайник, насыпала в кофе-пресс ароматный зеленый чай со сливочным привкусом, достала из шкафа деревянную вазочку с конфетами и пачку хрустящего печенья, а из холодильника – варенье, поставила все это на небольшой раскладной столик. Завершили натюрморт две прозрачные чайные чашечки: побольше и поменьше. Козырев любил пить чай очень горячим, поэтому наливал в чашку понемногу и обжигаясь сразу же «вдувал» в себя напиток с громким, характерным, хлюпающим звуком. Вика же, наоборот, сразу наливала свой сосуд до краев, долго ждала, пока кипяток остынет, и лишь потом медленно, с чувством пила его, закусывая всевозможными сладостями.

Процесс был в самом разгаре, когда женщина спокойно, как бы невзначай произнесла роковую фразу, будто случайно высказала вслух свою сокровенную мысль:

– Мы, наверное, вернемся домой, в Крым. Как ты думаешь, твои родители позволят нам жить в их квартире? Они же ей почти совсем не пользуются…

Арсений чуть не захлебнулся горячим чаем.

– Не понял, что за фантазии, с какой стати?

– Так будет лучше. Для всех.

У Козырева в голове зародилась страшная догадка. Неприятный холодок пробежал по спине.

– Объясни толком!

Вика посмотрела на него такими глазами, что он сразу понял:

– Ты все знаешь…

Она говорила ровным, спокойным голосом, как будто ничего не произошло.

– В Москве мне сложно будет ее вырастить, я же практически ничего не умею. И жить негде. А там квартира, там мама, бабушка. Там тепло. Найду работу.

– Да подожди ты со своими планами! Ведь если разобраться, ничего страшного не произошло. Это была ошибка, ничего серьезного, поверь! Всего лишь физиология! Ну, мужики так устроены, что я могу с этим поделать? А к ней я абсолютно равнодушен! К тому же уже все кончено! И больше не повторится. Никогда!

– Ты не думай, я не собираюсь тебя ограничивать в общении со Снежаной. Ты же отец… Ребенку же нужен отец. Можешь приезжать к ней, когда захочешь. Иногда я буду ее отпускать к тебе.

– Вика, ты что, меня не слышишь? С чего такие кардинальные меры? Давай все спокойно обсудим.

Но она продолжала все тем же размеренным тоном:

– И денег мне никаких от тебя не надо. Мы проживем. Я справлюсь. Главное, что у меня есть Снежана.

Он взял ее за плечи, встряхнул и повернул лицом к себе. Она посмотрела на него. На секунду сверкнул все тот же упрекающий взгляд и потух. Пустые глаза больше ничего не выражали. Он по-настоящему испугался.

– Прекрати. Да, я виноват, прости меня, пожалуйста! Но это же не повод… Не повод, вот так, все разом забыть, перечеркнуть всю нашу жизнь! В один день, в один момент!

Арсений долго и пристально смотрел в глаза супруги. Полное равнодушие. Безразличие. Ни единой эмоции.

Он упал перед ней на колени. Взял в свои руки ее ладони, принялся горячо и страстно целовать их.

– Прости, прости меня, пожалуйста. Ну да, я идиот, я дурак. Мне нет оправданий. Я понимаю, какую боль причинил тебе. Но это же просто ошибка, всего лишь единственная ошибка! Человек ошибается. Нужно прощать, ты должна найти в себе силы. Ради себя, ради меня, ради нашей дочери. В конце концов, ради Платона!

Вика молчала. Он воспринял это как хороший знак и усилил напор.

– Ты помнишь, сколько мы пережили вместе. Помнишь, как нам было трудно? Но мы ведь справились, мы смогли, мы выдержали. Так неужели теперь ты опустишь руки и сдашься? Из-за такой мелочи?

Сейчас он снова, как и тогда, хотел лишь одного: вызвать у нее хотя бы какие-нибудь чувства. Вернуть пропавшие эмоции. Заставить переживать. Тогда она сможет слушать, анализировать. Тогда он сможет убедить ее.

– Подумай о Платоне, как ему тяжело будет смотреть на нас оттуда, наблюдать наш разрыв, видеть, что мы больше не вместе и никогда не сможем больше вернуть его сюда, к нам, на Землю!

Молчание.

– Ты вспомни, что мы тогда с тобой решили! Что обязательно снова родим его. Так не предавай его, не предавай меня!

Ни малейшей реакции. Козырев вспылил.

– Да что ж это такое!

Встал, прошелся по комнате. Снова вернулся и остановился перед Викой, сложив руки крестом на груди. Несколько секунд возвышался над ней громадной твердыней неподвижной скалы.

– Ну хорошо. Хочешь по-плохому – пожалуйста! А с чего ты вообще взяла, что у тебя это получится? Что я отпущу тебя с дочкой? Позволю тебе испортить ее судьбу, карьеру. Я уже однажды терял ребенка и не позволю тебе снова…

Она посмотрела на него такими глазами, что он сразу же замолчал. «Значит, она все понимает и все чувствует, – думал Арсений. – Но при этом остается совершенно равнодушной. Во всем, что касается его поступка и их дальнейшей судьбы». Он не знал, что с этим делать.

– Купишь нам билеты? У меня совсем нет денег…

Сердце его мучительно сжалось от боли и стыда. Козырев понял: он сделает все, что Вика попросит.

* * *

На книжных страницах или в фильмах подобные демарши всегда выглядят довольно эффектно. Но на практике невозможно вот так запросто взять в руки ребенка, громко хлопнуть дверью и в одно мгновение навсегда уйти из старой, привычной жизни. Собственно, именно поэтому такие эмоциональные проявления моментальной решимости редко на самом деле приводят к катастрофическому, окончательному разрыву. Эмоции постепенно стихают, разум медленно, но верно берет власть в свои руки и объективные доводы в итоге оказываются сильнее любых сиюминутных переживаний.

С точки зрения здравого смысла Арсению именно так все и представлялось. Действительно, ведь на одной чаше весов привычный уклад жизни, близость любимого человека, отец для дочери, перспективы ее образования, материальная независимость. В том, что не сегодня-завтра Козырев так или иначе решит временно возникшие финансовые проблемы, никто не сомневался. А на другой чаше всего-то ничего – единичный факт супружеской измены. И если даже не единственный в смысле количества эпизодов, то в смысле количества женщин – так уж точно. Какая же любящая мать, да и вообще любая здравомыслящая женщина после того, как утихнет буря первых эмоций, сможет сделать неверный выбор?

Но Вика смогла. Она по-прежнему постоянно пребывала в состоянии видимой внешней прострации, но Арсений знал наверняка: на самом деле его супруга все прекрасно понимает и отдает себе полный отчет в последствиях собственных действий. Было мучительно больно наблюдать за ее сборами, предотъездными хлопотами и прощальными приготовлениями. Он все еще не терял надежды, неоднократно предпринимал попытки поговорить с ней, объяснить, вразумить, что-то втолковать, но пробиться сквозь защитную оболочку, сквозь воздвигнутый ею кокон никак не получалось. Слишком прочными оказались створки разом закрывшейся раковины.

Используя любые возможности, он решил привлечь в свои союзники Лину. Но и здесь его подстерегал очередной неприятный сюрприз. В последнее время Лина стала ярым приверженцем одной из религиозных сект, и ее поведение совершенно изменилось. Он уже не мог с ней общаться так же свободно, как раньше, потому что каждое свое и чужое действие она теперь пропускала через призму теологического учения.

Секта не отличалась чрезмерной радикальностью и не проповедовала экстремизма либо какого-нибудь другого значимого антисоциального поведения. Даже наоборот, во главу угла ставились непреходящие семейные ценности, и все усилия ее членов были направлены на дела благие. И это неудивительно, ведь основной своей целью сектанты ставили изучение Библии, правильную ее интерпретацию и донесение полученных знаний до темных народных масс с затуманенным дьяволом сознанием. Навряд ли человек, нацеленный на познание учения одного из основных мировых священных писаний, будет привносить в этот мир излишний негатив.

Однако среди проповедуемых сектой доктрин были и непривычные для рядового обывателя положения. Причем многие приверженцы данных идей настолько рьяно, на грани фанатизма, отстаивали свои убеждения, что нормальное, рассудительное общение с ними делалось крайне затруднительным. Козырев пытался одно время спорить, старался как мог вытащить дорогую ему девушку из омута религиозных заблуждений, но ни к чему, кроме полного разлада отношений, подобные попытки не привели. Однажды он сдался, опустил руки и теперь лишь изредка жалел о потерянном некогда хорошем друге в лице любимой соседки.

Но сейчас ситуация не позволяла упускать любой, даже самый мизерный шанс, если он мог способствовать сохранению семьи, ведь Лина все еще имела авторитет у Виктории. С одной стороны, он надеялся на нее как на активного поборника брака. Но с другой, измена – это то единственное, за что секта допускала расторжение священного союза. И тем не менее Козырев решил попробовать привлечь девушку в свои соратники. Он купил бутылку хорошего вина, несколько видов сыра, гроздь зрелого, сладкого винограда и без предупреждения, как в добрые былые годы, заявился прямо к ней домой.

Несмотря на ссору и расхождение взглядов на жизнь, оба сохранили теплые воспоминания друг о друге и о тех временах, когда откровенно, без ложного стеснения, могли обсуждать между собой любые темы. Они бы давно могли помириться, но Козырев понимал, что антагонизм противоречий не исчерпан и им либо придется старательно обходить деликатную тему, либо они снова поссорятся. Первый вариант его не устраивал, потому что вся прелесть их отношений именно в том и состояла, что можно было свободно разговаривать о чем угодно. А второй… Просто он слишком тяжело однажды уже переживал их разрыв и теперь не желал повторения прежних эмоций.

Лина встретила его приветливо, хотя и удивилась неожиданному визиту бывшего друга. Они прошли на кухню, она достала бокалы и разложила по тарелкам нехитрую, но гармоничную закуску.

– Ты же наверняка уже знаешь? – приступить к главной теме оказалось не так-то просто.

Девушка кивнула.

– Скажу честно, я рассчитываю на твою помощь. Но сначала мне бы хотелось понять, что ты по поводу всего этого думаешь?

– Я считаю… Считаю, что ты не прав.

– Тоже мне, открыла истину! Я и сам знаю, что я не прав. Но разве это повод? Повод, чтобы вот так вот все ломать?

Лина смотрела на него в упор и молчала. Арсений подождал какое-то время и снова спросил:

– Ну хорошо, а ты с ней разговаривала? Наверняка ведь говорила.

И снова утвердительный жест.

– И?…

– Я не стала ее переубеждать.

– Вот как? И почему же?

– Потому что человек не меняется. Если он однажды позволил себе подобное, то и в будущем не сможет удержаться.

– Тебя послушать, так что ж, человек не имеет права на ошибку?

– Какая же это ошибка, это вполне определенное, продуманное деяние.

– В то время, когда оно продумывалось, сие деяние, сложно, знаешь ли, было просчитать все последствия.

– А по-моему, они очевидны.

– Я сейчас имею в виду мои личные психологические ощущения.

– А при чем здесь это?

– Как это при чем? Это самое важное, что есть в жизни! Однажды я понял, что если не подчинюсь зову природы, не уступлю своим инстинктам, то мы точно разведемся. Я просто не смогу с собой бороться. Так что, если как следует разобраться, моя измена была направлена именно на сохранение нашей семьи!

– Ты же не животное, чтобы безвольно подчиняться своим инстинктам.

– Ну, знаешь! Я, быть может, и смог бы их перебороть. Вот только какой ценой… И к чему бы это привело в итоге. Инстинкты сильная штука. Судить легко, а ты попробуй своей волей просидеть перед шикарно накрытым столом, если ты до этого не ела целую неделю? Все в твоих руках, подойди и возьми. Тебя ограничивает лишь только моральный запрет. Нельзя! К тому же, скорее всего, про это вовсе никто и никогда не узнает. Сможешь?

– А у тебя что же, была нехватка секса?

– Ну хорошо, может быть, пример не столь удачен. Представь, что ты много-много лет ела только жареные стейки. Жирные, сочные. Очень вкусные! Но всегда одни и те же. И тут такое изобилие. А ты даже и не знаешь, хорошо ли это. Ты ведь никогда не пробовала ничего другого. Да тут с ума сойдешь даже не от голода, а от самой мысли, что ты напрасно прожил единственную данную тебе жизнь.

– Не думаю, что смысл жизни в удовлетворении собственных низменных желаний.

– Я не знаю, в чем смысл жизни, но мне бы хотелось жить счастливо.

– Так значит, ты живешь исключительно ради себя? Чтобы сделать себя счастливым? В этом твоя основная установка?

– Ты так говоришь, будто бы это плохо. Извини, но я не вижу в этом ничего предосудительного.

– Но Библия нас учит совсем другому!

– Ты предлагаешь слепо довериться Библии?

– В Библии написана правда.

– Откуда ты знаешь?

– Господь бы не допустил искажения священного писания, не позволил бы переиначивать свои собственные слова.

– Откуда тебе знать Его мотивы? Пути Его неисповедимы.

– Так написано в Библии.

– Ты сама-то себя слышишь? «В Библии написана правда, потому что так написано в Библии».

Лина лишь на мгновение запнулась, подыскивая наилучший ответ, но Козырев успел воспользоваться ее заминкой:

– Знаешь, давай не будем ссориться. Я вполне допускаю, что в Библии написана правда. Допускаю. Но не уверен в этом абсолютно. Может быть, да, а может быть, и нет. Религий много, священных писаний тоже немало. Некоторые, а может быть, и все из них записаны человеком. Иногда гораздо позже, чем были преподнесены нам через Его пророков. Мой критичный ум ученого не позволяет доверять им безоговорочно. Мне нужны какие-то подтверждения, доказательства.

– Это же вопрос веры. Ты либо веришь, либо нет. Какие тут могут быть доказательства?

– Тут ведь важно, во что именно ты веришь. Вопрос человеческого предназначения на Земле – это древний философский вопрос. Существует целая куча возможных ответов. Есть, например, версия, что Бог создал человека для того, чтобы человек сумел посредством разума и логики открыть и объяснить строение этого мира. Чем тебе не вариант?

Поскольку Лина снова молчала, Козырев тут же продолжил:

– А может быть, мы пришли сюда для того, чтобы сполна насладиться земными радостями? Возможно, Бог вовсе не такой, каким его принято представлять. Возможно, это классный, заводной мужик с прекрасным чувством юмора. Почему нет? Ведь он создал нас по своему образу и подобию. Мы-то как раз сполна наделены чувством юмора. Более того, у нас есть пороки. Уж не допускаешь ли ты мысль, что Господь ошибся и сделал некую халтуру, которая, скажем мягко, «повторяет его не совсем точно». Есть хороший анекдот на эту тему. Умирают священник и водитель автобуса. Попадают на страшный суд и священника определяют в ад, а водителя автобуса – в рай. Священник потрясен, он обращается к Богу с вопросом: «Как же так, Отче, я всю свою жизнь посвятил служению Тебе. Я вел праведную жизнь, я соблюдал все заповеди, регулярно постился. А он, Ты только посмотри на него! Пьяница, развратник, испортил жизнь своей жене, издевался над собственными детьми! И он попадает в рай, а я в ад? Как же так?! Объясни, ибо я ничего теперь не понимаю!» Господь ему отвечает: «Все очень просто, не пойму, что тебя так удивляет. Когда ты читал свои проповеди, все прихожане спали. А когда он вел свой автобус, все пассажиры молились!»

– Это дурацкий анекдот, он не несет в себе никакого смысла, кроме юмора. Это святотатство!

– Ну не скажи, в анекдотах часто скрыта глубокая народная мудрость. Я бы не стал от них отмахиваться.

– И что ты всем этим хочешь сказать?

Видно было, что Лина злится. Несмотря на изначальный миролюбивый настрой, сохранять нейтральность ей становилось все труднее. Арсений решил уменьшить напор.

– Я хочу сказать, что Бог не принадлежит ни к одной религии. Наоборот, все религии принадлежат Ему. Другими словами, не надо привязываться к религии. Надо обращаться напрямую к Богу. Бог велик, Бог всесилен, Ему не нужны посредники, чтобы общаться со своими детьми. То есть с нами.

– А я и не проповедую никакую религию. Наша организация – это лишь собрание единомышленников, которые совместно пытаются постичь закон Божий, внимательно изучая Библию.

– Можно называть как угодно, сути это не меняет. У вас существует определенный набор строгих правил. Есть иерархия власти. Опять же церемонии, обряды. Даже наказания присутствуют! А значит, ваша организация лишь очередной способ манипулирования человеком. Под очередным благовидным предлогом. Причем пожестче иных религиозных конфессий! Это ж надо догадаться: этим миром правит дьявол, его уже не спасти, нужно ждать страшного суда и вот тогда наступит освобождение. И праведники возвратятся в сады Эдема. А остальные погибнут. Подобное утверждение равносильно призыву спустить собственную жизнь в унитаз!

– Ты передергиваешь и слишком все упрощаешь.

– Может быть, может быть… Я не утверждаю, что хорошо разбираюсь в нюансах вашего учения. Но одно я знаю совершенно точно! В мире существует достаточное количество всевозможных религий, сект, философских школ. А человек зачастую выбирает веру неосознанно. Либо в младенчестве, принимая априори решение своих родителей. Либо в сознательном возрасте, но руководствуясь чаще всего географическими принципами, социальным окружением. У нас распространено православие. В Европе – католицизм, на Ближнем Востоке и в Африке – ислам. Азия – это буддизм, индуизм. Израиль – иудаизм. А в Советском Союзе во главу угла ставили атеизм. Человеку с детства внушают «прописные истины», а он привыкает к ним, начинает считать истиной в последней инстанции. Это неправильно.

– В этом я с тобой полностью согласна! Человеку дан разум, чтобы думать.

– Подожди, это еще не все. Я же не сказал, как именно нужно выбирать. Конечно, исключительно по моему скромному мнению.

– И как же?

– Поскольку ни одно из учений абсолютно недоказуемо, я предпочитаю выбирать для себя такое, которое в случае ошибки не сильно повлияет на мою текущую жизнь. Представь, что ты слепо следовала своей вере и не угадала. Ну так получилось! И вот ты умираешь и узнаешь, что на самом деле следовало радоваться жизни и наслаждаться каждой ее минутой, ибо это и есть настоящий дар Божий. Согласись, пожалуй, будет обидно!

– А в твоем случае ты на Страшном суде узнаешь, что жил неправильно и что твоя бессмертная душа теперь погибнет, вместо того чтобы наслаждаться вечным раем!

– Что ж, зато я на этом свете неплохо оторвался! А проблемы будем решать по мере их возникновения!

– Тогда уже поздно будет что-либо предпринимать. Поздно каяться.

– Как знать, как знать… Во всяком случае я смогу подойти к Отцу и спросить. Ведь последнее слово дают даже приговоренным к смерти. А чего, терять-то мне будет нечего. Спрошу его: «Отец, извини, но надо было сразу объявлять правила игры. Как же ты теперь с меня спрашиваешь, если сначала не научил?»

– Так он научил! Есть такие правила! Это Библия. Читай ее и все поймешь!

– Библия написана слишком уж запутанно. Допускает множество толкований, содержит массу неоднозначностей, иносказаний. Всю жизнь изучать инструкцию… Скучно! А когда, пардон, ее применять? Извини, но это странно. Правила должны быть четкими и понятными. Вот, десять заповедей, с ними все ясно. Да и вообще, мне кажется, что и одной вполне достаточно. Не делай того, чего не пожелал бы себе. А остальное – пожалуйста. Главный принцип эгоизма, и я с ним полностью согласен.

Лина молча обдумывала услышанное. Арсений продолжил:

– Кстати, а ты знаешь, какая фраза высечена над камином в здании Математического института Принстонского университета? Там большими буквами написано: «Бог хитёр, но не злонамерен». Это высказывание Эйнштейна. А сам Эйнштейн пояснял фразу следующим образом: «Природа скрывает свои секреты за счет присущей ей высоты, а не путем уловок». Богу не требуется придумывать специальных ребусов, чтобы мы их потом всю жизнь разгадывали. Если бы он посредством Священного Писания пытался бы до нас что-то донести, то он бы сделал это четко и ясно. Хотя, быть может, он так и сделал, а это все иносказания и аллегории человек напридумывал. Но тогда я тем более не готов безоговорочно принимать все, что там написано.

В горле пересохло. Козырев залпом выпил бокал вина, взял с тарелочки ломтик камамбера, сверху положил виноградинку и отправил все это прямо в рот. Сочетание сыра и вина было потрясающе вкусным. На мгновение он прикрыл глаза, испытывая неземное наслаждение. Потом вновь спросил у Лины:

– Вот что Библия говорит по поводу брака и измены? Нужно ли пытаться сохранить отношения? Или уже все, конец?

– Библия учит, что брак должен быть единственным и на всю жизнь. Но измена слишком сильное преступление против веры. Поэтому обиженному супругу в этом случае разрешается разорвать отношения. Если он не может простить, не может жить с этим дальше. Но лучше было бы все же этого не делать.

– Так почему же ты не попыталась отговорить Вику? Или это твоя личная позиция?

– Я считаю, что она слишком тебя любит, чтобы смогла смириться с таким предательством. Возможно, она и сумеет сделать вид, что простила. Но она будет с тобой несчастна.

– Да, но ты понимаешь, что берешь на себя огромную ответственность?

– Собственно, я ей ничего не советовала. Это ее решение. Я лишь не стала ее переубеждать. Господь не ограничивает нашу волю, а я тем более не хочу этого делать.

– Н-да. И все-таки я твердо убежден: человек счастлив тогда и только тогда, когда он сам себя считает счастливым. Это единственное условие для счастья. Необходимое и достаточное. Счастье исключительно внутри нас! Наш мозг анализирует внешние обстоятельства, сравнивает себя с другими людьми, вспоминает свои прошлые ощущения и на основании всего этого делает свой, иногда неутешительный вывод. А зачем? Ведь природа с нами никогда не спорит. Считаешь себя несчастным? Да не вопрос, быть тебе несчастным! Получается порочный замкнутый круг. От того, что ты считаешь себя несчастным, с тобой начинают происходить все новые и новые неприятности, у тебя ничего не получается. Ты переживаешь, жалеешь себя, сетуешь на жизнь. Ну да, это ведь так естественно! Так чего ж ты хочешь? Именно такое воздействие они и начинают оказывать.

А ты знаешь, я, пожалуй, не буду больше пытаться ее удержать! Спасибо тебе, ты на самом деле очень помогла мне! Помогла самому понять то, что я уже давно пытался объяснить многим другим людям. Так случилось, Вика обо всем узнала. Но почему это непременно должено повлиять на мою жизнь отрицательно? Она хочет уйти – пожалуйста! Я не буду ей препятствовать, отпущу ситуацию, поднимусь над ней! С чего это я решил, что лично мне от этого станет хуже? Откуда мне знать, что будет дальше? А впереди все хорошо, впереди новая жизнь, новые стремления и новые свершения!

* * *

Неприятности имеют свойство собираться вместе, будто проверяя человека на прочность, а может быть, пытаясь добить его окончательно.

Муса Бурхан умер. Трагическую новость сообщил Арсению Малахов. Конечно, они так и не смогли стать столь же близкими по духу людьми, каковыми оба являлись по отношению к Евгению Михайловичу, но все же Козырев всегда испытывал к йогину искреннюю человеческую симпатию и безмерно уважал его как мудрого наставника своего учителя. Тем более что йогин-то как раз никогда не оставлял попыток завладеть сердцем и душой юного друга и всячески старался участвовать в жизни последнего.

Несмотря на собственные семейные проблемы и подавленное настроение, Арсений пришел проводить Мусу в последний путь. Досконально исполнить индийские погребальные ритуалы в условиях современной России не представлялось возможным, но кремирование определенно лучше подходило на роль прощальной церемонии.

К большому удивлению Козырева, людей пришло очень много. Естественно, был там и Малахов. Он подошел к своему ученику и протянул тому маленький клочок бумаги. Козырев развернул записку и обнаружил там уже знакомые ему узоры деванагари.

– Что это?

– Я разбирал кое-какие бумаги Бурхана, – ответил Малахов. – Послание лежало на столе на самом видном месте. Похоже, это было последнее, что Муса успел сделать в своей жизни. Я думаю, он ввел себя в слишком глубокий транс, но все же сумел из него ненадолго выйти. Очень уж ему хотелось успеть передать важную информацию. Видишь, текст написан дрожащей рукой, а под конец и вовсе едва читаем.