Теория поля

– А с чего ты взял, что информация распространяется мгновенно сразу же после наступления события? – Бурхан продолжал смотреть на Малахова с лукавой улыбкой. – Мне кажется, ты делаешь излишнее, ничем не подтвержденное допущение. Подумай об этом!

– Но как же тогда? Все ж таки, если мы признаем теоретические предпосылки верными…

– Ты упускаешь из виду одну простую возможность.

– Какую же?

– Такую, что информация о событии могла существовать в каждой точке Вселенной еще до его наступления. Проанализируй эту возможность, и многое встанет на свои места. Например, возможность наших с тобой предсказаний, линии развития событий, точки бифуркации…

– Да, – после секундной паузы произнес ошалевший профессор, – но тогда встает масса других вопросов! Как быть, например, с…

Йогин резко оборвал его на полуслове:

– Стоп, друг мой, не торопись! Придержи коней! Спешка здесь ни к чему. Еще будет время спокойно все взвесить в более подходящей обстановке. Я указал путь, но пройти его тебе придется самостоятельно.

– Ты прав, Муса Джи, прав, как всегда! Спасибо!

– Еще один момент напоследок.

– Слушаю тебя, учитель!

– У меня никак не выходит из головы тот молоденький паренек, которого ты приводил ко мне несколько раз. Арсений. Помнится, он когда-то был твоим учеником.

– Он и сейчас мой ученик.

– У этого юноши огромный потенциал. Ты никогда не слышал притчу о детенышах кошки и обезьяны? В момент опасности они проявляют себя совершенно различно. Детеныш обезьяны занимает внешне активную позицию и, с нашей с точки зрения, ведет себя более адекватно. Стараясь спастись, он всеми силами цепляется за мать, надеясь в основном на свои собственные силы. Котенок напротив: он впадает в прострацию, полностью полагаясь на мать. Вверяет свою жизнь в ее руки, или лапы, или, еще точнее, в ее зубы. Аналогию эту весьма уместно распространить на все человечество. Нужную манеру поведения нечасто встретишь среди людей. Мы все суетимся, хлопочем, копошимся, предпринимаем сверхъестественные усилия, наивно полагая, будто от наших действий что-то зависит, в то время как вполне достаточно просто доверить себя во власть всемогущего Господа. Или хотя бы слепо довериться бессмертной Душе, той ее частичке, что всегда незримо присутствует внутри нас!

Арсений не такой, как все, хотя внешне его поведение мало чем отличается от прочих. И это неудивительно, ведь он вырос в той же самой среде, но где-то глубоко внутри, я верю, он способен узреть верный порядок вещей, он имеет возможность постичь истину! Ему нужно помочь, я очень хотел сделать это, но, увы, пока безуспешно. Поэтому, Женя, у меня к тебе тоже будет просьба. Пожалуйста, если получится, привлеки Арсения для работы в группе! И хоть путь этот сложней и извилистей, но зато для него привычнее. Пусть уж лучше так, чем никак.

– Это, Муса Джи, я могу твердо тебе обещать! Я и сам с удовольствием заполучил бы его, а уж раз и ты просишь… Можешь быть уверен, я сделаю для этого все возможное!

* * *

– Ринат Рашидович! – обратился Малахов к Сафину однажды во время работы научной группы «Вихрь». – Скажите, пожалуйста, вот тот состав нашей группы, я имею в виду, естественно, кадровый состав, он кем определялся?

– Я лично очень мало влиял на процесс, – ответил тот. – В основном вопросом занимались господа с Лубянки. А уж с кем они консультировались, по какому принципу отбирали кандидатов, это мне неизвестно. Они, правда, спросили мое мнение, да и итоговый список тоже показали, но, думается мне, исключительно с целью соблюдения формальностей.

– Понятно. То есть кадровый вопрос у нас решают силовики. Что ж, пожалуй, удивляться не стоит.

– А вы с какой целью интересуетесь?

– Да понимаете, есть у меня хороший кандидат в группу. Парнишка молодой, в теме, знаниями подкован, но главное, очень свежий, живой ум. Я уже говорил и раньше, что группа подобрана замечательно. Если чего нам и не хватает для полного счастья, так это именно человека с еще незашоренным, свободным взглядом. С такой, знаете ли, здоровой научной смелостью, возможно, даже иногда с наглостью. С мышлением, отличным от нашего закостенелого рассудка, часто принимающего догму за истину. Нужно иметь возможность посмотреть на проблему с новой, неожиданной стороны. Предпосылки у нас уж больно нестандартные, непривычные. Не обойтись нам без гениальных и, не побоюсь этого слова, сумасшедших идей.

– Что ж, я не против. Всецело доверяю вашему мнению, к тому же вы как мой заместитель, несомненно, имеете право голоса в данном вопросе. Но я вам, увы, ничем помочь не смогу. Думаю, лучше всего обратиться к Роману Валерьевичу. Он, по крайней мере, подскажет следующие шаги.

– А вы, надеюсь, поддержите меня, если возникнет такая потребность?

– Ну, это я обещаю определенно!

– Спасибо! Уверен, такое решение пойдет во благо общему делу!

Жидков отреагировал на просьбу Малахова сдержанно.

– Тут ведь вот какое дело, Евгений Михайлович. Я прекрасно понимаю все ваши доводы, но и вы меня поймите. Мы тут не в бирюльки играем. Поэтому руководство сочло необходимым пригласить надежных, проверенных и, главное, знающих людей. А что этот ваш мальчишка? Он в науке-то без году неделя.

– Напрасно вы так думаете. Он очень компетентный ученый, несмотря на то что не имеет пока высоких степеней и громких званий. А знаете, как говорил Эйнштейн? «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно, – он-то и делает открытие». Я далек от мысли считать Козырева невеждой, но, думается мне, это как раз тот случай, который имел в виду великий физик. Козырева уж точно не смутить крестовым походом против прописных истин.

– Евгений Михайлович, давайте без обиняков. Как человек я отлично понимаю ваше желание устроить в хорошее место на хорошую зарплату своего протеже и сына своих хороших знакомых.

Эта фраза заставила Малахова удивленно поднять брови. Жидков оказался неожиданно хорошо осведомлен о предложенной им кандидатуре. Профессор, естественно, и не собирался скрывать свои близкие человеческие отношения с кандидатом, но то, что куратор группы знал о Козыреве заранее, явилось для него неприятным сюрпризом. «Либо Сафин так активно отреагировал на мою просьбу, либо Жидков уже и сам хорошо изучил мое ближайшее окружение. Любопытно, как далеко простираются его знания обо мне?» – подумал про себя ученый.

– Уверяю вас, Роман Валерьевич, что, несмотря на мои дружеские отношения с Козыревым, я рекомендую его исключительно на основании деловых качеств. Поверьте, я действительно очень давно и хорошо его знаю. И именно этот факт внушает мне уверенность в его несомненной пользе для группы.

– Ну хорошо-хорошо, Евгений Михайлович. Я глубоко уважаю вас как ученого, поэтому давайте поступим так. Мы не будем принимать скоропалительных решений. Обещать ничего не буду, но я вас услышал. Мы тщательнейшим образом проработаем этот вопрос, а там, чем черт не шутит, все может быть.

– Что ж, как говорится, спасибо и на этом.

Примерно через месяц Жидков, зайдя в лабораторию, без всяких прелюдий прямо с порога обрушился на Малахова с гневной тирадой:

– Евгений Михайлович, вы меня ужасно подвели! Никак не ожидал от вас такого недостойного поступка! Я пошел навстречу вашей просьбе, предпринял необходимые и, поверьте мне, совсем непростые шаги. Побеспокоил таких людей, таких людей! Истово хлопотал за вашего протеже, и что же я получил в итоге? Обухом по голове! Нет, я как чувствовал, не стоит мне с этим связываться! Ну как же, интересы группы, интересы страны на первом месте! Сам себе удивляюсь…

Малахова возмутило даже не столько содержание этого эмоционального высказывания, сколько тон, с которым оно было произнесено. Такая несдержанность встречалась очень редко в интеллигентной научной среде, и оттого звучала непривычно для благородного слуха.

– Не соблаговолите ли объяснить, что произошло, милостивый государь! Но сперва я настоятельно рекомендую вам изменить тон ваших речей! Не хватало еще, чтобы вы меня тут отчитывали, как мальчишку!

Но на Жидкова эти отрезвляющие слова не произвели должного эффекта. Он продолжал открыто возмущаться:

– Он еще спрашивает! Можно подумать, что он не знает! Да знаете ли вы, как это называется? Это обыкновенная подстава, вот как это называется, милостивый государь! – последнюю фразу Жидков произнес совсем уж издевательским тоном, вложив в нее весь присущий ему сарказм и дополняя речь специфическими движениями головой и плечами. – Ладно, хотите поиграть в эти игры, давайте поиграем. Вот, полюбуйтесь, что мы получили при проверке вашего протеже! – Куратор безопасности швырнул на стол перед Малаховым папку с документами.

– Как, спрашивается, вот это я могу теперь принести начальству? Что они мне скажут? Кого ты нам, дорогой товарищ Роман Валерьевич, предлагал? Ты что, хотел погубить на корню столь важное государственное дело? Да ты, товарищ Жидков, провокатор, вредитель и шпион! Вот что они мне на это скажут, и будут правы! А я уж не беспокойтесь, в долгу не останусь! Я сразу сообщу им, от кого поступил сей замечательный подарочек!

Малахов обратил внимание, что слово «сообщу» чекист употребил в будущем времени. «Значит, когда он рекомендовал взять нового ученого в команду, он представил это как свою собственную инициативу, – логично рассудил профессор. – Мол, смотрите, какой я борец за общее дело. Отлеживаю молодые, перспективные кадры и вовремя сигнализирую о появлении восходящей звезды. Потому теперь и ерепенится. Чуть только что-то пошло не так – сразу же рванул на попятную, пытается найти крайних». Жидкову же он ответил:

– Знаете что, Роман Валерьевич, я не намерен общаться в подобном тоне. Если вы хотите что-то обсудить со мной, вам придется прийти в себя и зайти попозже. Благодарю! До свидания!

Раздраженный куратор вышел, громко хлопнув дверью. Малахову, конечно, было интересно содержимое принесенной папки. Как он и предполагал, внутри находилось личное дело Козырева. Забыв про текущие дела, профессор погрузился в их детальное изучение.

Первый листок содержал копию рапорта Жидкова на имя Ибрагимова о необходимости расширения состава группы. В нем же он рекомендовал Козырева. Предположения Малахова подтвердились. В рапорте отсутствовали какие-либо упоминания о нем. Второй лежала характеристика с места работы Козырева, подписанная Акименко и начальником первого отдела института. Характеристика эта рисовала перед читателем образ какого-то монстра от науки. Чего стоят одни только эпитеты, которыми невзрачный листок бумаги награждал молодого человека: «заносчивый», «неуравновешенный», «склонен впадать в крайности», «презирает начальство и коллег», «существуют примеры действий, подвергающих риску безопасность сотрудников института», «неуправляемый», «самоуверенный» и даже «некомпетентный» и «не обладающий необходимыми способностями».

«Что же, – подумал Малахов, – если это и выглядит странно, то, по крайней мере, вполне объяснимо. Не думаю, что такое мог написать Акименко. Не обошлось здесь без недоброжелателей».

Следующей в папке обнаружилась справка из отделения милиции по месту жительства Козыревых. На удивление Евгения Михайловича, она полностью соответствовала предыдущей бумаге и недвусмысленно подтверждала созданный ею образ.

Кроме того, папка содержала в себе еще несколько в целом нейтральных документов, которые никоим особенным образом Козырева не характеризовали. В основном это были ответы на запросы из различных баз данных и картотек.

«Ах, Арсений-Арсений, – проворчал про себя ученый. – Как же тебе удалось в свои молодые годы испортить отношения со столькими людьми? Надо же как-то гибче быть, терпимее, что ли».

Тем не менее, сдаваться Малахов не собирался. Сжав кулаки, он произнес вслух:

– Ну погодите, злопыхатели, мы еще повоюем!

Несмотря на свой зрелый возраст и мудрость, соответствующую еще более почтенному возрасту, профессор искренне верил в торжество здравого смысла.

* * *

Тем временем сам Козырев-младший, ничего не подозревающий о разворачивающихся военных действиях вокруг его персоны, продолжал спокойно трудиться как в НИИ, так и в университете. Работа шла своим чередом: делались теоретические выкладки, проводились эксперименты, обрабатывались, интерпретировались и анализировались данные, писались статьи, готовились доклады. В неформальной обстановке Арсений больше всего общался с Леной или Олегом. Впрочем, из-за высокой занятости общение это в основном сводилось к небольшим перекурам и совместному обеду в институтской столовой. За одним из таких обедов Олег спросил у Козырева:

– Ну чего, Арсений, как там твоя преподавательская деятельность? Не всех студенток соблазнил еще?

– Да нет, куда уж нам! Соблазнение – это по твоей части. А соблазнять студенток и вовсе неэтично!

– Да ладно тебе, не строй из себя моралиста. Нельзя соблазнять несовершеннолетних, за это можно и срок получить, а твои студентки сплошь все уже взрослые. Ядерную физику на первом курсе не преподают!

– Ну и что?

– Погоди, Козырев, они же у тебя вечерники. Слушай, точно! Так у тебя там не только девушки, у тебя там и бабушки есть, наверное!

– Не, вот чего нема – того нема, – улыбнулся Арсений.

– Да кончай ты его стебать! – вмешалась в разговор Лена. – Человек полезное дело делает. Несет знания в массы!

Смирнитский не обратил внимания на ее реплику.

– Не, серьезно, Козырев, скажи, у тебя много девушек в группе? Красивые? Ты им зачеты как ставишь?

– Да откуда много? Ты ж знаешь нашу специфику. Хотя те, что есть, – ничего так, симпатичные.

– Ну давай-давай, рассказывай, не стесняйся, – Олег хитро подмигнул Лене. – Общественность желает знать!

– Выступай от своего имени! – неожиданно возмутилась девушка.

– Да чего рассказывать? Отношения чисто деловые. Ну подвез тут одну недавно до метро. Больше никаких приключений.

– Во! А говоришь, никаких приключений! Да ты просто донжуан! Как ты ее пригласил? Красивая, наверное?

– Смирнитский, тебя вообще другие темы интересуют, кроме баб? – недовольно проворчала Лена.

– Да ты чего, Лен, это ж такое поле для творчества! Всегда мечтал учить каких-нибудь симпатичных студенточек!

– Так вот у тебя какие сексуальные фантазии, оказывается! И чему бы ты их учил, интересно знать? У тебя, Смирнитский, ничему хорошему порядочная девушка научиться не может!

– Зато у Козырева, как я посмотрю, они учатся всему сразу!

– Да не, Олеж, я не подкатывал к ней. Ну, это как-то не очень. Студентка и все такое. Да и есть у меня девушка. Клянусь, она сама попросила меня подвезти ее!

Увлеченные веселой беседой молодые люди даже не заметили, как по лицу Лены пробежала едва заметная тень.

– Сама? Почему меня никто сам не соблазняет? Нет, ну действительно, почему такая несправедливость? – он театрально вознес руки к небу. – Боже, сделай так, чтобы красивые девушки не давали мне прохода. Зачем все ему, дай мне тоже немножко!

– Причем, ты знаешь, – Арсений продолжал дразнить Олега, – я вышел позже минут на сорок, нужно было на кафедре дела доделать, а она ждала меня, бедняжка, мерзла! Потом напросилась со мной до «Таганки» доехать, хотя станции метро были и поближе.

– Да это подвиг! Козырев, ты должен этой девушке поставить экзамен автоматом! Хотя нет, есть идея получше! Ты там их постращай как следует перед экзаменами, скажи, что сдать практически нереально, будет теория, мегасложные задачи, пользоваться ничем нельзя, за шпаргалки – расстрел на месте. А потом, такой, как бы невзначай скажи: «А для красивых девушек, которые бояться не сдать экзамен, будет организован дополнительный прием такого-то числа в такое-то время в сауне. Отличная оценка гарантируется!» Только меня взять не забудь, Казанова! Это все-таки моя идея!

Друзья засмеялись. Только Лена почему-то не участвовала в общем веселье. Впрочем, они не обращали на нее особого внимания, продолжая строить гипотетические грандиозные планы. Они к ней давно привыкли, считали ее «своим пацаном» и не слишком стеснялись ее присутствия.

– Нет, а правда, Козырев, – не унимался Смирнитский, – возьми меня с собой на экзамен! А я тебе помогу. Должен тебе заметить, я ведь тоже знаю ядерную физику.

– Да ладно! – притворился удивленным Арсений – Откуда тебе знать ядерную физику? Пару формул подсмотрел в Интернете и думает, что он уже все, непризнанный гений науки!

– Да я серьезно! Обещаю быть паинькой и вести себя хорошо. Больше трех девушек за раз не соблазнять.

– Ага, сейчас! Размечтался! Пусти козла в огород! Ты их потом больше не увидишь, а мне за тебя краснеть до конца дней своих. Знаешь, как в универе быстро слухи расползаются? Тебя никто не знает, и все это в итоге ко мне прилипнет. А мне оно надо?

– Конечно, надо! Я для тебя заработаю репутацию неотразимого ловеласа! Пользуйся, мне для друга ничего не жалко!

Лена собрала грязную посуду на поднос, встала из-за стола и молча направилась к выходу.

– Лен, ты куда? Подожди нас! – в один голос воскликнули ребята и, громыхая подносами с пустой посудой, поспешили следом.

* * *

В кабинет Ибрагимова на Лубянке Малахов заявился с Жидковым. Изначально Евгений Михайлович собирался сам посетить полковника, дабы в спокойной обстановке объяснить произошедшее недоразумение. В том, что действительно произошло недоразумение, профессор не сомневался. Однако судьба распорядилась иначе. Ибрагимов вызвал Жидкова раньше. А тот потащил за собой ученого, очевидно, собираясь свалить на последнего всю ответственность за скандальный инцидент. Получалось, что вместо доверительной беседы на благо общего дела они оба шли теперь «на ковер» к высокому руководству.

Малахов оказался прав. Роман Валерьевич начал оправдываться буквально с порога, максимально стараясь изменить акценты в оценке произошедшего таким образом, чтобы снять с себя если не всю, то основную часть вины. Это давалось ему непросто. Даже если принять во внимание, что инициатива действительно исходила не от него, представил руководству кандидатуру Козырева он сам, да и по своей должности отвечал как раз за то, чтобы подобные инциденты, связанные с группой «Вихрь», не происходили в принципе. Поэтому Жидков поступил вполне разумно, сразу взяв на себя вину за то, от чего отпереться было в принципе невозможно, а основное внимание Ибрагимова постарался сместить на участие в этой истории Малахова.

– Георгий Александрович, я признаю, что не предпринял всех необходимых мер перед тем, как предложить кандидатуру Козырева. Уверяю вас, что я сделал все необходимые выводы, и в будущем подобное не повторится. Но я даже себе представить не мог, что известный, можно сказать, выдающийся ученый, заместитель руководителя группы, может в таком важном, государственном деле преследовать свои мелкие, личные интересы.

Кабинет полковника представлял собой достаточно просторное помещение, красиво отделанное деревянными панелями в монументальном стиле советских руководителей. В противоположной от входа стороне располагался массивный Т-образный письменный стол. К нему торцом примыкал еще один – длинный, для совещаний, по обе стороны которого стояли рядами удобные, дорогие кресла. Одну из стен полностью занимал огромный книжный стеллаж, выполненный в той же солидной, основательной манере, полностью заполненный соответствующим содержимым. «Типичный номенклатурный кабинет, – подумал Малахов, – с тех времен еще». Ибрагимов вышел навстречу коллегам, поздоровался. Жестом предложил проходить и присаживаться.

Евгений Михайлович во всей этой ситуации с рекомендацией Арсения не мог до конца понять такую странную, необоснованно эмоциональную, реакцию Жидкова на незначительный в общем-то инцидент. «В конце концов, что такого страшного произошло? – думал Малахов. – Ну даже если допустить, что Козырев действительно такой, каким его представили в характеристиках. Не подошла кандидатура. Не прошла проверку. Забыли и работаем дальше. В жизни много еще, над чем нужно думать, из-за чего действительно стоит переживать».

Роман Валерьевич воспринял все это иначе, потому что нанесли удар по его карьере, которую он создавал по крупицам, изо дня в день, год за годом, заискивая перед начальством, угадывая желания руководства, пытаясь угодить тем, кто мог бы его поощрить, выделить, продвинуть по службе. Именно поэтому он упорно отстаивал свою позицию, сваливая вину на профессора:

– Малахов мне очень убедительно доказал, что без Козырева им не обойтись. Вместо того чтобы думать, как решить стоящие перед группой задачи, он тратит свое время на мелкособственнические интересы. Это нехорошо, Евгений Михайлович. И за это придется отвечать.

Профессор смотрел на Ибрагимова. Тот выглядел абсолютно спокойным. И это давало надежду на благополучный исход дела. Какая-то едва уловимая черточка на мужественном лице бывалого полковника. Малахов не мог отделаться от ощущения, что Ибрагимов всеми силами старается сдержать ухмылку. Наконец он сказал:

– Хорошо, Роман Валерьевич. Вашу точку зрения я понял. Но мне хотелось бы услышать мнение Евгения Михайловича.

Малахов протянул полковнику папку с документами:

– Я думаю, эти материалы выступят в защиту Козырева лучше меня.

Георгий Александрович с интересом раскрыл папку и погрузился в изучение бумаг. Евгений Михайлович спокойно ждал, а вот Жидков, не имея представления о том, что в них содержится, вдруг занервничал. А находилось в загадочной папке следующее: характеристика, подписанная университетскими преподавателями Козырева, известными учеными; характеристика, подписанная студентами Козырева; две грамоты за победу Козырева в разных годах на всероссийских физических олимпиадах студентов; диплом за победу в международном конкурсе студенческих работ в области теоретической ядерной физики; копии трех авторских свидетельств, два из которых в составе группы ученых, одно личное на различные физические исследовательские приборы и установки; внушительный список публикаций и докладов Козырева на всероссийских и международных конференциях всего лишь за один год после окончания университета.

Георгий Александрович время от времени перекладывал листки документов, удовлетворенно покачивая головой. Дождавшись, когда полковник закончит, Малахов продолжил:

– Что же касается Акименко…

Ибрагимов перебил его:

– Про Акименко можете мне не рассказывать. Он был здесь сам и все мне объяснил лично. Чистейшей воды инсинуации! Клевета завистников. К сожалению, такое и сейчас часто встречается…

– Да, бывает… «Великие личности всегда наталкиваются на яростное противодействие посредственных умов[35]». Тогда у нас остается только непонятная характеристика из отделения милиции по месту жительства.

– Ну это уже не ваша забота, Евгений Михайлович. С этим ретивым сотрудником правоохранительных органов мы разберемся самостоятельно.

Затем Ибрагимов обратился к Жидкову:

– Ну что, Роман Валерьевич? Как, будем мы брать Козырева в группу, или вы продолжаете считать, что он недостоин подобной чести?

Чекист от науки впал в ступор. Не зная, что содержат материалы папки Малахова, он боялся снова промахнуться. Ибрагимов нарочно поставил его в такую ситуацию, дабы спровоцировать на искренность. Но тот по тону немногочисленных реплик все же понял, что ветер изменил свое направление. Оставалось подобрать слова, которые позволили бы сохранить лицо. Хотя бы отчасти.

– Раз уж все столь благополучным образом выяснилось, то у меня нет возражений.

– Ну вот и хорошо. Евгений Михайлович, я думаю, вам будет приятно сообщить Козыреву наше предложение лично.

– Не только приятно. Просто необходимо, чтобы это сделал именно я. Он ведь такой человек, что заранее сложно предугадать его реакцию. Я его лучше знаю, и у меня получится.

– Что ж, на том и порешим! Вы можете идти. Спасибо, что зашли, и вообще за искренний, живой интерес к нашему общему делу. А вы, Роман Валерьевич, задержитесь еще ненадолго, пожалуйста.

Жидков выпрямил спину, сложил руки на столе, как прилежный ученик, и приготовился к самому страшному. А самым страшным для него всегда являлся праведный гнев руководства.

– Роман Валерьевич, – сказал Ибрагимов, – вы бы уже определились как-то со своими взглядами. А то меняете позицию, будто пыль на ветру. Сначала предлагаете нам Козырева, потом вдруг резко его критикуете, потом снова поддерживаете. Это нехорошо, неправильно, знаете ли. Вы у нас не очень давно, и к тому же вы, наверное, больше ученый, нежели чекист, но все же я бы попросил вас в будущем более четко формировать собственную точку зрения и в дальнейшем четко ей следовать. Можете быть свободны!

Жидков понуро удалился из кабинета. А Арсений приобрел очень опасного врага. Врага, которому лично он не сделал ничего плохого. Более того, он пока еще даже понятия не имел о его существовании.

* * *

До приезда Вики родители постоянно убеждали Арсения в том, что он полноправный житель квартиры, что у него есть своя комната и что он вполне свободен в выборе стиля собственной жизни. Уверяли в том, что если у него появится вдруг постоянная подруга, то он может свободно приводить ее в их общую квартиру и она может жить здесь сколь угодно долго. Но на практике совместное проживание оказалось гораздо сложнее теоретических предположений. Все чаще и чаще между Нонной Алексеевной и ее потенциальной невесткой стали возникать трения. Это была естественная реакция женщины, привыкшей всегда и во всем оставаться хозяйкой в собственном доме. Вика, будучи человеком неконфликтным, тактичным и уважительно относящимся к старшим, тем более к родителям любимого человека, старалась максимально сглаживать возникающие противоречия, соглашалась с упреками и замечаниями, и делала гораздо больше, чем следовало ожидать от девушки в ее статусе.